Текст книги "Король сусликов"
Автор книги: Гоян Николич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)
ГЛАВА 33
Зверюга была не то чтобы огромной, весу в ней набралось бы килограмм сорок пять, не больше. И все же, когда пума забрела на городскую детскую площадку за час до начала ежегодного парада на фестивале «Вспомним старые деньки», власти, само собой, начали нервничать.
Пума взобралась на желтую детскую горку, разлеглась там и принялась вылизывать опаленную переднюю лапу, а полицейские стали огораживать площадку лентами и выпроваживать публику из парка.
Тома Черри подозвал к себе телерепортер и поставил начальника полиции перед камерой таким образом, чтобы в кадр попадала и пума. С гор на город ползла седая пелена дыма. Черри, наклонившись к микрофону, свободной рукой приглаживал волосы.
– Так вот, а потом я увидел собачку. Вот такусенькую, – произнес он и расставил ладони, словно расстроенный рыбак, демонстрирующий размеры крошечной рыбки, которую только что изловил.
Шериф снова пригладил пятерней волосы, затем тыльной стороной все той же ладони вытер пот с лица и принялся рассказывать, как песик попытался напасть на пуму, которая прибежала в город, по всей видимости ища спасения от огня.
– Этот маленький негодник сперва кинулся на нее, но на полдороге вдруг взял и сел, будто понял, что натворил, – продолжил Черри. – Пума ка-а-ак даст ему лапой, а песик ка-а-ак полетит вверх тормашками. Треснулся о горку. А потом пума завыла. Ну, знаете, как они воют? И чего это песик на нее кинулся? Сбрендил, что ли? Инстинкты, наверное, что в наследство достались от волков. Он просто такой крошечный, у меня кошка дома живет – и та больше.
В итоге в пуму выстрелили дротиком с транквилизатором. Она уснула и свалилась с горки. Зверюгу аккуратно положили в кузов грузовика Департамента охраны дикой природы штата Колорадо и увезли. Телевизионщики все это прилежно снимали. Том Черри унес погибшего белого песика в белом пластиковом ведре.
– Наш городок постепенно превращается в какой-то Ноев ковчег, – вернувшись, посетовал Черри репортеру, после чего покосился на уборщиков, которые смывали кровь песика с горки с помощью садовых шлангов. – Повсюду бушуют пожары, звери сходят с ума. Суслики грызут дома и телефонные провода. Девушку вот убили у реки. Я сам не понимаю, что происходит.
Затем журналисты стали брать интервью у мэра Булл-Ривер Фолз, Энтона Кирхенхаузена, настоявшего на том, чтобы и фестиваль и парад прошли в установленный традицией день. Он заявил, что ситуация с пожарами находится под контролем и ни о какой угрозе даже речи идти не может.
– Да, в глаза гостям может попасть немножко дыма. И что с того? Отправлять из-за этого людей по домам? Собаку надо было держать на поводке, как того и требует действующее законодательство.
За зданием окружного суда для парада уже выстроилось тридцать шесть платформ на колесах. Члены общества «Шрайнерс»[16]16
«Шрайнерс» (другое название – Древний арабский орден дворян тайного святилища) – североамериканское парамасонское общество, основанное в Нью-Йорке в 1870 году.
[Закрыть] в красных жилетках и шапочках-фесках с кисточками, собравшись на парковке, в последний раз отрабатывали маневры на крошечных скутерах, украшенных красными флажками.
Перед самым началом парада мэр уселся в антикварную полицейскую патрульную машину – бежевый «форд»-седан 1949 года с хромированными бамперами и шинами с белыми боковинами. Ему предстояло кидать конфеты детям, стоявшим вдоль Мейн-стрит, по которой проходил парад.
Из-за пожара все нервничали. Люди то и дело поднимали взгляд к небу, будто ожидая, что там с минуты на минуту появится комета. Как обычно, в этот день состоялся и воздушный парад – два вертолета Национальной гвардии прошли над городом на бреющем полете, но, в отличие от предыдущих лет, вместо того, чтобы свернуть к базе, полетели дальше, к «Золотому ущелью», сражаться с огнем, подступившим к самым границам гольф-клуба.
В параде также принимала участие целая армада антикварных тракторов, громыхавшая сразу за скутерами, на которых рассекали члены общества «Шрайнерс». Один из наездников, сидевший на скутере полуголым, в одних лишь штанах, тюрбане и с ятаганом на поясе, свалился на землю, и его пришлось унести на носилках.
Далее проехал грузовик с платформой, груженной конским навозом. На нем был установлен транспарант: «Все на субботние навозные состязания!» Толпа приветствовала появление грузовика громкими восторженными криками.
Мэр, закончивший наконец разбрасывать конфеты, нарядился в костюм медведя Смоки и снова занял место в торжественной колонне. Теперь он вышагивал с важным видом перед транспарантом, что несли двое лесников. Надпись на транспаранте призывала не разводить костры в лесу.
Далее следовала команда ковбоев, гнавшая перед собой стадо ослов, груженных мешками, в которых якобы находилась золотая руда. Ковбои размахивали лассо и делали вид, что пытаются заарканить зевак. Над толпой, надсадно ревя моторами, на бреющем полете прошло еще два вертолета Национальной гвардии, ужасно перепугав шестерку обозных лошадей, тянувших за собой антикварную цистерну с насосом, принадлежавшую городской пожарной части. Упряжку не без труда удалось отвести на библиотечную парковку, чтобы дать лошадям успокоиться.
Далее следовала платформа горнолыжного курорта «Золотое ущелье». Она представляла собой небольшую, усыпанную искусственным снегом горку на колесах, на которой две девушки в бикини и меховых шапках устраивали всякие кульбиты на лыжах.
Уличные торговцы продавали куклы-марионетки в виде сусликов. Товар был нарасхват.
Потом начало темнеть, и над горой Беллиэйк показалось темно-алое облако, будто там извергался вулкан.
Теперь ни у кого не оставалось сомнений, что огонь идет прямо на город.
Школьный оркестр смолк, музыканты заблудились в дыму и разбрелись кто куда по переулкам. Мэр Кирхенхаузен посмотрел в сторону охваченной пламенем горы, стащил с себя голову медведя Смоки и с досадой швырнул ее оземь.
Тридцать восьмой ежегодный фестиваль «Вспомним старые деньки» официально подошел к концу.
Закончив фотографировать, я отправился домой.
Я вошел с черного хода и сразу отправился в фотолабораторию. Открыв камеру, швырнул пленку в маленькую плетеную корзинку, взял синий маркер и на второй пустой странице макета газеты написал: «В ГОРОДСКОМ ПАРКЕ ПУДЕЛЬ НАПАЛ НА ПУМУ».
Шагов я не слышал.
И не заметил вытянутый темный силуэт у стены за моей спиной.
В тот самый момент, когда я нагнулся, чтобы включить лампочку, мимо моего уха что-то пронеслось и щеку обдало дуновением прохладного ветерка. Я, особо не целясь, изо всех сил двинул кулаком, зацепил костяшками пальцев чей-то подбородок, потерял равновесие и упал, крепко приложившись больным коленом.
В темноте я увидел ногу в брючине. Затем в сантиметре от моего лица промелькнул ботинок. Качаясь из стороны в сторону, словно пьяный, я потянулся вперед руками. Как только незнакомец снова попытался меня пнуть, я схватил его за ногу. Сверху на меня обрушился удар, и я упал. Попытался встать. Схватил нападавшего за бока и поднялся. Мы принялись бороться, напоминая со стороны двух неуклюжих танцоров, которые, вальсируя, налетали на то немногое из мебели, что находилось у меня в комнатушке. Опрокинулся стул. Застучали по полу пустые пластиковые ванночки для проявителя.
Когда мы отпрянули друг от друга, незнакомец нанес удар. Я пригнулся и потянулся к раковине, угодив пальцами в ванночку с закрепителем. Взмахнул ею и увидел, как брызги закрепителя полетели непрошеному гостю прямо в лицо. Он заорал, опустил голову и впечатал меня в стену. Я обхватил его, и мы снова, будто на балу, закружились в танго, дергая друг друга за руки, рыча, силясь опрокинуть соперника на пол. Происходящее напоминало неловкую драку двух одноклассников на школьном дворе. Мой соперник кашлял, отплевывался и силился оттереть закрепитель, покрывавший его лицо.
То и дело оступаясь и спотыкаясь, мы ввалились в соседнюю комнату. Я оттолкнул незнакомца к старому линотипу, туда, где рядом с клавиатурой находилась емкость с расплавленным свинцом. Противник завыл, замахал обожженной рукой и, ругаясь на чем свет стоит, снова бросился на меня. Я попытался его отпихнуть, но споткнулся, упал, и недруг опять оказался сверху, но на этот раз в его руках поблескивали ножницы, которые он схватил с монтажного стола.
Внезапно мужчина вскочил и принялся прыгать, молотя руками, словно его било разрядами электрического тока. Он будто пытался стряхнуть с себя мириады муравьев. Чужак трясся и мотал головой. В комнате было темно, и я мало что видел, но создавалось впечатление, словно незнакомец был в шубе.
На такой жаре? В шубе?
Я включил свет и узнал нападавшего. Им оказался пироманьяк, тот самый, что поджигал лес. Тощий костлявый урод.
С ног до головы он был облеплен извивающимися, кусающимися сусликами.
Они карабкались вверх по его спине, по голове, по лицу, по ногам, спускались по рукам, при этом каждый из грызунов верещал, то и дело кусая бедолагу. Взгляд у маньяка остановился, сделавшись как у зомби, видимо от потрясения. У него перехватило дыхание. Руки повисли вдоль туловища. Он с усилием глотал воздух.
Внезапно со всей осторожностью, будто бы страшась, что один из сусликов сорвется и упадет, мой недруг развернулся и на негнущихся ногах направился к черному ходу. Издал низкий протяжный стон. Волосы, собранные в узел на затылке, рассыпались. Мужчина покачнулся, упал и снова встал. Суслики по-прежнему цеплялись за него, ползая по телу. Рубаха превратилась в лохмотья, безжизненно висела обожженная рука. Маньяк вышел, кубарем скатился по лестнице, встал и направился прочь по тропинке. Внезапно орда грызунов спрыгнула с него и застыла на месте, провожая противника взглядами.
Затем откуда ни возьмись появился одинокий ударный вертолет «апач». За его штурвалом сидел улыбающийся суслик в пилотских очках времен Первой мировой войны. Хорошенько прицелившись, он пустил прямо в задницу пироманьяку пару ракет «стингер». Тот подпрыгнул, перемахнул через мусорный бак и скрылся из виду, умчавшись прочь по пустынной Мейн-стрит.
Отряд сусликов, спасших мне жизнь, проводил пироманьяка аплодисментами и улюлюканьем.
ГЛАВА 34
По словам Чаза, я выглядел так, словно меня огрели по башке мешком, набитым мелочью.
Король сусликов хохотал, так широко разевая пасть, что я запросто мог разглядеть все его желтые зубы, острые, как у Щелкунчика. Жутковатое зрелище, доложу я вам.
– Теперь можешь не беспокоиться, не скоро он наберется смелости, чтобы снова тебя навестить, – заверил меня Чаз.
Глаза его странно поблескивали, а двигался он как-то медленно. Кроме того, в смехе короля сусликов мне почудилось нечто чудное.
– И как тебе удалось так рассердить этого чувака? – еле ворочая языком, полюбопытствовал Чаз.
Он продолжал скалиться. Внезапно его улыбающееся лицо исказилось в демонической гримасе. Суслик согнулся и захохотал. Я никогда прежде не видел, чтобы он так смеялся. Затем зверек умолк и уставился на стену, на которую попала часть закрепителя, образовав причудливые узоры, напоминавшие силуэты сказочных животных. Они-то, по всей видимости, и заворожили короля сусликов.
– Ты в порядке? – спросил я.
Отряд коммандос, столь мужественно накинувшихся на моего непрошеного гостя, сидел в углу комнаты. Бойцы травили байки и смеялись, хлопая по коленкам. Один взял в лапу бейсболку пироманьяка, валявшуюся на полу, отгрыз от нее кусочек, после чего передал дальше, чтобы остальные проделали то же самое. Складывалось впечатление, что я стал свидетелем некоего ритуала, имевшего для сусликов-спецназовцев огромное символическое значение.
В доме царил хаос. Из трубы, по которой подавалась в раковину вода, в стену била струя. Из линотипа на пол натек расплавленный свинец и теперь, поблескивая, застывал на линолеуме. На уборку уйдет немало времени, а у меня всего двенадцать часов, чтобы подготовить газету к сдаче в печать.
Я сказал Чазу, что мне позарез нужны фотографии, чтобы заполнить ими пустое пространство в газете, но он меня не слушал.
Отмахнувшись, суслик пожаловался, что у него болит живот.
– Обожрался вчера вечером, – вздохнул он. – Табака. Ужас.
Суслики, само собой, не курят, но с охотой потребляют в пищу листья всевозможных растений.
Меня охватило любопытство:
– И где же ты достал табак?
Чаз пояснил, что они обнесли новый магазинчик, во всех подробностях его описав. Магазинчик был украшен красочными постерами шестидесятых с Джими Хендриксом и с Дженис Джоплин в Монтерее в 1967 году. Там даже висел в рамочке на стене альбом 1963 года группы Yardbirds – Чаз в деталях рассказал, как он выглядел. Еще на прилавке лежала стопка футболок пестрой, кислотной расцветки.
– Ну так вот, в магазинчике продавались разные маленькие упаковочки с дурацкими названиями. Ну, типа, «Гром с Аляски», «Лимонный скунс», «Лиловая ганджа»…
– Боюсь, это был не табак, – попытался я перебить суслика.
– …«Юрская мгла», «Железная снежинка», «Скользкий банан», – продолжил перечислять Чаз. Глаза его блестели все сильнее, а в голосе слышалось неподдельное восхищение. – А потом мы увидели печеньки! Господи, печеньки! – Чаз помахал лапой, по всей видимости силясь разогнать туман, что застилал его мозг размером с грецкий орех, и принялся во всех подробностях описывать подносы, на которых были сложены упомянутые им хлебобулочные изделия.
На Чаза нашло какое-то умиротворение. Обычно король сусликов суетился, перебирал лапами, мел хвостом. Надо сказать, подобными манерами он напоминал человека, перебравшего с кофеином, извечного клиента «Старбакса». Сейчас его обдолбанному величеству было совершеннейшим образом на все наплевать.
– Забавная штука, – промолвил он, силясь подавить очередной приступ нелепого смеха. – Чем больше я ел, тем больше чувствовал голод. Мы так все проголодались! Жевали эти печеньки и никак не могли остановиться. А потом – все как в тумане. Миновало три часа, я прихожу в себя и обнаруживаю, что таращусь на постер Country Joe & the Fish, освещенный лавовой лампой, и думаю: такой красоты я не видел с тех пор, как купил картину Вермеера. Мне ее продал один чувак, который уверял, что он голландец, но при этом почему-то говорил с русским акцентом.
Чаз вновь пришел в возбужденное состояние, и у него начался словесный понос. Казалось, если он умолкнет хотя бы на секунду, его разорвет на части. О чем он только не говорил: и о деревообрабатывающем производстве в восемнадцатом веке, и о коллекционировании марок, и способах хранения средневековых текстильных изделий, и о регби, и о том, что можно приготовить из китайской капусты, и о сравнительных характеристиках игроков бейсбольной команды «Чикаго Кабс» в 1959 году.
Напоследок он минут пять рассказывал наизусть диалог из сериала «Семейка Брейди».
– Знаешь, я бы на твоем месте больше не совался в этот табачный магазин, – попытался перебить его я.
– Но печеньки…
– Слушай, слишком радоваться далеко не всегда полезно для здоровья, – промолвил я. – Ты уж мне поверь. Тебе лучше прилечь. Давай, закрой глаза и расслабься.
У Чаза вновь сменилось настроение. Он сделался до нелепости задумчивым. По прошествии нескольких часов после того, как король сусликов нанес визит в недавно открывшееся в нашем городе заведение, вход в которое украшала надпись «Облачко шмали № 9. Космическая коптильня и булочная», его величество, выпучив глаза, никак не мог отвести взгляда от муравья, который полз по покрытому линолеумом полу.
– Какая красота, – промолвил он, едва сдержав всхлип.
– Да, – согласился я. – И впрямь очень мило.
– Как ты меня понимаешь, – вздохнул Чаз. Он подошел, стиснул мою ногу в объятиях, задрал голову, чтобы посмотреть на меня, и заморгал. Крошечные глазки-бусинки влажно поблескивали. Чаз был в шаге от того, чтобы разрыдаться. С таким выражением лица смотрит на окружающий мир человек, только что обнаруживший выигрышный лотерейный билет в корзине с грязным бельем. Восторг Чаза был незамутненным и беспредельным. Проникновенным голосом он принялся убеждать меня насладиться его кулинарным открытием.
Чаз сообщил, что раньше питался лишь заурядной травой из прерии. Да, иногда он баловал себя клубнями, что вырывал у кого-нибудь в саду, и скучнейшей циннией. Как же глуп и слеп он был. Ведь источник знаний и путь к просветлению скрывались в неброской куче шоколадного печенья с марихуаной!
– А еще они продают хипповые футболки! – Сдерживая слезы из последних сил, Чаз сглотнул и с чувством добавил: – Очень тебе советую, попробуй у них «Мишек Гамми».
– Я и так в свое время сластей наелся, – ответил я, подхватывая с пола короля сусликов. – Так, давай-ка я тебя отвезу домой.
Я взглянул на отряд коммандос. Спецназовцы продолжали травить байки, хлопать друг друга по коленям, одновременно догрызая остатки бейсболки.
– Эй, ребят, – позвал я их. – Давайте-ка я вас до дома подброшу, покуда вы не попали в серьезный переплет.
Я поднял «черный ястреб», который летчик посадил на тропинку рядом с домом, и положил вертолет в кузов пикапа. Спецназовцы уснули вповалку на переднем пассажирском сиденье.
Чаз уселся на своем любимом месте – поверх панели управления и тут же навалил кучу. Повернувшись ко мне, он улыбнулся и произнес:
– Слушай, а я знаю, где ты можешь добыть шикарную фотку. Как раз для первой полосы ближайшего выпуска.
ГЛАВА 35
К тому моменту, как я добрался по опасной ухабистой дороге до колонии Чаза, суслики спали крепким сном.
Чаз храпел, посвистывая, словно кипящий чайник. Я аккуратно засунул его поглубже в первую попавшуюся мне на глаза сусличью нору, решив, что он сам отыщет дорогу до дома, когда проснется. Я искренне понадеялся, что ни койот, ни филин не потревожат его, пробудив от навеянных марихуаной грез.
По совету короля сусликов я направился обратно в город. Чаз порекомендовал внимательно присмотреться к зданию, служившему некогда универмагом, – присланные администрацией округа рабочие как раз приступили к его сносу. Магазин был очень старым и еще застал времена, которые я вспоминал с большим теплом: в те годы Булл-Ривер Фолз был всего лишь крошечной деревенькой на обочине видавшего виды двухполосного горного шоссе.
На одном из поворотов мне как на ладони открылась долина, затянутая, словно одеялом, толстым слоем дыма.
На этой неделе власти приняли решение устроить встречный пожар. Пришлось спалить километра четыре леса, но тем не менее северную часть возгорания удалось взять под контроль. По обугленным остовам деревьев и кустарников можно было легко догадаться, где похозяйничал огонь. Над горой кружил одинокий вертолет.
Когда я вышел из машины у старого универмага, один из рабочих показал мне полукруглые следы зубов на стене здания. Каждый след отстоял от соседних на четко выверенном расстоянии, будто по магазину выпустили очередь из пулемета. Мало того что стена наполовину сгнила, так суслики еще подгрызли угловые столбы. Шаткое строение с хлипкой гонтовой крышей, которое давно уже было готово и само развалиться, теперь накренилось вперед, будто бы прислушиваясь к невидимому собеседнику, стоявшему у дороги.
Подуй ветерок посильнее, и магазин рухнул бы сам.
Я хорошо помнил этот универмаг. Его закрыли лет двадцать назад из-за тяжбы, инициированной властями округа. Администрация хотела через суд реализовать право на принудительное отчуждение частной собственности, чтобы снести магазин и расширить дорогу. Когда-то в универмаге работали его хозяева и их семеро детей. У всех отпрысков были одинаковые губы и подбородки, а на лицах – одинаковое выражение испуга и смирения, но при этом смирения какого-то неохотного. От них почему-то было трудно отвести взгляд. Семейка казалась странной до безумия, но при этом в ней было что-то удивительно очаровательное.
Выглядели они неопрятно и были какими-то диковатыми. Все как один – с рыжими шевелюрами. Девушки носили старомодные ситцевые платья, а мать вдобавок еще и чепчик двадцатых годов, парни – одинаковые комбинезоны и грязные кожаные сапоги. Я ни разу не слышал, чтоб хоть кто-то из них обмолвился словом.
Как правило, домочадцы выглядят похоже. При виде этой семейки в голову приходила мысль, что их всех отштамповали на одном станке, причем из одной и той же болванки.
А теперь представьте, заходите вы в магазин, и вся эта семейка принимается вас разглядывать. Жутковатое ощущение, доложу я вам. Кстати, этот универмаг был построен в незапамятные времена. Я удивился, узнав, что там есть электричество, что достаточно красноречиво говорит о его виде.
Как я уже сказал, магазин возвели в те годы, когда в здешних краях слыхом не слыхивали ни о районировании, ни о строительных кодексах. В те славные времена вы могли выкрасить свой дом в любой цвет и поставить старый диванчик на веранду. А теперь вам указывают, в какую сторону должен светить у вас фонарь на доме и на какое время можно оставлять машину на улице.
Помнится, на гигантском деревянном прилавке этого универмага стояла большущая банка с завинчивающейся крышкой. В банке плавали маринованные яйца. На моей памяти никто из посетителей так и не купил ни одного яйца из этой банки. В итоге яйца просто плавали в маринаде, словно заспиртованные образцы в какой-то медицинской лаборатории.
Отец семейства, сам по себе казавшийся мне живым ископаемым, носил высокие кожаные ботинки, причем шнуровал он их очень хитро – так в Штатах не делали уже лет сто. Парусиновые штаны он перепоясывал плетеным ремнем с огромной латунной пряжкой. На голове его, вне зависимости от погоды и времени года, всегда красовалась черная шапка-ушанка. На шее всегда можно было лицезреть грязный, покрытый пятнами платок, тоже из какой-то стародавней эпохи. В этом занятном магазине продавалось все и при этом ничего, поскольку выставленные товары казались посетителям совершенно бесполезными.
В один прекрасный день семейка заперла магазин со всем добром и исчезла. Да-да, пропала без всякого следа, оставив включенным свет. Власти взломали дверь только через три недели, да и то после того, как стали поступать жалобы на запах гниющих продуктов.
К тому моменту, как я приехал, бригада рабочих уже вынесла наружу из магазина весь скарб. Мое внимание привлек один из предметов на капоте брошенного пикапа. Теперь я понял, почему Чаз со своими спецназовцами хотел разрушить бывший универмаг.
В стародавние времена в пристройке на заднем дворе магазина располагалась мастерская таксидермиста, в которой в свободное время работал отец семейства. Плоды его трудов были представлены в самом магазине. Над холодильником с мороженым скалило желтые клыки облезлое чучело росомахи. Зверюга словно злилась на тебя за то, что ты хочешь полакомиться эскимо. Над стойкой с консервами на проволоке покачивался канадский гусь с окурком в клюве. Вокруг ящика с бритвами «жиллетт» и просроченными баночками с мыльным порошком для бритья обвивалась кольцами покрытая пылью гремучая змея. Куда бы ты ни кинул взгляд, он непременно упирался в очередное чучело: то в лису, то в косоглазую белку, то в тощую пуму, у которой отсутствовало одно ухо, то в семейство бобров, грызущих березовую ветку.
Поскольку магазин служил еще и автобусной станцией, в нем имелся и буфет. Именно тут останавливался в полдень междугородний автобус, следующий на восток, в Денвер. Пассажиры затаривались газировкой, чипсами, вяленым мясом, после чего выходили на улицу и принимались жевать, таращась на серые холмы и друг на друга, словно солдаты, подавшиеся в самоволку в какой-то далекой дикой стране, в которой прогулки по открытой местности могут плохо закончиться.
Однажды я зашел в магазин, как раз когда возле него стоял автобус. Пассажиры с нехитрой снедью в руках столпились у одного из экспонатов и фотографировались. Именно этот экспонат и стоял сейчас на капоте пикапа.
Владелец магазина изготовил платформу из нескольких листов фанеры, которую обил ворсистым ковролином. На ней он установил чучела шестерых зверьков, застывших в тревожных позах. Очень, очень знакомая мне картина.
Все шестеро сусликов смотрели в одном и том же направлении, будто только-только почувствовали угрозу. Чучельник потрудился на славу. Четко очерченные мускулы плеч напряжены – кажется, еще миг, и они задрожат. Глаза тревожно блестят. Передние лапки цепляются за холмик из земли и мелких камушков – такое впечатление, что зверьки буквально несколько мгновений назад вырыли норку. Я прекрасно понимал, что передо мной чучела, набитые опилками, и все же каждый из сусликов, как живой, чуть подавался вперед, дерзкий, готовый в любой момент сорваться с места. Эта композиция была работой настоящего мастера.
Лязгая гусеницами, к универмагу подъехал экскаватор. Подняв ковш, он обрушил его на крышу здания. Стены задрожали и рухнули – все четыре одновременно, подняв облако белесой пыли. Затем пришел черед бульдозера, принявшегося сгребать обломки в кучу. Вскоре от старого универмага не осталось ничего, кроме водоотвода и куска фановой трубы, торчавшей из асфальта, словно глиняный фаллос.
Я сделал несколько фотографий для газеты и уехал.
Я ужасно переживал за Чаза и потому поехал обратно к норе, в которую его затолкал. На душе было неспокойно – склоны горы Беллиэйк кишмя кишели койотами. Домчавшись до поселения сусликов, я обнаружил, что Чаз сидит снаружи в грязи и раскладывает по алфавиту коллекцию альбомов рок-музыки шестидесятых. На дереве неподалеку были закреплены дорогущие колонки, из которых лилась музыка. Паваротти исполнял арию «Nessim dorma» из оперы Пуччини. В тот самый момент, когда певец взял свою знаменитую ноту «до», от которой мурашки по коже, король сусликов посмотрел на меня и его глаза наполнились слезами.
– Какая потрясающая музыка, – сглотнул он, – ума не приложу, как можно так изумительно петь. Жаль, что я так не умею.
Чаз потер глаза и сдул пыль с идеально сохранившегося альбома «Dave Clark Five». Он был еще не распечатан, в пластиковой обертке. Участники группы в белых нарядах улыбались во весь рот, напоминая мороженщиков.
– Мы ненавидели этот магазин, – промолвил Чаз. – Он вонял, будто был весь пропитан рассолом.
