Текст книги "Война в тылу врага"

Автор книги: Григорий Линьков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 45 страниц)

Линьков Григорий Матвеевич
ВОЙНА В ТЫЛУ ВРАГА

Автора книги «Война в тылу врага», Героя Советского Союза полковника Г. М. Линькова, в Отечественную войну мы звали Батей.

Я знаю его как одного из руководителей наших героических партизанских отрядов, нанесших огромный урон врагу.

С Батей мне приходилось встречаться в глубоком тылу противника и вместе бить фашистов там и тогда, где и когда они этого не ждали.

В своей книге воспоминаний Батя рассказывает и с наших совместных с ним действиях против фашистов. Рассказывает просто, скромно, без самолюбования о том, как организовывали народных мстителей, как великую волну народной ненависти обрушивали на врага.

Г. М. Линьков, как должно большевику, рассказывает о тех реальных трудностях, которые мы испытывали на первых порах на оккупированной врагом территории, и о тех больших боевых успехах, которые были достигнуты партизанами в труднейших условиях.

Г. М. Линьков на примере своей боевой работы показывает, как постепенно, от мелких вылазок до крупнейших диверсий, все более уверенно и эффективно, все с большим успехом выполнялась задача, поставленная великим Сталиным, – создать на оккупированной территории невыносимые условия для врага, как рос и ширился всенародный подвиг в тылу противника.

Дважды Герой Советского Союза

генерал-майор С. А. Ковпак

^{Январь, 1946}

От автора

Великий советский народ – самый миролюбивый в мире.

Но это миролюбие советского народа сочетается с его способностью и умением отстоять целостность и независимость своего государства. Смелость, находчивость, исключительная выносливость, стойкость и мужество русских людей известны всему миру на протяжении многих веков.

Великое многонациональное Русское государство сумело отстоять свои необозримые исконно русские земли от многократных вторжений иностранных завоевателей. Немецкие псы-рыцари и шведы, польские шляхтичи и полчища Наполеона, английские, американские и японские интервенты, вторгавшиеся на русские просторы, были разгромлены русским народом и выброшены за пределы его государства.

Многомиллионный и многонациональный советский народ, поднявшись по зову вождя на священную защиту своей родины и завоеваний Великой Октябрьской социалистической революции, в период Отечественной войны показал всему миру беспримерные образцы героизма и доблести на фронте и в тылу.

Одним из наиболее ярких проявлений народного патриотизма в Великой Отечественной войне явилось массовое партизанское движение в тылу врага, движение народных мстителей.

Партизанское движение в Белоруссии, которому посвящена эта книга, под руководством Центрального штаба партизанского движения и ЦК КП(б) Белоруссии достигло в годы Отечественной войны поистине гигантского размаха.

Партизаны Белоруссии вписали много славных страниц в историю этого народного движения. Они превратили территорию оккупированной врагом республики в арену жестоких и изнурительных для гитлеровцев боев. Смелые, самоотверженные люди проникали всюду: с автоматом, миной, гранатой они выходили на железные дороги и шоссе, появлялись у военных складов и фашистских комендатур, их партизанская месть настигала гестаповцев и предателей даже в их офицерских клубах, и сам обер-палач белорусского народа, друг Гитлера – Кубе не смог избежать их карающей руки. Всюду гремели взрывы, летели под откос вражеские поезда, горели цистерны с горючим и боеприпасами, взлетали на воздух железнодорожные мосты, горел тыл гитлеровских армий. В одной только «рельсовой войне» было разрушено много тысяч километров рельсов и свыше пяти тысяч поездов с гитлеровскими войсками и техникой были пущены под откос славными белорусскими партизанами. Десятки тысяч фашистских карателей из отборных частей СС и гестапо нашли себе могилы на белорусских просторах.

Это массовое, подлинно народное движение свидетельствует о глубокой преданности советских людей своей социалистической родине, коммунистической партии и вождю народа товарищу Сталину, В тяжкие годы фашистской оккупации, когда в жестоких боях Красной Армии с гитлеровскими полчищами под Москвой, под Сталинградом решалась судьба родины, красные партизаны представляли советскую власть в тылу врага, являясь активными помощниками нашей Армии.

Отразить в литературе все величие героической партизанской эпопеи, даже в пределах одной только БССР, – задача не одного автора и не одной книги.

Я не ставил себе целью дать полную картину партизанской борьбы на территории Белоруссии, показать все партизанские формирования, которыми руководили представители ЦК КП(б) Белоруссии. В моей книге воспоминаний народная партизанская война изображается лишь в связи с теми операциями, которые проводило наше десантное подразделение, командированное в тыл противника для выполнения специальных заданий наших армейских органов. Я, как и в предыдущих изданиях, сохраняю лаконичность в изложении фактов и событий, коротко, сухо говорю о бойцах и командирах, их подвигах и героизме. Но ведь так было на поле боя, и мне хочется все это сохранить и в печати. Этой книгой мне хотелось сделать свой вклад в литературу о народном партизанском движении.

Если урок, преподанный недавнему фашистскому претенденту на мировое господство – Гитлеру, кажется кое-кому из числа современных англо-американских фашистов неубедительным и они ввергнут мир в третью мировую войну, то мы уверены: наш опыт будет использован сторонниками мира против поджигателей войны.

Часть первая
Война началась

1. Война началась

В ночь на 22 июня 1941 года я ехал поездом Москва – Горький. Утомленный хлопотами за день, с вечера я заснул крепким сном. Проснулся часа в три утра, и отдохнувший мозг вернулся к пережитым впечатлениям. В окно я наблюдал, как растворялась ночь, полупрозрачной синевой загорался воздух и исчезали меркнущие звезды.

В утренней мгле мелькали редкие колхозные деревни, а контуры владимирских лесов приняли резкость очертаний. Все предвещало ясный, тихий летний день. В поезде было мало пассажиров. Воздух, насыщенный запахом травы и хвои, приятно освежал голову. Два гражданина средних лет в купе беседовали о военных событиях, протекающих где-то в далекой Африке, на острове Крит, на Балканах. Никто из нас не знал, что в тот момент на наших западных границах начались первые бои.

Я сошел с поезда. На станции грузились в эшелон артиллерийские части. На платформы вкатывались снарядные ящики, тяжелые гаубицы, но переброски воинских частей обычны и для мирной обстановки. Я сел в ожидавший меня на станции пикап и поехал в деревню, возле которой с группой инженеров и техников я проводил испытания артиллерийских приборов.

За рекой Клязьмой на низменных лугах все утопало в изумрудной зелени. В озерах, в реке было много рыбы. Друзья собрались провести этот день за Клязьмой, поудить рыбу, на свежем воздухе сварить уху. Я принял приглашение.

И вот над нами бездонный голубой купол, море цветов и сочных трав под ногами, гудение шмелей и пчелок на медоносах. Разноцветные мотыльки трепетали над лугом, жирные караси и лини плескались в небольшом бредне. Предстояла вкусная уха, обед на бархатной лужайке у реки, купание в прозрачных струйках Клязьмы. Как хороша казалась жизнь в этот день! Только большие, злые оводы да мутно-грязные облака, выплывшие с западной части горизонта, несколько омрачали праздник.

Под бережком, на песчаной площадке, вспыхнули сухие прутья лозняка, бесцветные язычки пламени охватили ведра. Вдруг увидели мы двоих людей, бегущих к нам с высокого берега от деревни Они кричали что-то и махали руками. Переехав на лодке на наш берег, они сообщили, что фашистская Германия, нарушив договор о ненападении, начала против нас войну.

Мне кажется, в те дни многие реально не могли представить себе огромную опасность, нависшую над нашей родиной. Продвижение фашистских армий в первые дни войны представлялось сугубо временным успехом. Я ожидал со дня на день решительного контрудара советских войск.

Первые неудачи, постигшие нашу армию и страну, потрясли меня до глубины души.

Выступление товарища Сталина 3 июля 1941 года каждый слушал с огромным волнением. Вождь призывал биться насмерть и победить.

Живо вспомнился тогда Владимир Ильич Ленин. Он также открыто говорил с народом, не приуменьшая опасности, призывал рабочий класс и беднейшее крестьянство защищать молодую Республику Советов в 1918–1921 годах, когда ей угрожали интервенты.

Только великие вожди великой коммунистической партии, глубоко верящие русскому народу, в такой критический момент могли так напрямик говорить о «смертельной опасности», угрожавшей социалистическому государству.

Как члену партии мне казалось, что очень большая доля ответственности за наши неудачи падает лично на меня. Мне было стыдно смотреть людям в глаза – особенно женщинам и детям.

В них я читал упрек: «Эх вы, командиры!»

На работе могли меня заменить другие. После речи вождя меня не покидала мысль уйти на фронт или в тыл врага на партизанскую работу. В качестве кого меня могли использовать на фронте, я и сам не представлял. В армию я был призван как узкий специалист, и воинскими частями никогда не командовал. Другое дело во вражеском тылу. Там главное распознать человека, завоевать доверие, поднять советских граждан на вооруженную борьбу и повести их за собой.

Эта мысль настолько овладела мной, что когда я во время очередного дежурства шагал по крышам своего института, то мне казалось, что даже подошвы моих сапог на ходу выговаривали: «В тыл, в тыл, в тыл к врагу…»

14 июля я вернулся в Москву и подал рапорт по линии командования. Мне отказали. Я написал обстоятельное заявление в ЦК ВКП(б). Шли дни, мое заявление оставалось без ответа. Я тщательно продумывал каждую мелочь, и мне с каждым днем становилось все яснее, что только в тылу противника я смогу все свои силы и способности, весь свой жизненный опыт отдать на борьбу с врагом.

Партизанская война имеет свои особые формы и методы. У меня уже был некоторый опыт партизанской борьбы в годы гражданской войны. Мне казалось, что и опыт по устройству засад на хищных зверей тоже будет в какой-то мере полезным. Мне пришел на память случай из охоты за волками в Оренбургских степях.

Волки перед вечером шли по дороге к селу. Я находился от них в двух-трех сотнях метров, на небольшом пригорке. Зверям не хотелось сворачивать с дороги в глубокий снег, и они, заметив меня, остановились. Я потихоньку спустился с пригорка и дал полный ход на своих хорошо подогнанных лыжах. За тридцать-сорок минут я пробежал около шести километров, зашел и замаскировался в снегу с противоположной, подветренной стороны. Я не знал, что будут делать звери: пойдут ли они вперед, не меняя маршрута, повернут назад или свернут в сторону. Это было так интересно, что я готов был лежать сколько угодно, наблюдая за поведением хищников. Но ждать пришлось недолго. От стаи отделился волк и пошел к селу, мимо меня. Шел тихо, осторожно. Когда он отошел метров на двести от стаи, тронулся второй. Пять остальных оставались на месте и только тогда, когда второй волк отошел метров на сто, следом за ним пошли еще четыре; пятый же остался для наблюдения с тыла. Это уже получилось совсем по-военному: впереди – разведка, за ней – дозор и позади – «боевое охранение». Я это учел своим охотничьим инстинктом и пересек дорогу за шестьсот – восемьсот метров от моей засады. Волки не видели меня, но, вероятно, чувствовали мою лыжню. Они принюхивались и поминутно останавливались.

Пропустив мимо себя первых двух и дождавшись четырех волков, идущих один за другим, я сделал два выстрела: первым убил матерую волчицу, вторым – тяжело ранил переярка…

Волки и фашисты…

Впрочем, фашисты – эти полчища хищников, ворвавшихся в нашу страну, были во сто крат хуже волков. И надо было бить, уничтожать их беспощадно всеми возможными средствами и способами.

Вспоминались десятки случаев, когда я один блуждал на охоте в якутской тайге или по лесам и болотам Ленинградской и Калининской областей, по степям Казахстана. За долгие годы у меня выработались большая выносливость и умение приспосабливаться к любым условиям местности. Я умел ходить по лесам и болотам, мог везде добыть себе пищу, устроить ночлег и жилище. Мне ничего не стоило поплыть за убитой уткой ранней весной или поздней осенью, – простуды я не знал никогда. Товарищи по охоте в шутку звали меня «тюленем» или «лосем», а я им говорил, что и это когда-нибудь пригодится. И вот теперь это «когда-нибудь» наступило, и все, что накоплено долголетней спортивной практикой, могло быть использовано в суровых условиях вражеского тыла. Этого я и добивался.

Прошло тринадцать дней. Я подал второе заявление в ЦК, а через два дня выехал на строительство оборонительных укреплений вокруг Москвы. Но и там, в горячке круглосуточной работы, меня не покидала мысль о партизанской войне. Наконец 17 августа утром я получил телефонограмму с вызовом. Мне следовало явиться за назначением. К вечеру я был в Москве.

Моя комната пахла нежилым. Осколки выбитого стекла и белая пыль от штукатурки, осевшая на мебели, указывали на то, что прошедшей ночью вблизи упала крупная фугаска. Воздушная тревога застала меня в постели. Усталость была очень сильной. В бомбоубежище я не пошел, как не ходил ни разу и до этого. Дом, в котором я жил, был очень прочный. Угрожало только прямое попадание авиабомбы, но это было так же мало вероятно, как попадание в головы людей осколков, падающих от разрыва зенитных снарядов. Закрывшись с головой подушкой, я старался заснуть, но не мог, – не столько от грохота разрывов фугасок и частых ударов зениток, сколько от тяжелых дум о судьбе страны.

Мне вспоминались годы гражданской войны, когда молодая Республика Советов была в кольце блокады, когда товарищ Сталин по заданиям Ленина мчался с одного фронта на другой, спасая положение. Всплыл в памяти 1919 год. Тридцатая стрелковая дивизия была отрезана под городом Кунгуром. Белые рвались к городу Вятка (ныне – Киров). С севера, к Вологде, на соединение с Колчаком лезли американцы и англичане. В тылу разруха, голод, саботаж, беспорядки.

И вот в такой момент приехал к нам на фронт он – Сталин. Все обернулось по-иному, в несколько дней положение коренным образом изменилось, победителями вышли мы. Можно ли победить нас в сорок первом?

2. Прыжок за линию фронта

18 августа в 14 часов я получил приказ: приступить к подбору людей для отряда добровольцев и готовиться к отправке в тыл противника.

Мне предстояла большая и кропотливая работа.

Наш лагерь был расположен в одном из красивейших районов Подмосковья. На холмистой местности белели молодые березовые рощи. На колхозных полях бурела рожь. Колыхались зеленые овсы, цвела пшеница. На опушках ярко рдели полевые цветы и земляника. Нам часто приходилось подниматься в воздух на самолетах. Красивые, синие цветы-озера были вкраплены между квадратами полей и лесных массивов. Здесь не было еще ни рвов, ни окопов. Но уже в воздухе по ночам нередко раздавался отвратительный гул, прерывистое урчание фашистских бомбовозов, слышался ожесточенный треск наших зенитных батарей.

В лагере было несколько сот добровольцев: люди Москвы, Московской, Ивановской, Ярославской областей, – преимущественно молодежь, учащиеся различных институтов, освобожденные от призыва в армию. Но они рвались в бой.

Помню, с какой нежностью рассказывал мне Коля Захаров, футболист сборной команды из Иванова, о своей матери и какая жажда мщения врагу горела в его больших серых глазах, часто вспоминал о своих родителях и молодой коммунист Иван Библов, вспоминал ненароком, при этом на щеках у него занимался яркий юношеский румянец. Гневом и ненавистью к врагу пылали сердца этих людей. Они не могли себе представить, чтобы по священной советской земле разгуливали иноземные захватчики. Такую молодежь воспитывали наша партия, комсомол, растили передовые советские предприятия и институты.

И вот они в лагере. Все их нравственные и физические силы наряжены до предела, как у людей, готовящихся к схватке с врагом не на жизнь, а на смерть.

Десантники проходили ускоренную подготовку по подрывному делу и обучались владеть трофейным оружием, взятым у противника. Выбрав из своей среды командиров, они переходили или перелетали через линию фронта, в тыл противника.

В лагере появились также товарищи, успевшие уже побывать за фронтом. Выполнив боевое задание, они с таким же риском перебирались через фронт обратно, чтобы доложить о результатах и получить новое задание. Большинству из них, не имевшим жизненного опыта, было трудно обосноваться на занятой врагом территории. Они не могли там связаться с коммунистами-подпольщиками, наладить прочные связи с населением и, следовательно, не могли стать вожаками и организаторами партизанского движения.

Добровольцы стали подавать заявления о зачислении их в формируемый мной отряд. В числе наших первых бойцов было человек пятнадцать коммунистов и столько же примерно комсомольцев.

Что сказать об этих людях?

Коммунист Добрынин, студент медицинского института, двадцати двух лет, выделялся на занятиях своей исключительной сосредоточенностью. По-ребячески застенчивый и добродушный, как большинство русских людей, обладающих большой физической силой, смелый и решительный, презирающий смерть и трусость, он добивался одного – как бы скорее ринуться в бой с фашистскими захватчиками, вторгнувшимися на нашу землю. Твердый и непреклонный в достижении цели, он отличался безукоризненной дисциплинированностью при исполнении боевых заданий.

Ему подстать был Федор Волков, человек крепкого телосложения – сгусток мускулов и воли, такой же скромный, на первый взгляд даже незаметный. В свои двадцать пять лет он работал секретарем партийной организации большого предприятия и был членом пленума районного комитета партии.

Иван Библов – внешне несколько нерасторопный молодой человек. Но нужно было видеть, как он подтягивался, когда получал задание, и какой спокойной решимостью поблескивали его глаза при ожидании встречи с противником.

Вообще весь отряд, состоявший из пятидесяти пяти бойцов, радистов и командиров, был подобран тщательно – один к одному.

Хочется особо сказать о Павле Семеновиче Дубове, человеке пятидесяти двух лет, случайно оказавшемся в лагере среди молодежи. Небольшая темно-русая бородка, аккуратно подстриженная клинышком, короткие усы и умные светло-серые глаза – таким запомнился мне его облик. Он вечно был на ногах, даже обедать предпочитал стоя. Участник гражданской войны, старый член партии, бывший строгальщик, он работал на многих крупных заводах столицы в выдвигался не раз на партийную работу. Война застала его на должности сменного мастера на крупном заводе. Когда эвакуировалось предприятие, он лежал в больнице. У него был аппендицит. Он перенес неудачную операцию, и его долго выдерживали после осложнения. Выйдя из больницы, Дубов стал добиваться посылки его в армию, и вот он в нашем лагере. Мы несколько раз с ним встречались и подолгу беседовали. Он был назначен командиром небольшой группы и готовился к вылету за линию фронта.

– Значит, готовишься, Павел Семенович? Конечно, встретишь нас тати уже с накопленным опытом? – сказал я ему однажды при встрече.

– Да, знаете, откровенно говоря, побаиваюсь. Хлопцев я отобрал надежных. А вот командовать ими, не знаю, смогу ли. В гражданской-то я участвовал рядовым. На заводе я хотя и руководил людьми, но то дело другое. Если бы вот с вами…

Этот человек, казалось, мог бы подойти на должность комиссара отряда. Он выслушал, подумал и отказался:

– Данных нет… В одиночку бы я больше сделал. Но одного не пускают…

На первых порах он пошел в мой отряд рядовым.

Подготовка людей и формирование отряда проходили ускоренно по нормам военного времени. В район Вязьмы, где стоял штаб Западного фронта, отряд был переброшен на автомашинах и размещен в землянках одного из прифронтовых аэродромов.

Несколько дней пришлось ожидать летной погоды. Настроение ребят было бодрое.

Помнится сухая заросшая бурьяном небольшая полянка среди берез, серый, осенний день с холодным ветром и стая серых облаков, бегущих с северо-запада. Облака шли в несколько ярусов. Люди, одетые в ватные куртки, искали защиты от холода. Ветер свистел и буйствовал, предвещая непогоду.

Гитлеровские полчища продолжали продвигаться на восток. Юхновскому аэродрому и всему району угрожала оккупация. Мы с капитаном Старчаком предпринимали все для ускорения выброски отряда. Но вылет наш откладывался из-за плохой погоды.

На повестке дня совещания партийного актива, происходившего тут же на поляне, стоял один вопрос: задача коммунистов-десантников на занятой врагом территории.

Комиссар Кеймах сделал короткое вступление. Выступавшие товарищи делились своими мыслями о том, как они понимают и представляют себе стоящие перед ними задачи.

Затем выступил Дубов. Он говорил тихим, спокойным голосом о том, что накопилось на душе у него, да и у всех нас.

«Враг движется на Восток, мы – на Запад, к нему в тыл. Партия направляет нас туда, откуда временно отошла наша армия. Нам приказано спуститься на парашютах в тылу врага, обосноваться там и организовать вооруженную борьбу. Нас – горсточка москвичей, Многие из нас не знают тех районов, в которых нам придется поднимать советский народ на вооруженную борьбу с фашистским зверем… Когда мы с вами читаем о нелегальной работе большевиков в годы царского произвола, нам кажется, что это были какие-то необыкновенные люди. Быть может, нам предстоят еще более серьезные, более опасные задачи по сравнению с тем, что имело место в нашей истории. Но трудности и ответственность перед партией и своим народом закаляют людей, делают их более стойкими, выносливыми, готовыми на любые подвиги… Я вот знаю по себе, – говорил Дубов, – до войны я страдал от головных болей, от ревматизма в суставах. А началась война, и все как рукой сняло. Очевидно, боль от вторжения фашистских полчищ в нашу страну сильней и она заглушает все другое. И мне кажется, что в той исключительно сложной обстановке, в которой нам предстоит работать, многие из нас проявят такие способности к подвигам, о которых мы сейчас и сами не подозреваем…»

Павел Семенович, как и другие, ни словом не обмолвился о своей семье. Нависшая над родиной угроза закрывала все.

Дубов говорил о том, что каждый из нас думал и переживал.

Враг был жесток, коварен. Но мы ни на мгновенье не сомневались, что гитлеровцы будут разбиты, потому что с нами Сталин. Со Сталиным мы победили в гражданской войне, со Сталиным во главе Советское государство добилось величайших успехов в социалистическом преобразовании страны.

Наша страна превратилась в могучую крепость.

Разве можно победить народ, вооруженный теорией Маркса – Ленина – Сталина? Советские люди предпочитают смерть поражению. Нет, такой народ никто не может победить и в сознании этого была наша сила…

Все с нетерпением ждали отправки за фронт к местам наших действий. По у меня после первой же встречи с командиром авиадесантного полка появилось сомнение в успешной выброске десанта. Вместо того чтобы дать мне исчерпывающие сведения, облегчающие выполнение этого весьма ответственного задания, меня самого забросали вопросами: сколько потребуется машин? (Будто бы я должен знать в этом деле больше, чем они!) Нельзя ли выброску десанта произвести по частям? Какова будет нагрузка одного парашютиста? Чувствовалось отсутствие опыта, а может быть, и растерянность некоторых товарищей.

При подборе людей я обращал большое внимание не только на их общее и политическое развитие, на дисциплинированность, но и на физическую подготовку. Более десяти человек из отряда были профессионалами по разным видам спорта и учащимися физкультурных школ и техникумов.

Кроме личного вооружения, для нас были упакованы в двадцать один грузовой парашют боеприпасы, аппаратура переносных радиостанций, продовольствие и медикаменты. Грузились ночью. Распределяя людей по машинам, я взял на свой самолет шесть человек. В их число входили два командира отделений – здоровые, ловкие ребята, которых я специально подобрал: в случае кто сробеет – подтолкнуть; командир взвода связи, юноша – радист лет семнадцати, две девушки – радистка и медсестра. Последняя была единственным среди нас человеком, вылетевшим за фронт без тренировочных прыжков. Произошло это потому, что ее нам предложили в последний день перед вылетом. Это была москвичка – Голощекина Ольга, член партии.

Имея ученую степень кандидата математических наук, она специально окончила медицинские курсы, чтобы пойти на фронт в качестве медсестры. Беззаветно смелая и жизнерадостная патриотка.

Когда погрузка кончилась, рев двадцати восьми моторов, общей мощностью более двадцати тысяч лошадиных сил, огласил, окрестности. Двадцать восемь огненных языков вырвалось из газоотводных труб. Наш флагманский самолет, вырулив, на старт, на секунду остановился, затем с оглушительным грохотом рванулся вперед. Через несколько минут семь тяжело загруженных машин повисли в воздухе.

Погода быстро портилась. Местами шел осенний проливной дождь. Приближаясь к переднему краю позиций противника, самолеты медленно набирали высоту. Это чувствовалось по специфическому давлению, испытываемому организмом. Находясь в самолете, я думал о том, что ожидает нас там, откуда отошли советские войска; какой порядок насаждают оккупанты вместо родной народной власти; с чем предстоит встретиться нам?

До линии фронта было не более ста пятидесяти километров, но потребовалось около двух часов, что бы преодолеть это расстояние. Встречный ветер и дождь сильно снижали скорость машин.

Разрывы зенитных снарядов возвестили о том, что мы перелетаем линию фронта, над которой наш самолет шел на большой высоте. Температура упала до 25° холода. В кабине гулял пронизывающий сквозняк, у некоторых начали болеть уши и носы, страшно мерзли ноги. Шел уже третий час полета, а люди стояли с полной нагрузкой для прыжка, так как садиться на совершенно голый дюралевый пол было рискованно. Мы с товарищем Старчаком, который руководил выброской десанта, по очереди смотрели в дверь, считая и пересчитывая сигнальные огоньки идущих за нами машин, и вскоре убедились, что за нами следуют только три самолета. Что случилось с остальными? С каким вооружением и боеприпасами мы остались?

– Выбрасывать десант?.. Нет?.. Решайте! – кричал мне в ухо капитан Старчак.

«Как поступить?»

Для приземления и сборного пункта было выбрано болото в районе озера Домжарицкое, в пойме реки Березины, примерно в восемнадцати километрах юго – западнее города Лепеля. Это место изобиловало маленькими сухими островками, на которых заведомо не было гитлеровцев. А когда они узнают, что в эти пустынные просторы выброшен десант, им потребуется немалое время, для того чтобы проникнуть туда и организовать боевую операцию.

Все это было учтено в Москве перед нашим вылетом.

Но получилось совсем не так, как предполагали.

Наш самолет шел над линией железной дороги. За нами больше не было ни одного самолета. И вдруг команда: «Приготовиться!» Находившийся рядом со мной командир авиадесантной службы фронта Иван Георгиевич Старчак знал, что точка нашего приземления – около озера Домжарицкое, от которого до железной дороги два десятка километров. Но озера не видно, самолет продолжает идти над полотном железной дороги. И все же мне отдана команда: «Приготовиться к прыжку!» «В чем дело? Чем объяснить столь явное отступление от того, что было принято?»– недоумевал я.

Вывод мог быть один: летчики потеряли ориентировку, не знают, куда лететь и где искать намеченное место приземления.

Самым правильным казалось решение не прыгать, а возвратиться на прифронтовой аэродром и начать операцию сначала. Но такое решение можно было бы принять, если бы все самолеты следовали за флагманским кораблем. А около нас уже не было видно ни одной машины. Может, остальные самолеты вернулись на прифронтовой аэродром, а может, улетели к намеченной точке приземления и люди уже выбросились? При таком положении не выброситься командиру было бы просто преступлением…

Я стал было пояснять штурману, что надо бы немного уклониться от полотна дороги, но он, тыча пальцем в какой-то зеленый квадрат, просвечивающий через целлофан, что-то кричал. Мне ничего не оставалось, как прекратить этот ненужный спор. Моторы уменьшили рев, и была подана команда приготовиться к выброске.

* * *

Карабин моего парашюта уже был надет на скобу. Я крикнул командиру отделения Ковалеву, чтобы он прыгал третьим, его задача – собрать людей и вывести на мои сигналы.

– Пошел! – раздалась команда штурмана.

Я выскочил на крыло. Рядом лизал плоскость длинный, в полтора метра, язык багрового пламени, вырывавшегося из выхлопной трубы. Меня сразу охватило горячим воздухом и омыло теплым дождем. Я слегка согнулся и напружинил все мускулы, как это делал при прыжках в воду с семиметровой вышки, затем оттолкнулся ногами от плоскости и полетел головой вниз.

Удар строп по лицу и плечам возвестил о том, что парашют раскрылся благополучно. Сильный толчок вывел меня из пике и поставил в вертикальное положение. Грохот моторов и свист в ушах внезапно сменились тишиной и плавностью спуска. Где-то над головой еще слышался гул удалявшегося, самолета, а внизу лаяли собаки и два костра горели неподалеку. Мне пришло в голову засечь курс удалявшейся машины. Я попытался отпустить стрелку компаса, надетого на левую руку, но в тот же момент почувствовал шлепок ногами о воду. Меня положило на спину, и на секунду я с головой погрузился в воду.

Водоем оказался неглубоким. Полотно парашюта зацепилось за густой куст лозы, натянутые стропы ослабли, и я, упираясь руками в дно, поднялся на колени. Оказалось, что я попал в небольшое чистое болотце. Встав на ноги, я вышел из воды, нащупал у пояса финку, перерезал лямки и, свернув парашют, спрятал его в кустах. Затем я извлек из кармана утиный манок и попробовал дать условный сигнал, но манок не действовал – в него налилась вода. Да и на мне все до нитки промокло. В сапогах хлюпала вода, меховая куртка – своей добычи и выработки, – плащ-палатка стали тяжелыми.

Присев на пень, я быстро разобрал манок, прочистил и собрал его, затем вынул часы. Они шли. Было двадцать пять минут пятого, до рассвета оставалось менее полутора часов. Я подал несколько сигналов манком – никакого ответа. Подождал несколько минут, осмотрелся. Вдали на дымчато-сером фоне неба вырисовывались контуры большого леса. Впереди и влево было чистое поле. Там темнелись какие-то строения, от которых доносился лай собак. Вероятно, это была деревня. Пройдя метров двести вперед, я дал еще несколько сигналов. Кругом тихо. Только по-прежнему лаяли собаки и пели петухи. Присмотревшись хорошенько, я заметил, что метров за семьдесят впереди тянулась какая-то ровная возвышенность и вдоль нее на одинаковом друг от друга расстоянии шли столбы телеграфной линии. Я понял, что это железная дорога. Подходить к ней было опасно. Там могла быть охрана.