Текст книги "Война в тылу врага"
Автор книги: Григорий Линьков
Жанры:
Военная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 45 страниц)
1. У Данилковичей
Я вышел из поезда на станции Ивацевичи, когда косые солнечные лучи упали на крыши станционных построек и утренний осенний холодок приятно освежал лицо. В этот день меня не ждали. Я прибыл на сутки раньше назначенного дня.
– Михаил Тарасович! – окликнул я через изгородь Данилковича, направлявшегося куда-то через двор лесохимзавода.
Данилкович остановился в нерешительности, точно намереваясь зачем-то вернуться назад, затем повернулся в мою сторону и бросился ко мне навстречу. Мы крепко обнялись, и через несколько минут я уже сидел в семейном кругу у Данилковичей.
С историей этой семьи я был знаком еще в 1943 году. Ее мне рассказал один из моих бойцов-подрывников Володя Трутько, когда пришел ко мне просить о принятии в отряд семьи его родственника Михаила Данилковича.
Михаил Тарасович еще в 1924 году вступил, как и отец Володи, в подпольную компартию Польши и по заданию организации переселился в другой район. Ему передали какой-то участок земли, якобы принадлежавший его дальнему родственнику, поручили «выйти в люди», стать «хозяином». На этом участке Данилкович занялся пчеловодством, которое помогло справиться с налогами и освоить несколько гектаров пахоты. Хозяйство стало образцовым. Данилкович «вышел в люди». С ним стали считаться даже польские чиновники и осадники. Они видели в нем своего человека. И Данилкович был вне подозрений.
Но он оставался верным сыном белорусского народа. Его заветной мечтой по-прежнему была надежда на воссоединение с родной советской Белоруссией. И когда в 1939 году пришла Красная Армия, Михаил Тарасович одним из первых приветствовал освободителей. Позднее он активно помогал строить советскую власть в районах Западной Белоруссии.
Грянул июнь 1941 года. Фашистские полчища придавили кованым сапогом все, что было сделано за два года при советской власти. Данилкович остался на своей усадьбе и не колеблясь принялся за сбор и приведение в порядок оружия, которого так много оставалось на полях сражений в первые дни войны. Через Володю Трутько он установил связь с первыми партизанскими отрядами и стал их снабжать оружием.
Местные предатели чувствовали в Данилковиче врага и искали повод его устранить. Михаил Тарасович свою работу проводил осторожно и умело, он сумел передать в отряд три пулемета и десять винтовок, но опасность для него увеличивалась. Единственным спасением было, пока не поздно, уйти в лес. И однажды ночью Данилкович с семьей, захватив пулемет, четыре винтовки и пять пистолетов, явился к нам в лес.
Впоследствии передавали, как метался и злобствовал одураченный фельдфебель – представитель гестапо. Он распорядился не оставить камня на камне в усадьбе Данилковичей.
Михаил Тарасович вместе со своей семьей был поселен на грудке, преграждавшем доступ к центральному штабу. Круглые сутки несли службу Данилковичи. Вся почта и донесения, адресованные главному штабу, передавались через них. Срочные пакеты и сообщения в ночную темь и непогоду через непролазное болото и глубокие канавы нередко доставляла двенадцатилетняя Нина.
И вот я снова в этой семье советских патриотов. Михаил Тарасович все еще разговаривает со мной языком рапорта. Нине уже пятнадцать лет. Она учится в восьмом классе, но при разговоре со мной по-прежнему пытается изобразить положение «смирно»… Только не хватает ей сбившейся набок самодельной кобуры с трофейным пистолетом.
Мы сидели за столом. Мимо окна промелькнула знакомая фигура Николая Харитоновича Колтуна. Он шел к Михаилу Тарасовичу, чтобы условиться о выходе к поезду для встречи бывшего своего командира.
Увидев меня, Николай Харитонович растерялся от неожиданности. Сначала он сжал меня в своих крепких объятиях, а через секунду, придя в себя, сказал: «Я такое предвидел. Ведь вы всегда на свидания являлись первым – ранее назначенного срока».
Харитоныч работает заместителем председателя райисполкома депутатов трудящихся, вступил в партию. Дела у него идут хорошо, о его работе прекрасно отзывается секретарь райкома. Он руководил строительством и восстановлением разрушенных предприятий в районе, строил дома крестьянам в разрушенных оккупантами селениях. Ему было доверено проведение в жизнь решения ЦК КП(б) Белоруссии и. Совета Министров БССР о переселении в деревянные дома сельских граждан, загнанных в землянки оккупантами. Николай Харитонович с честью выполняет это решение партии и правительства БССР.
Да кому же и выполнять, как не ему! Ведь подавляющее большинство людей, лишившихся крова, как и он, вели активную борьбу с фашистскими захватчиками в наших или в других, связанных с нами партизанских отрядах.
Харитоныч идет по-прежнему в передовых рядах. Он строит. Он дает боевые задания строителям и держит курс на выполнение первой сталинской послевоенной пятилетки в четыре года. И он эту задачу выполняет с таким же успехом, с каким он выполнял в свое время боевые задания центра по уничтожению фашистских захватчиков, вторгнувшихся на нашу землю.
Жену Николая Харитоновича расстреляли гитлеровцы. Теперь у него новая семья, родилась дочка, и жизнь для него как будто начинается заново.
2. В партизанской деревне
На коротком совещании мы уточнили список людей, намеченных для представления к правительственным наградам, и решили побывать у некоторых наших товарищей, посмотреть, как они живут и работают в мирных условиях.
В деревню Вулька Обровская мы прошли пешком через замерзшее болото. Было уже совсем темно, когда вошли в одну из хат – на огонек. В валеных сапогах, в овчинном полушубке местного покроя и в шапке-ушанке из грубошерстной овчины, с охотничьим ружьем за плечами и патронташем на поясе, я скорее был похож на деревенского охотника, чем на командира.
Несколько находившихся в хате мужчин, ответив на мое приветствие, обступили Харитоныча, забросали его вопросами:
– Говорят, в Ивацевичи полковник Льдов приехал… верно это? – Допытывались колхозники. – Неужели правда?… У кого он остановился?.. Вот повидать бы…
– Да, приехал, – отвечал Николай Харитонович, лукаво улыбаясь. – Он и к вам заглянуть может. У вас, говорят, волков много развелось, а он любитель поохотиться.
Только когда я перед ужином разделся, узнали собравшиеся, что за охотник прибыл к ним ночью. Все они, бывшие народные мстители, были теперь передовыми строителями мирной жизни, работая председателями сельсоветов, избачами и лесничими.
В хату вошел пожилой человек. Он похож был на кадрового командира с хорошей военной выправкой.
– Здравствуйте, Гордей Иванович! – обратился я к нему.
– Здравствуйте, товарищ полковник! – вошедший сразу узнал меня.
– Ну, вспомним, как вы выполняли задания при немцах?
– Не готовился я к докладу-то, товарищ полковник. Да и встреча получилась неожиданная.
Гордей Иванович работал у немцев заведующим паспортным столом. Конечно, печати они ему не доверяли, но все бланки паспортов находились у него, и он умел подсунуть на подпись нужный паспорт для нашего человека.
– А помните, – спросил я, – как Рая, дочка ваша, принесла полученную от нас мину и передала ее электромонтеру, а он ее сунул под офицерский клуб? Знаете, ведь тогда взрывом было убито больше двух десятков офицеров да почти столько же солдат. А раненых было и того больше.
Гордей Иванович взволновался. Ему не верилось, что о нем и его делах вспомнили через столько времени.
– Помню. – ответил он, – разве такое забудешь? Электромонтер после взрыва сбежал к вам в лес, а гестапо нагрянуло к нам с обыском. Была тут одна такая… и донесла, что электромонтер перед взрывом к нам заходил…
– Ну, и чем все это для вас кончилось?
– Да ничего, товарищ полковник, как видите, выкрутились и живы остались. Тут нас один мальчуган спас. Он видел, как однажды электромонтер заходил к нам с немецким фельдфебелем, ну и подтвердил. В гестапо решили, что он был связан с партизанами через кого-то другого.
– Не восстановили еще это помещение, где взрыв произошел?
– Еще нет, но фундамент уже выведен. Подвозится материал для возведения самого здания. Да а, хороший был взрыв! – с гордостью за дочь проговорил Гордей Иванович. – Гитлеровцы вспоминали о кем до самого последнего дня своего пребывания здесь. И долго еще будут вспоминать о нем в Германии, если кому-либо из уцелевших тогда удалось добраться до дома.
А вот и Алексей Иванович Белый, богатырского телосложения человек. Это он, будучи помощником бургомистра селения Михайловичи, давал нам ценные сведения о немецких перевозках. А для того чтобы эти данные не запаздывали, за него «замуж» была выдана радистка-десантница.
– Ну, как живешь, Алексей Иванович? – обратился к нему.
– Да ничего, спасибо, товарищ полковник. Работаю на железной дороге, в восстановительной бригаде. Задание перевыполняем.
– Ну, а как семейные дела?
– Все еще не женился, товарищ полковник. Считают, что жена от меня сбежала, когда Красная Армия пришла. Вот никто и не выходит за меня.
Отношения у Белого с радисткой, видимо, не пошли дальше выполнения поставленной им боевой задачи. Алексей Иванович, кажется, не совсем этим доволен.
Но в Москве остались довольны их совместной боевой работой и поэтому интересуются, как теперь живет и работает «старый холостяк».
Заполнив наградной лист, я пожелал Алексею Ивановичу успехов в работе и жизни.
3. Простая советская женщина
Марью Ивановну Бахур мы посетили на дому, на хуторе. Она выглядела моложе своих шестидесяти двух лет.
– Товарищ полковник! Да что же я сделала такого особенного? Ведь были фашисты. Ну, и я, конечно, по мере своих сил помогала с ними бороться…
Марья Ивановна говорила просто, от души. И если бы поблагодарить ее и пожать ей руку за ее работу, она осталась бы довольна и этим.
А работа была проделана ею очень большая. Марья Ивановна часто навещала радистку, выданную «замуж» за Алексея Белого. Ее не пугали никакие немецкие посты и заставы. Взвалив на плечи мешок с тяжелыми батареями для радиостанции, она отправлялась к Белому и передавала драгоценный груз по назначению.
Эта простая белорусская женщина имела горячее сердце бойца и холодный расчет разведчика. Если она бралась за выполнение задания, то в его успехе можно было не сомневаться. У Марьи Ивановны есть муж, еще крепкий, работоспособный старик, и очень энергичный сын Николай, двадцати восьми лет. Все они аккуратно выполняли боевые поручения. Но наиболее трудные и рискованные задания Марья Ивановна брала на себя и выполняла их с изумительной быстротой и ловкостью.
4. Гостья из Бреста
Мы возвратились в Ивацевичи. В квартире Михаила Тарасовича сидела, поджидая нас, Ксения Николаевна Клюева. Я не сразу вспомнил, как познакомился с этой молодой женщиной, а она не торопилась мне представиться. Но вот в памяти возникла картина прошлого. Весьма своеобразной была обстановка, в которой мы с ней в свое время познакомились.
Вспомнилось сначала огромное болото, затем небольшой песчаный островок, заросший могучими елями. Как из тумана, всплыла штабная землянка, врытая в землю, обтянутая внутри белым парашютным шелком. И вот эта молодая красавица, она сидела тогда у простого столика на еловой тумбе, беседуя со мной по вопросам предстоящей работы.
Правда, тогда она не казалась мне такой красивой, как теперь, потому ли, что она была слишком утомлена, или оттого, что у нас была притуплена способность замечать то, что сразу видишь в мирной обстановке.
– Ксения Николаевна! – наконец произнес я, протягивая ей руку.
– А-а, вспомнили?! – радостно воскликнула Клюева. – Значит, память у вас хорошая. Я ведь тогда и на человека-то, наверное, не была похожа… Меня тогда целые сутки тащили к вам по болоту товарищ Савельев и его хлопцы.
Это было в конце 1943 года. Красная Армия стальной лавиной неудержимо шла к нам на запад. Немцы не успевали затыкать прорывы на различных участках фронта, перебрасывая с запада на восток все новые и новые дивизии. От нас тогда требовалась большая оперативная работа по выявлению этих дивизий, определению их маршрутов и места дислокации. Командование особенно интересовал район Бреста, – гитлеровцы готовили оборону на подступах к этому важному железнодорожному узлу. Мы всюду искали людей, которые могли бы помочь нам выполнить задачу, поставленную перед нами Верховным командованием. И мы их находили.
Ксения Николаевна Клюева работала в Бресте на главном почтамте переводчицей, но фактически заведовала отделом гражданской переписки. Рядом с ней за столом сидел фашистский фельдфебель и сортировал корреспонденцию из Германии для солдат и офицеров. К тому времени мы научились узнавать номера немецких частей по номерам полевой почты, и на почтамте можно было добывать исключительно ценные сведения для нашего командования.
С Ксенией Николаевной наш человек познакомился в городе. Не имея достаточного опыта, чтобы инструктировать ее на месте, он принял правильное решение, предложив Клюевой отпроситься на три дня в отпуск якобы для поездки за продуктами в район города Кобрина.
Гитлеровский чиновник, начальник почты, отпустил Клюеву при условии, что она закупит ему за свой счет несколько килограммов шпига. Срок был коротким. От Кобрина до нашего штаба было более шестидесяти километров по прямой через леса и труднопроходимые болота. Вот тогда Ксению Николаевну и доставил ко мне мой помощник Владимир Иванович Савельев, базировавшийся в районе Кобрина. И пока она получала необходимые указания, хлопцы заботливо упаковывали куски свиного сала для начальника брестского почтамта.
Ксения Николаевна тогда все же запоздала на несколько часов к месту службы, но наш подарок ей помог расположить к себе фашистского чиновника, и дело обошлось без инцидентов. Впоследствии она прекрасно справилась с поставленной перед ней задачей. Ксения Николаевна была одной из тех, кто связал Дубова с другими работниками брестского почтамта. Теперь она работает лаборанткой в учительском институте. Узнав о моем приезде, она бросила все и приехала на несколько часов в Ивацевичи, чтобы повидаться с командиром.
5. На месте базирования
Ударили морозы. Стали проходимыми бесчисленные вязкие топи. Интересно было побывать на местах базирования штаба в треугольнике Корочень – Пески – Споров. Это участок приблизительно в двести квадратных километров на западном крае знаменитых Пинских болот. На многочисленных песчаных островках размещались партизанские штабы, госпитали, узлы связи. Вокруг этих островков мы принимали груз с десятков самолетов, прилетавших к нам с Большой советской земли.
И вот я стою перед вековой сосной на западном склоне небольшого пригорка.
Под ней бойцы и командиры, участники схватки с гитлеровцами при переходе железнодорожной магистрали около Нехачева, сгрудившись в кучку, чтобы прикрыть огоньки папирос, жадно затягивались от самокруток, пытаясь этим успокоить взвинченные до предела нервы.
Казалось, это было вчера – так свежо и рельефно вырисовывалось в сознании все, что происходило пол этим приметным деревом около трех лет назад.
Смотрю и вижу незабвенного Александра Шлыкова… Вот он осторожно прикасается к рукаву моей десантной куртки и несмело просит:
– Товарищ командир, разрешите мне пойти с группой на этот перегон и рвануть один-два фашистских состава, Ведь далеко меня вы не отпустите, а здесь близко, я за два дня управлюсь…
Полотно только что пересеченной нами железной дороги действительно находилось от этого места менее чем в двух десятках километров.
Такие отважные бойцы как Шлыков, как его друг Телегин, не забываются. Телегин вырос в прекрасного командира. А Шлыкова я видел в последний раз в Москве мартовской ночью 1945 года.
Он пришел ко мне в номер Новомосковской гостиницы, немного возбужденный, но с каким-то торжественно-сосредоточенным выражением в глазах, какое бывает у бойца перед серьезным делом.
– Что у тебя, Александр? – спросил я, заметив с первого взгляда его состояние.
– Поговорить бы наедине нужно, товарищ командир. Но так, чтобы не торопиться.
Мы вышли на набережную Москвы-реки. Была теплая, почти весенняя ночь. Некоторое время мы шли молча, потом Саша, еле слышно вздохнув, тихо заговорил:
– Завтра вылетаю, товарищ командир… Место выброски группы намечено в южной Германии.
Шлыков не видел, как я вздрогнул. Преодолев волнение, я спросил:
– Кто командир?
Саша назвал знакомую фамилию…
В свое время Шлыков совершил четыре прыжка на территорию Белоруссии и Польши, где в то время хозяйничали оккупанты. Теперь собирался он опуститься на парашюте в самое логово врага. Командир был малоопытный, переводчики… недостаточно проверены. Я представил себе всю сложность обстановки, в которой мог оказаться Шлыков на территории озлобленного врага, и меня охватило глубокое беспокойство за судьбу близкого мне человека. Шлыков был мне особенно близок и дорог не только потому, что он долгое время был моим ординарцем, – а кто побывал в тылу врага, тот знает, что значит ординарец в фашистском окружении, – Саша был единственным оставшимся в живых бойцом из первого десантного отряда, с которым я вылетел осенью 1941 года.
Звон кремлевских курантов вывел меня из задумчивости.
– Александр! А может быть, попробуем отставить вылет? – сказал я тихо. – Ведь тебе еще нет двадцати двух и грудь в орденах…
– Нет, товарищ командир, – я полечу, – спокойно ответил Шлыков. – Ведь я уже дал согласие. Вся группа знает, что я лечу помощником командира. За труса посчитать могут. Начинал в первых рядах, а к финишу прийти с обозом? Нет, товарищ командир, я решил твердо: полечу!
Мне были понятны чувства моего юного друга. У меня не нашлось больше слов для возражений, и я молча пожал Саше руку. Шлыков достал папиросу. Я вынул зажигалку.
– Возьми, Саша, на память… – сказал я. – Это еще та, трофейная, которую ты отобрал у гитлеровского офицера весной сорок второго… под Молодечно. Помнишь?
Шлыков улыбнулся, прикурил и молча положил в грудной карман зажигалку.
Мы расстались в полночь. Расстались, как бойцы, товарищи, крепко расцеловались. Слезы выступили у меня на глазах, когда я стоял у моста и смотрел ему вслед…
До рассвета я не мог сомкнуть глаз.
С месяц о Шлыкове не было никаких известий. Потом были получены сведения о неудачной выброске и несколько версий о подробностях гибели этой группы. Один случайно уцелевший рассказывал следующее.
Приземлялся Шлыков над немецким поселком па рассвете. Гитлеровцы открыли огонь по парашютистам. Сашу ранили в ноги еще в воздухе. Когда он коснулся земли, фашисты стали его окружать, но он успел дать длинную очередь по врагам и по друзьям, попавшим в плен живыми… Так погиб в неравном бою этот отважный патриот, мой близкий друг и товарищ по совместной борьбе.
Все это я вспомнил, глядя на старую сосну, возле которой он просил разрешения пустить под откос вражеский поезд. Старая приметная сосна стояла все на том же месте. Тот же знакомый пригорок, заросли лозняка и болота вокруг… Нехватало только тех смелых, решительных и на все готовых хлопцев. Многих из них уже не было в живых. Они остались только в памяти боевых друзей и соратников, не могущих забыть их подвигов, но не знающих даже могил, где они похоронены.
Только тридцать два месяца разделяли майскую ночь 1943 года от этой декабрьской ночи 1946 года, А как далеко отошло в прошлое все то, что было тогда на этом самом месте.
Как можно сравнивать эти две исторические эпохи, разделенные ничтожным отрезком времени? Какой гениальный художник, на каком полотне, в каком произведении сможет изобразить разницу между «тем» и «этим»? И кто из актеров, композиторов и поэтов сможет передать различие в чувствах одного и того же человека «тогда» и «теперь», стоящего на одном и том же клочке земли?
Как приятно было рвать рельсы, в обломки превращать вагоны и целые поезда фашистских варваров, мчавшихся на восток для уничтожения чуждой и непонятной для них счастливой и радостной советской молодости. До войны я не мог спокойно переносить плач грудного ребенка. А здесь?.. Я наблюдал, как женщины белорусской деревни тупыми железными лопатами убивали фашистского палача, застигнутого ими на месте преступления.
Сколько прекрасных человеческих творений уничтожил тогда коварный иноземный враг! Все это прошло и больше никогда не повторится. Теперь это снова свободная, советская земля.
Внешне здесь ничего не изменилось. Те же знакомые контуры островков и лесных опушек. Кустарники, прилегающие к болоту, по-прежнему изобилуют зверем и дичью.
Но вокруг топей на прежних пепелищах идет строительство, бурно возрождается жизнь.