Текст книги "Война в тылу врага"

Автор книги: Григорий Линьков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 45 страниц)

4. Бой на линии

Переход через линию железной дороги в то время представлял огромные трудности. Гитлеровцы вырубили лес по обеим сторонам полотна метров на сто пятьдесят, устроили завалы, а в некоторых местах даже заминировали подходы к полотну. Вдоль всей линии они понастроили дзоты на расстоянии метров пятисот друг от друга, и каждый метр от насыпи до опушки леса у них был хорошо пристрелян. Переход наш усложнялся еще тем, что нам необходимо было переправить около тонны боеприпасов и аппаратуры, причем рация и запасные части к ней были так тяжелы, что их можно было везти только на лошадях.

Для перехода я решил отобрать группу в двести сорок лучших бойцов, имея в виду некоторых из них использовать потом, по ту сторону линии, на ответственных боевых операциях, под руководством командиров-десантников. Но это оказалось не так просто. Засидевшиеся на одном месте люди отвыкли от больших переходов, а связь партизанских отрядов с главным штабом соединения оказалась слабой, и командиры отнюдь не спешили предоставить в мое распоряжение лучших своих людей. Когда подразделение все же было сформировано, весь груз мы распределили на сто пятьдесят узлов и два конных вьюка.

Линию железной дороги решили переходить между двумя дзотами в километре от полустанка Нихачево. Разработанный нами план операции предписывал: всем подразделениям занять исходные позиции на опушке леса за пятьдесят – семьдесят метров от вырубки. Огневую точку, расположенную справа, решено было атаковать группой в восемьдесят человек с десятью пулеметами, двадцатью автоматами и двумя ПТР. Для этого бойцы должны были как можно ближе подойти к линии, не открывая огня, и под защитой насыпи железной дороги закидать дзот гранатами. Другому отряду в составе шестидесяти бойцов с восемью пулеметами и восемнадцатью автоматами поручалось занять полотно в двухстах метрах к северо-востоку от этого дзота, чтобы прикрыть центральную группу в момент перехода полотна слева, если бы гитлеровцы попытались подбросить с этой стороны подкрепления поездом. Взвод в составе тридцати пяти человек с пятью пулеметами и десятью автоматами должен был развернуться цепью и перейти через полотно между двумя флангами, открывая путь штабу и коноводам с вьючными лошадьми. А метрах в тридцати за штабом должна была следовать группа прикрытия из двадцати человек.

Исходные позиции заняли благополучно. Здесь всем бойцам и командирам была вторично разъяснена задача и подана команда: «Вперед!»

Часть правофланговой группы побежала к насыпи, а часть оробела, залегла на опушке и преждевременно открыла огонь. Дзот ответил пулеметными очередями по опушке, где была сосредоточена основная масса людей и стояли вьючные кони. Заговорил и левый дзот, и два потока трассирующих пуль скрестились у леса. Боевой порядок нарушился. Часть людей, уже оторвавшихся от опушки, побежала назад. Брошенные коноводами лошади заметались внутри образованного трассирующими пулями угла, еще более увеличивая беспорядок. Все же человек двадцать пять, достигших насыпи справа, открыли огонь по дзоту. Слева к насыпи вырвалось и залегло около сорока бойцов.

Я со своим адъютантом, старший лейтенант Алексейчик и еще несколько человек стояли на опушке, наблюдая все происходящее. Основная масса пуль скрещивалась позади нас. Поправить дело было уже поздно. Я зашагал к линии. Меня обогнал старший лейтенант Алексейчик. Куда делась его медлительность! Движения стали решительнее и жестче. Угол огня смыкался метрах в пятнадцати позади нас. Алексейчик понял, что самое безопасное – выводить людей вперед, и решительно указывал путь бойцам, подбадривая их. Я понял, что это был смелый и находчивый командир. Но тут товарищ хватил через край, закричав во всю силу легких: «Ура!» Людей позади нас уже не было, – те, кто не прошел вперед, откатились в глубь леса или уже шли около нас, – и некого было вдохновлять. Я бросился к Алексейчику и схватил его за руку, но было уже поздно, – гитлеровцы начали переносить огонь по крику, Тогда, скомандовав: «За мной!», я повел десятка полтора окружавших нас бойцов к полотну дороги. Раненые отползли назад, к опушке.

До линии оставалось метров семьдесят, когда со стороны Нихачева подкатил и остановился прямо перед нами пассажирский состав, набитый солдатами. Гитлеровцы видели, что с опушки поблескивали выстрелы, но в темноте не рассмотрели цепь бойцов с пулеметами и автоматами, лежавшую на откосе. Наши бойцы в первую минуту растерялись: гитлеровцы висели над ними и вели огонь через их головы. Но через минуту с насыпи в упор по окнам, по дверям, по стенам вагонов застрочили наши пулеметы и автоматы. Фашисты оказались мишенью, поставленной к стенке для стрельбы в упор. С подножек вагонов на полотно повалились убитые и раненые. Стрельба из окон прекратилась, как по команде, а с насыпи продолжали решетить битком набитые людьми вагоны. С правого фланга по поезду сделали несколько выстрелов из ПТР. Один вагон, неподалеку от паровоза, загорелся. Гитлеровцы попробовали отвести состав из – под обстрела, но на ходу пламя разгорелось и начало захватывать соседние вагоны. Состав со скрипом остановился. Уцелевшие соскакивали с подножек, под ливнем пуль бежали вдоль эшелона и скрывались во тьме. Состав с пылающими вагонами снова тронулся и потянулся в сторону Ивацевичей.

Надо было подниматься на насыпь. Но где же вьючные лошади? Я крикнул в темноту:

– Кони, где кони?

– Одна здесь, я ее веду, – ответил из темноты голос бойца. На звук наших голосов из правого дзота усилили огонь вдоль полотна.

Рассыпавшись поодиночке, мы перебежали через насыпь. Со мной остался только адъютант, ординарец куда-то отбился. Голоса бойцов перекликались у леса, за восточной колеей, значит они перешли линию железной дороги. Но сколько нас? И которая из лошадей с нами? На одной была рация, на другой вьюки с запасными частями. Я послал адъютанта разыскивать лошадей. Теперь нужно было дать сигнал – две зеленые ракеты, чтобы группы прикрытия переходили к нам, на восточную сторону. Но моя ракетница давала осечки, не действовала. В канаве, возле опушки, я заметил бойца. Он лежал, плотно прижавшись к земле, хотя обстрел здесь был сравнительно слабый. Я решил пристыдить бойца за трусость и послать его на линию с приказом всем переходить к нам. Но не успел я сказать и пяти теплых слов, как хлынул такой ливень огня, что мне самому пришлось растянуться рядом с бойцом в канавке. Когда огонь немного ослабел, я увидел в темноте человека, бежавшего of линии мимо нас, к лесу. Я остановил его, поднял бойца, лежавшего в канаве, и послал одного на правый, другого – на левый фланг. Бойцы переминались с ноги на ногу, им страшно было итти на линию, где еще по-прежнему гитлеровцы вели интенсивный огонь. Я скомандовал: «Вперед!». Оба рванулись и исчезли в темноте.

В лесу, перекликались люди, перешедшие линию. Их оказалось в этом месте двадцать один человек. Гитлеровцы продолжали обстрел леса. Пули пели кругом, сбивали ветки и листья, но никого из нас не задевали. Лошадей с вьюками не было. Начало светать. Я достал карту, сориентировался и повел людей по избранному заранее маршруту. Через некоторое время мы дали сигналы выстрелами из винтовки. Нам ответили издалека.

В пятнадцать часов все перешедшие линию собрались в деревне Житлин. Всего в наличии оказалось восемьдесят три человека и одна вьючная лошадь, к счастью, именно та, на которой были движок и рация.

Позже, подводя итоги операции, мы установили, что все наши потери – шесть раненых бойцов. Гитлеровцы в пассажирском поезде потеряли только убитыми около сотни человек. Раненых же было у них, конечно, во много раз больше.

Сто тридцать два партизана, отставшие при переходе полотна, возвратились обратно, в лагери Ружанской пущи. Туда же была уведена лошадь с запасными частями к рации, которые мы переправили позднее, а большая часть боеприпасов партизанами попрятана, и получить их нам не удалось. И опять пришлось вспомнить: недисциплинированность и трусость – родные сестры.

Одни из партизан взяли пачку детонаторов, другие тол без капсюлей, гранаты без взрывателей. Все это пропадает без дела, как ненужный хлам.

5. Первые дела

31 мая мы, справляясь с картой, вышли болотистыми тропами к штабу группы Топкина. Подгнившие клади вывели нас на сухую полянку. На полянке грудилось несколько шалашей и одна землянка. Это и был штаб авиадесантной группы капитана Топкина. На островке находилось десятка полтора десантников и несколько человек, отобранных из числа местных партизанских отрядов. Навстречу нам вышел стройный, подтянутый человек среднего роста, спокойный, с приятными волевыми чертами лица. Это и был заместитель Топкина по политической части Василий Афанасьевич Цветков. Мы представились друг другу и перебросились несколькими словами; Цветков произвел на меня хорошее впечатление, и я подумал: на этого можно взвалить хорошую нагрузку – он вытянет.

Передохнув, я со Шлыковым обследовал островок, и он мне, как и сами постройки штаба, не понравился. Неподалеку слышались голоса людей, там, как я узнал потом, размещались граждане, выселившиеся из деревни Житлин. Островок не был защищен с воздуха, на нем трудно было организовать охрану на подходах с суши, а развернуть работу радиостанции на бензиновом движке попросту невозможно.

Не понравилось мне то, что при штабе были две радистки, которые размещались в общей с мужчинами землянке. Возвратившись с разведки, я откровенно высказал свое мнение Цветкову, а он мне попросту ответил:

– Все потому, что нет хозяина… Первый заместитель командира был за линией на встрече самолета, второй здесь, и все чего-то не хватает, а главное, пожалуй, в том, что много на себя мы взяли… Загрузились так, что некогда хорошенько и подумать.

Здесь же мне Цветков доложил, что в расположение отрядов прибыл представитель ЦК КП(б) Белоруссии Сергей Иванович Сикорский, который расположился в одной из ближайших бригад.

Я вспомнил, как выбрасывалась группа Топкина.

Это было в сентябре сорок второго года. Мы ожидали самолет и непрерывно жгли сигналы, а через нас каждую ночь шли самолеты дальше на запад.

Горсточка десантников сброшена в треугольнике: Телеханы – Мотыль – Пески, где не было ни одного партизанского отряда, кроме пятерки, возглавляемой Колтуном. Зато фашисты крепко обосновались в прилегающих к болоту местечках, завербовали себе тайных полицейских. Зимой сорок второго – сорок третьего года москвичам из группы Топкина пришлось побегать от карателей по замерзшему болоту. А затем они укрепили свои связи с местным населением, начали успешно действовать на коммуникациях врага, наконец установили связь с коммунистами-подпольщиками Урбановичем и Жижко, проделали большую работу по упорядочению местных партизанских отрядов и вот теперь должны были все это передать товарищам, прибывшим с полномочиями для руководства отрядами Брестской области…

Необходимо было встретиться с Сикорским и договориться о совместных действиях. Послал ему приглашение.

На следующий день Сергей Иванович прибыл в штаб Цветкова. Мы договорились, что он выделит мне триста человек по моему выбору, а руководство местными партизанскими отрядами возьмет на себя. Написали приказ об этом и решили откомандировать Алексейчика с группой в двадцать человек назад за линию, для объявления приказа в отрядах и для того, чтобы обеспечить его выполнение. Теперь надо было позаботиться о наведении порядка в штабе и устройстве настоящей базы, отвечающей требованиям конспирации.

Проводив Алексейчика, я взял Шлыкова, вооружился бесшумкой, и мы пошли бродить по болоту. Труднопроходимое обширное болото жило весенней жизнью. Лягушки упоенно квакали в камышах, жуки-водолюбы стремительно носились по поверхности колдобин, заполненных водой, в воздухе стояло непрерывное чириканье, свист и щебет пернатых гостей, занятых устройством своих летних «баз». Я почувствовал, как нервы мои понемногу успокаиваются. Побродив несколько часов по топям, мы набрели на канаву, заросшую камышом и лозняком. Канава вывела нас к сухому островку, за ним снова виднелась топь, а там – снова островок. Их было множество, и мы бродили от одного к другому, радуясь наличию прекрасных возможностей для организации здесь лагеря в изолированном месте, куда даже случайно не может попадать посторонний человек. Мы облюбовали один, – он дальше, чем другие, отстоял от края болота. Сюда через день-два я привел восемнадцать человек, тщательно отобранных. Они должны были составить штаб и Штабную команду. Среди них были Шлыков, Мирсков, Калугин, Милетин, Бриль и другие.

Вместе мы быстро освоили островок. Поставили палатки из парашютного шелка, оборудовали радиорубку, выстроили баню, кухню и навес для столовой, подготовили склады для боеприпасов. Все было тщательно замаскировано с воздуха. Маскировать наши постройки с земли не имело смысла: остров был на четыре-пять километров удален от сухого берега. Здесь не мог появиться посторонний человек в поисках коровы или боец из другого партизанского отряда. Наш бензиновый движок мог здесь спокойно работать: установленный в небольшой землянке, он нарушал покой только диких коз и лосей, в изобилии водившихся в этих болотах.

Теперь надо было использовать весь опыт, приобретенный в Булевом болоте у озера Червонное, для постройки центральной базы, базы «Военкомат», по образцу той, которую мы имели под Ковалевичами в первую военную зиму, и вспомогательных точек.

Из собственного опыта у меня сложилось совершенно своеобразное понимание конспирации в отношении места нашего базирования. Осенью и зимой 1941 года, когда наш отряд был чуть ли не единственным на все огромные просторы березинских болот, мы могли попросту исчезать, заметая за собой всякие следы. В 1942 году в Пинских болотах, в соседстве с местными партизанскими отрядами, мы наших следов скрыть не могли, и в этом не было никакой необходимости. Мы только скрыли центральную базу так, чтобы туда никто не мог забрести даже случайно, чтобы наша связь с местным населением и партизанскими отрядами осуществлялась через вспомогательные точки. В 1943 году в Брестской области, при массовом партизанском движении, когда местные жители переселялись в лес, нельзя было спрятать нашей центральной базы так, чтобы не знали, где она находилась. Главное было в том, чтобы на нее не попадали и не могли попасть лишние люди, чтобы враг не мог открыть ее расположение, характер выставляемых постов и подходы к ней.

Для размещения центральной базы мы выбрали остров, как нельзя лучше отвечавший этим требованиям. С сухого берега можно было даже указать направление на этот остров, но он ничем не выделялся из большого количества таких же, похожих друг на друга, островков. Гитлеровцы здесь находились совсем по соседству – в Старых Песках. Напрямую до них было четыре-пять километров, но в этих местах напрямую не летали и сороки. Чтобы попасть к нам из Старых Песков, нужно было проделать путь в несколько десятков километров: сначала побывать на нашей старой базе, затем снова вернуться на сухой остров и уже только после этого можно было «попытать счастья» пробраться к нам. Такой переход нельзя было сделать скрытно от партизан, и следовательно всякая внезапность нападения исключалась.

Мы же свое общение с нашей ближайшей периферией организовали сравнительно просто. Мимо нашего островка проходила старая еле заметная канава, вырытая несколько десятков лет тому назад. Берега этой канавы осели и заросли, их можно было заметить только по полоске лозняка, тянувшегося в глубь болота, и пройти ими до острова вряд ли решился бы даже бывалый лесовик-охотник. Канава эта метров на сто не доходила до сухого берега, но это нас тоже не беспокоило. Я пришел к заключению: если канаву, сплошь заросшую колючей травой, которую называли здесь «пузорезником», очистить, да кое-где немного углубить, да привезти сюда «позыченные» на Песковском озере от гитлеровцев лодки, то эта грязно-зеленоватая полоска могла стать «магистралью» для нашего сообщения с внешним миром. Эту магистраль не смог бы использовать никто из посторонних. Она начиналась на посту номер один, выставленного нами на сухом берегу, вернее за сто метров от него, а кончалась у центральной базы, где мы и решили устроить «гавань» для нашего «водного транспорта».

Канава была прочищена «штрафниками» с центральной базы под руководством Шлыкова и Калугина. Я всегда считал, что наша задача в тылу врага – не только готовить преданных бойцов, которые будут бить фашистских оккупантов, но и воспитывать людей, которые потом будут восстанавливать все разрушенное врагом. Мы вели решительную борьбу со всякими бытовыми проступками, начиная с ругани и кончая пьянством. Отсюда и появились у нас «штрафники».

Чистка канавы была делом нелегким. Ребятам приходилось, стоя по пояс в воде, руками – ведь нужных инструментов у нас не было – выдирать с корнями упругие кусты лозняка и выпалывать острую осоку и «пузорезник». Наломали они себе и плечи и спины, порезали ладони, но зато, когда канава была готова, мы притащили лодки, взятые на берегу Песковского озера, и, спустив в канаву лошадей, организовали транспортировку грузов по воде конной тягой. Стремясь поскорее выйти из воды, кони бойко таскали лодчонки взад и вперед.

Эти своеобразные «водные конки» и стали у нас главным средством передвижения в летнее время. Впоследствии мы проложили и кладки параллельно канаве, но кладки, как и канава, в случае надобности запирались вместо ворот минной преградой.

Несколько дней мы должны были потратить на оборудование центральной базы. Но даже эти дни не должны были пропадать даром для других, не запятых на работе бойцов. Хотя отбор людей и организация боевых групп не были еще закончены, а новое начальство с выполнением отданного нами приказа об откомандировании в мое распоряжение людей не торопилось. Больше того, некоторые из перешедших со мной через железную дорогу бойцов, взгрустнувших о привольной жизни, утекли в свои отряды.

Однако человек пятьдесят остались у нас. Среди них были: москвич – Владимир Иванович Савельев, старший политрук Морозов, лейтенант-пограничник Иван Косовский и другие.

Необходимо было их использовать на боевой работе, тем более, что под руками было дело, достойное серьезного внимания.

В ближайшем к нашему болоту крупном местечке Ивацевичи стояли карательные отряды. Они, по слухам, собирались потревожить нас в самом недалеком будущем. Это им тем легче было сделать, что через непроходимые наши болота, на расстоянии тридцати пяти – сорока километров, была проложена узкоколейка, соединявшая Ивацевичи с другим «карательным центром» – местечком Телеханы. А мы-то как раз и находились невдалеке от этой узкоколейки, между Ивацевичами и Телеханами. Правда, люди Цветкова не раз устраивали там крушения, но гитлеровцы быстро ликвидировали их последствия, и линия работала по-прежнему. Вот мы и решили на сей раз попросту разобрать эту узкоколейку совсем.

Я вызвал Гусева. Высокий и с виду неуклюжий, этот парень, бывший моряк, в остроконечной чудной шапке, еще увеличивавшей его и без того чрезвычайный рост, был известен своей лихостью. Даже гитлеровцы его знали, и у них он числился под кличкой «Длинный». Я позвал его и сказал: «Бери семьдесят человек, неделя сроку – и узкоколейки этой чтоб не было». И объяснил, как это сделать.

Разумеется, если бы мы просто вышли на перегон и начали крушить ветку, гитлеровцы подкатили бы бронепоезд и заставили бы нас отступить. Чтобы этого не произошло, мы оба конца узкоколейки, километрах в семи-восьми от Ивацевичей и Телехан, заминировали и подорвали.

Когда карателям были отрезаны подходы к месту производства партизанских работ, Гусев выслал небольшие группы людей в ближайшие деревни и объявил население мобилизованным. Крестьянам было предложено выйти на линию со своими лошадьми и инструментом. Колхозники пошли пакостить гитлеровцам довольно охотно, потребовав лишь одного – чтобы было инсценировано принуждение. В одних деревнях они довольствовались криком и руганью, в других требовали, чтобы партизаны гнали народ палками.

Инсценировка удалась на славу. Наши ребята размахивали палками и автоматами, оглашая воздух затейливыми выражениями, на сей раз без риска получить за это взыскание. Все население окрестных деревень со всем своим тяглом высыпало на линию, и за неполных пять дней узкоколейки не стало. Рельсы были развинчены и растащены по болоту, шпалы сложены в костры и сожжены. Затем Гусев со своими ребятами вернулся на базу, а мирные жители разошлись по домам.

Взбешенные каратели нагрянули в ближайшие к покойной узкоколейке деревни и уже всерьез палками стали выгонять крестьян на восстановительные работы.

– Знаем мы, – кричал уполномоченный оккупантами бургомистр на жителей Вульки Обровской, – знаем мы вас таких-сяких! Это «Длинный» от полковника пришел, подбил вас дорогу рушить, теперь мы вас заставим все исправить!

И действительно, согнав все работоспособное население, гитлеровцы за день уложили заново пять километров пути. Однако сторожить плоды трудов своих мужички наотрез отказались. К ночи они дружно потянулись до дому. Объяснили:

– «Длинный» нас съест живьем! Нипочем на ночь тут не останемся! – И разошлись.

«Паны» также побоялись остаться на линии и с наступлением темноты забились по хатам. «Длинный», разумеется, пришел и к утру разрушил все, что гитлеровцы сделали за день, и кое-где заминировал подходы к полотну. Так и перестала существовать узкоколейка. После этого нам в наших неприступных болотах стало куда вольготнее.