Текст книги "Король сусликов"
Автор книги: Гоян Николич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)
ГЛАВА 7
Когда я был у доктора Нгуена в последний раз, то заметил среди медицинских справочников, обрамленных вырезанными из нефрита статуэтками тигров, томик «Гекльберри Финна». В кабинете ощущался запах табачного дыма.
– После ранения вы проходили курс лечения в Японии, – промолвил доктор, сверившись с блокнотом.
– В дурдоме.
– Ну, там лечили ваш глаз. – Нгуен снова заглянул в записи. – И гепатит.
– Меня привязывали к кровати. Так поступают с сумасшедшими.
– Это было после вашей первой командировки во Вьетнам?
– Нет, после второй. У меня сорвало крышу после второй командировки.
Ожесточенно грызя трубку, Нгуен принялся что-то писать в блокноте. Затем он перевел взгляд на листок, который достал из папки, и ткнул в него трубкой.
– Вы провели там три месяца. В Японии. В Иокогаме.
– Нет, меня все три месяца лечили в Корее. В Пусане. Во-первых, меня ранило, во-вторых, мне занесли гепатит во время переливания крови. Но это было в Пусане. Не в Японии. А вот после того, как привели печень в порядок и я начал странно себя вести, меня отправили в Иокогаму.
– Ясненько, – кивнул доктор.
– Да что-то не очень похоже, – покачал я головой. – Я это все уже раз десять повторял, и при этом мне постоянно задают одни и те же вопросы. Да, всякий раз врач чирикает что-то у себя в блокноте, но по итогу вы меня спрашиваете об одном и том же. Так что я знаю, о чем вы меня сейчас спросите.
– И о чем же?
– Зачем я добровольно вызвался поехать во Вьетнам второй раз. Ну как, док, угадал? – Я показал пальцем на стол Нгуена. – Сорок сраных лет меня лечат, а папка все одна и та же. Та же самая картонная папка. Неужели никто не может разориться и за пятьдесят центов купить новую?
– Ну-у-у-у… – протянул доктор, уставившись на меня.
Теперь я шел по улице Нгуена Хюэ, также украшенной горшками с желтыми цветами, что остались здесь после праздника Тет. Я увидел парочку туристов со следами солнечных ожогов, которые, сутулясь, застыли у ярко освещенной витрины магазина. Над ними нависал балкон старого здания, построенного в эпоху французского колониализма. Камни, из которого оно было сложено, сливались с вечерними сумерками. Женщина была в эластичной лиловой юбке, мужчина – в бесформенной панаме из сувенирного магазина, причем ростом и дородностью он уступал своей спутнице. На его плече, на тоненьком ремешке, словно дамская сумочка, висел крошечный фотоаппарат.
Во время нашей последней встречи я раздосадовал доктора Нгуена, третьего по счету психиатра, назначенного мне за последние два года, сказав, что у меня едет крыша. Я тут же пояснил, что схожу с ума, и это факт, а уж какими словами обрисовать мое состояние, на самом деле не является принципиально важным. Я напомнил этому мозгоправу, что в моем состоянии никто не смеет мне запретить давать волю воображению и создавать в уме целые миры, если это поможет продержаться еще один день. Главное, найти мозгу занятие – вот что важно. Поэтому поцелуйте меня в жопу и посмотрите лучше на детей – они только и делают, что вечно себе что-то воображают.
– Скажу вам честно, я сам не знаю, как меня все эти годы выносила жена. Наверное, это я и свел ее в могилу.
Я шел и шел.
Очаровательная девушка в белом традиционном платье сидела на табурете под зонтиком и играла на бамбуковой дудочке. Под аккомпанемент этой музыки люди в дорогих вечерних нарядах, аккуратно переставляя ноги, садились на покрытый черным лаком прогулочный кораблик, пришвартованный в конце причала.
Приблизившись к торговцу, от лотка которого гладко тянуло абрикосами, я купил порцию блинчиков с начинкой. Затем добрался до самого конца причала, наклонился, опершись локтями о перила, уставился на темную реку и принялся перебирать в уме события последних нескольких недель.
«Мы просто компания старичья, оказавшаяся в одном автобусе», – мелькнула мысль.
Потом я перенесся на кухню своего домика в Булл-Ривер Фолз.
Я разорвал упаковку и достал веревку длиной шесть метров. Задернул занавески на окне. Окинул внимательным взглядом потолок, начиная от той точки, под которой поставил стул. На какой вес рассчитан потолок? Хватит ли места на кухне, когда я начну раскачиваться и биться в петле? Простой беседочный узел может не затянуться как надо. Один край веревки я привязал мертвым узлом к крюку, на котором висела лампа. Затем, крепко взявшись за веревку и подобрав ноги, повис на ней всем своим весом и принялся раскачиваться над покрытым линолеумом полом, тщательно репетируя собственное повешение. Еще раз самым придирчивым образом осмотрев веревку, я завязал два узла внахлест, подумав, добавил третий, после чего сплел петлю. Меня удивило, с какой легкой душой я все это проделал. Затем я присел на стул, уставился на пол и с гордым видом кивнул. Выпив пива, накинул петлю на шею. Отличная нейлоновая веревка двойного плетения, полтора сантиметра в диаметре.
Помню, как я бесконечно долго раскачивался в петле. Лицо сделалось ледяным и онемело, будто уже мне не принадлежало. А потом в голове запульсировало, словно меня кто-то сзади ударил по затылку, и вот я уже лежу на спине, взгляд в потолок, петля впивается в горло. Под потолком раскачивается обрывок веревки.
Я опустил взгляд на грудь. Истрепанный кончик веревки с моей стороны был влажным, словно в слюне.
Я снова вернулся в Сайгон и двинулся в путь.
Таблетка действовала, но не так быстро, как хотелось. Я ощутил знакомое чувство душащей тяжести, наваливающейся на плечи, чувство беспомощности и тщетности всех усилий. Мне хотелось просто щелкнуть выключателем и исчезнуть. Стереть себя. Без всякой мелодрамы и лишних слов, без суеты, не создавая никому неприятностей. Впрочем, само собой, это совершенно невозможно. Если моя жизнь оборвется прямо тут, тело придется везти домой, а это дело ой какое хлопотное. Но лично мне будет очень просто поставить точку именно здесь. Я думал об этом с того самого мгновения, как вышел из самолета.
Под неутихающим теплым дождем я двинулся прочь от реки. Через некоторое время даже перестал ощущать ее запах. Тогда я сверился с картой и осмотрелся по сторонам.
Я оказался в грязном, занюханном райончике. Домики тут были крыты гофрированными железными листами, придавленными сверху камнями. В проволочных клетках кудахтали тощие куры. Некоторые извилистые переулки, заваленные мусором, были столь узкими, что приходилось протискиваться боком. Кое-где виднелось строительное оборудование и оранжевые конусы, ограждавшие ту или иную лачугу предназначенную под снос. Складывалось впечатление, что, согласно плану, собирались стереть с лица земли всю улицу. Лишь в очень немногих домишках горел свет. Мне бросился в глаза подсвеченный рекламный щит, извещавший на английском о том, что скоро здесь построят роскошный отель и шикарные магазины.
Я извлек из портмоне конверт, открыл его и взглянул на фото в папиросной бумаге, которое хранил все эти годы. Внимательно посмотрев на адрес, я, пригнувшись, пролез под гигантской покосившейся деревянной балкой, возможно являвшейся некогда частью ворот, и оказался в пустом дворике. В стенах виднелись совершенно одинаковые дверцы, а возле каждой из них – адрес на керамической табличке.
Я нашел то, что искал, справа – в дальнем углу.
Здание, во дворе которого я находился, было словно из другой эпохи. Изогнутые как у пагоды коньки крыш украшали фигурки птиц и рычащих тигров. Одну стену покрывали письмена, располагавшиеся под изображениями драконов и бородатых воинов, щеголявших в тогах и вооруженных мечами и мушкетами, словно собираясь вступить с кем-то в бой. Мне почудилось, что я смотрю на фреску в каком-то музее – часть изображения была затерта, а у некоторых героев не хватало плеч или голов. Присмотревшись, я заметил, что одна из стен успела обвалиться, причем обломки уже сложили в аккуратную кучу. В воздухе пахло потом, дымом и какими-то животными.
Я переступил порог и вошел внутрь. В бледном свете тускло поблескивали бугрящиеся пузырями стены, покрытые лаком. На полу лежал опрокинутый маленький холодильник с закругленными краями и распахнутой дверцей. Комкообразное содержимое вывалилось на пол и источало гнилостный запах. Грязную фарфоровую раковину покрывала паутина трещин. Крыша дома, в который когда-то привел меня его бывший жилец, вот-вот была готова провалиться, будто на нее сверху опустилась какая-то тяжеленная тварь.
Из земляного пола торчали изогнутые ребрышки размером с коктейльную соломинку. Скорее всего, это были останки какой-то птицы: присмотревшись, я приметил втоптанные в грязь перья. Раскиданные вилки, ножи и ложки ржавели рядом с чистенькими тарелками, на которых не виднелось ни трещинки, ни скола. Посуда была столь белоснежной, что в полумраке казалась нагретой до белого каления.
Сколько печали за долгие годы впитали в себя эти стены! Создавалось впечатление, что обитатели покинули дом в ужасной спешке.
Я достал маленькую фотографию со старомодными зубчатыми краями. Запечатленные на ней выглядели скованно, будто впервые увидели фотокамеру. Женщина – совсем миниатюрная, в сандалиях и бесформенной юбке. Ребенок на ее руках безучастно таращится огромными черными глазами на что-то сбоку.
Давным-давно я убил мужа этой женщины. Луна в ту ночь светила так ярко, что я запросто бы смог пересчитать пуговицы на его мешковатой черной рубахе.
Я сунул фотографию, которую хранил все эти годы, обратно в конверт и прислонил его к стенке пустой полки – наверное, именно там бы и стояла фотокарточка, сложись все иначе. Я сделал максимум из того, что мог. По прошествии стольких лет мне не оставалось ничего другого. Вскоре этот дом, а вместе с ним память тех, кто тут жил и умирал, обратятся в ничто и будут преданы забвению.
В другой крошечной комнатенке в луже воды лежал расколотый унитаз. Испещренные трещинами осколки покрывала ярко-зеленая плесень, что брала начало от канализационного отверстия в полу. На пороге лежала куча окаменелых нечистот высотой сантиметров тридцать.
Я прикрыл рот рукой, развернулся и вышел. Делать здесь больше было нечего. Конечно же, мой сентиментальный порыв оказался сущей нелепостью. Я отправился сюда, чтобы вернуть фотографию, в последней неуклюжей попытке получить прощение, но оказался в тупике.
Я снова двинулся в путь. В одном из переулков увидел мужчину, стоявшего на коленях возле крошечной ниши, в которой плясало пламя свечей. Гигантская тень согбенного незнакомца падала на покосившуюся цементную стену, которая, по идее, давно должна была обрушиться – в этом позабытом всеми мирке, наполненном брошенным хламом.
Услышав звук моих шагов, мужчина, не выказав ни малейшего удивления, быстро кинул на меня взгляд, после чего снова занялся делом. У маленького алтаря курились палочки с благовониями, воткнутые в миску с песком. Рядом в изящных фарфоровых чашечках желтели очаровательные цветы. Мне вспомнилось, что желтый – это цвет Будды. Мужчина взял одну из дымящихся палочек, зажал между ладонями и дважды поклонился: один раз в память об умерших, второй – о живых. С кем, интересно, он сейчас пытался проститься?
Я двинулся дальше, стараясь не обращать внимания на ноющие колени. Мне подумалось, что было бы здорово проживать жизнь дважды: первый раз – так, пробный, а второй уже нормальный, без всяких глупостей и нелепых ошибок. Так бы мы причиняли друг другу гораздо меньше боли.
ГЛАВА 8
В самолете, возвращаясь домой, я решил покурить в туалете – и это притом, что завязал с табаком много лет назад.
Будучи уже высоко в небе над Тихим океаном, в тот самый момент, когда командир экипажа по громкой связи порекомендовал пассажирам посмотреть в иллюминатор, поскольку собирался совершить правый поворот над Токио, я стоял, балансируя на одной ноге, на унитазе из нержавейки. Мое лицо отделяло от потолка сантиметров пять. Я со всей тщательностью старался выдыхать дым в вытяжку-вентилятор. После нескольких пробных затяжек я много о себе возомнил и решил выдохнуть колечко дыма. Нет, нет, нет, только не это! Колечко гордо проплыло мимо вытяжки, и, распадаясь, обвилось вокруг крошечного красного детектора дыма на потолке.
Лампочка мигнула. Заревел сигнал тревоги – совсем как полицейская сирена, а в дверь тут же принялась барабанить стюардесса.
Мне сообщили, что я совершил уголовное преступление, нарушив федеральный закон, после чего отвели на мое место, где и велели оставаться, пока мы не приземлимся на Гавайях, где мне предстояло делать пересадку. Покидая самолет, я попытался извиниться перед одной из стюардесс, но она холодно на меня посмотрела, после чего радушно улыбнулась пассажиру, следовавшему за мной.
Когда я вернулся домой в Булл-Ривер Фолс, то даже толком не успел взяться за дело. Поверх стопки дожидавшейся моего внимания корреспонденции лежало очередное письмо, которое я отправил хозяйке дома на улице Со-Лой. На конверте красовался знакомый уже штамп «адресат не найден».
Несмотря на роскошные гостиничные трапезы по системе «шведский стол» и закуски, что нам раздавали в автобусе, я похудел.
Я решил навести порядок и, когда разбирал бумаги, наткнулся на альбом с фотографиями.
Я взял его в руки со всей осторожностью, словно раскаленную сковородку. Как он оказался в чулане, было для меня загадкой, хотя я помнил, как упаковывал его вместе с остальными вещами, когда переезжал сюда после продажи предыдущего дома.
Моя старая форма висела в чулане на гвозде под армейскими полевыми рубашками и зеленым мешком для белья со всяким барахлом, оставшимся после армии, к которому я не прикасался уже долгие годы. Латунные пуговицы на мундире сделались липкими, значок «За участие в боевых действиях» потемнел, погнулся, как дешевая вилка, и висел на одной цанге, а выцветший желтый аксельбант свисал с надорванного погона. Я уставился на нагрудный пластиковый бейдж, на котором столпились буквы, складывавшиеся в мою фамилию: Пржевальский.
Три ряда наградных планок съехали набок и теперь торчали из левого нагрудного кармана, отчего создавалось впечатление, что они пытаются там спрятаться от лишних глаз. Я уже не помнил, что означали эти прямоугольники кричаще-желтого, красного и синего в зеленую полоску цветов. Впрочем, не вызывало ни малейших сомнений, что они имели отношение к чьей-то смерти – жуткой и совершенно бессмысленной.
Последний раз я надевал этот мундир много лет назад, когда летел домой из Вьетнама. Мы сели в Сиэтле в два часа ночи. Демонстранты так и липли к окнам зала прибытия, размахивая транспарантами и плакатами. Когда мы с двумя приятелями шли к терминалу, один из демонстрантов подбежал к нам и стал орать, мол, ну как, вам понравилось убивать женщин и детей?
В те годы планка у меня падала быстро. Я вырвал у парня из рук транспарант, разорвал его пополам и швырнул в лицо этому прыщавому сопляку с тоненькими, как макаронины, руками. Еще подумалось, что он, наверное, больной на голову, раз не боится связываться со мной. Я чувствовал, что кончики ушей так и горят, и уже был готов хорошенько ему врезать, но тут мои приятели навалились на меня и оттащили прочь. Потом мы все втроем отправились в туалет, где переоделись в гражданское.
Я принял таблетку и начал листать альбом.
Старые исцарапанные карточки с плохой экспозицией были сделаны в основном на фотоаппарат моментальной печати «Пентакс», который я купил в армейском магазине на базе Таншоннят. На одном фото запечатлен я в том самом мундире и с дурацкой улыбкой во весь рот. В руке – пустой бокал из-под шампанского. Я стою среди столиков с изящными лампами в зале, полном мужчин в темных вечерних костюмах и дам в коктейльных платьях.
Через две недели после того, как меня выписали из больницы, я получил приказ отправиться в Сайгон и явиться в «Рекс». На крыше этой гостиницы располагался роскошный бар, в котором имело обыкновение надираться армейское начальство. В речи на торжественном приеме, организованном в фойе гостиницы, упомянули и меня. Кого только на тот прием не пригласили: и вьетнамских правительственных чиновников, и посольских работников, и важных шишек из Командования по оказанию военной помощи Вьетнаму. Ко мне то и дело подходили какие-то люди, одобрительно хлопали по спине и повторяли: «Лети, лети». Меня сфотографировал журналист из газеты «Старз энд страйпс»[6]6
Ежедневная газета Министерства обороны США, аудиторией которой являются военнослужащие, несущие службу за пределами Соединенных Штатов.
[Закрыть].
– А куда это они мне предлагают лететь? – спросил я лейтенанта из отдела по связям с общественностью, которого приставили ко мне в роли дуэньи. – Твердят как заведенные: «Лети, лети».
– Успокойся, сержант. Никуда лететь не надо, – ободрил меня мой спутник, подхватывая закуску с подноса, который проносил мимо нас официант.
Несколько человек, стоявших рядом и услышавших мой вопрос, расплылись в улыбке, словно я был несмышленым ребенком, который вдруг сказал что-то невероятно дельное.
– Льет-си, – медленно произнес лейтенант. – На вьетнамском это означает «герой». Ты герой сегодняшнего вечера. Герой сегодняшнего вечера, – повторил он. – Наслаждайся.
Плотную ворсистую обложку альбома украшали нанесенные с помощью трафарета эмблемы батальона и дивизии. На расплывчатой фотографии на первой странице красовался я в коричневом бронежилете, казавшемся тонким и совершенно бесполезным. Он не шел ни в какое сравнение с кевларовыми доспехами, которые сейчас носят солдаты. Да кто теперь вообще надевает на задание бронежилет? Когда я вижу такую роскошь на каком-нибудь солдате в теленовостях, меня сразу охватывает зависть.
На фото моя каска залихватски сдвинута на затылок, а из карманов торчит пачка сигарет и тюбик со смазкой для М-16. На губе, словно тень, усики-перышки. Я стою, немного склонившись набок: плечо оттягивает вес пулемета М-60. Я в полной выкладке, в отличие от остальных находящихся рядом солдат, а значит, нацепил все это на себя исключительно чтобы попозировать.
За моей спиной – стена ангара из гофрированной стали, изрешеченная разлетевшимися осколками мины. Вход в ангар завешен парусиной, а над ним красуется эмблема нашего подразделения. По углам приземистого здания – сложенные друг на друга мешки с песком. Эти кучи мешков кренятся, словно парапеты песочного замка, построенного ребенком.
Другие на солдаты на фотографии бездельничают – камера запечатлела их в момент дуракаваляния. В юности так нравится чудить. Я помню их прозвища – мы тогда не обращались друг к другу по именам. Дебил, Лапа, Лягух, Опарыш, Вискарь, Мекс, Суперфриц, Лях ну и так далее. Папа, грек по национальности, которого на самом деле звали Минос Паппас, показывал средний палец фотографу из Юнайтед Пресс, которого прислали сделать репортаж о нашем взводе. Паппас славился кустистыми густыми усами. А еще он носил неуставные бакенбарды, спускавшиеся ниже мочек ушей, из-за чего он вечно влипал в неприятности. Грудь Паппаса крест-накрест пересекали пулеметные ленты к М-60, отчего он напоминал мексиканского повстанца. На самом деле Паппас был радистом и на задание никогда так не наряжался. Да и вообще, скорее всего, он стрелял из пулемета только в учебке. Но это никого не волновало, мы все вооружились до зубов и кривлялись перед камерой, надеясь, что снимки попадут в прессу на родине.
Один голый по пояс солдат, чьего имени я никак не мог вспомнить, сидел, прислонившись к куче мешков с песком. На его шее висел жетон военнослужащего, перетянутый черной изолентой. Вид у солдата был вызывающий, совсем как у Джеймса Дина. В мыслях он был явно далеко отсюда. Он курил, сигаретный дым скрывал часть его лица. Мятую кепи покрывали каракули, накорябанные мелом.
«Довольно этой херни», – подумал я. На меня словно вылили ушат холодной воды. Я сунул обратно в чулан и альбом, и все остальное, что успел оттуда вытащить.
Плюхнувшись на старую армейскую койку в своем кабинете, я неожиданно почувствовал прилив адреналина. Сейчас, по прошествии всех этих лет, кошмары стали куда реалистичнее, чем раньше. Передо мной словно крутили безумный кинофильм, в котором меня преследовали те, кого уже давно не было в живых. Ну а сейчас к этому опять прибавились и маленькие вспышки по краям поля зрения.
Я не знал, сколько запихал в себя таблеток. Потерял счет. Плохо дело. Прошлую ночь я не спал. Или позапрошлую. Никак не мог забыть большой кондиционированный автобус. Он едет, покачиваясь, среди рисовых полей, из которых встают призраки в рваной окровавленной форме и тычут в меня пальцами.
Когда зазвонил телефон, я как раз размышлял о том, что сейчас я в три раза старше, чем был Паппас, когда его убили.
– Сегодня обсуждали бюджет с федералами, но кое-кто, я так понял, об этом забыл.
Это был Гас Карри из пожарного департамента Булл-Ривер Фолз. По уму, мне полагалось осветить встречу с чиновниками из Бюро землепользования, поскольку к югу от города, неподалеку от нового курорта вспыхнул новый пожар и я писал об этом статью.
Кроме того, нельзя было забывать о трупе, найденном возле реки. Моя помощница отправила по факсу в отель во Вьетнаме все подробности дела, и я, пока летел домой, набросал черновик передовицы.
С Карри мы познакомились давным-давно, вскоре после того, как я демобилизовался, – мы оба завербовались на лето в парашютный пожарный отряд лесной охраны. Именно Карри много лет назад поведал мне о том, что в одном городке, затерянном в Скалистых горах, суд по делам о банкротстве выставил на продажу местную газету-еженедельник. Именно в этом городе Карри отыскал постоянную работу в пожарной бригаде. «Места краше не сыщешь во всем свете, – сказал он. – Как раз в таком можно распрощаться с прошлым и начать жить с чистого листа».
– Не забыл. Я вчера проработал двенадцать часов кряду. Пока меня не было, тут куча всего накопилась. Зря я поехал.
– Да, свалил ты совсем не вовремя, – согласился Карри с явным раздражением в голосе. – Пока ты отсутствовал, газета превратилась в жуткое говно – это так, к слову, чтоб ты был в курсе. Не переживай, я во время встречи записал все важное, потом дам тебе почитать. Между прочим, становится все интересней и интересней. Эксперты уверены, что пожар вспыхнул неслучайно, это был поджог. Федералы вчера перекинули к нам еще два парашютных пожарных отряда. Ты уверен, что не хочешь поучаствовать во всем этом веселье? Толковые спецы им ох как нужны. Ты бы мог возглавить один из отрядов. У меня рук не хватает.
– Нет, Гас, мои колени ни к черту не годятся, – вздохнул я. – Не угнаться мне за молодежью.
– Ты мог бы работать в штабе. Я был бы только рад, если бы мои ребята оказались под началом такого матерого волчары, как ты. Так что подумай.
– Уже подумал, – ответил я. – Не желаю день-деньской втыкать в карту цветные булавки. Извини.
– Ну, ты, главное, помни, мое предложение пока в силе, – предупредил меня Карри.
– Кстати, знаешь, о чем я сегодня думал?
– Это ты решил перевести разговор на другую тему?
– О каблуках и украшениях из перьев той танцовщицы из Вегаса, на которой ты женился.
– О моей бывшей, одним словом, – хмыкнул Карри. – Ты о ней, значит, думал?
– Ага. Помнишь, леопардовые лосины, которые она надела на банкет, который закатила торговая палата?
– Что это они тебе вдруг на ум пришли?
– Не знаю. Наверное, увидел где-то пятна, а там цепочка ассоциаций и… не знаю, в общем. – Я помолчал, а потом спросил: – Ты не обиделся?
– Из-за чего?
– Ну, что я думал о твоей бывшей.
– Да мне вообще похер, – фыркнул Карри. – Я ее уже лет десять в глаза не видел.
– Вот и славно, – успокоился я. – Просто вдруг захотелось с тобой поделиться.
– Очень мило с твоей стороны. Трындец как странно, но мило. Только на хрена такое вспоминать? Ума не приложу.
– Ничего не могу с собой поделать.
Повисло долгое молчание. Наконец Карри рассмеялся и принялся закидывать меня статистическими данными об успехах борьбы с огненной стихией. Нынешний пожар, по мнению экспертов, вспыхнул в результате удара молнии во время сухой грозы к северу от ранчо Маккой, расположенного неподалеку от города, после чего совершенно необъяснимым образом площадь возгорания резко увеличилась до ста гектаров. Эксперты выяснили, что новые очаги возгорания появились одновременно в трех разных местах в течение первых суток, а это красноречиво свидетельствовало об одном: здесь что-то неладно.
– Ты не торопись с решением, еще раз хорошенько обдумай мое предложение. Бюро землепользования платит очень щедро. И вообще… Что-то у меня какое-то дурное предчувствие… И если все пойдет по худшему сценарию, нам понадобится любая помощь. Особенно таких профессионалов, как ты, – промолвил Карри.
Он отстранил трубку ото рта, но я все равно слышал его приглушенный голос: сперва Карри говорил с кем-то в пожарной части, после чего принялся кричать, что сегодня же днем нужно отправить на тушение еще один борт с огнегасящим веществом.
– Стэн, у нас тут, по ходу, небольшая жопа изрисовывается: снова полыхнуло, теперь уже к югу от города. Я закину тебе отчет, который составили эксперты из Бюро землепользования. Прочти, мне интересно послушать твое мнение. Что-то мне это все не нравится. Совсем не нравится. У меня куча вопросов. Херня какая-то творится. Еще раз подумай над моим предложением. Лишняя пара рук пришлась бы очень кстати. – Карри внезапно рассмеялся: – Совсем забыл – с возвращением! Ты все-таки сказочный мудак. Другого такого еще поискать. Полетел куда-то за пятнадцать тысяч километров, просто чтобы побыть там каких-то три дня.
