Текст книги "Нооходцы: Cupri Dies (СИ)"

Автор книги: Хель Шмакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

Глава вторая. 4 октября 1985 года, 9:05, час Луны

Леви сбила подушкой истерично надрывающийся будильник с прикроватной тумбочки.

Пол под голыми пятками был холодным, а тапочки опять уползли под кровать. Утро встречало юную послушницу неприветливой сыростью и странным шумом где-то над головой. Интересно, кто живёт на третьем этаже… и не ходит ли этот кто-то на высоких каблуках по паркету ранним утром.

Ещё не вполне проснувшись, Леви подошла к окну и рывком отдёрнула тяжёлые занавеси из плотной ткани. В комнату проник серебристый свет, вспыхнули мелкими искорками пылинки в медленном и тяжёлом воздухе. Послушница открыла окно, впуская холодный осенний ветер и подставляя его пальцам своё обнажённое плечо со сползшей розовой футболкой.

Какое-то время она стояла, зажмурившись и глубоко вдыхая пряный аромат палых листьев – общежитие располагалось неподалёку от густого парка, одетого сейчас в алый шёлк и золотой вельвет – а затем, не открывая глаз, потянулась к радио и включила его. В комнате появился ещё один гость – тихая мелодия какого-то скрипичного концерта с лёгким шипением.

Только несколько минут спустя неподвижная фигура в розовой футболке, молочно-серебристая в утреннем свете, пошевелилась и встряхнула волосами. Мелодия скрипичного концерта оборвалась на протяжной низкой ноте, и началась передача новостей.

Но их Леви слушать уже не собиралась. Она не любила ни кинофильмы, ни аудиоспектакли – ей казалось, что человеческую речь она может и на улице послушать, а вот хорошей музыки в мире должно быть гораздо больше, чем есть сейчас.

Натягивая бордовые колготки в розовую полоску, Леви с тоской подумала об оставленной дома скрипке. Не будь она дочерью Рэйен Дим, ответственного специалиста Ассоциации, она стала бы музыкантом. Но людей с абсолютным слухом предостаточно, а вот со способностями, необходимыми для оккультных практик – намного меньше, и раз уж она одна из них, то её долг…

Широкая плиссированная юбка тёмно-синего цвета, свободный бордовый свитер, тёплые кожаные ботинки, джинсовая куртка. Утро прохладное, а на простуды у неё сейчас времени нет. Позавтракать в кафе, которое ей позавчера показала мисс Клинг, обдумать вчерашний вечер, вернуться в комнату и начать заниматься. В одиннадцать утра, в час Юпитера, придёт наставница. Сегодняшняя тема – остановка внутреннего диалога, без этого никак не обойтись в практиках, требующих большой сосредоточенности.

Послушница надела на левую руку обычный хронометр и уже привычно потянулась за планетарным, но пальцы вдруг ухватились за пустоту.

Уютный поток мыслей мгновенно прервался. Леви внимательно осмотрела тумбу, на которой до этого лежали оба хронометра. Залезла под неё, затем под кровать. Под столом расчихалась от пыли, в шкафу нашла чьего-то плюшевого медведя, а в кармане своего единственного комбинезона – мятую десятку.

Десятка, разумеется, была приятной находкой, но вот планетарный хронометр исчез бесследно. Сжав купюру в кулачке, послушница уселась на незаправленную кровать и нахмурилась, прокручивая в голове события вчерашнего вечера. Следовало понять, был ли на ней хронометр, когда она вернулась домой.

Встреча с этим Бельторном… Затем знакомство с мистером Тансердом… В целом, вечер прошёл замечательно, а в бар «Алхимия» хотелось возвращаться снова и снова. Леви всегда с трудом шла на контакт с новыми людьми, но там любое общение казалось таким простым и естественным…

Но когда же она умудрилась потерять хронометр? Они с мисс Клинг почти весь вечер провели с мистером Тансердом и его женой Лидией, даже не вставая…

Стоп!

Леви жгнуло воспоминание. Отражение в зеркале уборной, когда она набирала воды в ладони, чтобы попытаться очистить платье… Отражение с только одним хронометром – обычным! В тот момент, когда мисс Клинг привела в порядок её наряд, хронометра на ней уже не было!

Значит, она потеряла его ещё раньше…

Возможно, имело смысл съездить в бар «Алхимия» прямо сейчас и узнать, не нашли ли его при уборке. Без него Леви ощущала досаду и беспокойство – хронометр был своего рода знаком отличия, и ей начало казаться, что, раз она не сберегла его, то не сможет оправдать возложенных на неё надежд.

Леви встряхнула головой, схватила с письменного стола ключи и выбежала из комнаты, бросив мимолётный взгляд на настенные часы. Девять с четвертью – она ещё может успеть найти хронометр и вернуться сюда до прихода мисс Клинг.

Десятка оказалась очень кстати, чтобы расплатиться с таксистом. Всю дорогу до бара Леви ощущала на себе неодобрительный взгляд пожилого водителя в зеркало заднего вида. Что ж, для посещения бара было и самом деле рановато… Но у послушницы не было ни времени, ни желания что-то объяснять незнакомому человеку.

Покинула автомобиль перед баром, она подбежала к дверям и потянула одну из них на себя за массивную ручку. Закрыто!

– Вот такого я что-то не предполагала, – вслух сказала Леви, озадаченно накручивая на палец прядь волос. Затем постучала. Не может же быть, чтобы внутри совсем никого не было – хотя бы уборщик…

Тишина. Двери оставались мрачными и непоколебимыми.

Леви беспомощно огляделась. Тротуар пустовал – в это время жители Трипл Спайкс обыкновенно уже были на работе – и поэтому даже пристать с вопросами было совершенно не к кому. Внезапно ей подумалось, что у бара наверняка должен быть второй вход – тот, которым пользуется персонал. И вот у него есть все шансы быть открытым. Нужно только его найти…

Молодая послушница обошла здание. Позади начинались проулки, до которых уборщики, как видно, не добирались уже давно. Несколько мусорных баков, чья-то грязная ветровка, что-то вроде деревянного поддона с заляпанным матрацем…

Поёжившись, Леви направилась вдоль по проулку. Она миновала лежанку, задержав дыхание. Её шаги звучали гулко, а беспокойство царапало все ощутимей: где ж ещё могут ждать неприятности, если не в грязных закутках, дышащих чем-то затхлым?

Дальше на стене обнаружилось бледное и неразборчивое граффити, а сразу за ним – маленькая тёмная дверь. Пожалуй, именно так в представлении Леви и должен был выглядеть чёрный ход в бар. Она подёргала ржавую ручку.

Надежды не сбылись: эта дверь тоже оказалась запертой.

– Эй! – С другой стороны переулка послышались шаги. – Новенькая, это ты, что ли?

Леви отпрянула от двери и вздрогнула. К ней приближался Нетус Бельторн. У него была размашистая походка, руки он держал в карманах, но создавалось ощущение, будто за этой разболтанностью он что-то прячет.

И судя по тому, что Леви вчера о нём услышала, вряд ли что-то хорошее.

– Что ты тут делаешь? – Глаза Бельторна за очками превратились в две тёмные ехидные щёлочки. – Неужели ты вчера так набралась, что уже ищешь немного бренди для прояснения рассудка?

Леви покраснела от мгновенно овладевшего ею гнева. Никогда в жизни с ней никто так не разговаривал!

– Нет… Я… Да как ты… вы смеете!

– А что такого я смею? – удивился Нетус вполне искренне. – Бытовая ситуация. Заслуживает сочувствия и понимания. Только вот бар закрыт до трёх часов, так что здесь тебе не помогут.

– Я… Да я тут не за этим совсем!

– А зачем, скажи пожалуйста?

Леви показалось, что она сейчас взорвётся. Но ей не хотелось терять лицо перед этим человеком, и поэтому она просто повернулась к нему спиной и пошла прочь из переулка.

– Эй, да что я тебе сделал?! – долетел до неё полный изумления возглас.

Послушница уже успела пройти мимо мусорных баков, когда Нетус нагнал её и положил ей руку на плечо. Это было уже настолько чересчур, что Леви зашипела и стряхнула её, оставив на ней следы своих ногтей.

– Ты же понимаешь, что это не очень-то вежливо, да? – сказал Нетус, внимательно рассматривая набухающие красные полоски на ладонях.

– Отстань от меня, или я закричу, – предупредила Леви, скрежеща зубами.

– Могу я хотя бы узнать, чем вызвана такая недружелюбность? Мы же, вроде бы, одно дело делаем?

– Я знаю, кто ты такой.

Нетус фыркнул и закатил глаза.

– О, Яхве! Тебе уже успели меня прорекламировать?

– Если ты это так называешь, то да.

– Что б ты знала, моя вина не доказана. Иначе стали бы меня тут терпеть хотя бы один месяц в году?

– Все равно. Даже десятой доли того, что я слышала, вполне достаточно, чтобы не хотеть иметь с тобой ничего общего.

Глаза Нетуса расширились. Он медленно опустил руку и усмехнулся с неожиданной горечью.

– Ничего себе. На меня тут, конечно, косятся, но вот такой приём я встречаю впервые. У меня такое ощущение, что год от года к моей истории добавляется все больше подробностей, а я ни сном, ни духом.

Леви пожала плечами.

– Прости, у меня совсем нет времени.

Она снова развернулась, чтобы уйти, и даже сделала несколько шагов, но её снова догнал оклик Нетуса – на сей раз спокойный и полный яда:

– Ну, что ж, раз тебе так нравится заочно считать меня сволочью, то и вести я себя буду соответственно. Разве ты не хочешь получить вот это обратно?

Послушница стремительно обернулась. В расцарапанной руке Нетус держал её планетарный хронометр и слегка им помахивал.

– Откуда он у тебя? – Леви задохнулась от удивления и нового приступа гнева.

– Оттуда. – На лице Бельторна играла нехорошая усмешка. – Было у меня ощущение, что ты меня слушать не захочешь, вот я и прихватил заложника. Не зря, как видишь.

– Отдай!

– С удовольствием. Но только, если ты сделаешь то, что я скажу.

– С какой стати я должна что-то для тебя делать?!

– Можешь отказаться. Но тогда я его и не отдам.

На глаза Леви навернулись слезы.

– Я не собираюсь поддаваться на твой шантаж! Обещаю, моя наставница об этом узнает!

Лицо Бельторна снова переменилось – на сей раз и он удивился. Он открыл рот, попытался что-то сказать, но Леви уже не стала ждать следующей реплики. Чувствуя, как пылает её лицо, она вылетела из переулка и побежала на другую сторону улицы, оглядываясь в поисках очередного такси.

…Спустя примерно полчаса она уже сидела за своим письменным столом и пыталась читать «Танец в пантакле», а заодно репетировала в голове объяснение для мисс Клинг. Вины за собой она не чувствовала – судя по всему, Нетус стащил хронометр, когда схватил её за руку в баре. Неужели подобная наглость вкупе с хамством должна была расположить её к нему? Фу!

Леви не сдержалась, фыркнула и перевернула страницу, не запомнив ни слова из предыдущей.

Внезапно в дверь постучали. Послушница удивлённо посмотрела на часы. Двадцать минут одиннадцатого – рановато для мисс Клинг. Стук не повторялся, но она всё-таки решила выглянуть.

В коридоре никого не было – только пятна от осеннего солнца на паркетном полу. Но прямо около её порога лежали маленькая, наспех перевязанная золотистой ленточкой коробочка и… белая роза.

В коробочке оказался планетарный хронометр Леви и записка с одним-единственным словом. «Извини». Никакой подписи – автор записки справедливо полагал, что она здесь ни к чему.

– Это ещё что такое? – вслух сказала сама себе Леви, стоя посреди комнаты с розой в руке.

В комнате не нашлось вазы, но нашёлся высокий стеклянный стакан, и роза заняла место на шкафу – там, куда мисс Клинг вряд ли стала бы смотреть. Вопросов Леви не хотелось – наверняка пришлось бы соврать.

Выбросить бы этот цветок, и дело с концом…

Но так сложилось, что Леви питала слабость именно к белым розам.

Глава третья. 4 октября 1985 года, 16:10, час Сатурна

…Я надорвал прозрачную блестящую обёртку на свежей пачке L&M и сунул в зубы сигарету. Собирался было закурить, но меня остановило хриплое покашливание с претензией на деликатность.

Продавец смотрел на меня очень внимательно, приподняв мохнатую седую бровь и всем видом намекая, что у него тут не фонд помощи страдающим от табачной зависимости.

– Ах, да, – сказал я, поправляя на носу очки, – простите. Секундочку.

Продавец попытался выжечь мне глазные яблоки уничижительным взглядом, а мне только того и надо было. Сунув левую руку в карман, будто бы за кошельком, я удержал его глаза на одной линии со своими. Оправа очков привычно потеплела, по стёклам изнутри пробежали еле заметные искорки, и через секунду киоскёр отвернулся о меня, потянувшись за измятым журнальчиком и упав на раскладной стул, будто перед ним и не стоит никакого покупателя.

Я жутко скупой от рождения. Подозреваю, что это у нас тоже семейное. И если за хороший кофе и вкусный сочный бургер мне не жаль нескольких долларов, то отдавать деньги за вонючие изделия табачной промышленности мне принципы не позволяют. А бросить курить при моём образе жизни ну никак не получается.

На улицу Прикл-Айви солнце проникало с трудом. Высокие красные дома смотрели друг на друга в упор, будто готовясь стукнуться лбами; узенькая мощёная мостовая словно была родом совсем из другого времени. Нет, нравится мне всё-таки этот городок: местные жители очень берегут всяческие красоты, делающие его неповторимым. Да и Ассоциация об этом очень заботится.

Как же я так опростоволосился с девчонкой? Ей ведь не могли окончательно загадить мозги страшными сказками об убийце Нетусе Бельторне… или могли? Что ей про меня наговорили? Судя по её поведению, ничего хорошего – и беседовала она с кем-то, кто ко мне отнюдь не нейтрален.

А я этим трюком с её хронометром только усугубил ситуацию. Наверное, стоило сначала с ней просто поговорить.

Было около трёх пополудни. Ноги сами несли меня в «Алхимию». Где-то на границе сознания шевелилась неприятная мыслишка, что для ром-колы ещё рановато, да и вообще заливать свои пустые будни алкоголем – не самая лучшая идея.

А с другой стороны, чем мне ещё заниматься? Прошло уже три года с тех пор, как мою Инициацию отменили. Мне никто не присылает приглашений на ежегодные встречи Ассоциации, и всё-таки я приезжаю, хожу в «Алхимию», здороваюсь с гостями, ловлю на себе косые взгляды, прислушиваюсь к шепоткам за своей спиной. «Что, ему разрешили здесь находиться?», «Разве на его посвящение нет запрета?». Запрета, ага. Три года назад этого слова и в помине не было, а теперь, значит, уже запрет. Прекрасно.

В первый раз, не получив ни приглашений, ни ответов на мои письма от бабушки Вендевы, я приехал с полыхающей задницей, полный настоявшегося за год праведного гнева и уверенный, что я непременно открою и разоблачу настоящего убийцу бедного сэра Файндрекса. И что же я выяснил?

А ничего.

Кроме, пожалуй, того, что в программу подготовки новичков к Инициации вносятся изменения… Что теперь они получат минимум практических сведений, но будут почти по-монашески проводить часы и дни в медитациях, откажутся от мяса, алкоголя и даже чая. Дескать, это все для того, чтобы допуск в Ассоциацию получали только по-настоящему чистые душой и телом кандидаты…

А не этот насквозь прокуренный «золотой мальчик», да. Примерно таким тоном мне об этом и рассказывали.

Я стиснул зубы так сильно, что откусил сигаретный фильтр и чуть было его не проглотил. До «Алхимии» оставалось ещё минут пятнадцать ходу пешим шагом, и я постарался отключить свои мысли на какое-то время, но получалось худо. В последнее время на меня слишком часто стала накатывать противоестественная для меня безысходность.

Чёрт, я ведь не какой-нибудь гений. У меня неплохо работает голова, и я умею рационально пользоваться теми немногими силами, что находятся в моём распоряжении. Но я не сыщик и, уж тем более, не дипломат, я вообще больше привык смотреть в книги, чем в окна.

И я уж точно никогда не хотел вникать в хитросплетения политических тонкостей и интриг Ассоциации. Всю жизнь надеялся, что как-нибудь уберегусь от них, но не вышло. Я не был готов к тому, что случилось – как и к тому, что последовало дальше. Я не гожусь для всего этого, я непременно проиграю…

Нет, нельзя поддаваться. Я не имею на это права, ведь тот, кто убил сэра Файндрекса – тоже член Ассоциации. Он сделал это с определённой целью, он хотел что-то скрыть, или, может, ослабить позицию бабушки… Эта версия кажется особенно хорошей, если подумать о том, что, подставив меня, они избавились от ещё одного безоговорочно верного ей человека.

Умные твари. Бабушка прекрасно знала о том, что я уже давно лишился магической невинности в нарушение всех правил, и её это полностью устраивало. Это не та информация, которую они могли бы использовать, чтобы настроить её против меня. А вот убийство её лучшего друга и бывшего возлюбленного…

Если бы только я смог понять, что мне пытался сказать сэр Файндрекс тогда, за день до своей смерти. Помню каждое его слово, но смысл по-прежнему от меня ускользает. А в библиотеку меня не пускают, точно тот его запрет все ещё действует.

Бар «Алхимия» – заколдованное место. Место, куда врагов приводят выпить. Здесь легко разговориться, легко выболтать самые сокровенные тайны и даже не заметить этого. Легко сдать себя с потрохами, легко провалить все явки и собственными руками отдать Мюллеру список со всеми паролями.

Насколько я знаю, бабушка лично участвовала в тонком, специально разработанном ритуале по настройке этого места на определённый лад – именно поэтому я не пропущу ни одной встречи из тех, что здесь ещё будут. Раз у меня нет доступа к библиотеке – буду пользоваться теми источниками, которые у меня остались.

Я открыл дверь бара пинком. За сведениями я приду сюда ещё не раз, но сейчас мне нужен стакан ром-колы.

Зал пустовал. Только Марбас, чернокожий одноглазый бармен с неправдоподобно-золотистой копной волос, мерцающей в интимном полумраке «Алхимии», плавными движениями протирал стаканы и любовался игрой бликов. На мои шаги он обернулся быстро и с грацией, которую никак не ожидаешь увидеть в таком массивном и уже довольно пожилом мужчине.

– Юный Бельторн, – осклабился Марбас, глядя, как я взбираюсь на барный стул. – Пришел подкинуть мне работы.

– Одну ром-колу, будь добр, – сказал я. – И заткнись, если тебе нетрудно.

В единственном глазу Марбаса зажглось какое-то совершенно неуместное веселье:

– Ты забавляешь меня, Бельторн. Но я тебе не слуга.

– Да. Ты бармен, человек-функция. Пожалуйста, не действуй мне на нервы.

– Тебя будто не научили вежливости, юный Бельторн, – Марбас покачал своей гривой, смешивая мой коктейль. Запах лайма щекотал мне ноздри. – Тебе нужно заняться своими манерами. Октинимосу не подобает так выражаться.

– Три года назад у меня были как раз подходящие манеры. Вот только я что-то до сих пор не Октинимос.

Марбас неприятно ухмыльнулся, обнажив острые белоснежные зубы. Он явно любил уколоть собеседника – и чем больнее, тем лучше.

– Ты даже лофиэлем не станешь, если не начнёшь работать над собой, юный Бельторн.

С этими словами он поставил передо мной стакан с ром-колой, и я предпочёл заняться напитком. Его последняя фраза слишком уж походила на провокацию.

Нет ли у него задания вывести меня на чистую воду перед всем Ассоциацией?

Лофиэлями в Ассоциации называли тех, кто прошёл Инициацию, и уже способен красть у духов-Стихиалиев так называемый lumen naturae(1) – чистую элементальную энергию. Она годилась для простой магии, вроде вроде тех чар, что я наложил на свои очки. Октинимосы или, как их ещё называли, Высшие практики, призывали уже гораздо более опасные и разумные силы, с которыми нужно было уметь договориться. Мне так и не удалось добраться до списка Герцогов, с которыми контактировала Ассоциация.

Но, хоть меня и не называли лофиэлем официально, едва ли я уступал в силе Низшим практикам, зарегистрированным Ассоциацией. К тому же, я не такой идиот, чтобы заглотить наживку Марбаса и начать хвастаться своими навыками тут, где на каждый дюйм стены по уху.

– И как тебе коктейль? – полюбопытствовал Марбас, наблюдая за мной.

– Восхитительно, как всегда, – сказал я. – Ты настоящий мастер.

– Вот! – На лице бармена засияла клыкастая треугольная улыбка, и он стал похож на большого черно-жёлтого кота. – Вот такую речь мне приятно слышать, юный Бельторн. Отчего ты, разумный юноша, так редко прибегаешь к вежливости – зная, что она всегда вознаграждается лучше злобы?

– Затем, что мои запасы вежливости не бесконечны, а «вознаградить» меня за неё желает что-то очень мало народу, – буркнул я.

– Ну, с этой новенькой ты, к примеру, мог бы попытаться поговорить вежливо, – Марбас наклонился ко мне очень близко, – вместо того, чтобы делать глупости.

Я вздрогнул, но не стал спрашивать, откуда ему было это известно. На самом деле, осведомлённость Марбаса в моих делах была довольно пугающей, но я постарался не подать виду.

– Предположим, мог бы. Но глупостей я уже наделал. Поэтому вежливость мне теперь вряд ли поможет.

– Её зовут Леви Дим, ей девятнадцать лет, она дочь Октинимоса Рэйен Дим, которая погибла в экспедиции полтора года тому назад. Ей нравятся оладьи с мёдом, какао и сиреневый цвет – поэтому мать называла её Мальвой… кроме того, она очень любит музыку, и у неёесть скрипка. И как удивительно чуждо для неё всякое честолюбие… – Марбас на секунду задумался. – А завтра её наставница отменит занятие из-за плохого самочувствия, и Мальва отправится на прогулку в парк Меокуэни. В полдень она будет сидеть на скамейке около озера Уонэгиска и мечтать о своей скрипке и чашке кофе. И да, у неё будет болеть голова.

– И что мне со всем этим делать? – тупо спросил я, зачем-то сунув палец в стакан с коктейлем.

– Как это – что? – Марбас выпрямился и оскалился. – Тебе нужны союзники или нет, отвечай? Или старый Марбас что-то перепутал, и это не ты третий год ищешь в этом баре хоть кого-то непредвзятого и справедливого?!

– Нужны конечно, но…

– Так действуй!

– …но, прости, откуда ты знаешь, что все так и будет?

– Не твоего ума дело, юный Бельторн. Теперь у тебя есть все, чтобы получить несколько минут её внимания – а дальше все зависит от тебя. Будь вежлив – и тогда, возможно, тебе не придётся по-глупому шантажировать её хронометром, чтобы она согласилась принести тебе несколько книг из библиотеки.

– Откуда ты все это знаешь, Марбас? – Я испугался уже не на шутку и почему-то силился вспомнить, всегда ли за стойкой бара «Алхимия» стоял этот странный, изящный и зловещий человек. Казалось, что да – но, в то же время…

– Моя юрисдикция – все, что скрыто, юный Бельторн. И я никогда не вру о чужих секретах.

Усмешка Марбаса вдруг превратилась в сияющую трещину, из которой хлынул ослепительный свет. Я вскочил, отпрянул назад, выронил стакан и…

И проснулся, треснувшись задницей о тротуар при падении со скамейки.

На улицу Прикл-Айви легла розовая предвечерняя тень. Прохожие косились на меня с подозрением. Неподалёку по мостовой скакали упитанные и радостные до зубовного скрежета дети. Я встал со скамейки и сделал несколько шагов в их сторону, ещё не до конца придя в себя. Встряхнул головой, чуть не уронив очки. Проверил карманы.

В баре «Алхимия» никогда не работал бармен по имени Марбас. По крайней мере, на моей памяти. Но во сне нам всегда и всё кажется истинным.

Я посмотрел на детей. Затем – в небо. Затем – ещё раз на детей. Секунду подумал и выругался – как можно длинней, грязней и громче. Чтоб дети точно услышали.

И запомнили, да.

________________________

(1) Cвет бытия