Текст книги "Нооходцы: Cupri Dies (СИ)"

Автор книги: Хель Шмакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Глава тридцать первая. 19 октября 1985 года, 10:46, час Солнца

…– Он просыпался?

– Нет. Ночью дёргался, но глаз так и не открыл.

– Что с ним случилось?

Вопросы задавала женщина, и, кажется, я её знал…

Попытка разлепить веки провалилась. Создалось ощущение, что моё лицо – а заодно шею, плечи и руки – кто-то облил гипсом и дал застыть. Живое надгробие самому себе.

Обстановка незнакомая. Чёрт, как бы у меня не вошло в привычку просыпаться в беспамятстве в странных местах.

– Хороший вопрос. В деталях не объясню, но это точно не дело рук твоих дуболомов. Если понимаешь, о чём я.

– Не понимаю. Выражайся яснее, мать твою!

– Его обработали свои же.

По мере того, как мгла внутри моего черепа бледнела, в оживающих конечностях загоралась нудная, тупая боль. Поначалу терпимая – такая, будто я всего лишь перестарался с тренировками – но к тому моменту, как мне удалось открыть глаза, мышцы свело так, что захотелось орать. Я бы так и поступил, если бы мог двинуть челюстью.

Сквозь мутную пелену реальности-без-очков я видел только пятна света – кажется, окна? – и что-то пёстрое на некотором расстоянии от себя. Взгляд фокусировался очень плохо – всё осложнялось тем, что дышать я мог только в треть силы, и лёгкие отчаянно требовали своего. Их жгучий голос прорывался даже сквозь мучительные спазмы в руках и ногах.

В белёсом тумане возникло что-то большое и тёмное, неожиданно ярко напомнившее мне детский страх. Когда-то давно бабушка рассказывала легенду о монстре, который пожрёт солнце, и вот сейчас мутная тень поглощала луч за лучом, а её серое щупальце тянулось ко мне…

Паника сломала оковы боли, и я заметался на своём ложе, зачем-то пытаясь звать на помощь, но вместо этого давясь хрипом и мычанием.

– Очухивается! – обрадованно гаркнул кто-то вне поля моего зрения. – Милли, побудь с ним, я сейчас вернусь.

Скрип, запах дождя, глухой стук… Тень окончательно закрыла свет, приблизилась ко мне и дотронулась до моего плеча. Резкий аромат мужского парфюма будто сорвал оковы с моей грудной клетки, и я глубоко вдохнул.

Больно, по-прежнему больно, но хоть кислорода хватает.

Тень вдруг охнула, потянулась куда-то в сторону, а затем к моему лицу, и окаменевшая кожа слабо ощутила холодное прикосновение металлической дужки. Глазам сразу стало легче, предметы обрели более чёткие очертания, а тень превратилась в Милли Макферсон, одетую в графитного цвета пальто.

– О, моргаешь, – сказала царица «Джейлбрейка», – хвала Иисусу.

– Где… я?

Губы двигались так трудно, точно мне зашили рот, и ради каждого звука приходится преодолевать сопротивление нитей.

– В безопасности. Живучий ты парень. Терри сказал, тебя так отделали, что ты можешь и не очнуться.

– Как я… как вы… меня…

– Где я тебя подобрала, ты спрашиваешь? У порога своего бара. Ты выглядел так, словно приполз туда и вырубился. Помнишь это?

– Н-нет…

– А то, что с тобой произошло?

Помню ли я эту драку?

Помню ли я магию Тансерда, разом вытягивающую звуки из окружающего мира? Помню ли я сумасшедшую пустоту в висках и обманчивое чувство невесомости в воздухе, который стал твёрдым, как алмаз? Помню ли я головокружение от мгновенной декомпрессии и багрянец, окрасивший мир в следующую секунду?

Ублюдок. Использование кессонного удара было запрещено Вендевой Бельторн ещё до моего рождения.

Лучше бы он просто меня застрелил…

– Эй, парень, ты здесь?

– Да.

Боль продолжала грызть тело, но я сумел, наконец, пошевелиться. Почему, чёрт возьми, Тансерд оставил мне жизнь? Он же вроде хотел со мной покончить, ведь последним шансом на спасение я не воспользовался?

Кессонный удар либо убивает на месте, либо оставляет человека овощем. Но я определённо жив: судя по движущимся пальцам на ногах, меня не разбил паралич, а по тому, что я вообще пришёл в сознание, до состояния кактуса в горшочке мне далеко.

Так что же случилось – сэр Джеффри ударил вполсилы? Намеренно ли? Последнее предупреждение?..

– Мадам, – слова постепенно давались легче, – при мне… были предметы… из меди.

– Всё на месте, – вмешался незнакомый мужской голос, который я слышал до этого. – Не переживай, вернём в сохранности.

Страдая от колющей боли в шее, я обернулся к источнику голоса. Им оказался мужчина с пыльно-рыжей косичкой и телом в неразборчивых татуировках – по крайней мере, на открытых частях. Несмотря на то, что в помещении было прохладно, он носил только рваные джинсы и потёртую кожаную жилетку.

– Это Терри, – кривясь, проговорила Милли. – Мой бывший муж. Скажи ему спасибо, он тебя вытащил.

– Не я. – Терри резко отмахнулся. – Я же объяснял. Парень, ты явно способен меня понять, поэтому слушай: в тебя били насмерть. Ты не должен был встать, сечёшь?

– Но как…

Резь в горле заставила меня закашляться. Терри будто только того и ждал, шагнув ко мне с дымящейся кружкой, от которой исходило блаженное тепло. Запахло травами.

– Что это?

– Ничего особенного, просто чай. Сможешь удержать?

Взглянув на свои трясущиеся руки, я засомневался, и Терри, по-видимому, тоже. Нимало не смущаясь, он припал рядом с моей постелью – довольно низкой, как оказалось – на колено и придвинул кружку прямо к моим губам.

Несколько глотков разом сделали мир более приятным местом: дыхание полностью восстановилось, и даже залитое гипсом лицо что-то почувствовало.

– Почему я жив?

– Имей в виду, я не такой мастак, как твои Исследователи.

Бывший муж Милли встал и с ловкостью фокусника избавился от пустой кружки. Я даже не заметил, куда он её дел – Терри просто отвернулся, а потом его руки оказались свободными. Неожиданно зацепившись взглядом за крупную пряжку в виде кельтского креста на ремне, я на секунду забыл и о боли, и о слабости.

Пряжка была медной.

– Я могу только предполагать, но тебе лучше принять это к сведению – может, выкопаешь чего полезного.

– Слушаю…

– Все твои резервуары здесь, на полке. Перечисляю: три цепочки, печатка и кошмарная медная черепаха. Что-то ещё?

– Нет…

– В них оставалась сила?

Я усмехнулся сквозь тянущую боль в скулах:

– Достаточно.

– Так вот, если ещё не дошло, тебя сюда притащили пустого, как моя башка с похмелья.

Что?..

Твою мать. В одной только черепахе lumen naturae должно было хватить ещё на десять таких бесславных драк.

– Насколько я могу судить, ты жив благодаря тому, что вовремя присосался к меди. Поддержать в теле дух – пожалуйста, но вытаскивать с того света – это не по моей части, а ты был близко. Очень близко.

Терри ненадолго замолчал. Милли уселась на другой конец постели и смотрела то на меня, то на бывшего супруга.

– Просто не хочу, чтобы ты чувствовал себя должным больше, чем есть на самом деле, – пояснил тот, стоя ко мне спиной и листая какую-то очень толстую тетрадь.

Уставившись на свои руки, я пытался вспомнить. Белёсые, отощавшие запястья выглядели чужими и непригодными к использованию, пальцы крючились от спазмов боли…

Невозможно. Последнее, что я помню – это краснота и непроглядный мрак. Перед тем, как моя воля распалась, у меня было не больше четверти секунды, чтобы это осознать и попрощаться с жизнью. Вытянуть lumen naturae из всех резервуаров и настроить его на собственное спасение я бы никак не успел.

Но рядом находилась маленькая мисс Дим. На той улице моя шкура больше никого не заботила.

У меня с троекратной силой заломило во всех мышцах и суставах разом. Чёрт побери, Леви явно не теряла времени даром: нарушение ею правил, странная оговорка о том, что магии достаточно и за пределами Ассоциации… упоминание связи с Герцогом. Всего за неделю птенчик оперился настолько, что у него хватило сил спасти мне жизнь.

Сейчас Леви снова в руках тех, кто зовёт её «носительницей». И эти люди знают, что она больше не обманывается на их счёт.

– Как долго я?..

– Четыре дня, – ответила Милли.

О, Яхве. Что бы Тансерд не решил насчёт мисс Дим, я уже опоздал. Если только…

Бабушка должна была приехать в утро неудавшегося побега. Если она не спланировала вместе с сэром Джеффри убийство собственного бывшего возлюбленного, при ней самоуправство придётся отставить. Выходит, надежда только на леди Вендеву… и на то, что Тансерд и компания не причинят Леви вреда. В конце концов, она нужна им живой, а остальное… со всем остальным мы справимся.

У меня по-прежнему остаётся первоначальный план: достать печать Марбаса и выяснить, чего добивается её нынешний хранитель. Лишь бы подняться…

– Не советую, – бросил Терри через плечо, когда я заворочался в постели. – На ногах не удержишься. Тебе ещё с неделю восстанавливаться.

– У меня нет недели.

Спустив пятки на пол – явно холодный, судя по тому, что даже Терри оставался в обуви – я понял, что не чувствую ни температуры, ни мягкости бурого ворса, будто часть моего осязания просто выключилась. Неудивительно.

Попытка использовать ноги в качестве привычной опоры провалилась ещё до того, как я её совершил – поднять тело над кроватью у меня получилось, но вот мозг и сознание словно остались валяться на простынях. Пришлось быстро совмещать их обратно: разбить себе что-нибудь от неосторожного падения мне сейчас вовсе не улыбалось.

– А у меня нет энергии на починку твоего бедового организма. – Терри неприятно ухмыльнулся, сверля меня бесстрастным карим взглядом. – Ты здесь, конечно, по большому блату, но даже ради Милли я не смогу прыгнуть выше головы.

– Сколько нужно?

– Что, неужели угощаешь?

Пытаясь удержать туловище хотя бы вертикально, я обернулся к Милли, до таинственности молчаливой сегодня:

– Если я назову адрес… можно ли будет забрать оттуда несколько вещей?

– Зависит от места. Даже биты и пушки открывают не все двери.

– Мотель через три улицы от вашего бара.

– А, тогда не проблема.

– Значит, угощаю.

Терри хмыкнул и отложил записи:

– Сколько лет ты в этом, парень?

– С рождения.

– Есть чему завидовать. Видимо, тебе придётся меня подучить, чтобы я смог помочь.

При этих словах глаза бывшего мужа Милли странно блеснули, а сама царица «Джейлбрейка» нахмурилась и явно проглотила какое-то ругательство. Мать честная, да тут, кажется, захватывающая история! Здорово, что я сохранил способность испытывать простое человеческое любопытство…

– Это можно.

– Ты слишком много болтаешь, – резко сказала Милли и встала. – Больше, чем положено в твоём состоянии. Терри, заставь его уснуть, а я займусь делом.

Глава тридцать вторая. Нептун во Льве

Леви проснулась от глухого стука книги, скатившейся с её колен.

Сквозь узорчатые шторы пробивались первые лучи. Будильник лежал циферблатом вниз и выглядел скорее мёртвым, чем живым; дотянувшись до него рукой, Леви поняла, что он не тикает. Стрелки замерли на десяти минутах третьего. Ох, сколько времени?.. Мама ведь должна уехать совсем рано!

Скатившись с низкой кровати на тонкий ковёр с орнаментом, напоминающим цепочку философски настроенных утят, Леви стукнулась коленом. Пол чуть скрипнул под её босыми ступнями, когда она бросилась к приоткрытой двери своей спальни.

Плоские часы купоросного оттенка, висевшие в коридоре, успокаивающе шуршали секундной стрелкой в виде серебряной кометы. Начало шестого! Хвала небесам…

– Леви? – Рэйен Дим выглянула из кухни, подставляя вельветовое плечо тускнеющему свету парного бра. – Ох, чудо моё, опять уснула одетой?

Осмотрев себя, Леви смутилась: юбка и джемпер выглядели так, словно она ходила в них колесом. Кажется, ей снилось что-то трудное, беспокойное…

Сон вспоминался тяжело. Там было серое и красное, асфальт и… кровь? Сумбурный бред… Наверное, она просто переволновалась из-за отъезда мамы.

Лицо Рэйен оставалось в тени, но улыбка светилась теплом – таким знакомым и родным, что Леви едва не расплакалась. Где-то там, за в сонных пределах, остались странные переживания – боль утраты, потерянность, злость…

– Извини, мам… я зачиталась, кажется.

– Но за что? – Рэйен засмеялась, шагнула вперёд, и свет упал на её скулы – чуть острее, чем у дочери. – Не мне ведь стоять с утюгом, правда? Возвращайся-ка в постель. Ещё рано.

– Я хотела тебя проводить…

– А? Куда?

Леви скосила глаза на календарь с желтоватыми листами, висевший под бра. Двадцать седьмое мая, всё верно…

– Разве ты не сегодня уезжаешь?

– Вот ты о чём! Нет, я остаюсь. – Мама продемонстрировала зажатую в руке телефонную трубку. – Только что позвонили. Экспедиция откладывается на месяц, и у нас впереди ещё достаточно выходных.

– Ура, – Леви вздохнула с облегчением и едва подавила зевок. Кажется, она и в самом деле не выспалась.

Рэйен Дим приблизилась к ней, плавно скользя по коридору в тёмно-фиолетовом домашнем платье. Большое зеркало удвоило её силуэт, а затем и взмах руки с пустым мундштуком. Как и всегда, Леви восхитилась безупречной элегантностью мамы, ухитрявшейся выглядеть леди даже ранним утром у себя на кухне.

– Ну, так что? – спросила Рэйен, ласково касаясь обеих щёк дочери. – Пойдёшь досматривать сны?

Сны…

Леви сжалась от нахлынувшей тревоги. Нет, её сновидения были не просто беспокойными – смутные образы, вызывающие не страх, но дрожь ненависти, пытались докричаться до неё из забытья.

– Что случилось, милая? – Глаза мамы заблестели беспокойством.

– Мне приснился кошмар…

Рэйен обняла дрожащую дочь; Леви почувствовала, как продолговатая ладонь успокаивающе ложится между лопаток. Вельвет платья пах лавандовыми духами, утро – кофе и весенним дождём. Из маминой спальни выглядывал краешек тёмно-зелёного пледа с крупной бахромой, цепляясь за порог, будто лапа Гринча.

– Ну, ну, девочка моя. Нечего бояться, слышишь? Все ужасы остались под кроваткой.

– Это из-за предчувствия, наверное. – Леви шмыгнула носом, утыкаясь в плечо матери. – Как хорошо, что ты никуда не едешь.

– Да ладно тебе. – Рэйен засмеялась и повлекла дочь в сторону кухни, к трепещущей бисерной портьере. – Я ведь всегда возвращаюсь, иначе и быть не может.

Глядя, как тёмный ручеёк кофе бьётся в бежевой чашке, Леви нервно растирала мёрзнущую левую руку. Несмотря на то, что ветерок из кухонного окошка веял теплом, её запястье так оледенело, что кожа на нём почти ничего не чувствовала. Поставив перед ней овсяное печенье, мама ускользнула за дверь спальни, откуда мгновенно вернулась с одеялом; его шерстяные объятия победили дрожь, но запястье никак не отогревалось.

– Что снилось-то? – спросила Рэйен, усаживаясь напротив дочери и отхлёбывая из своей кружки.

– Не могу вспомнить. – Леви задумчиво накрыла чашку холодной ладонью и прислушалась к ощущениям. Казалось, что горячий пар обвивает ледышку и уносится прочь, ни капли её не растопив. Должно быть, это нервное. – Кто-то с кем-то дрался, кажется.

– И как? – Мама ободряюще улыбнулась. – Наши победили, я надеюсь?

– Нет, – вырвалось у Леви раньше, чем она успела напрячь память, – точно нет.

– Жаль. Одно хорошо: это явно не про нашу экспедицию. Слава Богу, мы ни с кем не дерёмся в поездках уже много лет.

– Я всё равно не хочу, чтобы ты ехала.

– Не упрямься, маленькая вредина. Меня не посылают в хоть сколько-нибудь опасные места, ведь я ещё должна воспитывать будущее светило Ассоциации.

С этими словами Рэйен засмеялась и потрепала дочь по голове. Её прикосновение опять вызвало в Леви непонятное желание разрыдаться.

– Мам, а если я не хочу становиться практиком?..

Вопрос прозвучал так оглушительно и неожиданно – прежде всего, для самой Леви – что время замерло на миг. Или так казалось оттого, что воцарившуюся тишину не посмело нарушить даже тиканье часов.

– Слышали бы тебя твои школьные друзья. – Мама продолжала улыбаться, не выказывая ни удивления, ни гнева. – Кто из них отказался бы стать волшебником, если бы имел выбор?

– Не знаю. Но мне кажется, что из меня выйдет плохой маг. Во всяком случае, я никогда не буду такой, как ты.

Рука Рэйен медленно гладила волосы дочери. Что-то стукнулось в окно и тут же пропало.

– Это какой же?

Леви пожала плечами, заставляя себя вдавливать пальцы в обжигающие края чашки. Столкновение леденящего озноба и жгучей боли где-то в области ладони помогало удерживать мысли целыми.

– Ты всегда знаешь, как поступить правильно. Не ошибаешься, не…

– Девочка моя, если бы я не ошибалась, ты не была бы знакома с этим коз… ох, в смысле, с твоим бывшим отчимом.

– Это не такая ошибка. – Леви помотала головой. – Ничего страшного ведь не случилось.

Улыбка Рэйен на секунду погасла, чтобы вспыхнуть снова – мягче, грустнее и теплее:

– Я очень рада, что ты так думаешь, милая.

Часы снова затикали, прикидываясь, что ничего не произошло. Мама подлила себе ещё немного кофе, а Леви убрала руку от чашки, отчаявшись дождаться победы горячего пара над мерзким холодом в запястье.

– Но, видишь ли, – продолжала Рэйен, – дело не в том, что я не ошибаюсь. Дело в том, как я к этому отношусь. Никому в целом мире не доводится ошибаться так часто, как учёным. Мы этим обычно и заняты – суёмся в каждую возможную пропасть, чтобы отыскать по-настоящему надёжную тропинку, по которой люди смогут пройти к чему-то новому.

Леви молчала и смотрела в окно, до половины занавешенное золотистой тканью. У самого верха рамы колебалась ветка, одетая юной листвой, и это выглядело так, словно тёмная рука пытается натереть зелёной салфеткой бледно-голубой фарфор неба.

– Можно сказать, что ошибаться – наш долг. И мой долг, в частности. Но, Леви… помни, пожалуйста, что я никогда не стану на тебя давить. И не отправлю в Ассоциацию, если ты откажешься.

– Но разве ты не можешь сказать, что будет для меня лучше?

– Не выйдет. Во-первых, я не знаю. Во-вторых, нам и так приходится жить с постоянным страхом того, что от наших ошибок могут пострадать другие, и сейчас я хочу побыть эгоисткой. Решай.

Мама встала и отошла к кухонному шкафчику, чтобы достать сахарницу. Та куда-то пропала, и поиск снова принёс в комнату молчание.

Решения…

Леви съёжилась. Сложно доверять суждению человека, которого совсем не знаешь, и ещё хуже, если этот самый человек смотрит на тебя из зеркала. И как думать, когда рука почти отмёрзла?

Ох, что происходит?..

Откуда эти кристаллы льда, грызущие кожу, точно стая голодных крыс?!

– Главный подвох, моя милая, – Рэйен стояла спиной, не видя ужаса на лице дочери, – в том, что ты и не узнаешь, что для тебя лучше, пока не наделаешь вагон ошибок. Без отбитых локтей не получится.

– Мам…

Мир замигал, точно целиком питался от неисправной электросети. С каждой секундой ледяная корка поднималась всё выше к плечу, и на самой грани слуха забормотали странные голоса. Чашка кофе стояла совсем близко, но больше ничем не пахла. Воздух опустел, часы замолчали, и кружка Рэйен неожиданно растеклась по столу, как пластилин.

– Мамочка! – Леви вскочила и бросилась к тёмно-фиолетовой фигуре.

Рэйен Дим обернулась. Вместо сахарницы в её руках была скрипка.

– Но, знаешь, я буду любить тебя с любым количеством синяков.

Острый лёд на руке Леви вскрыл пространство, и оно лопнуло чернотой, точно исполинский нарыв. Сон – крепкий, вязкий и плотный, как опухоль – начал растворяться под действием неслышного крика, исходившего от толстой холодной корки. В распахнутое окно ворвался ветер, и он был тяжёлым, словно груда цепей.

Леви рухнула на пол – или на то, что им притворялось – и зачем-то вцепилась в скрипку, которая должна была вот-вот увязнуть в остальной кофейной гуще. Мгновением раньше Рэйен Дим стала плоской, словно тень…

Чтобы не видеть, как мама снова уходит навсегда, послушница Ассоциации Зар Шел Врадим зажмурилась и уткнулась лицом в шероховатую поверхность. Дар Кроцелла бился и пульсировал, сражаясь с мраком иллюзии, а ветер крепчал и завивался хлещущими спиралями.

Какофония становилась всё громче, пока не стихла разом – точно кто-то выключил сломанный граммофон. Наступила полная тишина – такая, в которой слышишь только звон в собственных ушах.

Через некоторое время сквозь её пелену начали проникать отдельные звуки. Кап… кап… тихо, тонко, будто вода сочится из неплотно закрытого крана. Леви дёрнулась и плечом ощутила холод камня; странно, но скрипка из сна осталась при ней. Возможно, всё дело в том, что новое состояние тоже было всего лишь грёзой.

Цепляясь мыслями за прихотливое биение тихой ноты, послушница открыла глаза.

Над головой раскинулась искристая бездна, живо напомнившая Леви рассвет в Аппалачах – серебристая с одного края и авантюриново-синяя с другого. Ровно посередине небосвода протянулась цепочка нежных, будто акварелью нарисованных лун, и это почему-то ни капельки ни удивляло. Скромный колокольчик позвякивал на самой грани слуха, и послушница была горячо благодарна ему за деликатность.

Сев и оглядевшись, Леви поняла, что находится на плоском уступе очень высокой скалы угольного цвета, похожей на карандаш. Небо казалось куда ближе, чем земля – туманный ландшафт, едва просматривавшийся на головокружительной глубине, проигрывал в ясности острой и чёткой россыпи звёзд.

Одномерность пространственного ритма не вызывала сомнений: разорвавшаяся иллюзия выбросила Леви в свободное Ноо, и, судя по инопланетной картине наверху, послушница находилась где-то очень далеко.

Машинально проведя ладонью по скале, она почувствовала что-то вроде трещины. Оказалось, тёмный камень избороздила глубокая резьба, складывающаяся в смутно знакомый, где-то мельком виденный рисунок…

Леви встала и медленно обошла площадку, присматриваясь к его очертаниям. Ритуальный круг – резче и грубее, чем в книгах, но всё ещё узнаваемый. Если бы послушница училась более прилежно, то смогла бы понять его предназначение, но на одном из тех учебников она, скорее всего, уснула. Вот когда начинаешь жалеть о безалаберности…

Подойдя к краю и бросив взгляд в затянутую дымкой – или облаками? – даль, Леви неловко выругалась. Она снова в башне и снова не знает, как слезть. Да кончится это когда-нибудь?..

Послушница вернулась к ритуальному кругу. С небольшого отдаления он походил на огромную, слегка асимметричную розу и состоял из областей-«лепестков», каждая из которых была наполнена своей, уникальной вязью символов. Скорее всего, так проявлялся личный стиль создателя; единственным, что нарушало хаотическую, но безупречную гармонию его работы, оставалась прямая трещина со следами инея на краях.

Медленный ветер тёк вокруг Леви, чуть беспокоя её волосы и обнимая плечи, словно шёлковый шарф. Широкая, неторопливая река – вот, на что походило воздушное пространство над угольной скалой. Небо и не думало светлеть дальше, будто время суток в этом месте замерло между ночной темнотой и днём. Колышущаяся пелена внизу могла скрывать что угодно – от пылающего ада до райских кущ.

Свесив ноги с края каменного шпиля, послушница удивилась тому, как мало пугает её эта невероятная высота. Впрочем, она ведь уже видела что-то подобное, но когда?..

Да здесь же, в Ноо. Но в тот раз с ней был Кроцелл – могущественный, крылатый, свободный выбирать себе дорогу в воздушном океане. Где же он сейчас? Существует ли хоть малейшая вероятность того, что сорок девятый Герцог отыщет послушницу здесь, или она так и будет сидеть одна посреди пустоты?

Одна… Леви раньше никогда не оставалась одна. Рядом с ней всегда крутились то наставники и защитники, то сторожа и предатели. Эти люди и нелюди постоянно смешивались, и послушница уже допускала ошибки, путая одних с другими. Из всего этого следовало извлечь урок, и она точно знала, какой.

Рассчитывай на себя, дурёха. Хватит дожидаться умных друзей.

Послушница вернулась к центру круга и подобрала скрипку. Несмотря на бурный распад иллюзии, через который им пришлось пройти, инструмент не приобрёл ни одной новой царапины, и это грело сердце, хоть Леви и понимала – скрипка не была той самой, из реальности. Воспоминание, дорогой образ, не более…

Но здесь ничего другого и не требовалось.

Прикосновение смычка к струнам будто бы ускорило ветер. Жмурясь, послушница искала в памяти мелодию пимака – ведь она уже приходила к Танцору через музыку озера Уонэгиска – но плотное, тягучее движение воздуха поглощало эфемерные ноты. С другой стороны тоже никто не отзывался – видимо, парк Танцора лежал слишком далеко. Мёртвая каменная роза под ногами, казалось, насмехалась над бесплодными попытками Леви, мстя за собственную разрушенную магию.

Бесстрастные луны лениво ворочались в небесах, подмигивая и переглядываясь друг с другом. Уверенность, которую послушница обычно чувствовала, играя на скрипке, куда-то пропала – в бесконечном и совершенно пустом пространстве её музыка не имела ни силы, ни значения. У Леви не хватало воли протянуть нити своей мелодии через текучие потоки ветра, не хватало остроты слуха, чтобы различить вдали ответ. Такт за тактом, вариация за вариацией… но нет.

Никакого толка.

Сначала пришла обида, за ней – тишина. Послушница опустила скрипку, пытаясь остановить бег тревожных мыслей, которые только мешали сосредоточиться. Дар Кроцелла вырвал её из иллюзии, но не мог помочь ей покинуть чёрную скалу. И не лучше ли было остаться во сне? Тёплый, уютный обман… Нет. Нет, нет, нет, нет!

Тишина вздрогнула и уступила место злости – колючей, всё ещё непривычной, но спасительной. Послушница вскинула смычок и снова заиграла, уже не обращаясь к небесам и даже не надеясь, что кто-то её услышит.

Если снаружи музыка ни до кого не долетает, время обратить её внутрь себя.

Импровизация всегда была одной из самых сильных сторон Леви. Зачастую она даже не могла вспомнить, какие именно ноты слетали со струн – запоминались мысли и чувства, которые не то рождались во время игры, не то составляли её основу, и мелодия лишь проливала на них свет. И сейчас послушница дала рукам возможность творить то, что они считали правильным, вызывая в памяти тот единственный полёт с Кроцеллом – свист ветра, блеск льдинок в тучах, чувство бесконечной свободы…

Правда, её мелодия требовала гораздо большей самостоятельности. Свобода, дарованная чужими крыльями, не заслуживает этого имени.

Заинтересованный ветер обволакивал тело Леви, ощупывал изгибы её талии и бёдер, привнося в импровизацию лишние, чересчур лукавые ноты из других воспоминаний. Но, внезапно, именно эта специя сделала музыку более уверенной. Воображение послушницы достроило завершающую фразу…

Леви расслабилась, переступила с ноги на ногу и чуть покачнулась, привыкая к изменившемуся телу. После упражнений с Танцором это её совершенно не шокировало. Как там делал Кроцелл?..

Выпрямиться, расправить плечи – и вот воздух уже бьётся в её собственные крылья. Перья – серые с одной стороны и снежные с другой – наводили на мысль о чайке и морском прибое, но Леви отмахнулась от новых образов.

Наступило время разбежаться, закрыть глаза и прыгнуть.