Текст книги "Покушение"

Автор книги: Ханс Кирст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

– Ну, по-видимому, надо прежде всего сообщить в полицию. – Эрике в какой-то степени импонировало его хладнокровие. – В подобных случаях всегда проводится официальное расследование.

– Вы так думаете? – Йодлер-младший, казалось, очень удивился. – И его будут проводить? На пятом году войны? Из-за одного трупа? Да только в Берлине каждую ночь трупов находят по нескольку тысяч!

– Вы забываете, что в данном случае речь идет о необычном трупе – о трупе блоклейтера.

– Ну, хорошо, – молвил наконец Йодлер, – тогда мы поднимем занавес здесь. И если я найду ту свинью, которая ухлопала моего старика, я сделаю из нее отбивную. Гарантирую!

Полковник фон Штауффенберг уже видел третью, последнюю дверь, отделявшую его от Гитлера. Сейчас он находился в среднем отсеке ставки фюрера. Он позавтракал с адъютантом коменданта объекта, а теперь его пригласили к генерал-фельдмаршалу Кейтелю.

Вильгельм Кейтель, начальник штаба верховного главнокомандования вооруженных сил, принял однорукого и одноглазого полковника подчеркнуто любезно. Штауффенберг, офицер, перенесший тяжелое ранение и продолжавший сражаться, как это было здесь расценено, за рейх и фюрера, являлся своеобразным символом.

После нескольких вступительных слов Кейтель перешел к делу:

– В первую очередь нас будут интересовать вновь формируемые народно-гренадерские дивизии.

– Они должны быть переданы в распоряжение рейхсфюрера СС, не так ли? – спросил напрямик полковник.

Кейтель улыбнулся свойственной ему сердечной улыбкой завсегдатая офицерских казино и сказал не раздумывая:

– Этого я просто не знаю, хотя мог бы ответить на поставленный вопрос и более обстоятельно. Сначала нужно сформировать эти дополнительные дивизии, окончательное же решение их судьбы, естественно, остается за фюрером.

Штауффенберг держался вполне корректно, и голос его звучал ровно, однако пальцы левой руки все крепче стискивали ручку портфеля.

– Если на самом деле предусматривается передача этих войсковых соединений в распоряжение командования СС, то мне хотелось бы знать об этом заранее, чтобы избежать дополнительных сложностей.

И снова Кейтель улыбнулся как можно любезнее:

– Не ломайте над этим голову. Доверьтесь всецело фюреру. Думайте только о том, что сейчас необходимо мобилизовать последние силы. Где и каким образом они будут потом использованы – подскажет обстановка.

Барак Кейтеля находился всего в нескольких сотнях метров от бункера Гитлера, и тем не менее дойти до него было непросто: хитроумные системы охранения, безопасности, скрытности, маскировки, двойного и тройного контроля превратили «Волчье логово» в мощную крепость, ощетинившуюся со всех сторон оружием.

После первых, так называемых входных ворот шел участок заминированной и укрепленной местности – не менее трех километров в диаметре. Там находились парные посты, постоянно совершалось патрулирование и располагались высокомобильные подразделения. Только через вторые ворота можно было попасть в собственно рабочие и управленческие помещения ставки фюрера. Здесь же располагались различные отделы, изолированные друг от друга подразделениями и постами охраны, ядро которой составлял так называемый офицерский караул.

– Докладывайте фюреру только самое существенное, – порекомендовал Кейтель настойчиво. – Как раз сегодня у нас очень мало времени, поэтому пришлось внести некоторые изменения в распорядок дня.

Полковник Штауффенберг ничем не выдал своего беспокойства, хотя был чрезвычайно встревожен, ибо подобные изменения могли привести к срыву плана заговорщиков.

– И значительные изменения, господин генерал-фельдмаршал? – поинтересовался Клаус и посмотрел в открытое, квадратной формы, окно.

Между высокими стволами деревьев он увидел бетонные глыбы кубической формы, выкрашенные маскировочной серо-зеленой краской, проволочный забор высотой два с половиной метра, по которому был пропущен электрический ток, механически вышагивавшего взад-вперед постового и деловито сновавших офицеров с кожаными папками или записными книжками.

– Обсуждение положения на фронтах состоится у фюрера на этот раз не в тринадцать часов, как обычно, – говорил Кейтель, – а ввиду приезда дуче гораздо раньше. Расширенное совещание штабных офицеров назначено на двенадцать тридцать. Ориентируйтесь на это время.

– Буду готов, – ответил Штауффенберг.

На часах было 12.00.

– Какой чудесный день! – воскликнул Константин.

Он стоял у окна, отодвинув немного в сторону штору. Его взору предстали закопченные развалины домов, складские сараи, угольные отвалы и погрузочно-разгрузочные сооружения Западного порта. Здесь господствовали грязно-серые тона, и все же лучам солнца удавалось наложить на все это своеобразный золотистый глянец.

– Пожалуйста, не открывай штору, – попросила Элизабет. – Я хочу еще долго, долго быть только с тобой, хочу видеть только тебя, и ничего больше.

– Как ты прекрасна! – восхитился Константин, глядя на нее.

– Иди ко мне, – позвала Элизабет.

Она протянула руки в радостном ожидании, и он поспешил к ней, но споткнулся о портфель, который все еще стоял рядом с кроватью. Она весело рассмеялась. Он тоже улыбнулся и отодвинул портфель в сторону, к стулу, на котором лежала ее одежда.

– Поставь его в угол, Константин, между окном и корзинкой для бумаг. Я не хочу его больше видеть.

– А может быть, его лучше вообще выбросить за окно? – спросил он, развеселившись.

Элизабет покачала головой. Он лег рядом, взял ее за руки и притянул к себе. Затем нежно поцеловал в лоб и поднялся на локтях, чтобы увидеть свое отражение в ее глазах. И глаза эти засияли ему в ответ беззаветной преданностью.

– Так, как теперь, должно быть всегда, – прошептал Константин и почти резко добавил. – Так будет всегда.

Элизабет улыбнулась:

– Тем не менее когда-нибудь нам придется вставать.

– Так далеко я не хочу даже загадывать.

– По крайней мере, этот день целиком принадлежит нам.

– И все последующие!

Они были уверены, что у них еще есть время. Идти на Бендлерштрассе Элизабет было не нужно, а у Константина лежал в кармане отпускной билет – граф фон Бракведе позаботился о них.

– Боже мой, оказывается, я до сих пор не знала, что такое счастье! А теперь я счастлива и хочу, чтобы так было всегда.

Гном, вновь превратившийся в ефрейтора, расположился в служебном кабинете капитана фон Бракведе, как у себя дома. Он подтачивал ногти мелкозернистой пилкой, которую взял из монтерского ящика. Но как бы эта работа его ни занимала, он то и дело выжидательно поглядывал на графа.

Капитан неподвижно стоял у окна, и его высоко поднятая голова говорила о том, что им владело беспокойство. Руки он засунул глубоко в карманы брюк, а его форменный китель был расстегнут.

– Я все же создал небольшую ефрейторскую группу, – доверительно сообщил Гном. – Пока нас только трое, но все отличные следопыты. Что вы об этом думаете?

– Прекрасно! – Фон Бракведе одобрительно кивнул. Отойдя от окна, он приблизился к Леману и сказал: – Нам, как мне кажется, нужно быть готовыми ко всему. А пока не мешает немного подкрепиться. Не возражаете?

– Вы, наверное, опять очистили свою кладовку? – спросил Леман с тайной надеждой.

Граф открыл портфель, лежавший на письменном столе, и извлек из него приличный кусок салями. Гном удовлетворенно хмыкнул и достал складной нож. Они нарезали колбасу толстыми кусками и принялись есть с большим аппетитом.

– Удивительно вкусно! – воскликнул Гном, прожевывая, и совершенно неожиданно задал вопрос: – Мучают ли вас угрызения совести? Не из-за колбасы, конечно, а по другим соображениям. Вы же были когда-то приверженцем национал-социализма, если я не ошибаюсь?

– Вы не ошибаетесь, Леман! – Фон Бракведе продолжал жевать с завидным аппетитом. – В свое время, еще до прихода нацистов к власти, я даже вступил в их партию, причем по убеждению.

– И как долго продолжалось ваше заблуждение?

– Несколько лет, – признался фон Бракведе. – Меня привлекала связь национального с социализмом. В определенной степени эта связь, по-моему, существует и сегодня.

– Но уже не под вывеской прежней фирмы, не так ли?

– В течение долгих лет я состоял на государственной службе, был даже полицей-президентом Берлина, и все это время старался выполнять то, что в Пруссии называется долгом. А потом я стал солдатом.

– И когда же к вам пришло прозрение?

– Уже в тысяча девятьсот тридцать третьем году я начал кое над чем задумываться. Во-первых, слова у нацистов явно не соответствовали делам. Во-вторых, то, что я воспринимал как поверхностное, наносное, на поверку оказалось весьма серьезным. Одурманивая народ с помощью бесстыдной лжи, национал-социалисты на глазах превращались в бонз. Тем не менее я пытался честно служить Германии в той мере, в какой это было еще возможно. Но разве позволительно вступать в союз с преступниками? Нет и еще раз нет! И даже полная неосведомленность не может служить в данном случае оправданием.

– Постепенно я начинаю понимать, почему все это происходило с Беком, с вами, с сотнями и тысячами других людей. Проходимец Гитлер обманул ваши идеалы! Вы ведь поначалу увидели в этом болтуне и фанатике олицетворение так называемой вечной Германии, а он олицетворял совсем иное. И этого вы ему никогда не простите.

– Этого я не прощаю и себе, – тихо сказал граф фон Бракведе.

– Поторопитесь, Штауффенберг! – крикнул генерал-фельдмаршал Кейтель. Он явно нервничал.

Его адъютант, генерал от инфантерии Буле, посмотрел на свои часы – пора было идти на совещание.

– Одну минутку! – сказал полковник. – Я только возьму портфель.

Клаус фон Штауффенберг остался один в прихожей барака. Он снял с вешалки портупею и фуражку и положил перед собой на маленький столик. Затем уверенным движением открыл портфель и, отодвинув в сторону лежавшие на бомбе бумаги, раздавил кусачками кислотный взрыватель. При этом послышался едва различимый звук – как будто разбилась сосулька. Взрыв должен был произойти через пятнадцать минут.

– Возьмите у полковника портфель! – приказал Кейтель своему адъютанту.

Тот с готовностью протянул было руку, но Штауффенберг от помощи отказался. Генерал-фельдмаршал не обратил на это никакого внимания – торопливыми шагами он шел к своему фюреру.

После обмена несколькими незначительными словами эсэсовский охранник широко распахнул третьи ворота, и они увидели бункер Гитлера, дом для его гостей, барак для проведения совещаний и конуру для овчарки фюрера.

Вскоре, как обычно в подобных случаях, появился начальник внутренней охраны штандартенфюрер СС Раттенхубер. Его острые глазки тщательно ощупывали каждого, кто проходил мимо, но, увидя Кейтеля, он широко осклабился и пропустил фельдмаршала и сопровождавших его лиц без дальнейшего досмотра.

Штауффенберг принудил себя не ускорять шагов. В прихожей барака для совещаний он подошел к дежурному фельдфебелю-телефонисту и предупредил:

– Я жду срочного звонка из Берлина.

Кейтель и его адъютант отчетливо это слышали.

– Мне нужны дополнительные данные для доклада фюреру.

Наконец они вошли в основное помещение. Обсуждение положения на фронтах шло полным ходом. Генерал Хойзингер докладывал обстановку на Восточном фронте. Вокруг Гитлера теперь толпилось двадцать четыре человека.

Помещение размерами примерно пять на десять метров имело продолговатую форму. Стены и потолок были оклеены обоями серого цвета. В середине стоял дубовый стол (шесть метров в длину и немногим более метра в ширину) с крышкой толщиной десять сантиметров, которая поддерживалась двумя массивными тумбами.

У длинной стороны стола, против входной двери, стоял стул, на котором сидел Гитлер. Перед ним лежали сложенные аккуратной стопкой топографические карты, которые могли потребоваться во время докладов. Очки Гитлера находились у него под рукой. В помещении имелось десять окон, и все они из-за жары были широко раскрыты.

Гитлер оторвался от карты и взглянул на вошедших. Он кивнул Кейтелю, подождал, пока полковник представится, и протянул ему руку. От этого эффектного, рассчитанного на публику жеста он никогда не отказывался – полководец приветствовал израненного в сражениях героя!

– Доложите несколько позже, Штауффенберг. А сейчас мы закончим анализ положения на фронтах.

Генерал Хойзингер сразу же продолжил свой доклад. Все присутствующие, как и Гитлер, склонились над развернутой на столе картой. Все старались делать вид, что слушают с большим вниманием и напряженно анализируют положение дел.

Полковник Клаус фон Штауффенберг поставил портфель под стол в каких-нибудь двух метрах от Гитлера. Через некоторое время он, никем не замеченный, вышел из помещения.

На часах было 12.37.

На Бендлерштрассе капитан фон Бракведе ходил по коридорам и совал свой нос то в одну, то в другую дверь. Делал он это не столько для того, чтобы отвлечься, сколько по обыкновению – таковы были правила его любимой игры. Вначале он задавал дежурный вопрос: «Ну и как обстоят боевые дела?» Ответ следовал опять же в соответствии с правилами игры: «А в каком сражении?» На что Бракведе отвечал: «Да в том, которое мы уже проигрываем». После этого он выдавал несколько саркастических шуток.

И в этот день его шутки, как обычно, вызывали определенное оживление. И тем не менее капитана не покидало чувство, что он не в форме, погода, по-видимому, действовала угнетающе.

Чтобы немного отвлечься, он отправился к обер-лейтенанту Герберту. Как и следовало ожидать, этот образцовый служака фюрера развивал кипучую деятельность. Он звонил в различные партийные организации и заказывал пропагандистские материалы чуть ли не ящиками. Они предназначались для вновь формируемых Штауффенбергом народно-гренадерских дивизий.

– Вас теперь ничто не устрашит, не правда ли? – спросил капитан с явной издевкой и присел на стул.

– Вы, вероятно, уже принимаете меры по обеспечению следующей войны?

Герберт почувствовал себя польщенным. Значит, его служба действительно хорошо работала! Расход горючего у них постепенно возрастал до уровня ведомства Штауффенберга, а это уже кое-что.

– К сожалению, не все сейчас идет так, как следует, – сказал он сокрушенно, – но это зависит не от меня, а от телефонной связи. Она работает хуже, чем прежде.

– Что, связь вообще не работает? – насторожился Бракведе.

– Не все линии, во всяком случае.

– А почему?

– Сегодня осуществляется переход на другие каналы, – заявил Герберт со знанием дела – ведь его Молли работала прежде в подвале, где размещались службы связи, и довольно-таки продолжительное время. – Да и коммутатор переносят.

Эхо заинтересовало Бракведе, и он выслушал Герберта не перебивая. Оказалось, что именно в этот день ставка переключалась с коммутатора в Растенбурге на коммутатор в Цоссене под Берлином. А это означало, что важнейшие для заговорщиков линии связи в критические минуты могли их подвести.

– Продолжайте в том же духе! – воскликнул капитан и заторопился.

Быстрым шагом он спустился по лестнице и вошел в кабинет полковника Мерца фон Квирнгейма. Тот приводил в порядок содержимое своего сейфа – планы сбора по тревоге лежали аккуратно подобранные и могли быть изъяты оттуда в любое время.

– Мы ждем лишь условного звонка, – сказал он.

– А что будет, если до вас не смогут дозвониться? Вы разве не знаете, что коммутатор сегодня переносят в другое место?

Полковник задумчиво посмотрел на Бракведе через очки и взялся за телефонную трубку. Он попросил срочно соединить его с надежным специалистом по вопросам связи. Специалист, который тоже принадлежал к кругу посвященных, подтвердил предположение капитана. Он сказал, что сегодня не вполне подходящий день, чтобы брать в руки всю сеть связи, может быть, даже совсем неподходящий, и теперь все будет зависеть от того, насколько далеко продвинулись работы по переводу линий связи на новые каналы.

– Ну? – спросил Бракведе, сверкая глазами. – Это тоже предусмотрено в вашем плане?

– План предусматривает особые трудности и осложнения. – Полковник Мерц фон Квирнгейм нервно поправил очки. – Ничто не сможет застать нас врасплох.

– А не находите ли вы, любезнейший, что эти осложнения начались слишком рано? И как вам удастся руководить переворотом, если телефонная связь будет неустойчивой?

– Я сейчас же распоряжусь, чтобы этой проблемой занялись эксперты, – бросил полковник немного нетерпеливо и с улыбкой добавил: – Подогревайте для нас преисподнюю и дальше, дорогой друг, для этого мы вас и выбрали! Я уверен, вы не упустите ничего в своих спецзаданиях. Каково положение дел, например, с полицейскими подразделениями Берлина?

– Такое же, как и у других! Они находятся на своих местах и ждут. Они даже не подозревают, что счастье близко.

Полицейский участок, к которому относился дом номер 13 по Шиффердамм, выслал туда своего представителя. Им оказался вахмистр Копиш. Его сопровождал полицейский вспомогательной службы. Он походил на сторожевую собаку – моментально реагировал на приказание хозяина, – но никаких самостоятельных действий не предпринимал.

Копиш, проявивший себя с лучшей стороны еще в мирные годы и наполовину поседевший от оказанного ему доверия во время войны, действовал строго по инструкции: он осмотрел место, где лежал труп, и составил предварительный протокол. Его типичное для извозчика лицо сохраняло при этом важное, но простодушное выражение.

– Вы сын умершего? – спросил он у Йодлера.

Йозеф представился – назвал свое имя и чин и не преминул упомянуть, что служит в частях спецназначения. Вахмистр Копиш отметил про себя с одобрением: «Ну и выдержка у этого парня!» – и стал обращаться к нему с исключительной почтительностью. Он понимал, что такое война.

– А вы? – спросил он, указывая карандашом на Эрику. – Кого вы здесь представляете?

– Я обнаружила труп, – сообщила она.

Эта личность не понравилась вахмистру Копишу с первого взгляда. Он терпеть не мог таких мясистых женщин: они всегда напоминали ему об упущенных возможностях, ибо служба обязывала.

– Вы одна занимаете в этом доме целую квартиру? – посмотрел на нее с глубоким недоверием Копиш. – И это на пятом году войны, да еще в таком районе?

– Вы удивлены, не так ли? – Эрика посчитала, что ей бросили вызов, и решила парировать его соответствующим образом: – У меня есть кое-какие связи.

Вахмистр Копиш лишь отмахнулся: о своих связях говорили многие. А что оказывалось на деле?

– Наверное, какой-нибудь министр, а? – спросил он с явной насмешкой.

– Нет, всего лишь полицей-президент Берлина, – небрежно бросила Эрика. – Для вас этого достаточно?

Копиш оторвался от своих записей и опять посмотрел на нее с недоверием.

– Мы дружим, – оживленно продолжала Эрика, – можно даже сказать, мы почти помолвлены.

Вахмистр открыл от удивления рот и захлопнул свою записную книжку. Он что-то пробормотал, что прозвучало как извинение, и быстро исчез, оставив на месте полицейского вспомогательной службы.

– Ну вы сильны! – воскликнул Йодлер уважительно. – Здорово вы ему выдали! Я и раньше был высокого мнения о вас, не раз думал: «От нее можно ожидать многого!».

Эрика засмеялась отработанным сценическим смехом – мелодичным, как звон серебряного колокольчика, в котором все-таки иногда проскальзывали более низкие тона, призванные искушать.

– Вот какие штуки может преподнести жизнь, а? – промолвила она кокетливо. – Никто не застрахован от неожиданностей.

Вахмистр Копиш в это время уже подбегал к ближайшей телефонной будке. Он позвонил в вышестоящую инстанцию и вкратце доложил обстоятельства дела. В заключение он сказал:

– Здесь, как мне кажется, кроется что-то весьма серьезное, и можно легко забуксовать. Необходимо срочно прислать кого-нибудь из гестапо, желательно прямо из главного управления. А я пока надежно прикрою эту лавочку.

Бомба в ставке фюрера взорвалась в 12.42.

Генерал Хойзингер в это время как раз докладывал:

– Русские, имея мощную группировку войск, усиливают натиск в северном направлении, и, если группа армий «Север» не будет отведена назад, мы окажемся в катастрофическом…

В этот момент барак для совещаний содрогнулся, словно от удара грома. Появившиеся языки пламени отразились на лицах присутствующих, освещая картину разрушения. Плотный, как вата, удушливый дым наполнил помещение. Раздался всплеск криков, а затем наступила гнетущая тишина.

Полковник Клаус фон Штауффенберг находился примерно в ста пятидесяти метрах от места взрыва. Какую-то долю секунды он стоял неподвижно, потом взглянул на обер-лейтенанта Хефтена, ожидавшего у автомашины, быстро сел в нее и приказал:

– К аэродрому!

Через пятьдесят метров, у ворот, которые вели в среднюю зону ставки фюрера, их остановил дежурный офицер и выразил сожаление, что не может пропустить их. Штауффенберг непринужденно вышел из машины и потребовал дать ему возможность позвонить по телефону. Он набрал номер, сказал что-то в телефонную трубку и, положив ее на рычаг, четко произнес:

– Господин лейтенант, мне разрешено проехать.

Штауффенберг ни с кем не говорил, но дежурному офицеру и в голову не пришло заподозрить полковника во лжи, так подействовали на него спокойствие и выдержка этого человека. И в журнале дежурного появилась запись: «12.44 – проследовал полковник Штауффенберг».

В 12.45 была объявлена тревога.

Через три-четыре минуты автомашина полковника приблизилась к внешней охране у южных ворот. Здесь на проезжей части дороги уже стояли ежи. Охрана была усилена дополнительным нарядом.

Полковнику вновь пришлось выйти из машин. Дежурным здесь был обер-фельдфебель Кольбе, на вид спокойный и добродушный. Он заявил коротко:

– Проезд закрыт!

– Но не для меня, – ответил полковник. – Дайте-ка я позвоню.

На этот раз Штауффенберг действительно позвонил адъютанту коменданта объекта:

– Говорит полковник фон Штауффенберг. Я нахожусь у южных ворот. Охрана меня не пропускает в связи со взрывом. Но я тороплюсь, на аэродроме меня ждет генерал-полковник Фромм.

К этому времени – примерно в 12.49 – в ставке еще не было известно об обстоятельствах происшествия. Знали только одно – произошел взрыв. Поэтому адъютант сказал:

– Можете проехать.

Штауффенберг положил трубку. Его лицо не изменило своего выражения. Обер-лейтенант Хефтен глядел на полковника с возрастающим изумлением – выдержка этого человека и в него вселяла уверенность.

Обер-фельдфебель Кольбе не заметил ничего необычного, но какой-то внутренний инстинкт подсказывал ему: что-то здесь нечисто. Поэтому он заявил, что адъютант должен подтвердить свое распоряжение.

Он покрутил ручку полевого телефона и попросил соединить его с адъютантом коменданта объекта.

Штауффенберг воспринял эту затянувшуюся проверку внешне спокойно, но эти долгие секунды ожидания дались ему дорогой ценой. Его бросило в пот, и он не замечал ни высокоствольных елей, которые, словно мачты парусной армады, высились на лесной просеке, ни кустарника с зеленой сочной листвой, ни радостно щебечущих птиц, скрытых от людских глаз. А впрочем, никто не обращал на это никакого внимания.

– Можете проезжать! – разрешил наконец обер-фельдфебель Кольбе и приказал освободить дорогу для проезда.

Они завтракали – открыли баночку сардин в масле, отрезали два куска хлеба и положили все на белую скатерть, которую постелили прямо на пол около кровати.

– Это же просто великолепно – быть здесь с тобой! – воскликнула беззаботно Элизабет.

Он наклонился к ней, и она притянула его к себе.

В этот момент в дверь тихонько постучали.

Стук в дверь повторился – на этот раз несколько громче. Теперь они его услышали. Элизабет приподняла голову, не отрывая рук от Константина, и крикнула в сторону запертой двери:

– Прошу извинить, но у меня сейчас нет времени!

– Только на несколько секунд, – прошептали хриплым, полным страха голосом. Это была фрау Валльнер. – Мне нужно срочно поговорить с вами.

– Сейчас это невозможно, действительно невозможно. Вы этого не понимаете?

– Еще бы! – ответила фрау Валльнер сердито, по сдержанно. – Я-то все понимаю, не глухая.

– Тем лучше, попозже я сама приду к вам!

Элизабет придвинулась к Константину, и он крепко обнял ее.

И снова раздался голос фрау Валльнер – еще более громкий, нетерпеливый и возбужденный:

– Мне очень жаль, что я вам мешаю, но в доме что-то случилось!

– А нас это не касается! – Элизабет сказала это безразличным голосом и стала медленно опускаться на спину. – Нас совершенно это не касается! И не только это, а вообще все. – И шепотом добавила: – Имеет значение только то, что происходит с нами, только это…

На Бендлерштрассе появился мужчина в скромном гражданском костюме, с небольшим кожаным чемоданом. У контрольного пункта к нему подошел часовой.

– Все в порядке, – заявил водитель. – Этого господина ожидает генерал Ольбрихт.

Часовой небрежно отдал честь – человек в гражданском не произвел на него впечатления. Он показался ему похожим на коммивояжера, торгующего пылесосами. Но голос выдавал в нем человека, привыкшего повелевать. Это часовой понял, когда незнакомец сказал:

– Мне кажется, я еще не забыл расположения кабинетов, поэтому сопровождать меня не надо.

– Как вам будет угодно, – ответил часовой.

Он не мог знать, что видит перед собой возможного преемника генерал-полковника Фромма. Он открыл дверь, ведущую в левое крыло здания, и господин с чемоданом пошел по лестнице вверх.

Однако правильный путь он нашел не сразу. Да и немудрено. Здание на Бендлерштрассе походило на лисью нору: здесь имелось несколько главных входов, дверь, ведущая в караульное помещение, отдельный вход для командующего, наконец, несколько входов для обслуживающего персонала. Кроме того, в коридорах, которые перекрещивались между собой, было много ответвлений – в стороны к боковым зданиям, вверх и вниз к промежуточным этажам, в сами коридоры выходило несколько сот дверей.

Человек с чемоданом шел относительно легко, но иногда сбивался, поэтому к концу пути его узкое, изборожденное морщинами лицо начала заливать краска.

– А вот и я! – сказал он, входя в комнату генерала Ольбрихта. Он поставил свой чемодан на пол и несколько секунд стоял неподвижно, как изваяние. – Надеюсь, я прибыл не слишком поздно?

И тут невзрачный человек в гражданском почувствовал полное удовлетворение – он увидел, как радостно вскочил со своего места генерал Ольбрихт, а полковник Мерц фон Квирнгейм протянул ему правую руку. Даже капитан фон Бракведе поднялся, хотя и неохотно, однако человек с чемоданом, очевидно, и не ожидал от него другой реакции.

– Добро пожаловать, господин генерал-полковник! – воскликнул Ольбрихт.

Человек с чемоданом был не кем иным, как генерал-полковником Эрихом Гёпнером, бывшим командиром дивизии Штауффенберга. Он был уволен из вермахта в 1942 году, поскольку в период зимнего кризиса под Москвой самостоятельно, не дожидаясь приказа, отвел свои войска на новые рубежи.

Фон Бракведе взял у Гёпнера чемодан и прикинул его на вес:

– Надеюсь, вы не принесли с собой никаких документов? Их у нас здесь более чем достаточно.

Ольбрихт рассмеялся, но, видимо, посчитал шутку капитана не слишком удачной и пояснил:

– Это, собственно говоря, одна из основных забот Бракведе. Он опасается, что, погрязнув в бумагах, мы вряд ли окажемся способными к решительным действиям.

– В принципе мысль эта не столь уж неправильна, – заявил Гёпнер со скупой похвалой. – Четкие приказы не нуждаются в обстоятельных объяснениях. – И, указывая на свой чемодан, добавил: – Здесь всего-навсего моя форма. Когда настанет время, я ее надену.

– Заранее рад этому, – заверил капитан Бракведе улыбаясь. – Будем надеяться, что ждать этого долго не придется.

На Бендлерштрассе никто еще не знал, что бомба взорвалась. И Ольбрихт, чтобы как-то сократить ожидание, пригласил генерал-полковника Гёпнера немного перекусить.

– Приятного аппетита! – пожелал фон Бракведе. – А я займусь любимым всеми нами в данное время видом спорта – буду звонить по телефону.

В 12.43 Адольф Гитлер, пошатываясь, вышел из дымящихся развалин. Фюрера заботливо поддерживал Кейтель.

Не сказав ни слова, Гитлер побрел к жилому бункеру. Он пережил сильное потрясение, но никаких тяжелых ранений не получил. Запыхавшийся личный врач установил, что у фюрера обгорели волосы, лопнула барабанная перепонка, он получил ожоги на правой ноге и ссадины на спине.

– Это чудо! – воскликнул Кейтель, намеренно употребив любимое словечко Гитлера и его окружения.

«Чудо» это произошло, как потом выяснилось, благодаря полковнику Хайнцу Брандту. Ему помешал портфель Штауффенберга, и он передвинул его по другую сторону массивной тумбы, подальше от Гитлера. Таким образом он спас жизнь фюреру, но не свою.

А Кейтель продолжал с воодушевлением:

– Фюрер жив – так и должно быть!

Адольф Гитлер, сгорбленный и дрожащий, тревожно всматривался в лица оставшихся в живых и торопящихся прийти ему на помощь генералов и офицеров, но не заметил ничего, кроме верноподданнической озабоченности. Это успокоило его, и он сказал:

– По-видимому, это был удар вражеских истребителей-бомбардировщиков. Приказываю провести тщательное расследование!

По распоряжению Раттенхубера сразу же было перекрыто кольцо внутреннего охранения, введена готовность номер один – теперь никто без особого разрешения не мог ни войти, ни выйти.

Появились врачи и санитары с перевязочными материалами и носилками. Люди Раттенхубера внимательно следили за всем происходящим, держа автоматы на изготовку. Уже через полчаса после взрыва в направлении Растенбурга покатили первые санитарные машины.

Оставшиеся в живых собрались взволнованной кучкой. Генерал-полковник Йодль, начальник штаба оперативного руководства верховного главнокомандования вермахта, после Кейтеля самый верный вассал Гитлера в ставке, воскликнул с возмущением:

– Проклятые строители!

Он был убежден, что бомбу подложил кто-то из строительных рабочих организации Тодта, наверняка не немец по национальности. Предположения свои он обосновывал тем, что под полом зияла дыра глубиною в метр.

Вслед за этой гипотезой начали выдвигаться самые различные предположения – одно другого удивительнее, причем виновниками взрыва назывались поочередно вероломные иностранные рабочие, британская тайная служба, советский отряд особого назначения, американские гангстеры. Борману пришла в голову идея обвинить в преступных деяниях какую-то еврейскую террористическую организацию. Но ближе всех к истине был Гитлер. Видимо, догадываясь о сути происшедшего, он воскликнул:

– Даже в собственных рядах могут найтись твари, которые хотят уничтожить меня, а вместе со мной Германию!

Поначалу Клауса фон Штауффенберга никто не подозревал, но двумя часами позже одноглазый полковник был назван в числе возможных преступников. Возникло даже предположение, что Штауффенберг уже приземлился к этому времени за русским фронтам.