Текст книги "Нооходцы: Cupri Dies (СИ)"

Автор книги: Хель Шмакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Глава тридцать восьмая. Сатурн в Весах

Расплывчатые огни кружились под звуки пимака, иногда скользя по самым верхушкам тонких скал. В эти моменты туман становился светлее, словно где-то неподалёку беззвучно срабатывала фотовспышка. Смуглая и круглолицая девочка с бисерными нитями в косах выглядела слишком маленькой, чтобы справиться с низкоголосым инструментом, но впечатление было обманчивым.

Леви молча следила за тем, как резво детские пальчики перебегают от одного отверстия к другому, а густые звуки впитываются в сияющую глыбу льда. Острое и бледное лицо пленённого Кроцелла оставалось неподвижным.

Танцовщица отняла пимак от губ и со вздохом прислонила его к валуну рядом с собой. Бисер замерцал, когда она покачала головой.

– Бунтарь не справляется.

– С чем? – встрепенулась Леви.

– Те Старшие, что предали Вакан-Танка, всегда завидовали людям из-за дарованной нам свободы воли. Ради неё они презрели свою природу, но Бунтарю не хватило и этого – получив человеческую свободу, он захотел иметь человеческое сердце. Его алчность удовлетворена, но со страстями он сладить не может.

Леви передёрнуло. Слова Танцовщицы заставили её ощутить укол раздражения своим сходством с моралью, которая на каждом шагу попадалась в руководствах по самоконтролю. Шаманка усмехнулась: чувства послушницы не остались для неё тайной.

– Не пойми меня неправильно, Мальва. Страсть – это мустанг, который может сбросить тебя, и тогда ты сломаешь спину, а может унести к величайшим чудесам, если ты сумеешь его объездить. Ваше племя стремится посадить мустанга на вечную привязь, но ты уж сама скажи мне, мудро ли это. Кто знает, вдруг я ошибаюсь?

Договорив, Танцовщица приложила пимак к губам, и туман наполнился музыкой. Лёд медленно, но верно поддавался; он не таял, как это происходило бы в реальности. Он просто исчезал.

– Сколько нужно времени, чтобы эта штука растаяла? – спросила Леви, ёжась от растекающегося в воздухе мороза.

Танцовщица пожала плечами. Мелодия прервалась.

– Мне ещё не доводилось вызволять Старшего Духа из его собственных оков. Придётся возвращаться к озеру, чтобы восполнить силы и продолжать.

Очередная стайка искр потёрлась о ближайшую скалу, роняя нотки-отблески на молчаливый лёд.

– Что собираешься делать, Мальва? Духи, посланные к твоему телу, говорят, что оно находится в месте, отрезанном от мира снов. Там царит покой, в котором узники меди нуждаются, когда творят свои высшие ритуалы, и незваных гостей они не допустят.

– И это значит, что я тоже не попаду туда, пока они не решат меня разбудить?

Виновато поджав губы, шаманка качнула головой:

– Верно. Сейчас ты одна из нас.

– И ничего нельзя сделать?

Соскользнув с валуна, Танцовщица наклонилась к седому кустарнику, посвёркивая бисером. Будь её движения чуть менее точными и порывистыми, она походила бы на самое обычное дитя, наслаждающееся ароматом трав.

– Я могла бы призвать гнев земли и ветра на головы твоих бывших наставников… если ты не считаешь потраченных жизней. Тебе стоит только попросить.

– И что вы будете обо мне думать, если?..

Леви запнулась и не договорила. Обречь на смерть других, чтобы спасти себя? Неужели она всерьёз допускает подобное?!

Выражение лица шаманки не изменилось. В её чуть раскосых глазах ровно мерцал тёмный огонь.

– Только Вакан-Танка имеет право судить. До тебя мне есть дело, до них – нет.

– Должен же быть другой способ. – Леви поднялась, машинально отряхивая юбку.

Танцовщица пожала плечами. Ей не нужно было ни о чём спрашивать – благодаря связи их мыслей она прекрасно знала, что задумала послушница. Путешествие, проделанное Леви из отдалённых уголков Ноо, удостоилось лишь скупой похвалы – словно ничего другого и не ожидалось.

– Будь осторожна, – сказала шаманка, снова поднимая пимак. – Можешь передать своему медному вору, что я разрешаю пополнять силы у озера. И я снова пошлю духов к месту тишины – может, удастся всё-таки найти лазейку.

– Спасибо. – Слегка растерявшись, Леви не придумала ничего уместней, чем неуклюжий реверанс.

Шагая вниз по склону, она чувствовала, как теплеет воздух. Лёд Кроцелла стягивал к себе пространство, замедляя ветер и глуша окружающие звуки. Чем дальше отступали пять тонких скал, тем легче становилось дышать, и тем сильнее казалось, что поздняя осень резко сменилась душистой весной. Безымянный город зяб и чуть поблёскивал; спящие дома, разбросанные по холмам, выглядели так, словно жители оставили их на пару минут.

Спустившись к неправдоподобно высокому указателю без надписей, воткнутому около пустого и гладкого шоссе, послушница вызвала в памяти цепочку звуков, служившую именем двумордому волку из погибшего леса. Ноты легко покинули её разум и растворились в воздухе.

Отыскать чужой сон – особенно сон Нетуса, человека, чьё сердце стучало так близко и громко – было просто. Но сейчас ей предстоит проникнуть в реальный мир, и лучше всего пойти следом за духами – ведь и Танцор, и Кроцелл упоминали, что существам Ноо открыты пути в оба пространства.

Из-за ближайшего холма раздался многоголосый вой.

На шёлково лоснящейся шерсти духов играли мелкие блики. Уже знакомый послушнице вожак стаи скользил впереди, едва касаясь лапами шоссе; чуть позади него шла волчица – крупная, но изящная, с острой мордой и плавными движениями тонкого хвоста. Остальные четверо волков – мельче и прозрачней – сохраняли почтительное расстояние и двигались, низко опуская головы.

Духов объединяла угольная масть и множество глаз, которые беспорядочно открывались на волчьих телах

Леви слегка занервничала. Волки остановились чуть поодаль, и только двумордый приблизился вплотную, вырастая над послушницей, точно огромная глыба тени. Повинуясь скорее наитию, чем здравому смыслу, Леви выставила вперёд руку, согнув в локте и повернув её к волку тыльной стороной ладони; тот сдержанно обнюхал ткань её свитера и фыркнул, позволив ей коснуться его лба.

Вопросительные ноты кружились между духом и послушницей, как пушинки одуванчика. Леви закрыла глаза и напрягла внутреннее зрение, воскрешая образ сэра Джеффри Тансерда. В тихую мелодию, исходившую от двумордого волка, вплёлся новый мотив – понимание.

«Добыча?»

Стая тихо заворчала, отзываясь на мысли вожака.

Леви отрицательно покачала головой и произнесла вслух:

– Выследить. Мне нужно попасть в логово.

Вожак ещё раз ткнулся в её руку, затем оглянулся на своих.

«Должны питаться. Нужен свет».

Отлично. В доме Тансерда не может не быть резервуаров с lumen naturae. При мысли о том, чтобы оплатить помощь духов из кармана жертвы, Леви едва сдержала очень бельторновскую ухмылку. Нетусу бы и в самом деле понравилось.

– Этого будет довольно. Найдите логово, помогите мне войти внутрь, а там – резвитесь.

Двумордый дух качнул головой, и его глаза замерцали все разом, выражая согласие. Он повернулся к стае, зарычал, и Леви казалось, что этот низкий рык исходит не из глоток, а из всего тела разом. Волки отвечали своему вожаку глуховатым фырканьем – все, кроме самки, которая подошла чуть ближе к послушнице и пристально всмотрелась, наклонив изящную голову.

Шерсть волчицы лунно переливалась. Она резко втянула носом воздух и коротко тявкнула; лёгкое, но различимое эхо сомнения осталось звенеть в пространстве. Волчица считала Леви недостаточно проворной, чтобы следовать за стаей, и приходилось признать – у неё были для этого все основания.

Послушница дёрнула плечами, пытаясь избавиться от мучительной неуверенности. Лунношёрстная самка переступила с ноги на ногу, подняла голову и завыла. Высокая нота устремилась к бледному небу и потухла, но Леви успела вцепиться в неё всей своей волей. Тело мгновенно отозвалось, и его окутала тёплая волна.

Когда Леви открыла глаза, её взгляд оказался на одном уровне со взглядом волчицы. Изменившийся нюх сразу выделил целую плеяду новых оттенков воздуха, и местность перестала казаться пустынной. Лунношёрстная самка приблизилась к новой подруге, обнюхала её и отступила за спину терпеливо ждущего вожака, удовлетворённо фыркнув:

«Это лучше».

Двумордый дух в ответ только мотнул головой:

«Пора».

Четвёрка спутников – новой частью своего сознания Леви понимала, что это молодые переярки – звонко взлаяла. Запахи кружили им головы.

Вожак с явным облегчением покинул шоссе, и спустя несколько мгновений стая вместе с послушницей утонула в высокой траве.

Синеватые стебли, серебристая земля и перламутровый небосвод совершенно поглотили внимание Леви. Упругий волчий скок подходил диким лугам гораздо лучше, чем привычная ходьба; травы бились о раздавшуюся грудь, и запахов вокруг было так много, что хотелось окунаться в них бесконечно, впустить внутрь, впитать каждой шерстинкой.

Познать душу мира так, как никогда не сможет существо, лишённое звериной остроты чувств…

Переярки смеялись над Леви, не прекращая бега, но она не обижалась: ещё недавно эти волки сами бегали с ветром наперегонки и катались по земле, чтобы потом слизывать с себя ароматы почвы и корней. Общая память стаи вливалась в разум Леви вместе с новыми голосами и оттенками мелодий.

Запахи сгустились и ударили в голову с утроенной силой. Небо вспыхнуло янтарём, и пространство стало похоже на застывающую смолу. Изменившиеся травы – сухие и тёмные – расступились, и впереди возникли болезненно реальные очертания кирпичных домов улицы Линча.

Леви затрясла головой, пытаясь стряхнуть неприятное жужжание, которым сопровождался переход. Стая – шесть полупрозрачных силуэтов, утративших плотность и объём – заскользила по разбитому асфальту в обход ржавого автомобиля со снятыми колёсами. В воздухе носилось что-то вроде лиловой паутинки, мерцающей и неразборчиво шепчущей на разные голоса.

Шёл дождь, и мир пел, как тысячи крошечных бубнов. Несмотря на сырой мрак осеннего вечера, взгляд цеплялся за детали, которые человек бы едва заметил – оттенки ржавчины, мшистая поросль на кирпичной стене, затейливая вязь трещин под ногами…

Стараясь не отвлекаться на пьянящий запах небесной влаги, послушница отправилась к ближайшему переулку вместе с волками. Вожак остановился и обернулся к ней:

«Нужно увидеть снова».

Зажмурившись, Леви заставила себя вспомнить облик Тансерда так подробно, как только смогла. Её разум кипел; новые впечатления требовали много места в голове, и послушница едва сумела сосредоточиться. Образ из другой жизни пришёл неохотно – блёклый и размытый, точно испорченная акварель.

Чёрт, кажется, долгое пребывание в чужом обличье небезопасно. Как скоро чувства побледнеют вместе с воспоминаниями?

Вожаку, впрочем, хватило. Бесшумные тени хлынули в просвет между зданиями.

…Глазу случайного прохожего дом Второго Октинимоса вряд ли показался бы примечательным. Сначала Леви даже подумала, что вожак стаи ошибся. Она слышала, как сильно ценят роскошь Высшие Практики, а жилище Тансерда ничем не выдавало высокий статус хозяина – скромный дом с белыми стенами и матово-серой черепицей, окружённый безукоризненно ровной лужайкой.

В круглом окошке под самой крышей трепетал свет.

Вдоль изгороди поднимались ажурные фонари, и от них несло стерильным lumen naturae практиков Ассоциации. Струны низко вибрирующей силы объединяли их в кольцо, и внутри железных столбов тихо гудели медные сердечники-резервуары, чуть резонируя с барабанами ливня. Простая, но элегантная защита – если задеть нити, хозяин наверняка узнает. Бесполезно кутаться в тишину: щит талой воды нарушит вибрацию точно так же, как это сделала бы чужая мелодия.

Лунношёрстная волчица коротко фыркнула, останавливая переярков. Вожак приблизился к изгороди, шумно втянул воздух обоими носами и уступил место послушнице, позволяя ей обнюхать защиту.

Струны между фонарями буквально образовали невидимый глазу забор, и Леви чётко могла сказать, где он заканчивается – на высоте около трёх ярдов. Недостижимо – здесь, в предельной близости от реального мира, груз представлений о собственной сущности не позволит хищникам вспорхнуть.

Но Танцор говорил, что в Ноо никого не удивить новым лицом.

Переярки взлаяли, когда над вибрирующей изгородью взмыл птичий силуэт, мерцая золотыми глазами. Леви-сова покружила над домом, пристально изучая пространство. Может быть, и не стоило тратить время, но слишком уж сильно ей нравилось наблюдать мир сквозь волшебный изумруд.

Послушница опустилась на лужайку, не задев границы. То, что Леви чувствовала здесь, напомнило ей работу сейсмографа: было ясно, что где-то в доме скрывался приёмник, который примет сигнал от потревоженной ограды. Что делать? Попытаться его отыскать и как-то вывести из строя? Но сколько займёт времени и имеет ли шансы на успех? Если бы Леви создавала подобную защиту, она носила бы приёмник с собой… и вряд ли она сможет сломать вещь, лежащую у Тансерда в кармане или надетую на палец.

Волчица заворчала: мимо ограды спешила пара. Люди под зонтом тихо смеялись, и дождь впитывал этот смех, увлекая к тротуару крошечные осколки его эха. Когда свет фонарей упал на поверхность зонта, озарив бегущие по ней капли, Леви неожиданно поняла, что нужно делать.

И для этого ей требовалось снова стать человеком.

Так странно было видеть, как дождь проходит сквозь вытянутую руку…

Мелодия талой воды возникала легче и легче с каждым разом, всё глубже отпечатываясь в памяти. Послушница вздрогнула, остро чувствуя зависимость восприятия от формы: обличья открывали ей новые грани мира, но делали недоступными вещи, казавшиеся привычными, почти неотъемлемыми…

«Надев сотню лиц, ты соскучишься по своему собственному». До сотни обличий Леви, конечно, было далеко, но смысл этой фразы становился ясен. Ни волчица, ни сова не смогли бы призвать музыку Герцога, которая сейчас росла из земли между домом Джеффри Тансерда и незваными гостями.

Щит талой воды потревожил бы ограду, если бы Леви попыталась окутать им стаю. Но сигнал от медных резервуаров не сможет пройти через него, если накрыть им сам дом.

Виски послушницы пылали от чудовищной концентрации, и на несколько мгновений она перестала чувствовать остальное тело. Первой в происходящем разобралась лунношёрстная самка – коротко рыкнув на переярков, она прыгнула через ограду, и гулкий звук басовой струны ударился о только что возведённый купол. В голове зашумело, и Леви покачнулась, но устояла; мгновением спустя барьер пересёк вожак. Остальные волки мешкали ещё целую минуту, но вот двумордый дух зарычал уже с угрозой, и в щит талой воды пулями врезались четыре тяжёлые, болезненные ноты.

До скрежета стиснув зубы, Леви ждала, пока колебания сигналов стихнут. От вибрации адски звенело в ушах, но магическая тишина нуждалась в нерушимом сосредоточении. Если сквозь неё проскользнёт хотя бы эхо, всё будет напрасно…

Но этого не случилось. Когда купол пошёл рябью и растворился в воздухе, на лужайке уже воцарилось полное спокойствие.

Ноги едва держали послушницу, и она села прямо на сырой газон. Такой большой щит собственными силами Леви создала впервые, и внутри не осталось ничего, кроме тупого удивления. Вожак подошёл к ней и очень по-собачьи ткнулся в плечо своими бледно мерцающими мордами. В солнечном сплетении расцвело мягкое тепло: дух передал Леви немного своего lumen naturae. Оставалось только предположить, что вожак оценил сложность сотворённой магии… и понял её как проявление силы.

– Путь свободен, – сказала послушница, машинально запустив пальцы в густую шерсть двумордого духа. – Весь свет, который сумеете найти и взять – ваш. Только будьте осторожны. Хозяин логова опасен, слышишь?

Вожак понимающе засопел.

– И не трогай штуки, которые скверно пахнут. Лучше дай мне знать, если наткнёшься на такое, хорошо?

Утвердительно фыркнув, дух поднял голову, коротко взлаял, и вся стая растворилась в тенях, окутывающих дом. Леви осталась в одиночестве посреди лужайки собираться с мыслями. Подставляя напряжённый слух мягкому шороху дождя, она размышляла о предстоящих поисках.

В жилище Тансерда наверняка хватает предметов, хранящих в себе самую разную магию. Получится ли отличить печать Марбаса от прочих? Вряд ли. Но, чёрт подери, этот барьер вокруг дома всё же выглядит не слишком убедительно. Второй Октинимос ведь не может считать, что его хватит для охраны достояния Ассоциации?

Нет, точно нет. Наверняка он бережёт печать, как зеницу ока. Следовательно, Леви должна искать самое опасное место в доме.

Дождь прошёл, оставив после себя пьяную, засыпающую землю и тихую ночь с лиловыми отсветами в воздухе. Послушница встала, сожалея, что чувство влажной почвы под босыми ногами так сильно притуплено.

Оказавшись у входной двери, Леви невольно потянулась к звонку и одёрнула себя в последний момент. Трудно перестать быть хорошей девочкой, которая всегда спрашивает, можно ли ей войти.

В тёмном холле пахло деревом и шоколадом. Со второго этажа доносился медленный джаз, а слева – по-видимому, из кухни – громко и настойчиво тикали часы. Глухой мрак нарушался только заплаткой жёлтого света, падавшего на лестницу из приоткрытой двери. Леви прислушалась – там, за дверью, кто-то беседовал.

Как она и предполагала, освещённая комната была гостиной – небольшой, но уютной, с немыслимым количеством индейских покрывал на стенах. От узоров зарябило в глазах, но послушница встряхнула головой и сфокусировала взгляд на двух женщинах, сидевших на пунцовом диване.

Волосы Лидии Стэпфорд мягко отливали золотом в свете торшера; она расслабленно откинулась назад, чуть улыбаясь самым уголком совершенного рта. Несмотря на эту улыбку, лицо супруги сэра Тансерда казалось злым.

Нирити Клинг, ютившаяся поодаль, походила на сиротку из богоугодного заведения, и Леви сперва её не узнала – слишком сильно изменило наставницу полное отсутствие макияжа, гладкая коса вместо сложной укладки и закрытое платье.

– Я не уверена, что Джеффри захочет с тобой говорить, – сказала Лидия, и у Леви засосало под ложечкой от протяжной монотонности её голоса. – Ты ведь понимаешь, что у тебя мало шансов сохранить свой статус в Ассоциации? По правде говоря, ты вряд ли вообще останешься в наших списках.

Нирити дёрнулась, как от пощёчины.

– Не может быть, леди Лидия, я ведь… моя линия крови, я последняя… разве я не смогу как-то искупить…

– Искупить что, дорогая? – Интонации супруги Тансерда вдруг обрели зловещую нотку. – Сейчас ещё нельзя сказать, чем обернётся твой провал. Джеффри готовил почву для Процедуры много лет, мы столько ждали появления идеального носителя… какая цена заплачена!

Лидия Стэпфорд не повышала голоса, но её слова метательными ножами свистели в воздухе, и Нирити вздрагивала так, словно эти ножи втыкались в дюйме от её шеи.

– И для чего всё это? Чтобы ты обрекла мир на гибель своими капризами?

Глядя, как наставница сжимается в беспомощный комок, Леви пожалела её неожиданно для самой себя.

– Но ведь всё не так плохо! Девчонка по-прежнему у нас, верно? Значит, ритуал ещё можно провести?

– Тебе кажется, что Очищение – пустой звук? Полагаешь, Джеффри зря на нём настаивал, рискуя испортить отношения с леди Вендевой? Ты хоть представляешь, как грубо оно было нарушено из-за твоей невнимательности, Нирити?!

О, а вот и гнев, наконец.

– У нас, конечно, нет выхода. Ритуал состоится. Но ты надеешься, что Джеффри забудет о том, как ты всё усложнила? Завтра утром ему придётся объяснять леди Вендеве, зачем понадобилось погружать девушку в летаргию. И если Первая что-то заподозрит, мы потеряем всё.

Пальцы Нирити вцепились в подол платья, так, словно хотели разорвать, а лицо застыло. Леви не могла уловить ни единой мысли за сплошным ужасом, во власти которого оказалась её – бывшая? – наставница.

– Мой муж очень зол на тебя, – холодно произнесла Лидия, возвращая своему голосу олимпийское спокойствие. – Кроме всего прочего, он действительно не хотел смерти младшего Бельторна. И если бы ты не ухитрилась позволить носительнице завести роман с мальчишкой прямо у тебя под носом…

– Я не виновата! – отчаянно вскинулась Нирити. – Кто вообще мог такое предвидеть?! Эта маленькая шлюха, она…

– Лидия, ты неправа. Я вовсе не зол.

Мягкий, немного усталый голос сэра Тансерда заставил вздрогнуть всех, кто находился в гостиной. Лицо его супруги превратилось в маску, разом утратив всякое выражение. Белая, как мел, Нирити вперилась во Второго Октинимоса полными слёз глазами и до крови прокусила нижнюю губу.

Леви оказалась точно на линии их взглядов и метнулась к узорчатой стене – несмотря на то, что её мелодия терялась среди кипящих в комнате эмоций, ей хотелось спрятаться.

– На кого мне злиться? – продолжал сэр Тансерд, скрестив руки на груди. – Я вижу сердце столь бедное, что в нём не нашлось терпения и сострадания к несчастной Леви в последний месяц её жизни. Это достойно жалости, а не злости. Вина за случившееся лежит только на мне – это я принимал решения, и я за них отвечу.

В гостиной воцарилась звенящая тишина. Нирити глотала слёзы, уставившись в колени.

– Признаться, у меня сейчас голова раскалывается. Дорогая, тебе не трудно будет сделать мне чай с мятой после того, как ты проводишь мисс Клинг?

– Конечно, нет, – Лидия грациозно поднялась. – Нирити, тебе действительно пора.

Леви выскользнула в холл следом за уходящим Тансердом. Её сердце – её память о сердце – стучало так, что сотрясало бы всё тело, если бы оно у неё было. Рассудок пытался упорядочить новые сведения.

Последний месяц её жизни…

Слишком страшно, чтобы в это поверить. Можно ли вообще осознать подобный кошмар? Если только Второй Октинимос каким-то чудом не шутил, выходит, что Леви собираются убить. Но зачем?.. Чего Тансерд хочет добиться всем этим? Лидия сказала, что мир может погибнуть, если они не справятся… Что за Процедуру она имела в виду?!

Нельзя, нельзя теряться! Сосредоточиться, собраться с силами… и наблюдать.

Кабинет сэра Джеффри располагался на втором этаже. Леви вошла внутрь вместе с тенью Второго Октинимоса, прислушиваясь к переплетающимся мелодиям lumen naturae.

Едва за спиной послушницы захлопнулась дверь, Тансерд встряхнулся, и его облик изменился. Живому глазу показалось бы, что на месте Второго Октинимоса возник другой человек, но глаза духа видели: новое лицо – ложное, совсем как те, что носил Нетус. Маска выглядела сурово – орлиные черты, спутанные космы, почтенный возраст – и послушница ахнула, узнав автора «Антологии проклятий», сэра Вайна Файндрекса, чьё фото красовалось на первой странице фолианта.

Видоизменённый Тансерд прошёлся по комнате, заложив руки за спину, и оба его лица выражали угрюмое беспокойство. Собственные ритмы Второго Октинимоса по-прежнему оставались бесконечно далеки от слуха Леви, и это сводило её с ума. Почему она может проникнуть в разум практически любого человека – любого, кроме того, от чьих мыслей зависит её судьба?!

Сэр Тансерд приблизился к одному из высоких и гладких комодов, обшитых медью, которая издавала звук, похожий на скрежет по стеклу. Находясь у порога, Леви различала его с трудом, но стоило ей сделать несколько шагов к комоду, и скрежет стал пронзительным, почти невыносимым – по-видимому, эта защита был рассчитана в том числе и на духов. Тансерд коснулся нескольких точек на меди, и она смолкла.

В конусе света от настольной лампы оказалась круглая шкатулка из чёрного дерева, тихо шепчущая что-то мечтательное и абсолютно неразборчивое. Леви подошла ближе, но это не помогло – шкатулка будто говорила на незнакомом языке.

Второй Октинимос в маске сэра Файндрекса откинул крышку точным движением, словно нажимал на спусковой крючок. Воздух мгновенно наполнился сильным ароматом чёрного перца, и послушница невольно зажала нос, забыв, что это не имеет смысла. К сверхъестественной природе запахов и звуков в Ноо ещё только предстояло привыкнуть.

– Марбас, Марбас… – напряжённо проговорил Тансерд, дотрагиваясь до граней медного бруска на чёрном бархате. – Что за игру ты ведёшь?