Текст книги "Война в тылу врага"

Автор книги: Григорий Линьков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 45 страниц)

11. Хозяева и лакеи

Простая, безграмотная белоруска Степанида, пожилая женщина, работала уборщицей в комендатуре полиции в Ивацевичах. Она по-своему чувствовала за собой вину перед советской родиной и по-своему искала путей искупления этой вины.

Однажды ей удалось связаться с моим помощником по этому району Н. Колтуном. Степанида получила снаряд и уложила его в печке в тот день, когда в Ивацевичи прибыла полиция из местечка Косов. Однако она просчиталась во времени, и взрыв произошел уже после того, как косовские полицейские вышли из помещения. Взрывом было убито только два человека из ивацевической полиции и приведены в негодность один пулемет и с десяток винтовок.

Гитлеровцы заподозрили в организации взрыва косовских полицейских и арестовали несколько человек. Им изрядно всыпали гуммов, а потом отправили в один из лагерей.

* * *

В 1943 году гитлеровцы сами с удовольствием расстреливали полицейских за малейшие проступки, а иногда и без всяких на это причин. Они не любили своих лакеев за трусость и неумение владеть оружием.

В деревне Симоновичи, Чашниковского района, Витебской области, еще в декабре 1941 года имел место любопытный случай.

Я тогда с небольшой группой своих ребят но чью появился в деревне и исчез. Узнавшая об этом чашниковская полиция, числом в семьдесят пять человек, во главе с самим комендантом Сорокой, к вечеру следующего дня нагрянула в эту деревню. Вместо меня полицейским удалось окружить Брынского Антона Петровича с тремя бойцами, случайно оказавшегося в этот час в одной хате.

У Брынского и его товарищей было при себе только личное оружие и четыре гранаты. Обложившие хату со всех сторон полицейские открыли по ней огонь из винтовок и пулеметов. Стены деревянного сруба были буквально изрешечены пулями. Положение партизан казалось безвыходным. Но тупоголовые предатели не додумались до того, что лежавших на полу партизан предохранял от пуль каменный фундамент, возвышавшийся с наружной стороны дома над полом на двадцать пять – тридцать сантиметров. Поэтому Брынский и его бойцы, несмотря на сплошной поток пуль, оставались невредимыми, и когда полицейские, прекратив огонь, попробовали сунуться в хату, в них полетели гранаты. Отхлынув назад, они возобновили обстрел. Партизанам был один выход: любой ценой вырываться из окружения.

Смертельная опасность обычно придает людям необычайную находчивость. Лежа под огнем, Антон Петрович начал мастерить из одежды человеческие фигуры. Одну из них бойцы высунули через приоткрытую дверь хаты во двор. Полицейские заметили ее и осыпали пулями. Фигура свалилась «замертво» на снег около двери, дверь захлопнулась. Пальба прекратилась, но полицейские теперь уже пристально наблюдали за дверью. Вот дверь опять потихоньку приоткрылась, из нее начала выползать вторая человеческая фигура. «Ага!.. Хочет удрать и этот незаметно, – очевидно, решили полицаи. – Но не на тех попал!..»

Др-р-р! Др-рр-ах!

Выбравшийся из хаты «партизан» также остался лежать на месте неподвижным. Через некоторое время показался третий…

Др-р-р-ах! – готов и этот.

Так полицейские уложили троих «партизан» на месте при попытке выбраться из осажденной хаты. Убитых они видели собственными глазами. Когда один из полицейских, набравшись храбрости, попытался приблизиться к «трупам», то прозвучал одиночный выстрел, и он, раненный в руку, выбежал за ворота. «Значит, четвертый остался в живых, – решили полицейские. – Но один никуда не денется, пусть побудет до утра. Возьмем живым и передадим коменданту гестапо, пусть позабавится».

Еще с вечера комендант Сорока послал нарочного в Лепель с извещением, что в Симоновичах ему удалось прихватить одного из помощников Бати. К свету приехали в Симоновичи на нескольких машинах гитлеровцы. Полицейские, среди которых было восемь раненых, хвастались боевыми успехами и с наступлением рассвета обещали показать живого партизана из отряда Бати. Но когда стало светло, все увидели, что у дверей осажденной хаты лежат три изрешеченных пулями, грубо сделанных манекена. В хате и во дворе никого не было. Брынский и его бойцы ушли еще затемно: проломав стену, они благополучно вышли в сарай, а оттуда, завернувшись в белые простыни, пробрались мимо часовых полицейских через кольцо окружения. Об этом ясно говорили следы на снегу, уходившие за околицу деревни.

Возмущениям и издевательству гитлеровцев над полицаями не было конца. Мне потом рассказывал Зайцев из Заборья, что он видел в Лепеле карикатуру на полицаев, расстреливавших в Симоновичах чучела вместо партизан.

12. Разговор по душам

В 1943 году осенью мы имели шестнадцать периферийных радиостанций, через которые направляли действия своих отрядов и групп, расставленных на огромной территории Западной Белоруссии и Западной Украины. А отдельные наши подразделения проникали в Польшу. Мы отказались получать из Москвы бензин и смазочное для нашего движка, приводящего в действие нашу радиостанцию при штабе, и приспособились все это покупать у гитлеровских комендантов.

Наши действия осенью 1943 года приняли настолько массовый характер, что мы иногда предъявляли гитлеровцам уже что-то вроде ультиматумов. В октябре этого года с одного из участков восточного фронта была снята дивизия мадьяр и направлена в Венгрию по маршруту Барановичи – Брест через Ивацевичии, местечко Телеханы, вдоль разрушенной нами узкоколейки, и далее на Янув, Пинской области. Было совершенно очевидно, что гитлеровцы направляли мадьяр окружным путем через партизанские районы для борьбы с нами.

Дивизией командовал полковник Шандор, который временно расположился в Ивацевичах. В разговоре с одной нашей разведчицей он лестно отозвался о партизанах. Мы установили с ним связь и потребовали отказаться от этого маршрута. В противном случае пригрозили поставить минные заграждения на пути следования дивизии. Ответ на наши требования я предложил Шандору выслать мне в деревню Власовцы.

Полковник оказался отъявленным гитлеровцем. Вместо высылки нам ответа или своих представителей для переговоров он направил в деревню роту специально отобранных солдат, усиленную гитлеровцами.

Для соответствующей встречи карателей был послан Саша Шлыков с группой подрывников из подразделения «отцов». В течение ночи они заминировали участок дороги с Ивацевичей на Власовцы. Заряды тола были связаны детонирующим шнуром. Последний заряд, от которого уходила в лес натяжная проволока, был замаскирован на обочине дороги.

Часов в десять утра каратели показались на этом участке. Впереди с двумя гестаповцами шел власовский старшина, проживавший в Ивацевичах под защитой гитлеровцев, вслед за ними – три сапера, тщательно осматривавшие дорогу. Позади следовали солдаты и офицеры на подводах.

Саперы заметили на обочине дороги свежую насыпь. Старший поднял руку. Подводы, переполненные карателями, остановились на минном поле.

– Огонь! – скомандовал Шлыков.

Участок дороги вместе с подводами взлетел па воздух. Гитлеровцы повернули обратно, нагрузив две машины раненых и трупов.

На другой день на Власовцы двинулось до батальона карателей.

У них уцелел один из саперов от взрыва, произведенного Шлыковым накануне. Он видел, как перед взрывом натянулась проволока, которую затем партизаны утащили с собой в лес. Гитлеровцы на этот раз послали несколько человек по обочинам дороги с целью обнаружения провода или шнура, протянутого в лес от дороги.

Один из гитлеровцев обнаружил натянутую проволоку и попробовал ее вытянуть из лесу. Но за конец телеграфного провода держался Шлыков Александр. Он предусмотрительно закрутил конец провода за палку, чтобы легче тянуть и не порезать руки.

Почувствовав натяжение проволоки, Шлыков уперся и потянул на себя. Но гитлеровец крикнул подмогу, и силы почти уравновесились. Рядом со Шлыковым с дерева наблюдал за дорогой Михаил Горячев. Он соскочил, и они с Александром потянули вдвоем. Раздался взрыв минного поля, и они, бросив проволоку, убежали в глубь леса. Колонна гитлеровцев на этот раз предусмотрительно шла метров на двести позади. Но подрывники это предвидели. Не пожалев шнура, они вывели детонирующий заряд вперед метров на сто пятьдесят.

Часть заминированной дороги оказалась и на этот раз под гитлеровцами. Несколько лошадей и десятка три фашистов было подорвано. Взрыв был повторен у самой деревни. На этот раз оккупанты, несмотря на потери, заняли оставленное жителями селение.

За деревней были окопы, отрытые карателями год тому назад. Мы не сомневались, что они выставят сюда свою заставу, поэтому был отдан приказ заставить эти окопы противопехотками. Подрывники, выполнив приказ, отошли на следующий рубеж. Взвод гитлеровцев, выделенный в заставу, потерял шесть человек в собственных окопах. На следующий день каратели, уничтожив часть деревни, поспешно отошли и около шести месяцев не показывали носа в этом населенном пункте.

Шандор, направившийся со своими войсками по партизанскому району, потерял более двухсот солдат и офицеров на минных полях, которые были нами заложены за несколько недель до наших переговоров для других целей. Мы их подорвали во исполнение предупреждений, сделанных фашистскому полковнику.

Однако на этом наши отношения с полковником Шандором не окончились.

* * *

Дивизия была оставлена гитлеровцами на постройку укреплений вдоль реки Припяти. Некоторое время спустя Москва потребовала от нас выяснить характер возводимых укреплений в районе Пинска. Вопрос можно было решить, только опросив пленных строителей.

Я вызвал к себе Анатолия Мартынова и предложил ему:

– Ну вот, если хотите, можете испробовать теперь ваши силы на мадьярах. Было бы очень неплохо добыть одного-двух «языков» из венгерской дивизии для уточнения некоторых данных, интересующих командование Красной Армии.

Для выполнения задачи я предложил Мартынову группу человек в двенадцать, чтобы он организовал засаду на дороге или ночью сделал налет на какую-нибудь хату в деревне, где размещались солдаты венгерской дивизии.

– Хорошо, будет выполнено, – ответил мне «странный паренек» и, к моему удивлению, попросил себе в помощь только одного человека.

Он назвал Филиппа Стася. Мне было непонятно, откуда он знал этого угрюмого и, как казалось на первый взгляд, нелюдимого партизана.

Филипп Стась ушел из деревни с приходом оккупантов и несколько месяцев скитался по лесам один. Полиция и гитлеровцы долго охотились за ним безрезультатно, а когда в лесу стали появляться другие партизаны, то каратели расстреляли его жену, двух ребят и сожгли хату. Более трех месяцев потрясенный Стась ни с кем не разговаривал, не проронил ни единого слова. В это время он в одиночку охотился за гитлеровцами, иногда устраивал засаду в кустах у дороги, а иногда просто подстреливал оккупантов на окраине какой-либо деревни. Так он истребил более десятка гитлеровцев, пока не получил сам тяжелого ранения в легкие. Он лежал сначала у знакомого лесника на хуторе, а затем в партизанской санчасти и выздоровел. После этого Стась остался с партизанами, только по-прежнему был угрюм и неразговорчив.

Я вызвал Филиппа и, сказав ему о плане предстоящей операции, спросил его, желает ли он принять в ней участие. Стась посмотрел на меня в упор и спросил, указывая на Анатолия:

– С ним?

– Да, с ним. Он будет за старшего.

– С ним хоть куда!

Я понял, что они хорошо знают друг друга, но расспрашивать не стал, а пожелал им удачи и отпустил.

Одевшись в овчинные полушубки местного покроя и спрятав под полами гранаты и автоматы, они направились в интересовавший нас район, чтобы произвести разведку и наметить порядок выполнения предполагаемой операции.

Через три дня Анатолию со своим другом удалось установить, что мадьяры каждый день выходят в лесные деревни для сбора продуктов. Партизаны в этих деревнях днем не бывали, а потому мадьяры вели себя там совершенно свободно.

Смельчаки решили встретиться и побеседовать с мадьярами. Выбрав момент, когда у самой околицы селения появился взвод венгерских солдат, Мартынов и Стась вышли навстречу, угодливо сняв шапки, поклонились им и повели их в деревню. Часа два они ходили по деревне, помогая мадьярам собирать продукты. Солдаты уже изрядно нагрузились разной снедью, но Мартынов и Стась все подтаскивали им то кувшин молока, то пару яиц, а то и кусок «шпека».

Служащие венгерской армии, вероятно, подумали:

«…Какой гостеприимный народ белорусы, они не только снабжают нас продуктами, но еще и высылают нам навстречу делегацию…»

Белорусы же, наверное, думали: «Вот мерзавцы, не только сами жрут, но еще и каких-то прихлебал с собой водят…» – принимая наших хлопцев за переводчиков, приведенных с собой мадьярами.

Видя, что эти приставленные к ним два мужика добросовестно выполняют свои обязанности да еще готовят какие-то пустые мешки, очевидно под крупу и сало, некоторые солдаты стали ходить за ними и получать готовое. Затем Мартынов стал некоторым сообщать «на ушко», что, мол, на том конце человек на восемь хороший обед из курятины заказан. Так Мартынову и Стасю удалось завлечь девять солдат на самый дальний конец деревни.

Когда лейтенант с большей частью солдат, нагруженных продуктами, тронулся на выход из деревни, Анатолий начал зазывать оставшихся по одному в хату на окраине деревни. На этот раз их там ожидала не дополнительная порция продуктов, а нечто совершенно другое. Приглашенный в хату мародер оказывался под дулом автомата и в глазах своих недавних «хлебосолов» видел холодную враждебность…

Не более двадцати минут потребовалось Мартынову и Стасю на обезоружение и приведение в надлежащий вид всех девяти человек. Основная группа мадьярских солдат не успела отойти на километр, как девять рядовых венгерской армии были выведены с противоположного конца деревни в глубь леса.

С полпути взводный офицер послал вестового, чтобы тот ускорил выход из деревни оставшихся людей, но вестовой нагнал командира уже на лошади, полученной от старосты деревни, и доложил, что все остальные солдаты захвачены и уведены партизанами в неизвестном направлении.

Большая часть продуктов полетела на снег. По команде офицера солдаты бросились в расположение батальона, чтобы организовать преследование.

Короткий зимний день уже сменялся сумерками, когда в деревню прибыло до роты мадьяр, взвод кавалерии и несколько фашистских военных жандармов, прикомандированных к штабу мадьярского батальона.

Жандармы арестовали старосту. По он заявил, что партизан в деревню привели с собой сами мадьяры и в течение нескольких часов вместе с ними собирали продукты. Это подтвердили и все другие жители деревни.

Показания не вызывали никаких сомнений, и вся экзекуция жандармов ограничилась тем, что они отпустили по десятку гуммов своим агентам и оставили их на месте для дальнейшей более ретивой службы.

Кавалеристы и пехота бросились было преследовать обнаглевших партизанских разведчиков, но в одной из деревень они неожиданно натолкнулись на хорошо вооруженную партизанскую группу и, потеряв несколько человек убитыми и ранеными в завязавшейся в темноте ночи перестрелке, быстро откатились восвояси.

Цветков Василий Афанасьевич был встревожен и поражен, когда узнал, что Анатолий и Стась вдвоем конвоируют девять пленных мадьяр. Ему об этом доложили еще за несколько часов до прибытия пленных в штаб. И он немедленно выслал пять автоматчиков навстречу Мартынову, чтобы подкрепить конвой, рассуждая вполне логично: «Ведь, как-никак – девять хоть и обезоруженных против двух человек… Все же это солдаты, знающие приемы ручного боя, а не группа женщин».

Но опасения Цветкова оказались совершенно напрасными. Как только Мартынов и Стась доставили свою добычу в район партизанских владений, вокруг них немедленно образовалась толпа любопытных не только из ребят и женщин, но даже и взрослых мужчин – партизан, отдыхавших после выполнения боевых заданий. Выходили все, кто мог, взглянуть на своеобразную процессию.

И действительно, было на что посмотреть. Солдаты мадьярской дивизии выглядели весьма комично: на каждого из них был надет обыкновенный деревенский мешок, на дне мешка проделано отверстие, через которое торчала голова в пилотке. Руки солдат были крепко затянуты веревкой вместе с мешком, а на плечах у них болтались их же собственные винтовки. На некоторых, кроме того, висели еще и корзины с яйцами и салом.

Вокруг пленных суетилась уже целая группа добровольных конвоиров из подростков, которые, несмотря на предложение Мартынова разойтись по домам, не уходили, заявив, что они будут сопровождать пленных до штаба. В руках у некоторых ребят были обрезы или штыки, хорошо укрепленные на древках, а те, которым неудобно было участвовать в конвое совершенно без оружия, решили отличиться в другом деле. Они прискакали в штаб на пойманных где-то в лесу конях и первыми доложили о результатах операции. Приведенные пленные дали нам весьма ценные показания относительно оборонительных сооружений, возводившихся гитлеровцами на реке Припяти в районе Пинска. А семь человек из девяти изъявили согласие сражаться против немецких фашистов и были зачислены в боевые группы.

* * *

Неизвестно, какого мнения остался о нас полковник Шандор. Но от солдат венгерской дивизии скоро к нам поступило заявление о том, что они не будут сражаться против партизан. В подтверждение своих заверений они передали нам двадцать винтовок, несколько пулеметов и большое количество боеприпасов. А ретивый командир дивизии, думавший выслужиться перед гитлеровцами, в связи со всеми этими событиями был смещен со своего поста и арестован гестаповцами.

13. Военная игра

Под мощным натиском Красной Армии фашистские полчища откатывались на запад. С западного фронта на восточный гитлеровцы лихорадочно перебрасывали свежие дивизии.

Задача по своевременному распознаванию прибывающих немецких дивизий стала для нас одной из главных. Достоверные сведения можно было получить только от пленных.

Для выполнения этой задачи нами была сформирована ударная группа в пятьдесят человек под командованием старшего лейтенанта Николая Рубцова, но, прежде чем послать эту группу на захват пленных, было решено провести тактические занятия по устройству засад.

На проведение занятий отводилось трое суток. Задача сводилась к тому, чтоб одна часть группы, представляющая «немцев», совершая переход между двумя пунктами пешком и на подводах, обнаружила устраиваемые на ее пути «партизанами» засады.

Организующим засаду разрешалось использовать отдельные кусты и выемки, подводы с сеном и ряд других искусственных и естественных прикрытий. При этом было поставлено условие: если «немцы» подойдут к засаде ближе тридцати метров, не обнаружив «противника», то выиграли партизаны.

В назначенное время мы со Шлыковым, Яшей Кулиничем и Сотниковым выехали на верховых конях проверить ход тактического занятия. Сначала мы решили проехать дорогой и осмотреть засады. В этом случае мы как бы выполняли задачу за «немцев». Без особого труда нами были обнаружены три группы «партизан», организовавших в трех местах засаду. Действия партизан были признаны неудовлетворительными, и командиру ударной группы Рубцову был объявлен строгий выговор.

Следование «немцев» я приказал отменить, а группе было предложено повторить всю операцию.

Когда мы возвращались в штаб, расстроенные неудачным началом, Саша Шлыков подошел ко мне и попросил поручить ему возглавить часть боевой группы, на которую возложено организовать засаду на «немцев». Себе в помощь он попросил Кулинича и Сотникова.

Разрешение было дано, и через сутки в установленный час я снова выехал на этот раз с Мирсковым, Пахомом Митричем и Никитиным для проверки выполнения задачи. Мы ехали и тщательно просматривали каждый куст и каждую кочку, но ни одного человека не могли обнаружить.

В одном месте мы догнали две подводы с сеном. На задней сидел бородатый крестьянин-белорус, на передней – молодая девушка. У нас были предположения, что эти подводы имеют какое-то отношение к операции Шлыкова, но какое – мы не могли догадаться. Никитин объехал вокруг возов, спросил что-то у пожилого крестьянина, заглянул в лицо девушке, но ни первый, ни вторая не показали и вида, что они имеют отношение к интересовавшему нас вопросу.

У деревни Житлин мы обратили внимание на свежие кучи навоза, вывезенного на поле не раньше как минувшей ночью. Мирсков и Никитин слезли с коней и обследовали около них почву, однако ничего подозрительного не было обнаружено и в этом месте. По другую сторону дороги было кладбище, там могли быть укрыты люди. Но от дороги до кладбища более пятидесяти метров, и это не отвечало условиям, поставленным в задаче. Мы уже начали сомневаться в успехе дела.

С другой стороны к деревне подходили «немцы». Пятнадцать человек с оружием в руках сидело на подводах, пять человек шли впереди по дороге, выполняя обязанности дозора. Старший лейтенант Рубцов в качестве немецкого офицера ехал на передней подводе. Он крайне был заинтересован в том, чтобы своевременно обнаружить засаду, организованную Шлыковым, и тем самым смягчить собственную вину. Мы пропустили «немцев» вперед и последовали за ними, ожидая дальнейшего исхода военной игры, имевшей сугубо практическое значение.

Вот дозор поровнялся со свежими кучами навоза, но, убедившись, что за ними люди укрыться не могут, пошел дальше. Продвинулись вперед и «немцы», сидевшие на подводах. Позади на могильнике неожиданно раздался выстрел. Люди соскочили с повозок и все обратились в сторону кладбища. В это время рядом с ними, с другой стороны дороги, раздалась команда: «Хенде хох!» Обернувшись, «немцы» увидели в упор наставленные на них семь автоматов.

Мы были поражены тщательностью проделанной работы. Оказалось, что рядом, буквально в трех метрах от дороги, за ночь «партизаны» успели отрыть окоп полного профиля на семь человек. Земля была отвезена ими в лес. Окоп они покрыли легким плетнем и тщательно замаскировали сверху дерном. А выброска на поле свежего навоза потребовалась Шлыкову только для того, чтобы замаскировать следы телег, на которых вывозилась земля.

Александр был доволен своей работой. Он сидел в окопе вместе с шестью автоматчиками и весело подтрунивал над незадачливыми «немцами».

После небольшой задержки «немцы» двинулись дальше. Навстречу тихонько двигались те же две телеги, нагруженные сеном. Дозорные ни к чему не могли придраться и вынуждены были их пропустить. От «немцев» до первой телеги оставалось не больше двадцати метров, когда с задней слез пожилой белорус и начал заботливо поправлять упряжь. Девушка, сидевшая на возу сена, продолжала ехать вперед. А когда подводы с «немцами» оказались между возами, пожилой белорус издал какой-то неестественный возглас, и в тот же момент оба воза с сеном развалились и с телег соскочили по пяти партизан, направив свое оружие на «немцев». Эта тщательно продуманная работа была выполнена под руководством Сотникова. А как я узнал день спустя, все детали этих хитростей были придуманы на совещании тройки в составе Цветкова, Телегина и Шлыкова. Другим они не доверились, во избежание «разглашения тайны».

Несколько хуже получилось у Кулинича. Организованная им засада по типу Шлыкова была так же тщательно замаскирована, но кто-то из сидевших в укрытии, услышав приближавшиеся подводы, издал предупредительный возглас. Проходивший рядом дозор услышал, и «немцы» начали поиски.

Блестяще проведенная военная игра имела большое значение для операций по захвату пленных. Ударная группа Рубцова на практике оценила эффективность засад на совершенно открытом месте. Обычно немцы в лесу были очень насторожены и всегда держали оружие наготове, а на открытом месте, наоборот, они не ожидали засады и вели себя беспечно. Правда, организация засад на открытом месте требовала затраты большого труда, но зато успех операции в этом случае достигался с меньшими жертвами.

* * *

Яша Кулинич, недовольный тем, что во время тактических занятий у него получилось хуже, чем у Шлыкова и Сотникова, добился от меня разрешения на операцию по захвату пленных в Ивановском районе, Пинской области. Не удержался от соблазна и Пахом Митрич. Отпустил и его в помощь Кулиничу. При этом молодой командир договорился с пожилым белорусом и девушкой, принимавшими участие в организации засады с возами сена, и направил их во глазе с дедом Пахомом и еще с одним местным бойцом на разведку. Четыре человека, посланные в район, точно установили, в каких деревнях расположены немцы, Где у них размещен штаб, куда, по каким дорогам и примерно в какое время выезжают офицеры и связные. Яша Кулинич с шестью автоматчиками встретился с разведчиками и тут же наметил план операции.

Гитлеровский лейтенант выехал на двух санях со двора, где размещался штаб дивизии, и направился к пункту расположения своего батальона.

Дорога проходила по ровному болоту, и на ней никого не было видно. Да и стоило ли беспокоиться в такое время дня: ведь рядом – крупное местечко, и все вокруг занято фашистскими войсками. Большой лес только в одном месте тупым клином выдвигался к дороге, но не доходил до нее на добрую четверть километра. В лесу, очевидно, были сенокосные угодья. Еще утром на виду у лейтенанта трое крестьянских саней проехали в этот лес со всеми приспособлениями для погрузки сена. Теперь лейтенант и его охрана еще издали увидели, как эти сани, нагруженные сеном, возвращались из леса. У передней лошади стояла девушка в той же самой одежде, в которой лейтенант видел ее утром. Издали можно было заметить, что у нее не ладится что-то с упряжью. Она возилась у хомута. А на заднем возу сидел тот же пожилой мужчина, белорус, он даже не слезал со своего воза, чтобы помочь девушке поправить упряжь.

Но вот девушка справилась и поехала вперед, а за ней тронулись другие две подводы. Трое саней выехали на ту же дорогу, по которой ехали гитлеровцы, и повернули в ту же сторону.

Лейтенант сидел в легких санках рядом с ординарцем. Крупная, сытая лошадь пыталась ослабить вожжи, но ординарец крепко держал их, намотав на руку. На заднем большом и таком же сытом коне ехали на простых санях три фашистских автоматчика. Они, развалясь в свободных санях, следовали впритык за офицерскими санками, их автоматы лежали в ногах на сене. Офицерская лошадь не дошла нескольких шагов до последнего воза, когда один из автоматчиков с задней подводы крикнул на ломаном русском языке: «Дорога, рус! Дорога!»

Пожилой белорус, как бы испугавшись, что вызовет немилость господ, круто повернул лошадь вправо. Средняя подвода с сеном свернула влево. Интервал между задним и передним возами образовался такой, что в нем уместились обе подводы противника.

Тот же гитлеровец с задних саней снова крикнул: «Дорога, рус!» Но девушка что-то остановилась и, бранясь на лошадь, соскочила к ней за воз. Ординарец остановил коня. Лейтенант, выпрыгнув из санок, направился к передней лошади, очевидно с намерением взглянуть на девушку. Из задних саней вылезли два солдата и последовали за офицером.

В этот момент сидевший на заднем возу пожилой белорус что-то крикнул – и… гитлеровцы застыли на месте от неожиданности.

Возы с сеном вздрогнули, точно от взрыва, распались, и перед оккупантами спереди, сбоку и сзади взметнулись дула автоматов, револьверов и дробового ружья-централки.

Перед лейтенантом блеснул один голубой глаз девушки, а вместо другого – темнело дуло пистолета, направленного ему в переносицу.

– Хенде хох! – скомандовал Яша Кулинич.

Лейтенант схватился за рукоятку «вальтера», но выстрел Кулинича в упор перебил ему правую руку выше локтя, и она повисла, как плеть.

Офицер оказался очень сильным. Не обращая внимания на боль в руке, он метнулся к девушке, пытаясь достать из кобуры пистолет левой рукой. Девушка, отскочив немного в сторону, в упор выстрелила в бедро офицера, и он повалился в сугроб левым боком.

Оставшийся на задней подводе гитлеровец выпрыгнул из саней с автоматом, но дед Пахом ослепил его зарядом дроби. Успел выхватить парабеллум еще один автоматчик. Он выстрелил в стоявшего против него партизана и тяжело ранил его в живот. Выстрел Пахома Митрича свалил и этого. Два остальных подняли руки, их окружили, связали и бросили в сани. В другие ввалили раненого лейтенанта.

Вся операция, считая от первого выстрела, длилась около трех минут. Но до населенного пункта, в котором стоял фашистский батальон, было не более двух километров. Там сразу же подняли тревогу, и с минуты на минуту можно было ожидать обстрела и погони.

Для маскировки Кулинич приказал на месте схватки оставить тяжелого коня немецких автоматчиков.

Остальные подводы развернулись.

– Пшел! – крикнул Кулинич. Перепуганные лошади взяли с места в галоп.

Смельчаки уже подъезжали к лесу, когда из деревни раздались пулеметные очереди, а затем выстрелы из минометов.

На следующий день к вечеру Кулинич возвратился с богатой добычей. От захваченных им пленных мы получили ценные сведения.