Текст книги "Король сусликов"
Автор книги: Гоян Николич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)
ГЛАВА 18
Ряды надгробий с высеченными на них скорбными надписями и цитатами из Псалтири начинались неподалеку от дерева, где я когда-то ее сфотографировал. Даты ее первого и последнего дня на этой земле были вырезаны на черном мраморе. Я положил у надгробия цветы и оттер рукой грязь на глиняном горшке.
В последнее время она часто приходит ко мне по ночам и садится на краешек кровати.
День выдался жарким и безоблачным. Бескрайнее синее небо было совершенно чистым, если не считать черного дыма от пожаров. Гас еще раз обратился ко мне с просьбой возглавить отряд молодых пожарных, и я на это ответил, что толку от меня будет как от козла молока.
Я храню фотографию дома – в верхнем ящике рабочего стола. На этой карточке она с улыбкой шлет воздушный поцелуй в камеру, не обращая внимания на туфельку, что болтается у нее на кончике ноги.
Давай, давай, вытри всю грязь, а потом сядь и прижмись щекой к холодному камню. Поцелуй ее имя сквозь разведенные пальцы, прикоснись к словам на мраморе и сиди, сиди, сиди, словно ты весишь много сотен тонн.
Не знаю, сколько времени я провел у могилы. Я пытался перебрать все события своей долгой жизни, что, сплетаясь друг с другом, привели меня сюда, в этот день. Как обычно, ничего не получилось.
– Все эти годы день за днем я вгонял тебя в гроб. Да?
Я пошел прочь, а потом сел под тополем, на то самое место, где когда-то сфотографировал ее. Неподалеку от усыпанной гравием пустынной дорожки, тянувшейся прямо до города, серебристой лентой изгибался ручей.
Этот древний тополь был настоящим исполином на фоне своих собратьев. Складывалось впечатление, что за долгие годы жизни он много раз менял решение, в какую именно сторону ему расти. Мощные ветви были столь многочисленны и густы, что мне начинало казаться, что я в джунглях.
Ветви тянулись к солнцу, будто бы состязаясь со стволом. Кто знает, быть может, именно поэтому дереву удалось вымахать до таких исполинских размеров, оставив в своей тени иных собратьев, выглядевших так, словно они давно уже отказались от борьбы за солнечный свет, уступив пальму первенства великану.
Давным-давно кто-то оставил у подножия дерева ось от грузовика с торчащей из нее рулевой колонкой. Шли годы, и с течением времени тополь вобрал в себя проржавевшее железо, будто бы вплавив его в кору. Теперь казалось, что ось растет из дерева, словно некий потемневший железный плод. Невероятно, но то, что терпеливое, несокрушимое дерево поглотило железо, казалось вполне естественным. Я провел пальцами по грубой коре, зная, что где-то там, за этими глубокими, словно у слона, морщинами скрывается память о крошечном побеге, которым некогда был этот исполин.
Я попытался представить, как это дерево будет смотреться на прилизанном поле для гольфа, строительство которого скоро обещали закончить. Большинство сусличьих нор исчезнет, а их обитателям останется только уйти в горы. Их мир находился на грани гибели. Впрочем, ничего уникального в этом не было.
Взять, к примеру, этот старый тополь. Когда ему будет не с кем сражаться, он зачахнет и умрет.
Я сел в пикап и отправился в местный центр ВВС Национальной гвардии. Парковку запрудили желтые школьные автобусы, на которых подвозили переброшенные к нам бригады пожарных из других штатов.
Утром почти у вершины горы я увидел вспышку света, выгнувшуюся дугой, но счел ее очередным плодом воображения.
Я зарегистрировался в будочке Бюро землепользования, после чего еле-еле втиснул свою машину за передвижным ларьком, в котором можно было получить бесплатный кофе и какой-нибудь перекус. Взял пакет чипсов и шоколадный батончик, взвалил на плечо снаряжение, поглядывая, как одна из пожарных бригад строится возле вертолетной площадки, над которой кружила тройка «черных ястребов».
Я сел прямо в траву и развязал шнурки липнувших к рукам ботинок – обувь покрывала высохшая противопожарная смесь красного цвета, в которую я вляпался, когда в предыдущий разделал фотографии для газеты. Сорвав носок, я принялся растирать ступню.
Шрамы на голени были цвета перца. Давным-давно в этом месте у меня полностью сошла кожа, когда я подцепил грибок. Наш медик Андерс назвал это тропическим дерматозом, причем самым большим, что он когда-либо видел. Как ни странно, но по тем временам это звучало очень экзотично – о таком, например, можно было поведать в письме родным. Что я и сделал, причем неоднократно. В те времена разговоры о том, как нам плохо, помогали держаться на плаву. Равно как и рассказы о дурных предчувствиях – это было еще хуже. Грибок разъел плоть до кости, икру покалывало, словно от удара током, и она постоянно немела. От ногтей на ноге ничего не осталось, пальцы сделались бесформенными.
Я поскреб под нижней челюстью, там под кожей проступал какой-то узелок, который чертовски чесался. Его заметила во время турне по Вьетнаму неугомонная жена Эрла, сказала, что у нее есть волшебное бабушкино снадобье, которое способно излечить любую сыпь, а потом добавила, что ее супруг тоже страдает от экземы. На это я ответил, что у меня нет экземы. Чтобы скрыть расчесанную шею, я надел дурацкий пестрый шейный платок, но снял его после того, как кто-то из туристов поинтересовался, не собираюсь ли я сплясать кадриль.
Верхняя часть моих армейских ботинок из старых запасов была отделана холщовой тканью. Подошва прорезиненная, а шнурки длинные – не по уставу. У меня на них пунктик. Длинными шнурками пользоваться запрещено: они могут за что-нибудь зацепиться или вспыхнуть при тушении пожара. В стародавние времена начальник службы техники безопасности Бюро землепользования житья мне не давал из-за этих шнурков. И тем не менее ботинки ни разу не загорелись. Я вообще ни разу не горел – сколько ни тушил пожаров.
Я закинул на плечи старый парусиновый армейский рюкзак. Отрегулировал и затянул лямки. Надел желтую каску, снял ее, а потом нацепил снова. Хлопнул рукой по сумочке, висевшей слева на кусочке старого ремешка от подтяжек, чтобы убедиться, на месте ли компас и, что не менее важно, таблетки от головы. С щелчком я застегнул плетеный пистолетный ремень. Скользнул по нему большим пальцем, нащупав потертость там, где когда-то висела кобура. Покрутил поясную сумку – простую, армейскую, из вполне себе горючей парусины, после чего положил ее на колени и разгладил рукой. Три металлических зажима давным-давно отвалились. На них когда-то висели запасные гранаты, а зажимы фиксировали чеки, чтобы я ими случайно не зацепился за какое-нибудь дерево, продираясь сквозь джунгли.
Достал фляжку. Проглотил таблетку. «Возможны побочные эффекты. Если почувствуете головокружение, обратитесь к вашему врачу».
Обратитесь к вашему врачу, если ослепнете, почувствуете зуд, ломоту в суставах, дурноту, тяжесть в желудке, онемение конечностей, головные боли, повышение температуры, сонливость, если вы вдруг покроетесь сыпью или огромными нарывами, заметите утрату либидо, потерю интереса к спорту или вдруг начнете ходить задом наперед.
На плечи вновь навалилась тяжесть, и, несмотря на закрытые глаза, я все равно увидел перед собой яркие вспышки, которые будто предвещали неминуемое. Нет, речь идет вовсе не о простой необъяснимой тоске. Меня захлестнула волна отравляющей душу безысходности. Я принялся ждать, когда она схлынет. Скользнул взглядом по рукаву огнеупорной рубашки и уставился на свою голую обезображенную ступню, очень надеясь, что сейчас никто не станет лезть ко мне с разговорами. Я знал, что надо чуток обождать и меня отпустит.
Впрочем, в последнее время все стало иначе, словно я своей дурацкой попыткой повеситься на кухне пробудил в себе что-то зловещее. Покусившись на свою жизнь, я словно пересек запретную черту.
Я попытался подумать о сусликах, моих крошечных друзьях. Не сработало. Тогда я стал перебирать воспоминания о жене. И снова нулевой эффект. Попробовал размышлять о фото подозреваемого в поджогах, которое я добыл в кабинете шерифа, – без толку.
Обратитесь к вашему врачу, если увидите, как плавятся часы на стене, если вас будут мучить жуткие видения, если вам станут сниться кошмары о том, как вы тонете в зыбучем песке, как пожираете грязь, если почувствуете онемение в больших пальцах, если ваши ногти поменяют форму и цвет, если у вас возникнет неодолимое желание комкать страницы в телефонной книге, лопать пузырики на оберточной пленке или нюхать машинное масло. ну еще и в случае обморока.
Я вслушивался в надвигающуюся на меня знакомую лавину голосов. Кто-то кричал, кто-то смеялся. Кто-то на заднем плане произнес низким баритоном, растягивая слова, словно пьяница: «ЭЙ ТЫ! ДРИСНЯ! СЛЫШЬ, ТЫ, ДРИСНЯ ЕБАНАЯ!»
Вы уж поверьте, я-то знал, о чем он.
Сердце так и заходилось. Обеспечь проходимость дыхательных путей. Так мне всегда твердили. Останови кровотечение, введи внутривенно через капельницу питательные растворы, береги сосуды и следи за давлением.
Если сейчас кто-то остановится и заговорит со мной… Клянусь, я убью его.
Вы можете расслабиться, взорвав что-нибудь у себя в голове.
Так, сосредоточься и представь, что ты все еще в джунглях: …просто соедините проводами два артиллерийских снаряда сто пятьдесят пять миллиметров. Сверху примандячьте крепко-накрепко изолентой баллон бутана. Когда температура взрыва ненадолго, но все же достигнет семи тысяч градусов, а это, между прочим, в два раза больше, чем нужно, чтоб расплавить камень, ударная сила будет составлять тысячу атмосфер. Но самое сладенькое – это воздух, который со страшной силой затягивает в зону низкого давления, что образуется в месте взрыва. Вот этот вакуум и есть главная головная боль. Вот что оплавило бронзовые статуи Будды в том храме в Хиросиме. В случае мигреней обратитесь к вашему врачу. Но где мне сейчас взять артиллерийские снаряды? Я их у себя дома не держу.
Теперь остается только ждать. Ждать, пока лекарство подействует. Ну а пока я дам мозгу какое-нибудь задание, чтобы его занять. В конце концов, я всегда могу принять еще одну таблетку. Сраное лекарство, от которого ощущение, будто тебя завернули в хлопковую ткань. Синенькую такую, красивую, китайскую, там еще бирка с красивым шрифтом: я как-то такой увидел на полу и любовался им часами. Это сработает, должно сработать. Кто управляет дурацким серым студнем в моей черепной коробке? Я! Я тут главный. В конце концов я всегда беру верх. Я главнокомандующий своей личной армии нейронов.
Да, пока мне удается обманывать мозг, но проблема в том, что он быстро учится и долго так продолжаться не может. Скоро он уже вызубрит все мои фокусы и приемчики, и что тогда? Я зажал уши ладонями. Господи, как бы хотелось сейчас раствориться облачком пара. Я почувствовал острый приступ тоски по веревке, раскачивавшейся под потолком моей кухни.
Я зажмурился. Голоса в голове сделались тише, они теперь просто шептали, будто это общались между собой люди, что проходили мимо меня. Шепот… шепот… Он словно тихий крик цикад… Перед моим мысленным взором снова возникла раскачивающаяся веревка. Почему она порвалась? Этого не должно было случиться.
Ее кто-то подгрыз.
Я услышал, как топочут тяжелые ботинки по сухой траве. Заревели басом турбины еще одного вертолета, шедшего на взлет. Господи, только бы никто со мной сейчас не заговорил. У меня рвет крышу. Господи, дай еще хоть чуть-чуть времени, пока подействует красивая голубенькая таблеточка доктора Нгуена.
Молодые пожарные, с изумлением вытаращив глаза, смотрели на меня, на мой антикварный рюкзак и старые ботинки. Они взирали на меня так, словно перед ними на траве сидел бомж, неведомо как оказавшийся здесь. Это кто еще тут? В их взглядах читалась досада и жалость. «А сейчас я лягу и посплю. Надеюсь, смерть заберет меня прежде, чем я проснусь», – подумалось мне. На кой черт мне еще один бесконечный день.
Будь моя жена рядом, она бы знала, что делать.
Я попытался снова начать думать о короле сусликов.
ГЛАВА 19
Когда Бюро землепользования объявило о намерении провести пресс-конференцию, посвященную лесным пожарам, я понял – не отвертишься, придется на нее идти. Не так уж часто у нас в Булл-Ривер Фолз, городишке с населением восемьсот семьдесят пять человек, проводят пресс-конференции.
К нам устремились новые караваны телевизионщиков в белых грузовиках со спутниковыми тарелками. Единственная гостиница в городе впервые за всю историю своего существования повесила табличку: «МЕСТ НЕТ». Середину Мейн-стрит отгородили желтой полицейской лентой, расставили там столики и приготовили угощение для журналистов – пончики и кофе.
У одного из фургонов, обвешанных спутниковыми тарелками, стояла брюнетка в черном коротеньком платье и туфлях на высоком каблуке и брала интервью у мэра. Журналистка была очень привлекательна, хотя и болезненно худа, словно страдала анорексией. У нее были огромные светло-зеленые глаза, спутанные волосы, создававшие впечатление, что она буквально минуту назад встала с постели, и чувственные губы, уголки которых кривились вниз, отчего казалось, что девушка на что-то обижена. При виде нее у меня тут же возникло спонтанное желание накормить бедняжку. Репортер из «Ю-эс-эй тудэй» что-то строчил в блокноте, дробя текст на аккуратные короткие абзацы. Неподалеку от него корреспондент «Нью-Йорк таймс» с бешеной скоростью лупил по клавишам своего ноутбука. Со стороны он напоминал сумасшедшего пианиста. Бейсболка на его голове была сдвинута козырьком к затылку, а на сигарете в уголке рта успел образоваться длинный столбик пепла.
Пока оставалось время, я решил покемарить, балансируя на той грани, где реальный мир соприкасается с миром грез.
Суслики объявились, прежде чем пресс-конференция успела начаться.
На момент описываемых событий мы уже достаточно давно не виделись с Чазом. За это время он вместе с отрядом своих коммандос, вооруженных бензопилами, повалил две вышки мобильной связи. Полиция объяснила падение вышек ударом молний, которые, как они совсем недавно уверяли, также являлись причиной возгораний леса. Теперь, впрочем, даже ребенок знал, что лесные пожары устраивает пироманьяк, который, по словам полиции, скрывался в холмах. В статье о происшествии с вышками, рискуя навлечь на себя недовольство Чаза, я все же не стал высказывать своих подозрений о том, что случившееся является саботажем, устроенным сусликами-спецназовцами.
Девушка-репортер первой заметила несущихся в бой грызунов.
Она сорвала с себя туфли на высоком каблуке и принялась гоняться за тяжеловооруженными сусликами. За ней носился звукооператор с двадцатиметровым мотком кабеля.
Нападение было стремительным и тщательно продуманным.
Волна сусликов накрыла белый шатер, специально поставленный для представителей прессы. Одно подразделение карабкалось по веревочным лестницам на грузовик со спутниковой связью. Солдаты размером с кухонную прихватку набросились на спасающегося бегством репортера и принялись карабкаться по его ноге. Пышная седая шевелюра журналиста встала дыбом, напоминая со стороны какое-то серое суфле. Один из сусликов-солдат выхватил мачете и принялся рубить один из локонов, добывая себе трофей. Несчастный репортер издал протяжный вопль, когда другой суслик кинул ему во вздыбленные волосы дымовую гранату и они загорелись.
В этот момент грузовик Эн-би-си со звуком «бип-бип-бип» стал сдавать назад, и в воздух, словно куча коричневых носков, взмыло с десяток грызунов.
Повсюду лежали раненые суслики. Кое-кого из них утаскивали на носилках военные медики, у которых на касках белели накорябанные мелом значки мира. Протяжные крики грызунов напоминали поскрипывание пластиковых крышек.
Еще один отряд коммандос с перемазанными камуфляжной краской мордочками спрыгнул с куста сирени и бросился в атаку на грузовик. Два вертолета «черный ястреб» размером с машинки куклы Барби и следовавший за ними самолет-штурмовик «тандерболт» обрушили на грузовик шквальный огонь, да вот беда, пули были размером с зернышки риса. Тем временем коммандос, часть которых щеголяла в черных, как у ниндзя, банданах, добрались до лобового стекла грузовика. Водитель открыл дверь и выпрыгнул, а грузовик, потеряв управление, нырнул в канаву.
И вдруг суслики пропали, будто их и не было.
Телевизионщики бесцельно бродили по площади, держа в руках изгрызенные кабели, и жаловались друг другу на то, что суслики разодрали подушки сидений в машинах. Лишь одна босая журналистка карабкалась на четвереньках по склону холма. В волосах у нее застряла веточка лебеды.
На вершине холма в ореоле света, исходившего от сиявшего позади него солнца, красовался силуэт короля сусликов Чаза. Он стоял, уперев лапы в бока, в безрукавке худи с символикой группы Paul Revere and the Raiders. Только сейчас я заметил, что на его правом предплечье вытатуированы портреты участниц The Supremes. Сейчас он очень напоминал монаха-бенедиктинца в армейских ботинках.
Выставив перед собой руку с микрофоном, репортерша из всех сил карабкалась вверх, к Чазу. Она явно хотела взять у него интервью. В спину журналистке дышал оператор с камерой. В тот самый момент, когда девушка уже начала приводить в порядок волосы и, казалось, все было готово к съемке, Чаз с невозмутимым видом выдавил из себя пару какашек, улыбнулся, откозырял и скрылся в норе.
Журналист из «Татлера» подошел ко мне и показал рукой на холм:
– Вы можете объяснить, кто это был?
– Суслик, – ответил я, – это суслик.
– Неважно. Мне бы хотелось с ним потолковать.
– Это вы написали статью в «Глоуб», который вышел на этой неделе? Ну, там еще на обложке Сталин обнимается с голым космонавтом…
Журналист кивнул.
– Потрясающая работа, – выразил я свое восхищение. – Я попробую обо всем договориться.
ГЛАВА 20
Входная дверь в мой дом была нараспашку и висела на одной петле. Когда я вошел и стал шарить по стене, чтобы включить свет, то обнаружил, что стена вся липкая от фотопроявителя.
Да, вы не поверите, но мы в штаб-квартире всемирно известной газеты «Вестник Булл-Ривер Фолз» до сих пор проявляем кодаковскую пленку и печатаем фотографии в лаборатории с красными фонарями.
Повсюду валялись бумаги и папки. Я почуял запах плавленого свинца линотипа. Ящики с документами в старых шкафах у стен были выдвинуты. Верхний ящик моего письменного стола и вовсе полностью выдернут, а его содержимое – исписанные листы и батончики «Сникерс», оставшиеся с прошлогоднего Хеллоуина, – раскидано по полу. Там же лежала и моя пишущая машинка «Ундервуд» 1926 года, с потертой от тысяч и тысяч прикосновений клавишей пробела.
Уже не знаю, сколько раз я давал себе обещание устроить капитальный ремонт в своем доме, гордо именовавшемся в газете зданием редакции «Вестника». Дом строили в течение многих лет в буквальном смысле слова из чего попало, а стоял он, между прочим, на старом фундаменте из валунов – на том самом месте, где когда-то находилась хижина старателей, в которой учредили газету в 1898 году.
Мне нравится уксусный запах химикатов в фотолаборатории и шум вентилятора электрического обогревателя. Я обожаю старый линотип, я без ума от его щелкающих зубчатых колес, маховиков, маслянисто поблескивающих валиков, делающих его похожим на паровоз. Люблю брать над ним верх: у линотипа есть дурацкая привычка плеваться свинцом мне на руки, если я допускаю какую-то оплошность при работе с ним.
А еще я с гордостью могу заявить, что являюсь обладателем одного из двух имеющихся в Булл-Ривер Фолз работающих телефонов с дисковым номеронабирателем.
Городской совет давно уже на меня давил, не мытьем, так катаньем принуждая сделать ремонт. Недавно я даже получил письмо на гербовой бумаге, в котором до моего сведения доводилось, что «Вестник» является единственным предприятием на Мейн-стрит, которое все еще не выполнило распоряжение об архитектурном облагораживании экстерьера. Городской совет в приказном порядке потребовал от меня убрать с веранды ртутную газоразрядную лампу на сто семьдесят пять ватт на том основании, что она якобы слишком яркая и мешает ночью соседям. Эти умники даже термин специальный для этого придумали: «световое загрязнение» – вы только представьте!
Я взял красно-зеленую рождественскую елочную лампочку-фонарик – единственную, что отыскалась у меня в доме, и повесил ее на удлинителе под крышей у входа. Затем сделал фото и напечатал в газете, сопроводив подписью: «Под давлением со стороны мэра газета вынуждена подчиниться идиотскому распоряжению о мощности осветительных приборов».
У моего дома остановился «форд краун-виктория» с включенными мигалками, принадлежавший начальнику полиции Тому Черри. Том крадучись поднялся на крыльцо с пистолетом наготове. Переступив порог, он увидел меня и тут же опустил оружие.
– Можешь его убрать, – сказал я. – Просто кто-то вломился ко мне в дом и хорошенько тут похозяйничал.
Том со всей осторожностью огляделся по сторонам и сунул кольт обратно в кобуру.
– Поступил вызов. Соседи сказали, что слышали тут подозрительный шум, – объяснил Том. – Ну я тут же и примчался. Старался приехать максимально быстро.
– Это не имеет значения, – покачал я головой, глядя на мусорное ведро: судя по всему, непрошеный гость хорошенько ударил по нему ногой.
Я поднял треснувшую бутылку с проявителем. На потолке темнело коричневое пятно. Да уж, человек явно был в ярости.
Том еще раз поглядел по сторонам и достал блокнот:
– Деньги на месте?
Я взял со стойки деревянную коробку из-под сигар и вытащил из нее несколько мятых купюр.
– На месте.
Том провел пальцем по следу от фомки, оставленному на дверной коробке, и сделал пометку в блокноте.
– Странное дело, Том. Я уже не помню, сколько лет не запирал дом. А на окнах даже нет задвижек. Зачем было понапрасну тратить столько сил?
– В городе многое изменилось, – с мрачным видом произнес Том и с опаской посмотрел на линотип, будто бы не зная, чего ждать от этой загадочной железной махины. – Что это такое? – поинтересовался он.
– Ну, это типа компьютера, – ответил я.
– Пора тебе уже сдаться и довериться новой технике.
– Сдаваться не в моих правилах.
Сквозь распахнутую дверь в дом ворвался горячий ветер, раздувший мешковатые штаны шерифа. Том невысокого роста, и его лицо теряется под огромной шляпой. В нашем полицейском управлении, личный состав которого насчитывает трех человек, дресс-кода не существует. Том Черри обожает форму и потому, бывает, наряжается так, словно совершил налет на костюмерную какого-то театра: модные синие брюки, эполеты, серебряные петлицы на воротнике. Иногда шериф надевает высокие, до колена, кожаные ботинки, словно работает в дорожной мотоциклетной патрульной службе. Впрочем, как правило, Том Черри предпочитает простую одежду цвета хаки: песочные рубашки и классическую полицейскую шляпу. А его пояс! Чего там только нет: и наручники, и два баллончика с перцовкой, и два фонарика в чехлах, ну и, само собой, кобура с тяжелым пистолетом, от которой ремень провисает сбоку чуть ли не до колена.
– В последнее время в городе творится что-то неладное, – посетовал Том. – Куча каких-то дурацких происшествий. То суслики в мэрию пробрались. То пуму видели неподалеку от детской площадки. Теперь еще эти пожары. Ты опубликуешь фото подозреваемого?
– Само собой, – кивнул я. – Ну и рожа, доложу тебе, у этой сволочи.
– Это точно, – хмыкнул Том. – Делом заинтересовались федералы. Вчера звонил специальный агент ФБР – аж из Денвера. Заведующий пожарной службой штата отправляет сюда следственную бригаду. На меня навалилась куча бумажной работы. Ну да ничего, этот поджигатель от нас не спрячется. Особенно когда в горах будет полно пожарных.
Полицейский снова обвел взглядом комнату. Мне показалось, что он делает из мухи слона, придавая столько значения случившемуся, но потом до меня дошло: в таком возбужденном состоянии я в последний раз его видел, когда стражи закона обнаружили в сочельник тело, плавающее в бассейне районного центра отдыха и развлечений, причем на теле из одежды был только колпак Санта-Клауса и красные гольфы до колен.
– Извини, Том, но мне надо работать, – с нетерпением в голосе промолвил я.
Полицейский продолжал что-то строчить в блокноте. Затем он оторвался и опять огляделся по сторонам с таким видом, словно что-то забыл.
– Нет такого понятия, как мелкое преступление, – произнес он и снова принялся писать, высунув кончик языка.
Он застегнул карман рубашки и отгладил его рукой. Затем поправил шляпу, подтянул пояс с тяжелой кобурой и протянул мне на подпись три экземпляра заполненного под копирку бланка, после чего кивнул на дверь.
– Не знаю, кто сюда вломился, но он явно был на тебя очень зол.
– Если ко мне хотя бы раз в неделю кто-нибудь не прицепится, я начинаю чувствовать одиночество, – отозвался я.
– В городе на тебя кое-кто держит зуб. Ну, из-за того, что ты не обозначил свою позицию по поводу строительства курорта.
– Ну и в чем проблема?
– Народ разделился во мнениях. Для кого-то курорт – это новые вакансии, а кто-то считает, что он погубит наш город.
– Моя задача – сохранять объективность, – ответил я. – И плевать, если кто-то злится на меня из-за того, что я не готов встать на чью-то сторону. Если я начну отстаивать чьи-то интересы, половина народа просто перестанет верить в то, о чем я пишу.
– Да мне-то что? – пожал плечами Черри. – Я просто хотел сказать, что ты своим поведением мог кого-то взбесить настолько, что он к тебе вломился. Я уже не упоминаю о твоей теории, что пожары – дело рук поджигателя, которую ты высказал в газете, не дождавшись официального заявления властей. Это, знаешь ли, не шибко нам помогает в расследовании.
Том Черри встал на колени и принялся изучать линолеум, на котором по неизвестным мне причинам были изображены индейцы и ковбои. У всех было одно и то же одинаковое улыбающееся лицо, вот только у ковбоев – белые шляпы, а у индейцев – заплетенные в косички волосы. Ковбои с индейцами палили друг в друга, но, судя по всему, им это очень нравилось.
– Гипсовая пыль, – объявил Черри, проведя пальцем по полу. – Чтоб в такой заляпаться, надо прилично отмахать от города. Это твой отпечаток? – Он показал на грязный след ботинка на полу.
– Его мог оставить кто угодно.
– Ну да, ну да, – покивал Том. – К тебе днем кто-то мог заходить.
– Людей с грязной обувью в городе полно. Как и тех, кто недоволен газетой. Гипсовой пыли у нас тоже достаточно.
– Похоже на отпечаток походного ботинка, – изрек Том.
– Все может быть.
– Или ботинка рабочего со стройки.
– Или туфельки Золушки, – добавил я. – Слушай, Том, мне надо работать. Тридцать две страницы новостей со всего мира. Все это надо слепить воедино. Вручную. К завтрашнему утру. Это муторное дело. И очень долгое. Без компьютера. – Я протянул ему бланки со своими подписями. – А теперь, если позволишь, я бы хотел заняться делом.
Начальник полиции Том Черри уставился на пол. Судя по лицу, его явно озадачило изображение счастливых индейцев и ковбоев, поглощенных взаимным смертоубийством.
– Говорят, гольф-клуб снова предложил бабке Доре купить у нее ранчо, а она опять отказалась.
– Да им просто нужен доступ к воде, а на само ранчо насрать.
– Я слышал, ей миллионы предлагали, – продолжил Том Черри, изучая бланки. – Бабке надо было хватать деньги и рвать когти.
– Ты уж поверь, она не из тех, кто обращается в бегство, – заверил его я.
– Кстати, – Черри смерил меня порицающим взглядом. – Помнишь свою статью об убитой девушке, которую нашли у реки? Ну, о Мелинде Барстоу? Огромное тебе спасибо, что растрепал о нашем разговоре про Йергена. Между прочим, нам его пришлось отпустить, а меня пропесочил окружной прокурор. Впрочем, я этого Йергена все равно из списка подозреваемых не вычеркнул.
На это мне сказать было нечего, так что я просто кивнул. А потом, немного подумав, произнес:
– Я собираюсь написать некролог… Придется поговорить с ее отцом. Не сказал бы, что горю желанием. Впрочем, я его не смог отыскать. Он работает в пожарной части, под началом Гаса Карри.
– Отец Мелинды сидит у нас в городской тюрьме, так что можешь его навестить, – отозвался Черри, поворачиваясь к двери. – Мы допрашивали Йергена на улице, рядом с участком, а отец Мелинды на него напал. Еле его скрутили – троих человек пришлось звать. Едва не снес парню голову саперной лопаткой – знаешь, пожарные такие постоянно с собой таскают. Я-то думал, ты в курсе, ты же слушаешь наши переговоры по радио, – улыбнулся Черри. – Короче, он промахнулся и угодил лопаткой в машину моего заместителя. Лобовуху разнес. Я решил, что ты об этом знаешь. Даже фотографию опубликуешь. – Шериф пожал плечами и вышел.
Я проследовал за ним на крыльцо.
– Ты это… Стэн… поаккуратнее… Держи, в общем, ушки на макушке, – предупредил Том. – Кто-то тут тебя чертовски ненавидит. А ты уж поверь моему опыту: если такое вот один раз случается, – он показал на мой дом, – на этом дело не заканчивается. Он непременно заявится снова.
