Текст книги "Король сусликов"
Автор книги: Гоян Николич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)
ГЛАВА 28
Мне позвонила библиотекарша Мириам и сказала с удивлением и подозрительностью в голосе, что мина «клеймор» весит один килограмм шестьсот граммов.
– Ты что, статью там пишешь?
– Вроде того.
– Типа твоей очередной колонки про сусликов? Как же я обожаю этих милашек. Мне так их жаль!
– Ну… в общем… да… – промямлил я.
– Слушай, Стэн, ты до сих пор работаешь на своей доисторической печатной машинке? – спросила Мириам. – Если что, приходи ко мне в библиотеку, я научу тебя пользоваться компьютером. Тогда ты сам сможешь искать все, что нужно. Сэкономишь целую прорву времени. Это проще пареной репы.
– Как и моя печатная машинка, – отрезал я.
Я представил, как семь сотен крошечных стальных шариков разлетаются на пятьдесят метров по дуге в шестьдесят градусов, выкашивая мой взвод. Мне вспомнился Андерс во время того боя, когда на нас напали из засады. Он стоял на коленях в траве, силясь срезать разгрузку с раненого солдата. В зубах медик сжимал упаковку бинтов. Сине-зеленые трассеры мелькали прямо у него над головой, но Андерс даже не подумал хотя бы разок пригнуться. Он занимался раненым, которого мне было не разглядеть. Несколько раз Андерс выхватывал кольт и стрелял в сторону деревьев. Через пару мгновений его скрыл разрыв мины, и я его больше не видел.
Да какая, в сущности, разница, сколько весит «клеймор»? Мне вспомнилось, как я однажды выкапывал ложкой сделанную на скорую руку вьетконговскую мину-ловушку. Я лежал на животе, собираясь ее обезвредить. Мою щеку отделяло от растяжки сантиметров пять. Я отковырял пальцем присохшую грязь и вгляделся повнимательней. Чтобы защитить мину от влаги, вьетконговцы покрыли металлическую крышку, по форме напоминавшую пирожок, каучуком. Детонаторов было два: нажимной, похожий на паучка, и капсюльный – к его кольцу крепился провод растяжки, натянутый, словно гитарная струна. К счастью, деревце, к которому тянулся провод, было небольшим, и мне удалось снять петельку провода со ствола.
Лейтенант одобрительно хлопнул меня по плечу, довольный проделанным мной фокусом, но остальные бойцы во взводе, наверное, решили, что я слегка тронулся умом, раз пошел на такой риск. Мы запросто могли вызвать саперов, но тогда бы опоздали на вертолет и нам пришлось бы заночевать за пределами базы. Вот поэтому я гордился своей удалью, а остальные сочли меня идиотом, решившим выпендриться.
Моя жена то и дело спрашивала, почему меня перевели после того, как я получил эту дурацкую медаль, вызывавшую у меня жгучее чувство стыда. После награждения меня повезли в турне, словно пса, выигравшего престижные соревнования. В госпитале в Пусане у меня снова взяли интервью. Потом началось мое путешествие по реабилитационным центрам – сперва в Бангкоке, потом в Сайгоне. Затем меня повезли в Токио – в турне по торговым центрам. На базе Йокота прямо у трапа самолета меня встречал аж полковник, который провел экскурсию по штабу, а потом помог организовать бесплатную доставку моих покупок до дома – я приобрел огромную стереосистему «Панасоник» и пару фотоаппаратов «Никон».
С моей стороны было бы бесчеловечно рассказывать жене, чем я еще занимался во время второй командировки во Вьетнам.
Я изложил ей более чем правдоподобную версию, поведав историю с внятным сюжетом, четким началом, серединой и вполне себе приемлемым концом. Кому в здравом уме захотелось бы слушать правду? Как, например, объяснить человеку, что при мумификации трупа язык высыхает в последнюю очередь и потому птицы стараются склевать его первым? Такие вещи лучше вообще никому никогда не рассказывать.
Впрочем, может быть, я когда-нибудь поведаю доктору Нгуену, как распухают руки у трупов на жаре. Распухают до такой степени, что лопаются рукава гимнастерок.
Меня давно подмывало признаться Нгуену, до какой степени я был удивлен, узнав, что убить человека куда как проще, чем вытащить крючок из пасти рыбы, которой не желаешь зла. Если мы заведем речь о войне, мне придется со стыдом признать, что служба во Вьетнаме была самым захватывающим периодом моей жизни.
Если что, я скажу доброму доктору, что боюсь умирать только по одной причине. Я страшусь, что волею неведомых мне высших сил встречусь с теми, кто погиб от моей руки. Я то и дело представляю, как люди, которых я убил, стоят в очереди, словно на торжественном приеме, в тех одеждах, что были на них в момент смерти, стоят без рук, без лиц – просто куски тел, – требуя, чтобы я умолял их о прощении. О прощении, которое (и я это прекрасно понимаю) мне никогда не получить.
Я еще раз проверил гранки газеты и внес кое-какие изменения, оставив свободное место на первой странице. Затем пробежался глазами по платным объявлениям, за которыми следовали информационные бюллетени городского совета, которых набралось в этот раз аж на шесть полных страниц. В бюллетенях в основном шла речь о передаче тех или иных муниципальных земель в собственность компании «Золотое ущелье». Еще там имелся огромный пространный договор об использовании водных ресурсов, который никто в здравом уме и не подумал бы читать. В договоре говорилось о разрешении курорту увеличить водозабор из реки для производства искусственного снега. Я так понимаю, Дора Маккой могла бы кое-что добавить к этой информации.
На моем стуле лежала стопка папок, содержавших в себе еще кучу официальных извещений: тут и объявления об окружной распродаже недвижимого имущества должников, и ежемесячный бюджет города, и конкурсы строительных контрактов, и ворох уведомлений о банкротстве, и чек из Денвера на четыре тысячи семьдесят пять долларов пятьдесят три цента с указанием отправить заказчику по экспресс-почте вырезку с опубликованными рекламными объявлениями не позднее следующего дня после выхода газеты.
Кэсси, практикантка, которая заменяла Среду, когда та не могла выйти на работу, вручила мне листок с телефонными сообщениями и сказала, что к нам заходил выпускающий редактор из Си-эн-эн и спрашивал разрешения припарковать рядом с моим домиком грузовичок со спутниковой связью.
– Я разрешила. Надеюсь, вы не будете возражать. Они обещали заплатить. Нет, вы только подумайте! В нашем городишке – и Си-эн-эн!
– Я вне себя от восторга, – кивнул я.
Я кинул фотопленку в плетеную корзину на стойке, после чего отметил синим маркером на макете газеты тридцать сантиметров под колонку о поджигателе, которую мне еще предстояло написать.
Затем просмотрел телефонные сообщения, одно из которых оставила окружной судебный эксперт Кармен Руз. Я кивнул на фотолабораторию и посмотрел на Кэсси.
– Мне нужно, чтобы пленка была проявлена к вечеру. Договорились?
– Там фото трупа?
– Ты же знаешь, это не в моем стиле.
– Вообще-то мы с Мелиндой были знакомы, – промолвила Кэсси. – Не то чтобы близкие подруги, но… Она была хорошей…
Кэсси подошла к монтажному столу. Неплохая девчушка. Дерзкая, правда. А еще у нее огромные влажные черные глаза. Сегодня она нарядилась в тонкую майку, шорты и шлепанцы. Волосы были стянуты резинкой. Загорелое запястье опутывала татуировка, изображавшая колючую проволоку. Кэсси посмотрела на фотопленку, перевела взгляд на пол и глубоко вздохнула. Вытерла глаза основанием ладони и тихо простонала:
– В последний раз, когда мы виделись, она была такой счастливой…
– В этом номере мы ограничимся некрологом и последними новостями о деле, так что пока держи рот на замке. Справишься?
– Мистер Пэ… Она ведь занималась археологическими исследованиями… Ну… костями, которые нашли на стройке курорта. Так?
– Ну да, – кивнул я. – И приехала из университета весной.
– Ее в школе каждая собака знала. Она была настоящей знаменитостью. Стипендию выиграла, чтоб в университет поступить. Красавица. И умница. И кому только дорогу перешла?
– Я оставил немного свободного места. – Меня словно обухом по голове ударило. – Расскажу тебе кое-что сегодня вечером, чуть позже. Часть подробностей узнаешь от Тома. Ну а пока мне нужно к судебному эксперту.
– Пожалуйста, можно я сама напишу о ней статью? Я справлюсь, честно-честно, – взмолилась Кэсси.
– Я доверю тебе последние новости от судебного эксперта, – ответил я. – Но некролог напишу сам.
Несколько мгновений назад меня осенило, что следует расспросить отца Мелинды о том, какие отношения были у Йергена и его дочери. Но желанием затевать этот разговор я, мягко говоря, не горел.
ГЛАВА 29
…Несмотря на то, что к их поселениям подступают заросли высокой травы, на территории колоний вы, как правило, ее не найдете: они срезают ее и устилают подобия улиц. Если у них и есть надобность в воде, то она ничтожна, ибо их обиталища нередко, а если быть точным, в основном располагаются в наиболее засушливых краях. С другой стороны, вполне можно предположить, что они добывают воду из подземных источников, к которым прорывают лазы. Все попытки закопать их норы или же затопить таковые, как правило, не давали каких-либо заметных результатов.
При приближении к колонии сусликов можно заметить, как они снуют меж своих обиталищ, по всей видимости наведываясь друг к другу в гости. Порой ближе к центру поселения несколько таковых обиталищ расположены в непосредственной близости друг от друга, словно выполняют роль ратуши. Там зверьки уминают нежные побеги, тут чистят норки или приводят в порядок холмики над ними, причем все это проделывают в совершеннейшей тишине.
ИОСИЯ ГРЕГГ (1806–1850), исследователь и торговец. Запись из путевого дневника.
Я попытался побыстрее закончить с работой, но вместо этого уснул прямо в кресле.
Проснулся я резко, будто бы от толчка. На столе передо мной красовалась коробка из-под овсяных хлопьев, доверху наполненная золотым песком.
На моей печатной машинке восседал Чаз. Понятия не имею, как этим сусликам удается проникать ко мне в дом.
Один глаз Чаза скрывала черная повязка, а на теле сверкала футболка с Ван Халеном. Король сусликов слушал айпод. Лицо покрывали царапины, а на макушке зияла круглая проплешина, словно кто-то вырвал клок шерсти. Сейчас он очень напоминал монаха-бенедиктинца, подавшегося в пираты.
– Ух ты! – Я показал на коробку из-под хлопьев. – Спасибо.
– Мы признательны тебе за помощь. Купи себе что-нибудь.
– Не все так просто, – покачал я головой. – Не могу же я вот так заявиться в банк и обменять пол-кило золотого песка на доллары.
– Всегда можно договориться. – Чаз принялся пританцовывать в такт музыке. – Купи себе «феррари». Слетай в Париж с подругой. У нас такого добра навалом, – он кивнул на коробку.
– Да народ и так уже думает, что у меня крыша съехала. Если кто увидит, как я швыряюсь деньгами налево и направо, ко мне тут же заявится полиция. И нет у меня подружки.
– А как же судебный эксперт? Она к тебе неровно дышит. Влюбилась по уши, точно тебе говорю.
– Нечего выдумывать всякий вздор. Никто в меня не влюбился. Ишь чего! Еще этого мне не хватало! И вообще, откуда тебе столько известно о моей личной жизни?
– Да мы вообще много чего знаем, – пожал плечами Чаз.
– Черта с два, – фыркнул я.
– Добро пожаловать в мой мир, – пропел суслик.
Я решил сменить тему. С Чазом невозможно спорить, когда он слушает рок. Несколько месяцев назад он всерьез увлекся творчеством Стиви Рей Вона и даже объявил неделю траура в память обо всех рок-звездах, погибших в авиакатастрофе. В день памяти Бадди Холли высочайшим повелением всем сусликам было рекомендовано носить темные очки и почаще поворачиваться на восток, в сторону Айовы, где находилось кукурузное поле, в которое воткнулся самолет Бадди, а в день поминовения Рики Нельсона по сусличьему телевидению крутили только сериал «Приключения Оззи и Харриет», в котором Рики сыграл одну из ролей.
Я выдернул наушники из ушей Чаза. Он глянул на меня с оскорбленным видом. Когда суслики обижаются, то щурятся, смотрят искоса и дергают при этом усами.
Я рассказал Чазу о том, что мне звонила хозяйка ранчо «Последний шанс», старая Дора Маккой, и жаловалась на сусликов, которые, по ее словам, ей житья не давали.
– Ты что-нибудь об этом знаешь?
– Извини, но это не мой клан, – улыбнулся Чаз. – Суслики, что живут у нее на ранчо, слеплены из совсем другого теста. Мы с ними не ладим. Передан старухе, чтобы держала с ними ухо востро: она имеет дело с очень опасными тварями.
Король принялся объяснять, что несколько тысяч сусликов по-прежнему проживают в непосредственной близости от горнолыжного курорта, примыкающего к владениям Маккой, и ничего не могут поделать со строительными бригадами, разрушающими их норы. У тамошней колонии кончается провиант, но, несмотря на это, ее обитатели отклонили все предложения Чаза об эвакуации.
– Пойми, они упрямей некуда, – вздохнул Чаз. – Мы пытались их вывезти, едой снабжали по воздуху… А они что? Камнями в нас стали кидаться. Ладно, мне пора.
Он прошествовал к черному входу, к которому вскоре подъехал «хаммер», набитый до зубов вооруженными коммандос. Я даже не стал спрашивать, куда направляется Чаз, лишь помахал рукой вслед джипу, пока тот, подпрыгивая на кочках, удалялся от меня по тропинке в клубах пыли.
Я сел за руль и поехал в гости к Доре. Дорога на ранчо была извилистой, ухабистой и проходила через плато, с которого открывался вид на обширные владения старухи. Дора просила практикантку передать, что ей хочется сообщить мне кое-что интересное.
Компания, владевшая горнолыжным курортом, уже не первый год пыталась выкупить у Доры ранчо, суля баснословные деньги даже просто за право забора воды, но старуха оставалась непреклонна.
Я припарковал пикап возле покосившегося трактора. На ранчо у Доры царил жуткий беспорядок. За сломанным загоном были свалены разномастные деревянные чурбаки, несколько ржавых холодильников и вышедшая из строя бытовая техника. Там же громоздилась куча стульев. Меня проводили тупыми взглядами две коровы. Головы у них поворачивались словно на шарнирах. Повсюду росли сорняки. Ранчо поражало своей неухоженностью – создавалось впечатление, что его вот-вот забросят. Переступая через кучи конского навоза, я проследовал по выложенной камнем дорожке, которая резко обрывалась в метре от просевшей веранды. Крыша ранчо была крыта листами брезента, их придавливали притащенные с реки булыжники. Одно из окон треснуло, и Дора заклеила его скотчем. По веранде бродила одинокая растерянная курица, постукивая клювом выбеленный солнцем деревянный пол. Чуть в стороне от дома рядом с покосившимся, вот-вот готовым развалиться сараем стоял древний грузовичок-пикап с кое-как прилаженной дверцей от другого автомобиля.
Старуха вышла на крыльцо, смерила меня взглядом из-под измятой ковбойской шляпы и сунула большой палец за пояс. Другая ее рука висела на перевязи, пальцы распухли как сосиски и покраснели.
– Тебе что, нездоровится? – спросил я.
– Бывало и лучше, – ответила Дора, жуя табак.
Облокотившись на перила, она сплюнула. На веранде позвякивала музыка ветра, сделанная из ржавых подков. Где-то заржала лошадь. Ей ответили коровы. Затем присоединилась и собака. В остальном стояла тишина, глазу было не за что зацепиться. Я поднял взгляд к подернутому дымкой куполу неба. Где-то далеко-далеко послышался гул пожарного самолета.
– Ерунда, – Дора покосилась на свою руку, – напоролась как дура на колючую проволоку. Гналась за койотом.
– Похоже, у тебя заражение.
– Ничего страшного. Примочки делаю. Пройдет.
– Тебе бы лучше доктору показаться, – не сдавался я и предложил подкинуть ее до города.
– Само пройдет, говорю, – отрезала Дора и принялась отхаркиваться. Она осмотрелась, прикидывая, куда сплюнуть, но потом передумала и сглотнула.
– Ну как хочешь, – пожал плечами я.
– Вот именно. Как хочу, так и поступаю.
– Ну и ладно.
Мне самому захотелось плюнуть, настолько не клеился у нас разговор.
Старуха пошевелила искалеченными пальцами, которые, как я сейчас заметил, были обернуты какими-то листьями. Чтобы покрепче держаться на ногах, Дора опиралась здоровой рукой о перила.
– Может, тебя все-таки отвезти к врачу? Мне это не внапряг, честно.
– Знаешь, как-то дожила до своих лет без докторишек, так что спасибо, обойдусь, – проворчала Дора. – Нет у меня веры к этим коновалам. А ведь они еще сдерут с тебя за прием три шкуры! Так что нет уж, уволь. Но спасибо, что предложил. По-джентльменски поступил, да. Слушай, в чем дело, а? Я тебе названиваю, названиваю, а все никак застать на месте не могу.
– Извини, – развел руками я. – Дел невпроворот. Да я еще вдобавок и уезжал. Но мне передали твое сообщение.
Чумазое лицо Доры расплылось в улыбке. Она сунула руку в карман джинсовой рубашки, вытащила оттуда кусок жевательного табака и, отправив его себе в рот, заработала челюстями. Затем приподняла шляпу и провела пятерней по седым волосам, что трепал ветерок. Кивнув, Дора поманила меня за собой.
– Пошли, – только и сказала она.
Я послушно двинулся за ней. Мы проследовали в сарай за хижиной. Внутри стоял полумрак. В воздухе меж покосившихся стен клубилась пыль. На полу валялись старые, почерневшие инструменты, а в углу, прислоненный к стене, расположился старый, ржавый пружинный матрас. С потолка свисал кусок металлической дымовой трубы. Куда подевалась сама печка, оставалось только догадываться. Дора пояснила, что когда-то здесь хранили солому и зерно, а до этого тут располагалась подсобка.
– Аккуратней, – предупредила Дора. – Стена вот-вот рухнет. А она из речных булыжников сложена. Придавит в один момент. Короче, вот, смотри. – Смачно плюнув, старуха достала из кармана фонарик и поводила им: – Погляди, что эти гады натворили. И так везде, только хижину не тронули. По ходу дела, если внутри кто живет, так они это место не трогают.
Я опустился на колени. Пол покрывали бесчисленные отметины маленьких когтей, словно у основания каменной стены кто-то отчаянно скреб тысячей вилок сразу. Вдоль всего внутреннего периметра сарая следовала аккуратно вырытая канавка. Одна из стен покосилась, поскольку под ней была выкопана яма.
– И такое у меня не только в сарае, – посетовала Дора с усмешкой, – пришлось забрать лошадей из летней конюшни. Эти твари перегрызли опорные балки, а от стен вообще оставили одни воспоминания. Никогда такого раньше не видела. Но при этом, странное дело, дом они не трогают. Я думаю, это потому, что я там живу. Не хотят причинять мне зла. Ну, из вежливости, что ли. А может, это у них такой звериный кодекс чести.
Я напустил на себя глупый вид и решил не задавать вопросов.
– Они воюют с нами, – продолжила Дора. – Я это уже давно поняла. Их тысячи. Живут на моем старом сенокосном лугу. Я их еще девочкой видела. Папка говорил, что они там обитают с незапамятных времен. Мы их никогда не трогали. А они нас. Они сами по себе, мы – сами по себе. А сейчас они хотят вернуть то, что по праву принадлежит им. Думаешь, из-за чего все происшествия, про которые ты пишешь в газете? Это все суслики. Они дают нам отпор. Их мир рушится. Им это не нравится. Да и мне тоже. Я про эту стройку. Ну, про новомодный курорт, про гольф-клуб. Впрочем, ладно, не хочу об этом. Если спросишь, на чьей я стороне, то я тебе так скажу. Я всегда буду на стороне сусликов. Потому что на другой стороне баррикад – богатые сволочи на электрокарах. Ездят по своему полю для гольфа, будто тут хозяева. Вот так-то, сэр.
Дора откашлялась и снова прицельно плюнула. Создавалось впечатление, что у нее просто бесконечные запасы мокроты. Когда мы направились к моему грузовичку, она остановилась и показала на крышу гостиницы при лыжном курорте, вздымавшуюся за деревьями метрах в семистах от нас. Дора вздохнула и опустила взгляд.
– Однажды отец остановился прямо тут, вот на этом месте, показал туда, – она кивнула в сторону курорта, – и сказал, что пацаном видел, как там поднимается дым со стойбища индейцев. Оно находилось неподалеку от гольф-клуба, хозяева которого теперь разевают пасти на мою воду. Индейцы племени юта… Теперь они вернулись в свои земли, чтобы поохотиться в последний раз. – Дора со стоном потерла больную руку. Ее глаза наполнились слезами, и она судорожно сглотнула. – Тут за каждым деревом по призраку. Они то и дело напоминают мне о том, что творилось на этой земле. Я понимаю, я осталась одна, я последняя… Это… это очень тяжело… Но мне… мне ясно, чего надо этим сусликам…
Я решил не заикаться о полицейском рапорте, в котором говорилось о свидетелях, слышавших в день гибели Мелинды Барстоу оружейные выстрелы, доносившиеся со стороны ранчо.
Я сделал несколько фотографий и притворился, будто что-то пишу у себя в блокноте. Сел за руль и тронулся с места, а Дора двинулась прочь, но вдруг остановилась и закричала:
– Слышь! Ты вот чего: присмотрись внимательней к этому курорту. Может, и поймешь, что задумали эти суслики. Думаю, тебя это позабавит. – Она внимательно посмотрела на столб забора метрах в шести от нее, глубоко вдохнула и смачно харкнула, без всякого труда угодив прямо в него.
Да уж, что-что, а плеваться Дора умела.
