Текст книги "Покушение"

Автор книги: Ханс Кирст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

– Внимание, благожелательные речи, участие западников, и ничего более, – доложил советник министерства иностранных дел. – Наши друзья с большим трудом добрались до самого Черчилля, но каких-либо ощутимых результатов они не добились.

– Может быть, это и лучше, – промолвил Бертольд фон Штауффенберг задумчиво. – Мы обязаны сами, только сами найти выход.

Присутствующие умолкли. Бракведе окинул всех блестящим взором. Клаус фон Штауффенберг сидел безучастно. Он забыл перевязать гноящуюся пустую глазницу, и тонкий след сукровицы протянулся по его напряженному лицу. Однако он старался не показывать, какую острую, сверлящую боль приходится ему переносить.

– Сегодня я говорил по телефону с Хеннингом фон Тресковом, – доложил капитан фон Бракведе. – Он высказал следующую точку зрения: акция против Гитлера должна быть осуществлена во что бы то ни стало. Даже если она окажется неудачной, это явится проверкой гражданской зрелости народа. Практических результатов мы добьемся лишь в том случае, если немецкое движение Сопротивления покажет всему миру, что оно способно к решающим действиям, может быть, даже ценой собственной жизни. Все остальное не имеет значения. В этом весь Хеннинг фон Тресков.

– Я с ним согласен, – промолвил полковник Клаус фон Штауффенберг. – Имеется лишь одна возможность, и ее должно использовать. И предпринимать попытки до тех пор, пока они не увенчаются успехом.

Похожая на туман пыль от развалин висела над Берлином. Она поднималась от руин и, казалось, заволакивала стекла окон, покрывала плотным слоем крыши домов. Не было ни одного человека, на одежду которого не осела бы эта пыль.

Но ботинки лейтенанта Константина фон Бракведе были начищены до блеска, свежевыстиранные перчатки и многочисленные награды ослепительно сверкали. Он стоял на Курфюрстендамм, перед кинотеатром, и, заметно волнуясь уже в течение получаса ждал графиню Ольденбург-Квентин.

Лейтенант смотрел на кирку, воздвигнутую в память какого-то святого, на сооружения станции «Зоо» и на темную громаду дома, протянувшуюся до соседней улицы. Залепленные бумажными полосами, кое-где разбитые окна домов глядели на мир, словно глаза мертвецов. Однако эти окна не интересовали Константина. Не обращал он внимания и на снующих мимо в серых мятых одеждах, с испитыми землистыми лицами прохожих. Он хотел видеть только Элизабет.

И она пришла. Одетая в серое шелковое платье, красиво облегавшее ее фигуру, графиня шла ему навстречу и нежно улыбалась.

– Как хорошо, что вы есть и что вы пришли! – благодарно прошептал Константин.

– Я очень рада, что мы встретились, – говорила Элизабет, но ее взор рассеянно скользил по людям, исчезавшим в шахте метро. – Вероятно, опять объявят воздушную тревогу, однако до этого мы постараемся хорошо провести время.

Они зашли в ресторан, который располагался на соседней с Курфюрстендамм улице. Он назывался «Вайншток», и посещали его в основном офицеры с Бендлерштрассе. Хозяин участвовал в движении Сопротивления, исполняя роль связного, а для своих единомышленников охотно резервировал столики.

– Я, конечно, сообщила вашему брату, куда мы с вами пойдем, – сказала Элизабет. – Это так неприятно, но на нашей службе положено всегда находиться в сфере досягаемости для руководства.

– Я надеюсь, он не против, если вы побудете в моем обществе?

– Это ему, кажется, даже понравилось, – призналась графиня. – Вас это не смущает?

Константин, слегка покраснев, отрицательно качнул головой и склонился над спасительным меню. Но не успел он что-либо выбрать, как появился хозяин и сообщил, что хочет предложить им особое меню и лучшие вина из собственных запасов. Он улыбнулся графине и сказал, что получил указания по телефону от капитана фон Бракведе.

Блюда, которые им подали, были не только обильными, но и изысканными в той мере, в какой это было еще возможно в Берлине. Ну а о французских винах и говорить не приходилось.

Молодые люди беззаботно проболтали почти целый час, когда появился капитан фон Бракведе. Он подсел к их столику и сказал улыбаясь:

– Я уверен, что помешаю, но этого не избежать. А потом, потерю можно будет возместить.

– Я в вашем распоряжении, – заверила капитана Элизабет.

– Речь идет не о вас. Я намерен умыкнуть Константина. Мы договорились с полковником Штауффенбергом, и он не против, если мой брат будет меня сопровождать. Для него – это единственная возможность, и вы предоставите ее ему, графиня, не правда ли?

Она тихо спросила:

– Это действительно необходимо?

– Да, – сказал капитан, – я считаю, это необходимо, а для Константина это, вероятно, последняя возможность приобщиться к нашему движению. Вы ведь ничего не смогли сделать, графиня, но все равно – сердечное спасибо! Итак, пошли, малыш.

– Только вперед! – воскликнул Штауффенберг капитану фон Бракведе. – Вновь я занимаюсь моим любимым делом – готовлю государственную измену.

Полковник весело рассмеялся, а лейтенант фон Бракведе, прибывший к Штауффенбергу вместе со своим братом, принял это за своеобразную шутку. Среди генштабистов ежедневно можно было слышать подобное, особенно в этом здании.

Полковник на минуту отложил телефонную трубку, подошел к лейтенанту и протянул ему три пальца левой руки:

– Рад с вами познакомиться, господин фон Бракведе. Ваш брат кое-что рассказывал о вас.

Штауффенберг очень редко смеялся от души – только иногда, в присутствии самых близких друзей, и тогда становилось понятным, какой это жизнерадостный человек. Но сейчас он олицетворял собой решимость и энергию.

Оставив лейтенанта, полковник опять взялся за телефонную трубку – на сей раз он говорил с начальником штаба одной из групп армий:

– Последнее письменное донесение, поступившее от вас четырнадцать дней назад, утверждено. – И одновременно, не прекращая телефонного разговора, он произнес, обращаясь к капитану: – Исправленное воззвание и текст первого обращения по радио перед тобой, Фриц.

Капитан направился к письменному столу, вытащил из нижнего правого ящика папку и опустился с ней в кресло. Константин стоял, будто окаменев, в стороне. Всем своим существом он ощущал пронизывающее беспокойство, которым, казалось, в этом помещении был пропитан даже воздух.

А полковник уже вновь говорил по телефону:

– Нет, он не сможет размножить материалы. Да, он знает, как это было бы необходимо. Однако, заглядывая в ближайшее будущее, нужно учитывать, что существующий порядок вряд ли сохранится… Это война, мой дорогой. Начинаются гонки, которые могут закончиться падением в пропасть. Думали ли вы об этом? Или хотите уйти в сторону? Нет? Ну, тогда в добрый путь!

Полковник не выпускал трубку из руки. Менялись абоненты, а Штауффенберг говорил и говорил. Лейтенант Бракведе присел на стул около двери. Отсюда ему был виден брат и по-юношески оживленный начальник штаба. Казалось, они понимали друг друга без слов.

– Нет! – воскликнул вдруг Клаус Штауффенберг с решимостью в голосе – только что он звучал тихо, почти мягко, однако изменился буквально в несколько секунд. – Нет, этого нельзя допустить! Если немцы потянутся из восточных областей в рейх, нужно помогать им, а не отправлять обратно. Даже если Командование вермахта откажет в помощи, гражданское население никоим образом не должно пострадать.

– Твои телефонные разговоры становятся за последнее время чересчур откровенными, – сказал капитан фон Бракведе, отрываясь от изучения каких-то документов.

– Все еще недостаточно откровенны и четки, – поправил полковник.

Он не положил трубку на вилку и приказал соединить его с тремя абонентами: с уполномоченным по вооружению, с ведомством Розенберга и с группой армий «Б» на Западе. Пока его соединяли, Штауффенберг закурил сигарету. При этом никто ему не помогал. Константин бросился было к полковнику, но капитан фон Бракведе удержал его. Несмотря на то что у Штауффенберга осталось всего три пальца на левой руке, он все делал без посторонней помощи, а на указательном пальце по-прежнему носил перстень-печатку с надписью: «Начало конца».

Поскольку связь с вызываемыми абонентами задерживалась, полковник обратился к Константину:

– Как вы оцениваете положение, господин лейтенант?

– Для правильной оценки у меня нет необходимого кругозора, – ответил Константин.

– Он благонамеренный, относится к числу тех, кто готов умереть за Германию. При этом он путает Германию с Гитлером. Широко распространенная ошибка…

Штауффенберга вновь отвлекли. Сейчас он говорил с уполномоченным по вооружению. Широкие, сильные плечи полковника были при этом слегка подняты, а открытый лоб оставался гладким.

– О том, что мы живем в ненормальных условиях, говорят даже на Бендлерштрассе. Мне известны ваши трудности, но солдатам на фронте нужно оружие и вы обязаны поставлять его, пока ваше учреждение не будет полностью разбомблено.

В промежутках между телефонными разговорами он попытался объяснить Константину обстановку на фронтах:

– Группы армий «Центр» практически не существует. Прорыва Восточного фронта следует ожидать в ближайшие недели. Русские вскоре форсируют Вислу, затем Одер и в обозримом будущем подойдут к Берлину. Такова, господин лейтенант, обстановка.

Константин фон Бракведе сразу как-то сжался на стуле и посмотрел на своего брата, ожидая от него помощи, но тот, казалось, целиком погрузился в разбор бумаг. А Штауффенберг уже говорил по телефону с партийным руководством об одежде для нуждающегося населения, пытался найти слова утешения для жены погибшего и почти одновременно спрашивал у капитана фон Бракведе:

– Ну, как ты находишь тексты?

– Это воззвание слишком длинно, расплывчато, в нем нет пробивной силы. Человек с улицы не сразу его поймет.

– Что я всегда говорил? С преподавателями в военной форме новую эру не откроешь.

Теперь Штауффенберг горел каким-то внутренним огнем, и даже его единственный глаз светился. Лейтенант смотрел на него восторженно. Он не успевал следить за словами полковника и только с замиранием сердца чувствовал, что этот человек обладает громадной притягательной силой, что за таким военачальником солдаты пойдут в огонь и в воду.

Однако капитан деловито заметил:

– Все эти словесные выкрутасы мы опустим и произведем радикальное сокращение. Особенно важно начало воззвания. Выражение «Адольф Гитлер мертв» придется заменить на «фюрер мертв». Это меньше раздражает и соответствует принятому обращению. А в следующем предложении должно содержаться разъяснение, почему фюрер мертв и кто является предполагаемым виновником его смерти.

– Что думает по этому поводу лейтенант? – захотел узнать Штауффенберг.

– Ну же, Константин! – потребовал и брат. – На кого бы ты мог взвалить вину за смерть фюрера?

– Ни на кого! – воскликнул лейтенант. – Это невозможно!

– Что значит – это невозможно? – Брат никак не мог взять в толк слов Константина. – Невозможного не существует. Ну, подумай. Кого бы ты заподозрил?

Лейтенант в отчаянии напрягал свой мозг. Три глаза испытующе смотрели на него. Он опустил голову, Рыцарский крест беспомощно болтался у него на шее. Наконец Константин произнес:

– Ну, я думаю, какие-либо враждебные фронту элементы.

– Дальше! – принуждал его брат. – Что ты понимаешь под «враждебными фронту элементами»?

По-детски пухлое лицо лейтенанта покрылось испариной, и он с трудом вымолвил:

– Это люди без совести, какая-либо клика, главари каких-либо партий, политиканы…

– Вот видишь, – сказал Фриц Вильгельм фон Бракведе с удовлетворением. – Уже кое-что, причем это полностью соответствует моей точке зрения. Именно так будет звучать формулировка нашего обращения: «Некая бессовестная клика враждебных армии политиканов…» Спасибо, Константин, ты свободен. Ты нам здорово помог.

В полдень 18 июля 1944 года полковник фон Штауффенберг получил сообщение о том, что генерал-фельдмаршал Роммель тяжело ранен. По пути на родину с фронта его самолет был подбит вражеским истребителем.

Генерал-полковник Бек приказал передать заговорщикам: он ждет от них разумной осторожности. Доктору Гёрделеру удалось оторваться от преследователей. Он несколько ночей провел у одного из своих бывших служащих. Начались допросы Юлиуса Лебера. Майер выразил свои сожаления фон Бракведе, но утверждал, что сделать для него ничего не может.

Генерал фон Тресков слал тревожные донесения с Восточного фронта. Генерал Блюментрит сообщал о том, что союзники взяли во Франции ряд городов, а дорога на Париж подвергается массированным бомбардировкам. Начались волнения в Венгрии. Активизировались партизаны в Италии. В Гамбурге царил хаос. Мюнхен грозил вскоре превратиться в груду развалин. Дня не проходило без бомбардировок Берлина. Казалось, надвигается катастрофа.

– Однако имеются генералы, – возмущался фон Бракведе, – которые пророчат Гитлеру судьбу Фридриха Великого. Они считают все происходящее нормальным явлением и надеются на чудо, которое произойдет в последний момент.

– Такого чуда ожидаю и я, – признался полковник.

Только он взял у фон Бракведе корректуру, как зазвонил телефон. Поступило обычное деловое распоряжение. Это произошло сразу после 15 часов. Офицер из ставки фюрера, состоявший в подчинении генерал-фельдмаршала Кейтеля, передал приказание начальнику штаба командующего армией резерва прибыть 20 июля для доклада обстановки верховному главнокомандующему вермахта, то есть Гитлеру.

– Я прибуду! – четко произнес Штауффенберг.

19 июля 1944 года капитан Фриц Вильгельм фон Бракведе пригласил к себе на Бендлерштрассе брата Константина.

– Только, пожалуйста, после работы, – подчеркнул он.

Лейтенант пришел поздно вечером. Графини Ольденбург-Квентин уже не было. Капитан сидел за письменным столом и перелистывал приложения. Некоторые из них он извлекал.

– Я долго думал о полковнике Штауффенберге и о тебе, – заявил Константин.

– Очень хорошо! – воскликнул капитан. – И к каким же выводам ты пришел?

– Ты работаешь здесь, в штабе, где на все смотрят совсем по-иному, чем в нашем солдатском мире. Здесь вы оперируете понятиями, о которых нам и не снилось. – Вас в первую очередь касаются и все чрезвычайные события, и у вас все должно быть приготовлено даже на случай смерти фюрера, не правда ли?

– А что, если мы не только разрабатываем мероприятия на случай его смерти, но и методично эту смерть готовим? Тебе никогда не приходила эта мысль?

– Приходила иногда, – признался лейтенант, – и это приводило меня к жесточайшему внутреннему конфликту. Но я всегда находил два аргумента, которые убедительно говорили против.

– Сразу два! И что же это за аргументы?

– Ты и полковник – два человека, которых можно любить и уважать так же безраздельно, как фюрера.

– Спасибо за цветистые комплименты, мой мальчик. Из них можно даже сплести венок для погребения, – усмехнулся капитан и вновь погрузился в работу, которая, казалось, теперь одна приковывала его внимание. – Вчера я был дома, – обронил он как бы между прочим. – Мы отметили день рождения моей жены.

– Но у нее, кажется, день рождения завтра?

– Кто знает, что случится завтра? А вчера я сумел освободиться на несколько часов и съездить в Бранденбург. Праздники нужно праздновать, пока есть возможность. Моя жена и дети передают тебе привет. Мать, конечно, тоже. Она, учитывая обстоятельства, чувствует себя неплохо.

– А об отце известий у них нет?

– Нет.

Капитан уже знал, что их тяжелораненый отец, генерал от инфантерии фон Бракведе, умер. Три часа назад он получил соответствующее извещение, но задержал его у себя. «Всего на один день», – решил он.

– Итак, завтра или послезавтра ты должен навестить мать. С твоим командованием мы дружны, и отпускной билет, считай, у тебя в кармане.

– Спасибо, – сказал лейтенант, который до сих пор не оценил должным образом влиятельность своего старшего брата. – У тебя еще какие-либо поручения?

– Ты можешь оказать мне одну услугу. Видишь этот портфель? – Капитан показал на светло-коричневый, набитый документами портфель, который стоял на письменном столе. – Отнеси его графине Ольденбург-Квентин вместе с письмом, которое я сейчас напишу.

– Охотно, – сразу согласился лейтенант. – Я с большим удовольствием это сделаю, но я не знаю адреса графини. И не слишком ли сейчас поздно?..

Капитан, сдержанно улыбнувшись, придвинул толстый портфель к лейтенанту.

– Графиня Ольденбург всегда находится в нашем распоряжении. Она относится к числу людей, на которых можно положиться. Ты еще в этом не убедился?

Лейтенант фон Бракведе взял портфель – он оказался нетяжелым;

– Если ты хочешь, я сейчас же и отправлюсь.

Капитан кивнул в знак согласия, достал клочок бумаги и написал:

Все зашло слишком далеко, уважаемая!

Посылаю Вам портфель и моего брата. Попытайтесь сохранить и то и другое. Обеспечьте им безопасность так долго, как это понадобится, по меньшей мере на 24 часа.

Здесь в ближайшие дни Вы не потребуетесь, а у моего брата отпуск. Воспользуйтесь этим обстоятельством. Вы знаете, как я Вам доверяю. Пожелайте нам удачи и счастья. Мы не преминем Вашими пожеланиями воспользоваться. А Константину удача и счастье просто необходимы.

Прощайте.

Ваш Б.

Лейтенант видел, как брат писал письмо, однако содержание письма осталось для него неизвестно. Да оно его и не интересовало. Его внимание привлек лишь адрес графини Ольденбург: Шиффердамм, 13, третий этаж, слева, у Валльнер.

– Не самый фешенебельный район Берлина, – заметил капитан, передавая Константину письмо, отпускной билет и портфель, – но времена, когда графине полагалась минимум отдельная вилла, миновали. Достаточно иметь комнатку с дверью, которую можно запирать.

– Я не избалован роскошью.

– Тем лучше! – Капитан посмотрел на брата с нежностью и вместе с тем испытующе и сразу вспомнил: – У тебя же нет оружия! – Он тотчас же вынул из ящика письменного стола и бросил Константину пистолет «08» в кобуре.

Тот взял пистолет и спросил с усмешкой:

– А зачем он мне?

– Кто знает! – Капитан фон Бракведе улыбнулся брату: – Дом, в котором живет графиня, расположен на берегу Шпрее, там наверняка водятся крысы.

В тот же вечер, в 20 часов по среднеевропейскому времени, граф Константин фон Бракведе вошел в дом на Шиффердамм. Официальный протокол зарегистрировал это время с разницей в десять минут.

В соответствии с многочисленными свидетельскими показаниями в этот вечер произошло следующее. Лейтенант фон Бракведе, в авиационной форме, с Рыцарским крестом, при пистолете и набитом портфеле, столкнулся при входе с Иоахимом Йодлером, управляющим домом и блоклейтером[21]21
  Руководитель организации нацистской партии в районе, квартале. – Прим. пер.


[Закрыть]. Они беседовали в течение нескольких минут, как утверждают два свидетеля. Из их же показаний стало известно, что беседа протекала не без некоторой натянутости.

Йодлер, в кожаных шлепанцах, коричневых рейтузах и в расстегнутой льняной рубашке, поджидал в это время выделенную ему иностранную рабочую. Он послал ее к своему товарищу по партии за маслом, но эта прохвостка использовала любую возможность, чтобы где-нибудь поболтаться.

Лейтенант вежливо, но сдержанно приветствовал управляющего.

– У вас дело ко мне? – спросил Йодлер несколько недоверчиво.

– Я намереваюсь нанести визит даме.

– Той, что на третьем этаже? – Йодлер понимающе усмехнулся. Герои его фюрера в конце концов были и его героями, и он приветствовал их от чистого сердца даже тогда, когда они опустошали целые батареи бутылок, но то, что это происходило в его доме, не нравилось ему, главным образом потому, что его самого никто к себе не приглашал. – Вообще-то я не противник легких забав. Передавайте вашей даме от меня сердечный привет, однако пусть она ведет себя не так громко, как обычно. Кроме того, я рекомендую, несмотря на душную ночь, в определенные моменты закрывать окна.

Лейтенант не удостоил Йодлера ни словом. Он решил просто не обращать внимания на то, что говорил этот человек, ведь это так не сочеталось с нежным обликом Элизабет. В нетерпении он поднялся на третий этаж.

Дом номер 13 по Шиффердамм выглядел каким-то запущенным, неухоженным. Казалось, целые поколения оставили свои следы на стенах лестничных клеток. Многие тысячи потных рук хватались за перила. Пахло затхлой водой, углем. Обшарпанные ступени стонали при каждом шаге.

На втором этаже скрипнула дверь – это фрау Брайтштрассер сделала узкую щелку, чтобы удобно было подглядывать. От ее бдительного ока не ускользал никто. По ее позднейшим показаниям, она увидела молодого блондина, который осторожно поднимался наверх. Остальное она живо представила: ее богатая фантазия была неистощима.

Позднее фрау Брайтштрассер показывала в качестве свидетельницы, что молодой офицер примерно в 20.20 поднялся на третий этаж и там на несколько минут остановился в нерешительности. Он оглядел таблички на дверях. Их было три. На одной значилось: «Иоганн Вольфганг Шоймер, штудиенрат» [22]22
  Школьный советник. – Прим. пер.


[Закрыть], на другой – «Эрика Эльстер», на третьей – просто фамилия: «Валльнер».

Лейтенант позвонил и некоторое время ждал, пока ему откроют. Затем появилась карлица с распущенными седыми волосами.

Голос этой женщины звучал, как булькающая струя воды:

– Что вам угодно?

– Могу я видеть фрейлейн Ольденбург?

– Нет, – нетерпеливо ответила фрау Валльнер, – нельзя.

– А почему?

– Ее нет. – Женщина попыталась закрыть дверь, но Константин поспешил подставить ногу?

– Я хотел бы подождать графиню. Это очень важно!

Фрау Валльнер отрицательно покачала головой, явно не желая впускать его в квартиру:

– По мне, вы можете ожидать сколько вам угодно, но не здесь, не у меня в квартире! Я вас совсем не знаю.

– Моя фамилия Бракведе.

– Глупости! Человека с такой фамилией я видела. Он выглядит совершенно иначе, и, кроме того, он капитан.

– Это мой брат, – терпеливо разъяснил лейтенант.

Фрау Валльнер смутилась. Она внимательно осмотрела молодого человека, но так и не обнаружила никакого сходства с капитаном. Потом она воскликнула:

– Такое может каждый сказать! – и захлопнула дверь.

Все это позднее подтвердила фрау Брайтштрассер со второго этажа. Вспомнила она даже то, что офицер стоял на лестничной клетке несколько минут неподвижно, при этом портфель он держал в руке, затем прислонился к стене, нервничая, прошелся несколько раз туда-сюда и в 20.25 сел на верхнюю ступеньку лестницы.

«Выглядел он так, – заявила позднее фрау Брайтштрассер, – будто решился на все. Но вот на что именно – этого я сказать не могу, не знаю».

В 21.00 на третьем этаже открылась средняя дверь, та, на которой висела табличка: «Эрика Эльстер». Женщина в купальном халате проверила свой почтовый ящик и установила, что он пуст. При этом она заметила Константина и обратилась к нему с заметным участием:

– Что вы здесь делаете? – Ее голос звучал немного хрипло, будто она только что проснулась, и в то же время это был соблазняющий голос. – Вы ждете меня?

Константин вежливо дал понять, что это не так, затем представился и рассказал о своем положении. Казалось, он нашел взаимопонимание.

– Зачем же вам сидеть на лестнице? Вы можете зайти ко мне.

Эрика Эльстер была яркой блондинкой с лунообразным лицом и фигурой в стиле барокко. Она спросила с удивительной прямотой:

– Вы дружите с графиней? Я имею в виду интимные отношения.

Лейтенант с жаром отрицал. Он сел в кресло, поставил портфель рядом с собой и начал осматривать комнату, в которой очутился. Подушки лежали под ним, за ним и перед ним. Они высились на стульях, покрывали целиком широкую софу, лежали на толстом шерстяном ковре. Розовые, синие, голубые, зеленые – они виднелись всюду, куда бы он ни взглянул.

Эрика угостила лейтенанта коньяком, завела пластинку «Родина, твои звезды», потом, оставаясь на некотором удалении, подчеркнуто устало потянулась и спросила:

– Вы давно знакомы с графиней?

Константин ответил уклончиво. Он сидел прямо, его правая нога все время чувствовала портфель.

– Я вам очень благодарен за гостеприимство, но я не хотел бы им злоупотреблять.

Вначале он даже не расслышал, что звякнул звонок. Пришла графиня Ольденбург.

Константину было нетрудно догадаться, что это фрау Валльнер сообщила ей о нем. А фрау Брайтштрассер знала даже подробности: «Эльстер заманила его в свою комнату. Впрочем, от этой персоны другого и ждать было нечего».

Графиня Ольденбург, казалось, даже не заметила даму, приютившую Константина, что, конечно же, далось ей нелегко, и проговорила:

– Если вы хотите мне что-то сказать, Константин, пойдемте.

Эрика Эльстер ухмыльнулась весело и одновременно пренебрежительно, а Константин последовал за графиней. Через узкий темный коридор они попали в ее комнату, где господствовали в основном светлые тона.

Графиня прочла письмо капитана Бракведе, которое передал ей Константин. Ее лицо стало серьезным, и она проговорила:

– Побудьте у меня, если у вас нет каких-либо более важных дел. Мне будет очень приятно, если вы составите мне компанию. – И она храбро добавила: – Побудьте столько времени, сколько захотите.

19 июля 1944 года полковник Клаус фон Штауффенберг покинул свой кабинет на Бендлерштрассе раньше, чем обычно. Около восьми вечера он отправился домой, на виллу у Ванзее. Его сопровождал брат Бертольд.

Бертольд был единственный человек, которому Клаус доверялся во всем. Даже с нежно любимой женой Ниной он не был столь откровенен, не желая ее огорчать.

Бертольд казался Клаусу воплощением благородства, сердечности, интеллигентности и мужества. Он всегда был для него носителем лучших человеческих качеств, натурой глубокой и в то же время сдержанной. Братья были очень дружны, и не случайно последние часы перед покушением полковник Штауффенберг провел вместе с Бертольдом.

19 июля прошло как обычно. Рабочий день Клауса состоял из бесконечных докладов и звонков. Офицеры, с которыми он в этот день контактировал, не заметили ничего особенного.

В 20.00 пришел Бертольд – он всегда ходил до Бендлерштрассе пешком, поскольку трибунал военно-морских сил располагался в какой-то сотне метров.

– В эти летние дни, – сказал он, – особенно чувствуешь, что нужно быть ближе к природе, чтобы всецело наслаждаться ею.

Клаус кивнул брату, подписал еще несколько представлений, писем и донесений, затем обнял Бертольда своей единственной рукой и повел во двор, где их уже ждала машина.

В Далеме они проезжали мимо кирки. Там как раз шла вечерня. Двери были широко открыты, и звуки органа вырывались на улицу.

Клаус попросил остановиться. Какое-то мгновение, казалось, он не решался переступить порог дома божьего, но затем вошел внутрь. Здесь он некоторое время стоял с поникшей головой. Стоял молча, однако Бертольду почудилось, будто он беззвучно молил; «Боже, помоги мне!»