Текст книги "Лодки уходят в шторм"

Автор книги: Гусейн Наджафов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

"…Наконец Англия нашла надежного человека в лице Деникина. Вы… прекрасно понимаете, что несет вам Деникин… Он заставит вас петь "Боже царя храни"…" – писал Нариманов.

"Ну, если англичане пели…" – Усуббеков вспомнил, как несколько месяцев назад генерал Мехмандаров с возмущением рассказал ему о бестактном поступке англичан. На приеме, устроенном местными офицерами в Шуше в честь английских офицеров, последние поднялись и начали петь "Боже, царя храни". Гостеприимные хозяева были вынуждены подняться и стоя выслушать ненавистный гимн.

"Да, очень двуличные люди эти англичане, – досадливо покачал головой Усуббеков. – В феврале прошлого года приказали спустить на кораблях андреевские флаги, а в августе…"

В начале августа Томсон вызвал Хан-Хойского и заявил ему:

"Как уже вам передано, британский Каспийский флот был создан для борьбы с большевиками. В продолжение этой политики, когда наш уход был решен, британское правительство приказало передать, эти пароходы генералу Деникину".

Усуббеков в сильном волнении зашагал по кабинету. До сих пор он не мог успокоиться: "Почему Деникину? Пароходы-то наши! Кому, например, принадлежит их флагман "Президент Крюгер"? Обществу "Кавказ и Меркурий"! Теперь на "Крюгере" вместо флага коммодора Норриса полощется брейд-вымпел деникинского каперанга Сергеева. Деникин спешно произвел его в контр-адмиралы, а Норрису в Таганроге нацепил на грудь царский орден Владимира III степени. А нам – одни лживые заверения в том, что деникинский флот не предпримет никаких действий против Азербайджана. А что происходит на самом деле? Сперва деникинцы завладели нашим флотом, теперь хотят прибрать" к рукам все Каспийское море. Верно говорят русские: "Посади свинью за стол, она и ноги на стол".

Забыв о письме Нариманова, натолкнувшем его на эти грустные воспоминания, Усуббеков вытащил из ящика стола папку с надписью: "Переписка Азербайджанского правительства по поводу претензий Добровольческой армии на флот в Каспийском море" – и принялся листать документы.

Вот приказ Деникина от 2 сентября 1919 года:

"Вследствие ухода англичан из Каспийского моря приказываю осуществить контроль над судоходством в пределах Каспийского моря средствами вооруженных сил на юге России".

Следующий документ от 21 сентября:

"…Морское управление при Главнокомандующем Вооруженными Силами юга России считает необходимым объявить… что оно не может допустить в Каспийском море Азербайджанского военного флота и плавания торговых кораблей под каким-либо флагом, кроме русского".

"Какая наглость!" – всплеснул руками Усуббеков, словно только что получил это заявление.

Правительство не ограничилось нотами протеста, оно приняло более действенные меры: приказало укрепить свой "флот", состоявший из двух канонерских лодок "Карс" и "Ардаган" и вооруженных пароходов "Греция" и "Пушкин", выписало из Турции морских офицеров, запретило кораблям деникинского флота заходить в Бакинский порт, пользоваться его доками.

Деникин, конечно, взбеленился. 19-го ноября он приказал установить блокаду всего побережья Азербайджана и запретил ввоз каких бы то ни было грузов в его порты из российских портов Каспийского моря. Командующему флотом Сергееву приказали разработать на кампанию двадцатого года план высадки десанта для захвата Баку.

Это донесение агентов очень встревожило Усуббекова. Но вот совсем недавно те же агенты сообщили, что дела Деникина плохи: Красная Армия успешно наступает на Петровск, и Деникин прислал из Тихорецкой вице-адмиралу Герасимову такое письмо:

"…В случае захвата Петровска флоту надлежит перейти в Баку, предварительно уведомив правительство Азербайджана, что этот акт не преследует никаких агрессивных целей в отношении Азербайджана, а преследует единственную задачу сохранения флота для продолжения борьбы с большевиками на Каспийском море".

Впервые прочитав это письмо, Усуббеков решительно заявил: "Ни за что! Не впускать!" Теперь же Усуббеков усомнился в правильности своего решения: "А может быть, разрешить? Все-таки его флот так много сделал для борьбы с большевиками. А то ведь что происходит! Пока мы цапаемся с Деникиным, хозяевами моря фактически стали большевики. Вот, пожалуйста, начальник штаба деникинского флота доносит: "Установлено, что в Астрахань почти беспрерывно идет морем подвоз с юга муки и топлива. За последние три недели, например, доставлено около пятисот пудов бензина, которого там совершенно не имелось". Ясное дело, бензин – из Баку, а мука – с Мугани. И там большевики опять подымают голову. Только сегодня военный министр Мехмандаров принес ему секретное донесение адъютанта Ленкоранского гарнизона прапорщика Гашимова: "Среди населения в связи с последними успехами большевиков наблюдается усиление большевистской организации, очагом которой является: Привольное, Григорьевка, Отрубинцы и др…" Что это за губернаторы, и Тлехас, и Нахичеванский! Брали бы пример с Норриса. Как он говорил? "Моя задача – это не выпустить красных в Каспийское море и не допустить подвоза нефти в Астрахань". Да, англичане умеют блокировать, – с завистью подумал Усуббеков. – А как они поддерживают Деникина! – Он порылся в папке и прочел донесение о выступлении представителя английской миссии при Деникине полковника Роуландсона: "Вы не должны думать, что Англия вывела свои войска из Тифлиса и Баку, потому что она против Деникина. Англия помогает Деникину снарядами, танками, аэропланами, пулеметами и будет помогать до исполнения Деникиным его цели – уничтожения большевизма…" А мы отказали в помощи деникинскому флоту, – обеспокоился Усуббеков. – Как посмотрят на это цивилизованные страны Европы? Конечно, надо разрешить. Сегодня же поговорю с Мехмандаровым…" И тут взгляд Усуббекова снова упал на письмо Нариманова:

"…если бы вы были уверены в том, что Деникин так же оставит вас в покое, как Англия, только чтобы не иметь связи с Советской Россией, то вы хлебом-солью встретили бы этого негодяя…"

Усуббеков швырнул письмо на стол: "Ошибаетесь, Нариманбек! Я верой и правдой служу своей нации и исламской религии. Ни белых, ни красных русских не пущу в Баку! – Он схватил со стола газету "Новый мир" и потряс ею. – А с этими я еще посчитаюсь; Сегодня же прикажу Тлехасу опечатать типографию и арестовать типографских рабочих, осмелившихся набрать и напечатать такую гадость! Посмотрим, кто через чей труп перешагнет! Ну, а если… если… тогда прикажу поджечь промысла! Пусть горит Баку…" Усуббеков распалился от гнева, в горле пересохло. Нажал кнопку звонка.

– Чаю! – сердито бросил вбежавшему помощнику.

Помощник скоро вернулся с подносиком и поставил его на стол, прямо на письмо Нариманова, и Усуббеков увидел у края подноса две последние строки:

"… Так имейте же мужество сказать… мы сходим со сцены и да будет Советская власть в Азербайджане!"

– Нет, не будет! – ударил Усуббеков кулаком по столу.

Помощник, который был уже в дверях, вздрогнул, оглянулся:

– Что, ваше превосходительство?

– Ничего! Ступай вон!

20

Шел апрель двадцатого года. Минула зима с бесконечными дождями и ветрами. Весь март – самый ветреный месяц зимы – над Баку бесновался холодный, свирепый северный ветер хазри. Он вздымал огромные валы на сером море, гнал рваные облака по серому небу, носил тучи песка и мусора по немощеным улицам, над плоскими крышами серых домов, теснящихся на бакинских холмах. Он сбивал с ног пригнувшихся пешеходов, срывал с них головные уборы. Трещали деревья на Приморском бульваре, в Губернаторском и Молоканском садах, звенели выбитые стекла, завывали провода – все вокруг дрожало, звенело и выло под тугими ударами порывистого холодного ветра.

И как не было силы, способной преградить путь ветру, так ничто не могло удержать ветер революционного обновления, сметающий мусор старого мира, удержать стремительное наступление Красной Армии. Освобождая город за городом, она продвигалась на юг. Деникин не выдержал ее ударов, бросил свою армию и подался в Крым.

22 марта в семь часов вечера, когда Деникин на английском миноносце отбыл из Феодосии за границу, генерал Драгомиров огласил его последний приказ:

"1. Генерал-лейтенант барон Врангель назначается главнокомандующим вооруженными силами на юге России.

2. Всем, честно шедшим со мной в тяжелой борьбе, – низкий поклон.

Господи, дай победу армии и спаси Россию!"

Вступив в командование, Врангель в приказном порядке оповестил армию: "С верой в помощь божью приступаем к работе".

Вслед за Деникиным покинул Добровольческую армию генерал Баратов, который последнее время был "министром" иностранных дел деникинского "правительства".

Их примеру последовал "командующий добровольческим флотом на Каспийском море" контр-адмирал Сергеев. Он прихватил с собой кассу флота и бежал в Крым – для "доклада" Врангелю.

Офицеры с семьями погрузились на корабли, и флот во главе с новым "командующим" кавторангом Бушеном покинул Петровск. Через неделю, 28 марта, в город вошла Красная Армия.

Тем временем добровольческий флот подошел к берегу Баку. Мусаватское правительство все-таки запретило ему входить в порт. Продав несколько сторожевых судов и вооружение, флот двинулся к берегам Персии.

В Энзели англичане остановили добровольческий флот на рейде, отказались предоставить ему базу.

Генерал Бичерахов, стоя на мостике "Президента Крюгера", флагмана добровольческого флота, насупившись, смотрел на жерла береговых орудий, наведенных на них, и поражался подлости англичан: не впускают его в Энзели, тот самый Энзели, куда он полтора года назад расчистил путь англичанам, откуда он, поступив к ним на службу, отправился в Баку и так много сделал для того, чтобы они оккупировали его!..

Впрочем, чему же поражаться? Разве Бичерахов не знал, как обошлись англичане с другими своими "союзниками", членами Диктатуры Центрокаспия, пригласившими их в Баку? В сентябре восемнадцатого года, убежав из Баку на этом же самом "Президенте Крюгере" от турок в Энзели, Денстервиль и Ноис запретили войти в бухту судам с "диктаторами" и беженцами, последовавшими за ними. Началось двухнедельное "энзелийское стояние" судов, переполненных бакинцами, умиравшими от голода и эпидемических заболеваний. Сколько трупов, похороненных в море, выбросило волнами на берег к ногам англичан! В те дни бывший член Диктатуры Велунц, всего месяц назад произнесший пылкую приветственную речь на официальном приеме в честь англичан, потребовал личных переговоров с Денстервилем. Велунцу разрешили сойти на берег. Но едва он возмущенно заявил протест, представитель английского командования влепил ему звонкую пощечину…

Теперь началось "стояние" добровольческого флота. Спустя несколько дней англичане поставили условие: убрать андреевские флаги и интернировать команды. Деваться было некуда, корабли спустили русские флаги, вошли в бухту и снова стали называться "Хис Мэжестис Шип" – корабль его величества…

Да, много грозных предзнаменований принес мартовский ветер.

"Март пройдет – минует горе", – говорят азербайджанцы.

Шел апрель двадцатого года. Но и он не сулил Усуббекову ничего хорошего.

С началом весны отовсюду шли тревожные сообщения: крестьяне захватили землю, подожгли усадьбу, солдаты дезертировали из армии.

Еще в начале марта генерал-губернатор Хан Нахичеванский с тревогой сообщал: "По негласным сведениям, полученным мною агентурным путем, главным образом в сел. Котляревка, Карягино, Барятинское и Пушкино Джеватского уезда ведется разными подозрительными личностями сильная агитация в пользу большевистского переворота. Агитация перебрасывается и в сел. Покровка, Привольное Ленкоранского уезда. По сведениям, агитаторы снабжены большими денежными средствами, а население этих сел хорошо вооружено".

Усуббеков вызвал Нахичеванского и устроил ему разнос.

– Вы что, отменили военное положение? Нет? Так что же вы либеральничаете? Пресекайте агитацию всеми доступными мерами, вплоть до расстрела! Оцепите побережье, чтобы ни одна лодка извне не пристала к берегу!

А в начале апреля Усуббекова еще больше "порадовал" генерал-губернатор Тлехас:

"Большевистская организация от слов уже приступила к действиям, причем действия эти предполагаются в самом широком масштабе. С этой целью и для установления связи с большевиками, проживающими за пределами республики, была сделана местной большевистской организацией попытка похищения баркаса "Маштага", не удавшаяся вследствие случайных лишь обстоятельств, причем документами, обнаруженными у бежавших на баркасе лиц, и их собственными показаниями было установлено, что одной из задач, поставленных себе этими лицами, был тайный провоз в Азербайджан огнестрельного оружия все с той же целью свержения власти путем вооруженного восстания".

"Близится грозный час…" – снова и снова вспоминались Усуббекову слова из письма Нариманова. Красная Армия уже на границе Азербайджана, у Самур-чая, Красный Флот – в Петровске. Неужели это конец?

Однажды, оставшись наедине с Мехмандаровым, он спросил:

– Скажите, генерал, наша армия сможет противостоять противнику?

– Какого противника вы имеете в виду?

– Разумеется, Красную Армию.

– Не более получаса.

– И это говорите вы, военный министр!

– Господин премьер, вы же знаете, две трети нашей тридцатитысячной армии дерется с дашнаками в Карабахе. На границе с Дагестаном Красной Армии противостоит не более трех тысяч солдат, а в самом Баку их всего две тысячи. Поручиться за их преданность не берусь…

"Значит, все! Поджечь промысла и бежать!.."

Двадцатого апреля Пономарев снова приехал в Баку. Последний раз он был здесь в феврале вместе с Али Мамедовым и другими ленкоранцами на Первом съезде Компартии Азербайджана. Съезд проходил нелегально в помещении легальной профсоюзной организации – Центральной рабочей конференции, которая размещалась в самом центре города, в двухэтажном доме на Николаевской улице. Два дня делегаты от всех партийных организаций республики собирались под самым носом правительства, рассказывали о положении дел на местах. С докладом по организационному вопросу выступил Дадаш Буниатзаде.

Съезд называли объединительным: он провозгласил создание Коммунистической партии Азербайджана, в которую наряду с Бакинским комитетом РКП (б) вошли организации "Гуммет" и "Адалят", хотя фактически они слились еще осенью девятнадцатого года.

Председателем ЦК АКП(б) стал двадцатишестилетний большевик, инженер-экономист Мирза Давуд Гусейнов. Он учился на том же факультете коммерческого института в Москве, что и Иван Осипович Коломийцев. Членами ЦК были набраны Гамид Султанов, Дадаш Буниатзаде, Али Гейдар Караев, Али Байрамов.

Съезд призвал рабочих и крестьян Закавказья готовиться к свержению своих буржуазно-помещичьих правительств.

Теперь, два месяца спустя, Пономарев приехал по заданию ленкоранекого ревкома, чтобы информировать ЦК о готовности ленкоранской организации выступить для захвата власти. Сойдя с парохода, он сразу же направился в лавку "Торговля пеньковыми канатами", намереваясь повидаться с Лукьяненко и просить его устроить встречу с членами ЦК. Хозяин лавки Ягуб Мамедов узнал Пономарева и сказал, что Анатолий будет только завтра утром.

– Ну что ж, придется подождать до завтра, – огорчился Пономарев.

Он пошел побродить по городу, чтобы скоротать время до вечера, когда можно будет пойти к своим землякам, у которых он обычно останавливался.

Апрель – лучшее время года в Баку.

Деревья миндаля и абрикосов оделись в розовое и белое кружево. По Ольгинской и Торговой гуляли нарядные дамы, господа и офицеры в форме мусаватской, русской, английской, турецкой и итальянской армии. Шла бойкая торговля на Будаговском, Мясном и Угольном базарах, в пассаже Лалаева. Магазин "Космополит" предлагал американские макароны, французскую обувь, английский крем для обуви, швейцарские сезонные ткани.

На углу проезда Лалаева чинно восседал на козлах фаэтона известный в Баку кучер Саттар-хан. Чуть подальше, на тротуаре, прислонясь спиной к стене, сидели в ожидании клиентов амбалы во главе со своим "королем" амбалом Дадашем, гороподобным богатырем в кожаном фартуке и кожаных нарукавниках.

В синематографах "Феномен", "Ампир" и "Французский" шли фильмы с участием Ивана Мозжухина и Веры Холодной. Не было отбоя от посетителей в духанах и шашлычных, в Немецкой кондитерской на Торговой. До двух часов ночи работали первоклассные рестораны "Тили-пучу-ри" и "Медведь".

Город жил своей привычной будничной жизнью, которая, казалось, не предвещала никаких перемен.

Утром следующего дня, придя в лавку, Пономарев застал Лукьяненко на месте. "Господин Титорец" сильно переменил-ся со времени последней встречи, осунулся, выглядел озабоченным и не таким франтоватым, как прежде. В каморке находились еще двое молодых людей.

– А, Иосиф, заходи, – поднялся навстречу Лукьяненко. – Садись, я сейчас освобожусь… Вот, знакомься, ребята с "Вана".

– С "Вана"? – заинтересовался Пономарев. – Знакомый пароход. На нем англичане наших товарищей с Ашур-Аде в Энзели везли.

Молодые люди представились. Это были кочегар Константин Рожковский и машинист Иван Фролов.

– Вот предлагают угнать "Ван" в Красноводск, – как бы советуясь, сказал Лукьяненко. – Послезавтра "Нан" должен идти в Энзели с пассажирами и грузом для англичан.

– Семь вагонов сахару, семь тысяч пудов бензина, два вагона авторезины и еще много прочего, – перечислил Рожковский.

– Это было бы здорово! – оживился Пономарев.

– Только нам деньги нужны, товарищ Ни, тысяч двадцать, – сказал Фролов. – Надо купить наган, да и мало ли что…

– Деньги дадим. А вот как вы пронесете оружие на пароход? Такой тщательный досмотр…

– Моя жинка пронесет, – успокоил Фролов. – Придет ко мне на пароход с ребеночком, попрощаться вроде бы. Мальца же не станут обыскивать. Она вместе с ним и запеленает…

Оговорив с моряками детали операции по угону парохода и выдав им деньги, Лукьяненко проводил их и вернулся.

– Ну, здравствуй еще раз! – Лукьяненко сел на диван рядом с Пономаревым, обнял его за плечо: – Как там у вас? С чем приехал?

Пономарев изложил ему свою просьбу.

– Встречу устроим, – призадумавшись, ответил Лукьяненко. – Только придется тебе повременить. У них сейчас хлопот не оберешься. Время горячее, напряженное… – И Лукьяненко рассказал Пономареву о том, что правительство усилило репрессии. Министр внутренних дел публично грозился "беспощадно искоренить большевизм". По его приказу полиция разгромила центральный рабочий клуб, закрыла ряд газет, ведет повальные аресты. В первых числах марта, сообщил Лукьяненко, контрразведка напала на след Центрального военно-революционного штаба, созданного еще в октябре девятнадцатого года. При обыске на квартире члена штаба Габиба Джабиева были обнаружены списки организации, документы, планы. В тот же день контрразведка арестовала несколько десятков человек, и среди них многих членов ЦК. Арестованных распределили на три партии: одних заключили в баиловскую тюрьму, других этапировали в Гянджу, третьих отправили в распоряжение петровской контрразведки.

– Помнишь Дадаша Буниатзаде?

– Как же! Он тоже арестован?

– Приговорен к расстрелу.

– Не может быть!

– Сам губернатор Тлехас вынес приговор. Говорят, вызвал Дадаша на допрос, стал корить его: "Ну что вы идете против правительства? Вы же мусульманин. Ну, допустим, придут русские. Они же заставят вас подметать улицы!" А Дадаш с усмешкой ответил: "Не вижу в этом ничего страшного, так как один коммунист должен управлять, а другой, если нужно, подметать улицы".

– Неужели расстреляют?

– От них всего жди… Месяц назад полиция схватила Али Байрамова.

– Члена ЦК?

– Да, и члена Военно-революционного штаба. Тоже из "гумметистов", капитаном плавал на Каспии. В ночь на двадцать третье марта полицейские зверски убили его. Весь пролетариат Баку шел за его гробом, когда хоронили.

– Что же теперь будет?

– Потери большие, трудности неимоверные, – признал Лукьяненко. – Но штаб продолжает действовать. Председательствует Мирза Давуд. И Гамид Султанов активно сотрудничает. Так что продолжаем вооружать рабочих, создавать боевые дружины, отряды кавалеристов, пулеметчиков, подрывников. Специальные отряды охраняют промыслы… Вот такие дела, Иосиф, – закончил Лукьяненко свой невеселый рассказ. – Завтра я должен повидаться кое с кем, скажу и о тебе. Ты где остановился?

– Есть тут земляки…

– Пойдем ко мне, у меня поживешь.

– Спасибо, Толя, не беспокойся об этом.

– Нечего, нечего! – настоял Лукьяненко и интригующе добавил: – Познакомлю тебя с одним интересным человеком. Обрадуешься. Ну ладно, мне сейчас надо идти в порт. А ты никуда не уходи, сиди здесь. Ягуб покормит тебя. Вернусь, вместе пойдем.

Вернулся Лукьяненко не скоро, перед самым закрытием лавки.

Шли через центр города, но Молоканской улице. Проходи мимо театра "Поль-Мель", Пономарев невольно обратил внимание, что афиши спектакля с запомнившимся ему названием "Большевичка, или Тайна запломбированного вагона" уже нет. Спросил об этом Лукьяненко.

– Конфуз получился, – ответил он. – Выяснилось, что этот бред сочинил не "американец мистер Мен", его состряпали двое ловких дельцов из театра, чтобы обстричь доверчивых обывателей.

Лукьяненко снимал квартиру в районе Кубинки. Вдоль немощеных улиц с непросыхающей зловонной грязью тесно лепились приземистые домишки с маленькими, темными дворами. По улицам бегали босоногие ребятишки, запускавшие бумажных змеев, важно ступали навьюченные верблюды, бойко семенили ослики с тяжелой поклажей, на углу гудела жаровня продавца каштанов, прямо на тротуаре, облепленные мухами, пылились лотки халвачи с ореховой и кунжутовой халвой. Подозрительные личности останавливали каждого нового в этих местах человека, предлагая ему контрабандные товары.

В полутемной комнате, куда Лукьяненко ввел Пономарева, навстречу ему с лежанки поднялся невысокий плотный человек с окладистой красновато-рыжей от хны бородой, похожий в своих рубищах на дервиша.

– Салам, Иосиф, – улыбаясь, обнял он Пономарева. – Не узнал? Ай дад-бидад Ардебиль!

– Бахрам?! – Пономарев, отстранясь, стал разглядывать его. – Живой! Вот радость-то какая! Мы-то думали…

– Бахрам чудом спасся, – сказал Лукьяненко. – Расскажи, расскажи ему, Бахрам. А я помозгую, чем вас покормить.

– Что рассказывать? Когда англичане напали, мы ушли кто куда. В лесу мне встретился хороший перс, пожил я у него в селе, потом отправился в город Мешедесер. Там меня схватили ажаны, привели к своему начальнику. Ну, я стал заливать, что я купец Кяблеи Дадаш из Тавриза – там на самом деле есть такой купец, – что меня в Бендер-Гязе ограбили большевики. Конечно, рисковал сильно: а вдруг начальник знает Кяблеи Дадаша? Но мне повезло, начальник поверил. В Тавриз я не пошел. Подался в горы, пешком от села к селу, добрался сюда…

Вернулся Лукьяненко с горячим чуреком, зеленью, сыром.

– Ну вот, сейчас заварим чаек…

– Позволь, я заварю.

– А, ну да, пожалуйста, Бахрам. – Лукьяненко вспомнил, что Агаев любил и умел заваривать отличный чай.

– Ну, а что в Ленкорани? – спросил он.

– Многие в тюрьме. И все же работаем, набираем силы. Приедешь, сам увидишь, – ответил Пономарев.

– Не придется приехать, – покачал головой Агаев. – Бакинский комитет посылает меня в Армению. Большевики Эривани попросили. А ты когда возвращаешься в Ленкорань?

– Да вот как закончу дела, – ответил Пономарев, посмотрев на Лукьяненко.

– Завтра, завтра решим, – уверенно обещал тот.

До позднего вечера беседовали друзья, вспомнили героические дни Муганской Советской Республики, Тимофея Ульянцева, Ивана Коломийцева, всех, кто отдал жизнь за революцию…

Пономарев встретился с членами ЦК только на пятый день своего пребывания в Баку. Лукьяненко повел его в старую часть города, в тихий Шахский переулок. Пересекли двор частного дома и из длинной галереи вошли в просторную комнату с тремя окнами, выходящими на крышу соседнего дома, – в любую минуту можно выскочить и скрыться. Сейчас ставни были прикрыты, комната освещалась тусклой электрической лампочкой. За обеденным столом сидели трое: председатель ЦК Компартии Азербайджана Мирза Давуд Гусейнов и члены ЦК, член парламента Али Гейдар Караев и член Центрального военно-революционного штаба Гамид Султанов.

Пономарев подробно информировал их о ленкоранских делах и передал Гусейнову выписку из протокола заседания Ленкоранского объединенного комитета АКП(б) от 20 марта 1920 года. На продолговатом, по-юношески чистом, безусом лице Гусейнова, в его больших, широко открытых умных глазах, на припухлых, четко очерченных губах играла добрая улыбка, когда он читал вслух наивно, но искренне деловито написанный протокол:

"1…Среди мусульман есть организованная кучка 35 или 40 чел., сочувствующих много. Среди аскеров есть 3 организованные ячейки в 30 чел. и сочувствующих 85 чел. Всего в городе аскеров с артиллерией и пулеметной командой 926 чел.

2. Посему комитет постановил провести поименную регистрацию.

3. Регистрировать по программе также интеллигенцию, которая сочувствует партии, как русская, так и мусульманская. Есть два сочувствующих офицера, с которыми нужно войти в связь. Есть пулемет, у которого есть какое-то количество патронов.

Эту связь скоро выясним. Понадобятся деньги, о которых постановляем ходатайствовать перед краевым комитетом.

Согласно докладам из селений, как в русских, так и мусульманских, настроение революционное.

4. Есть разрешение на читальню. Просим прислать средства.

5. Нужно переменить штемпель объединенного комитета Азербайджанской партии.

При сём комитет ходатайствует перед бакинской организацией по возможности прислать литературу и газеты и постановляет протестовать против закрытия рабочей газеты, в особенности протестует крестьянство.

Ленкоранский комитет.

Председатель Али Мамедов".

Когда Гусейнов прочел это имя, Караев и Султанов улыбнулись, вспомнив горячее выступление на съезде партии самого юного делегата, девятнадцатилетнего Али Мамедова из Ленкорани.

– Очень хорошо, – сказал Султанов, потирая высокий, чуть покатый лоб. – В первую очередь займитесь укреплением связи с офицерами и аскерами. Так и передайте Мустафе Кулиеву: ЦК предлагает усилить работу в гарнизоне.

– А с читальней и литературой повремените, – кивнул красивый, худой и очень высокий Али Гейдар Караев, редактировавший несколько газет на русском и азербайджанском языках. – Думаю, в самое ближайшее время начнем издавать новые, советские газеты.

– Вопрос взятия власти – дело ближайших дней, – пояснил Гусейнов. – К восстанию все готово. Так что вы не задерживайтесь в Баку. Поезжайте и ждите сигнала.

Двадцать шестого апреля Пономарев вернулся в Ленкорань. А в этот день в Баку…

Утром двадцать шестого апреля на частной квартире по улице Колюбакинской, против русского собора, тайно собрались члены ЦК АКП(б), Бакинского бюро Кавкрайкома РКП (б), Центральной рабочей конференции и товарищи, вызванные на это экстренное совещание.

Как председатель ЦК и Центрального военно-революционного штаба, Гусейнов сообщил, что восстание против мусаватского правительства намечено начать завтра утром. Для руководства им из числа членов Центрального военнореволюционного штаба образован Главный штаб восстания, в который вошли он, как председатель, Гамид Султанов, Виктор Нанеишвили, Исай Довлатов. Главный штаб будет располагаться в помещении бывшей женской гимназии по Гимназической улице, 195. В Шахском переулке, на нелегальной квартире ЦК, все время будут дежурить члены ЦК. Затем Гусейнов доложил план восстания и распределение заданий. Чингизу Ильдрыму, назначенному командующим Красным Флотом, поручили обеспечить выступление кораблей. Абиду Алимову – занять станцию Баку-пассажирская. Камо (Аршаку Тер-Петросяну) – заминировать Баладжарский мост и выставить оборону. В полдень, когда вооруженные отряды займут все стратегически важные объекты города, Гамиду Султанову с группой коммунистов вручить парламенту ультиматум.

Гусейнов сообщил также, что неделю назад в Баку состоялась встреча с представителями XI Красной Армии. Договорились, что по первому зову восставшего народа части Красной Армии поспешат в Баку. Для связи с командованием выехал Габиб Джабиев. В Петровске находится Газанфар Мусабеков.

Поскольку успешный исход восстания не вызывает сомнений, сказал Гусейнов, ЦК постановил образовать Азербайджанский революционный комитет, который примет власть и станет первым Советским правительством Азербайджана. Предложение назначить председателем Азрев-кома Наримана Нариманова, находившегося в Москве, собравшиеся встретили дружными аплодисментами. Заместителем председателя избрали Мирзу Давуда Гусейнова, членами – Гамида Султанова, Али Гейдара Караева, Газанфара Мусабекова, Абида Алимова и Дадаша Буниат-заде. Последний хоть и сидел в камере смертников, не падал духом, пересылал на волю бодрые письма, просил прислать ему книги и газеты.

Поодиночке расходились участники совещания, расходились в таком приподнятом настроении, словно власть уже перешла в руки коммунистов, хотя оставалось сделать самое главное и трудное: взять ее.

– Где вы изволили пропадать, господин Титорен? – сердито выговаривал начальник порта Чингиз Ильдрым, плотный человек в папахе и кавказской рубахе, перепоясанной тонким ремешком. – Какого дьявола вы не выполнили задания?

– Извините, господин начальник, я болел, лихорадка трясла, – виновато ответил Лукьяненко.

– Я могу идти? – робко спросил стоявший рядом старший техник порта, плешивый старый человек.

– Идите, – кивнул ему Ильдрым и, когда тот вышел, мгновенно переобразился, поднялся из-за стола: – Ну что, Ян?

– Началось, товарищ Чингиз! – радостно сообщил Лукьяненко. – Рабочие отряды захватили вокзал, телеграф, почту…

– Знаю, знаю! Что у вас? Снаряды приготовили?

– Все сделали, как вы приказали, товарищ Чингиз, – улыбаясь, ответил Лукьяненко. – Осталось только погрузить. Но это уж вы сами должны распорядиться.

– Хорошо. А пока, Ян, свяжись с Ягубом Мамедовым, пусть приготовит восемь красных полотнищ.

– Есть, товарищ Чингиз! – весело козырнул Лукьяненко и выскочил из кабинета.

Ильдрым направился к начальнику охраны, поручил ему выставить в порту и на пристанях своих, надежных людей и поехал на Гимназическую, в Главный штаб.

В кабинете директрисы гимназии Гусейнов и Султанов заслушивали донесения представителей районных штабов.

Присланный из Завокзального района связной сообщил, что вооруженные рабочие задержали поезд, в котором мусаватисты хотели увезти в Гянджу деньги и ценности из бакинских банков, отцепили паровоз, выставили охрану у вагонов.

– Пусть постерегут, пришлем грузовик, вернем все на место, – сказал Султанов. – А сейчас давайте послушаем нашего командующего флотом. Докладывай, Чингиз.