Текст книги "Проклятие Кеннеди"

Автор книги: Гордон Стивенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

Металлические урны для мусора сбоку от ступеней, ведущих к месту последнего упокоения знаменитого президента. Перед визитом Донахью никаких осмотров не будет. Другое дело, если бы он был президентом или хотя бы кандидатом на этот пост, но пока он только сенатор.

Агент-оператор заберет с Юнион-Стейшн второй пакет, где будет устройство дистанционного управления. Затем приедет Донахью с сопровождением, и всех остальных посетителей удалят. Донахью пойдет к памятнику один, а оператор затеряется в толпе.

Оператор – единственный, кто узнает, что жертвой является Донахью, и то после его прибытия. Однако оператор из Северной Виргинии и не моргнет глазом, взрывая Донахью, потому что тот либерал.

Ящики внутри ящиков, и ни одна пара не связана между собой. Есть и дополнительные заслоны, которые помешают выйти на Бретлоу и Управление.

Он пересек комнату и налил себе виски.

Спасибо, мистер Бретлоу.

Не стоит, Мак.

* * *

Может быть, биологические часы говорили ему, что сейчас полночь, хотя было шесть вечера, а может быть, душой он был еще в Милане: так или иначе, ему чего-то не хватало. Хазлам покинул Холм и прошел триста ярдов до Юнион-Стейшн. Вокруг кишела толпа, закусочная на нижнем этаже была набита народом. В Вашингтоне начался туристский сезон, невольно подумал он.

В чем дело, Дэйв? О чем ты думаешь?

Он пробрался через толпу, едва замечая запахи и звуки. Миновал закусочную и поднялся наверх; оглядел ларьки и народ вокруг, пригородных жителей, ожидающих поезда, и автоматические камеры хранения вдоль стены.

Итак, логика: Бенини, Росси, Манзони, Митч. Все они знали о счете «Небулус». Знали о нем и Умберто, Марко и Франческа, но они не подозревали о том, насколько это знание важно. Знал и он, и другая сторона понимала это, так как он был связующим звеном между Бенини и Митчем. Стало быть, он следующий.

Он купил себе банку безалкогольной шипучки и присел на одну из скамеек у платформы. Место было оживленное: сидящая рядом женщина читала «Ньюсуик», около скамьи играли дети, а родители пытались унять их. Кто-то вынимал вещи из камеры хранения.

Нет, следующий не он, внезапно подумал Хазлам.

Он покинул Юнион-Стейшн и быстро вернулся в Рассел-билдинг. Служащие уже ушли, Донахью был на каком-то приеме, и Пирсон остался один.

– Хотите кофе? – спросил Хазлам.

Пирсон понял.

– Хочу.

Они вышли в коридор и принялись расхаживать.

– Что у вас запланировано на ближайшие несколько дней, Эд?

Почему я – Пирсон взглянул на него. Почему Хазлама интересует именно он? Догадка пришла мгновенно, и кровь отхлынула от его щек. Бенини, затем Росси и Манзони, потому что они были связаны с Бенини. Митч из-за своего отчета. Он сам, потому что он давал задание Митчу. Если, конечно, Митч что-то нащупал и другая сторона знает об этом – а она знает, так как Митч мертв.

– Мне и в голову не приходило. – Он глубоко вздохнул, стараясь держаться спокойно. – Завтра обычный график. Сюда к половине восьмого, обычные встречи до половины десятого. С десяти до одиннадцати – Арлингтон, затем рядовая кабинетная работа до часа. С часу до двух ленч с финансистами, может слегка затянуться. Затем обратно сюда. Работа часов до восьми.

Он пожал плечами, затем мысленно перевернул страницу своего дневника.

– А зачем вам в Арлингтон? – спросил Хазлам.

– Ежегодное посещение Джека.

– Вы всегда ездите с ним? – Потому что если так, то противник может знать об этом и попытаться использовать это.

– Конечно.

– А еще кто?

Пирсон снова пожал плечами.

– Его жена и семья.

– Что он там делает?

– Он ходит к памятнику Кеннеди.

– Каковы его обычные действия у памятника?

Я должен знать, как это происходит, – иначе я не пойму, как противник может использовать это, чтобы добраться до вас.

– Он кладет туда цветок.

– Почему?

– Что значит «почему»? – это была первая попытка ускользнуть от ответа.

– Почему Джек Донахью кладет цветок к памятнику Кеннеди?

– Так поступают многие политики. – Боже мой – это было на лице у Пирсона. Вы что, никогда там не были? Никогда не видели, как там собираются люди – стоят и смотрят, а некоторые опускаются на колени и крестятся.

Конечно… это было в улыбке Хазлама. Извините за вопрос.

Пирсон кивнул.

– В четверг примерно то же самое. Сюда к половине восьмого, встреча с Джеком в девять…

– Но почему завтра?

– Что «почему завтра»?

– Вы говорите, это ежегодное посещение. Так почему именно завтра?

А почему бы нет? Снова пожатие плечами.

– Он всегда выбирает этот день. – Пирсон продолжил рассказ о своем графике. – Встреча с представителями Демократической партии в двенадцать, совещание комитета в два…

Коридор шел по всему зданию вокруг внутреннего дворика, так что они почти вернулись к кабинету Донахью.

– Но почему с женой и детьми, почему каждый год в один и тот же день?

Не скрытничай, Эд, скажи мне правду.

Что если кто-нибудь спросит?Пирсон помнил, как они обсуждали ежегодное посещение Арлингтона на последнем «военном совете ». Раньше ведь не спрашивали. Но раньше Джек не баллотировался в президенты.

Надо ли выдавать тайну, спрашивал себя Пирсон; и почему именно Хазламу? Может быть, потому, что они вдруг очутились на волосок от смерти. Может быть, из-за Митча. А может быть, потому, что Хазлам предупредил его о грозящей ему близкой опасности и оттого заслуживал не меньшего доверия, чем сам Донахью.

– Вы правда хотите знать? – спросил он.

– Да, хочу, – ответил ему Хазлам.

– Тогда пойдемте.

Он провел Хазлама через приемную в кабинет Донахью. Был ранний вечер, легкие сумерки. Стол у окна, картины на стене и фотография двух мужчин над камином из зеленого мрамора.

Пирсон надел пиджак, заметил Хазлам.

Не говоря ни слова, Пирсон снял фотографию со стены над камином, вышел из кабинета, направился в конференц-зал и положил фото на стол.

– Если Джек захочет стать кандидатом, он им станет. А тогда он и в Белый дом попадет. Но до тех пор его будут обвинять во всех смертных грехах – так бывает всегда. Раскопают все, что осталось в прошлом. Могут докопаться и до того, о чем я вам расскажу. Конечно, его жена знает; наверное, знают и дочери. А также те, кто работал с ним много лет.

Он помедлил, словно еще раз обдумывая необходимость рассказать Хазламу.

– Когда я сказал, что Джек кладет к памятнику Кеннеди цветок, это было не совсем верно. На самом деле он кладет два. Две простые гвоздики. Одну – усопшему президенту, а другую – своему отцу. Он не может положить цветы на могилу отца, потому что у его отца нет могилы.

Похоже было, что они до сих пор в кабинете Донахью, что Пирсон стоит перед камином.

– Вы знаете, что делал Кеннеди во время войны?

– Да, – ответил Хазлам.

В 1943-м, когда шла война на Тихом океане, Кеннеди командовал торпедным катером РТ-109, приписанным к Тулаго, базе на каком-то из Соломоновых островов. Одним из четырнадцати торпедных катеров, получивших задание воспрепятствовать прохождению через их воды японского конвоя в ночь с первого на второе августа. Атака потерпела неудачу – японский эсминец «Амигари» раскроил катер пополам, и Кеннеди геройски боролся за жизнь своих людей.

– Одним из торпедных катеров, принимавших участие в той битве, командовал отец сенатора Донахью, – Пирсон посмотрел прямо на Хазлама. – Три недели спустя, в таком же бою, он был убит.

Хазлам взял со стола фотографию и вгляделся в изображенных на ней мужчин – оба молодые, оба в морской форме. Прочел имена на обороте.

Лейтенант Джон Ф. Кеннеди.

Лейтенант Майкл Ч. Мойнихан.

Пирсон подождал, пока Хазлам снова переведет на него взгляд.

– Тогда родители Донахью еще не были женаты. Его мать обнаружила, что беременна, лишь после того, как его отца отправили на Тихий океан. Джек Донахью был близким другом обоих. Он женился на ней, чтобы скрыть внебрачную беременность, дал мальчику свое имя и воспитал его как собственного сына. Джек Донахью был замечательный человек.

Пирсон взял у Хазлама снимок и поглядел на него.

– Они на самом деле были прекрасной парой, я встречался с ними несколько раз. Родили еще двоих детей.

– Где они сейчас?

– Оба умерли. Даже похоронены вместе. – Он повернулся и покинул комнату, Хазлам вслед за ним.

– Теперь вы знаете, почему Джек Донахью ездит в Арлингтон каждый год двадцать седьмого августа.

Они стояли в коридоре.

– Но разве это помешает его карьере? Его отец умер героем – умер, даже не зная, что у него будет ребенок. Все вели себя благородно. Разве можно обвинить в чем-нибудь Джека?

– Вы не знаете, какая грязная эта игра, Дэйв. Вы не представляете себе, на что могут пойти противники, лишь бы побить Джека Донахью.

Они услышали шаги и повернулись, увидели Донахью с портфелем и Джордана, возникших словно бы ниоткуда.

Два часа спустя все помещения, отведенные для сотрудников сенатора Донахью, были обысканы. Там ничего не нашли. На случай, если в утечке был виноват кто-то из сотрудников, они подключились к некоторым телефонным линиям, выведя провода к записывающей аппаратуре, установленной в кабинете Донахью. Часом позже такие же «жучки» были поставлены в кабинете пропавшего Митчелла; их снабдили маломощным радиопередатчиком, который не смогла бы засечь охрана – на Холме были в ходу меры против подслушивания, – а потом внесли необходимые изменения в программы метчелловского компьютера, чтобы проверить, не будет ли кто-нибудь посягать на хранящуюся там информацию.

Только после окончания этих операций Пирсон и Донахью провели заключительное совещание; затем Пирсон покинул Холм и направился в бар «Ястреб и голубка».

Эви ждала его у стойки, как раз под свисающими с потолка часами. На их циферблате стояло имя хозяина – Харрис, – а под ним предприятие, где он работал прежде: похоронное бюро. Раньше он никогда не замечал этого, подумал Пирсон; да нет, конечно же, замечал, сказал он себе, просто раньше это казалось ему забавным и слегка необычным.

Эви подвинула ему табурет и заказала «роллинг-рок».

– Нашли Митча?

Он покачал головой, опорожнил стакан с пивом и попросил у бармена еще. Пять минут прошли в молчании. Зал опустел, бармен ушел в другую комнату.

– Что-нибудь не так, Эд?

Что тебе сказать, Эви? Что я испуган – и сказать, почему? Сказать, что Хазлам считает меня следующей мишенью, или сказать о том, что действительно беспокоит меня? Ведь именно это в некотором смысле и пугает меня больше всего.

– Расскажи мне, Эд. – Эви взяла его под руку и заставила поглядеть на нее.

И он рассказал ей. О том, что случилось сегодня, о Митче и о том, что он может оказаться следующим в цепочке.

– А еще что, Эд? – спросила Эви.

Ведь я знаю тебя: знаю все особенности твоего тела и каждый тайничок твоей души. Поэтому я знаю, когда ты что-то скрываешь.

Он покачал головой. Эви снова взяла его под руку.

– Он этого не говорил, но Джек не станет выдвигать свою кандидатуру, правда?

– Да, – признался Пирсон. – Не станет.

– Но почему?

– Помнишь вчерашний вечер – как я рассказал тебе о том, что Митч пропал, а Куинс намекнул, что это не несчастный случай?

– Конечно.

– Ты видела лицо Джека?

– Нет. – То есть в тот миг не видела, поправилась она, потому что смотрела на Эда.

– А я видел, – сказал он. – Оно было таким, словно Джек почуял дыхание смерти.

– Так…

– Дело не в Митче. Он почувствовал, что смерть грозит ему самому.

* * *

Хазлам пришел на катер десятью минутами позже Джордана. Парочка на верхней палубе соседнего катера жарила мясо. Он присел на скамейку и поглядел, как работает Джордан – быстро и эффективно, – затем отправился на пристань за пивом. Было почти десять, вечер еще теплый; по реке скользила лодка.

Так о чем ты думаешь, Дэйв? Почему эти мысли не оставляют тебя?

Что-то насчет логики. Насчет цепочки, которая началась с «Небулуса». Насчет Бенини, Росси и Манзони. Насчет Митча и его самого.

Течение его мыслей замедлилось. Четыре утра по биологическим часам, вспомнил он. Он зашел в лавку и купил еще пива.

Нет, не насчет Митча и его самого. А насчет Митча и Пирсона. Потому что логика опиралась на связи, и Пирсон был следующим, последним, кто имел какое-то значение.

Так что надо сделать, как защитить Пирсона? Ведь логика вела именно к Пирсону. Бенини, Росси и Манзони, стало быть, Митч и Эд.

Он устал, чувствовал, что засыпает.

Да не Пирсон – эта мысль поразила его. Боже мой, не Пирсон!

Телефон был наверху.

– Куинс, это Дэйв. Подумал, может, ты хочешь выпить. – То есть что-то происходит, а мы отстаем.

– Ты где?

– На пристани.

– Через пятнадцать минут.

Когда Джордан приехал, Хазлам ждал его на стоянке.

– Куда? – спросил Джордан.

– В твой офис. – Потому что там можно поговорить спокойно, а поговорить есть о чем.

Джордан свернул налево, через Уотер-стрит, и помчался по Мэн-авеню.

– Логика, которая привела к смерти Митча, – Хазлам застегнул ремень безопасности. – Бенини, Росси и Манзони, потому что они знали что-то о «Небулусе».

Джордан миновал памятник Вашингтону.

– Верно.

– Потом Митч, из-за того, что докопался до чего-то в своем расследовании.

Джордан миновал Центр Кеннеди и свернул в Рок-Крик-парк.

– Согласен.

– Так кто дальше? Если предположить, что на Митче это не кончится?

– Ты.

– Может быть, но кто еще?

– Пирсон, потому что он давал задание Митчу.

Они выехали из парка и повернули к Бетесде.

– А если Эд не последний? Если сделать еще шаг?

На светофоре перед ними загорелся красный свет.

– О Боже, – Джордан переключил скорость и проехал перекресток в тот момент, когда уже загорался зеленый: рука его лежала на гудке, ногу он не убрал с педали газа. – Поясни.

– Митча устранили так быстро, потому что знали, где он будет находиться. Завтра то же самое можно сделать с Донахью.

– Как?

– Как с Митчем – при помощи взрывного устройства. Возможно, с дистанционным управлением.

– Но почему именно завтра?

– Потому что завтра он отправится туда же, куда отправляется каждый год двадцать седьмого августа.

Огни и темные деревья на обочине слились – Джордан гнал так, словно не будет никакого завтра.

– Когда?

– В десять часов.

– Где?

– У памятника Кеннеди в Арлингтоне.

17

Ночь сомкнулась вокруг него. Он уцелел в прошлый раз, когда Кеннеди едва не погиб, уцелеет и в этот. Торпедный катер качался под ним, японские эсминцы шли на него. Самоубийство – он знал это с самого начала, с того мига, когда отдал первую команду.

В дельте было жарко и сыро, заросли на обоих берегах кишмя кишели вьетнамцами. Где-то вверху обеспечивал радиопередачу «С-130». Огряд разведчиков выше по реке не удается вывезти под огнем противника – слабый голос радиста еле прорвался сквозь помехи. Их прижали к берегу, деваться некуда. Вертолеты доберутся до них, он знал, – ведь там самые умелые парни, но две машины уже сели, а среди разведчиков много раненых. Впрочем, это не его дело: его задачей было проникнуть в другой район и высадить разведчиков так, чтобы никто этого не заметил. Все прошло гладко, но потом они ввязались в бой и едва уцелели. А вот теперь другие разведчики просили помощи, находясь по ту сторону от только что пройденного ада, – значит, ему придется миновать заслон еще раз, потом выдержать бой вместе с ними, а потом опять прорываться наружу. Санитар кричал ему, чтоб не высовывался, а он кричал санитару, чтобы тот позаботился об остальных. Радист передал последнее сообщение от разведотряда: патроны на исходе, и нельзя ли запросить Пентагон о разрешении пуститься вплавь. Может быть, он слышал какие-то звуки, покрывающие шум моторов, а может, ему это только казалось. Поверни обратно, и ты можешь погибнуть; но если ты не повернешь, то разведчики погибнут наверняка Солнца пекло, и «кадиллак» был с открытым верхом. Вдоль улицы стояли и восторженно кричали люди, губернатор рядом с ним говорил, как много значит для них его визит. Он улыбнулся жене и поглядел вверх, увидел прямоугольный контур книгохранилища.

По склонам вокруг него тянулись ряды могил, солнце припекало спину. Он вышел из «линкольна» и зашагал к могиле убитого президента – широкая гранитная терраса с видом на Потомак справа и склон холма слева. Стал перед могилой на колени и положил на табличку перед ней три гвоздика. Одну Кеннеди, другую своему отцу, а третью – себе.

Донахью проснулся и почувствовал, что дрожит; Кэт держала его за руку.

* * *

Вечный огонь сиял во тьме, луну затянуло облаками. Хазлам недвижно лежал между белыми надгробиями и наблюдал, в каком порядке сменяются патрули охраны. Прямо как на юге Армаха или в Белфасте, подумал он. Точно снова подползаешь к аргентинскому аэродрому во время Фолклендской войны или приближаешься к транспорту ракет «скад» в бассейне Персидского залива.

Вверх по склону, от центра для посетителей в начале кладбища, поехала машина; когда она поворачивала к мавзолею Кастис-Ли на самой вершине, свет ее фар выхватил из мрака несколько белых надгробий. На полдороге она остановилась: оттуда вышли часовые и направились дальше, навстречу спускающимся по холму товарищам.

Наибольшего внимания требовали три точки: центр для посетителей, мавзолей и памятник Кеннеди. Возможно, еще и Могила неизвестного солдата, но со своего места Хазлам ее не видел.

Автомобиль проехал мимо.

Бомбу положат где-нибудь между тем местом, где остановится машина Донахью, и точкой, где он положит цветы к памятнику Кеннеди. Он позвонил Пирсону, пока Джордан занимался другими приготовлениями. Не спрашивал его прямо о Донахью и постарался, чтобы его вопросы не прозвучали чересчур серьезно. Но к полуночи Пирсон должен был догадаться: что-то не так.

Патрули двигались дальше по своим маршрутам. Получасовые обходы, затем смена. Его интересовал лишь патрульный у памятника Кеннеди. Двадцать восемь минут у памятника, затем продвижение навстречу машине перед сменой, занимающее одну минуту; и минута же нужна новому часовому, чтобы добраться до своего поста. Да уж, задача предстоит не из легких.

Если он прав и бомбу подложили туда сегодня вечером.

В другое время ее подложить не могли – они с Джорданом изучили все варианты. Выбери вчерашний день – и риск обнаружения будет слишком велик, завтрашний – и тебя могут заметить. Значит, сегодня. Если жертва действительно Донахью, а место и время – Арлингтон и завтрашнее, вернее, уже сегодняшнее утро. Если он прав насчет бомбы. Он огляделся, потом стал наблюдать за памятником Кеннеди.

Им нужно, чтобы Донахью был один, иначе при взрыве его могут защитить родные или коллеги. Значит, надо искать на тех сорока ярдах, что отделяют автомобильную стоянку от последнего пролета ступеней, ведущих к могиле Кеннеди: он положит там цветы, а семья будет ждать его у машины. И тот, кто подкладывал бомбу, столкнулся с теми же трудностями, что и он сам: минимум времени на всю операцию. Максимум две минуты на то, чтобы попасть туда, оставить заряд и убежать. Что сильно ограничивало круг поисков.

Сейчас три сорок – без двадцати четыре утра. Скоро рассветет, и время стремительно утекает. Он вслушался в ночные шумы и стал продумывать, какими именно будут действия Донахью.

Он выйдет из машины и поднимется по лестнице из восьми ступеней, с клумбами справа.

Там все чисто, потому что по обе стороны от лестницы наверняка будут стоять родные и сотрудники.

Затем повернет налево по дорожке между травяными газонами.

Возможно, хотя трава аккуратно подстрижена, и если кусок дерна вынут и положат обратно, это будет бросаться в глаза.

Еще две ступеньки с пандусами для инвалидных колясок, потом еще четыре к предпоследней площадке. Справа – широкая терраса, вымощенная полированными мраморными плитами и заканчивающаяся стеной, где выгравированы цитаты из инаугурационной речи Кеннеди, слева – трехфутовая гранитная стена с клумбами наверху.

Маловероятно, так как высокая и толстая стена направит взрывной удар вверх, прочь от Донахью.

В конце – поворот влево, затем вверх, по последним ступеням к мрамору вокруг могилы президента.

Тоже нет, потому что класть туда что-нибудь было бы слишком хлопотно и заняло бы слишком много времени.

Он вернулся назад и сосредоточился на участке пути после ступеней с пандусами. Слева облицованная гранитом стена, четырнадцать шагов до конца, мимо мусорной урны, и еще четыре – до середины последней лестницы. Там налево, по трем ступеням, еще два шага до последних ступеней, где полированный гранит уступает место блестящему мрамору. Восемь ступеней и еще три шага до самой могилы.

Мусорные урны, подумал он.

Две у подножия гранитной стены, по обеим сторонам последнего лестничного пролета, ведущего к могиле, а еще две – на самой стене, с обеих сторон от верхней ступеньки. Очень удобно для того, чтобы объяснить человеку с пультом дистанционного управления, где именно находится заряд.

Завернуть бомбу во что-нибудь, чтобы не видно было проводков. Обмотать двусторонней липкой лентой, чтобы осталось только нагнуться, крепко прижать пакет ко дну урны и уйти. При условии, что урна на ножках. Либо так, либо бросить пакет в саму урну, если там есть мусор, который можно разгрести, а потом прикрыть им бомбу. Однако для этого нужно больше времени; к тому же сам корпус урны может сыграть роль экрана.

Охранник повернул назад; в воздухе остались запах сигаретного дыма и терпкий аромат лосьона после бритья. Хазлам подождал десять секунд и ринулся вперед.

По обе стороны от него призрачно маячили гранит и мрамор, наверху мерцал Вечный огонь. Мусорные урны были металлические, с орнаментом; три фута высотой и почти два в диаметре, так что бомбу можно было прикрепить снизу, скрыв от чужих глаз.

Он убедился, что вокруг никого нет, и подбежал к первой урне, мимо которой предстояло пройти Донахью, – она находилась у подножия стены. Урна без ножек, так что дно прямо на земле. Внутри проволочный контейнер, который легко вынимать и опорожнять, но в нем ничего нет, так же как и в урне напротив.

Потратить время на то, чтобы вынуть контейнер и заглянуть под него, или бежать к верхним урнам и рискнуть потратить еще больше времени на них – вдруг потом придется возвращаться?

Он побежал к урнам наверху. Сначала левая. Стоит на стене, вровень с последней ступенькой.

Эта урна была на ножках, дно – в трех дюймах от земли. Он снова огляделся, стал на колени и сунул руку под ее дно.

О Господи.

Ко дну был прилеплен конверт около дюйма толщиной.

Только бы можно было снять его, только бы он не взорвался при этом.

Он раскрыл складной нож и нащупал край конверта, сунул под него кончик ножа и начал резать – нож в правой руке, конверт в левой.

Прошло уже секунд пятьдесят, а то и шестьдесят. Почему, черт возьми, этим занимается он, а не другой?

Одна сторона конверта была вскрыта. Он разрезал следующую, сунул внутрь пальцы и нащупал пакет. Слава Бога, он не взорвался. Пока. Очень медленно, осторожно, он вынул пакет из конверта – и положил его на землю, потом закрыл нож и сунул в карман. Минута тридцать пять, почти сорок. Он положил внутренний пакет на стену справа от урны, снова сунул руку под урну, сорвал бумагу и спрятал к себе в карман.

На мраморных ступеньках позади него послышались шаги. Он поднял пакет и медленно пошел прочь, держа бомбу перед собой. Впрочем, теперь это было неважно; если бы она была снабжена устройством, срабатывающим при наклоне, он бы уже подорвался.

Шаги послышались ближе: часовой миновал ступени с пандусами и шел к стене. Хазлам понимал, что не успеет уйти, не успеет спуститься по лестнице и покинуть опасное место. Он пошел назад, к кустам на верху стены, навстречу часовому. Спрятался в кусты, когда часовой завернул за угол.

Часовой поднялся по ступеням и проверил памятник, спустился обратно и прислонился к стене. Если бы он вздумал закурить, Хазлам мог бы протянуть ему зажигалку, почти не двигаясь с места. А если бы захотел помочиться, он мог бы расстегнуть ему ширинку. Правда, тогда пришлось бы положить бомбу на землю.

Мрак уже не был густым, небо над головой посерело.

Прошло пятнадцать минут, двадцать, двадцать пять.

Часовой зашагал направо, в сторону дорожки. Хазлам выждал, пока не послышались голоса – часового и его сменщика, – потом пошел прочь. Вокруг него тянулись надгробия – ровные ряды на склоне холма, – а позади был памятник Кеннеди. Он миновал кромку холма и спустился по другой стороне. Десять минут спустя он был на условленном месте, еще через две минуты показался автомобиль Джордана.

С реки поднимался туман, и серый свет начинал сменяться молочно-белым; справа от них был остров Теодора Рузвельта. Четыре тридцать утра, жители еще спят. Джордан медленно, чтобы не потревожить лежащий на коленях у Хазлама пакет, затормозил, потом открыл дверцу и помог ему вылезти. Стоянка была пуста, а перед ними был пешеходный мост; деревья покрывали остров и, точно привидения, стояли на склоне позади них.

Перед мостом висела табличка «Закрывается на ночь»; путь туда преграждала металлическая калитка с накинутой на ограду цепью. Джордан размотал цепь и отворил калитку.

– Удачи.

Хазлам перешел через мост. Под деревьями его ждал человек. Мужчина за сорок, в джинсах, ветровке и бейсбольной шапочке, без всякой защитной одежды. Если ты оказался достаточно сумасшедшим, чтобы прийти сюда, то она и вправду тебе не нужна, подумал Хазлам.

– Эта, что ли? – спросил незнакомец. Ни рукопожатия, ни обмена ненужными любезностями. – Расскажете о ней что-нибудь? – он взял у Хазлама пакет.

– Мишенью был один человек. Она была под мусорной урной, а он должен был пройти в шести-восьми футах от нее. – Значит, четыре заряда. Один только напугал бы, два могли ранить, три – и жертва была бы убита, но не наверняка. – Видимо, с дистанционным управлением. От наклона не срабатывает. – Иначе я бы сюда не пришел. – Больше ничего не знаю.

– Когда она должна была хлопнуть?

– В десять часов. – Именно в это время машина Донахью остановится неподалеку от памятника Кеннеди. – То есть не раньше. – Потому что Донахью всегда точен. – От десяти до двух минут одиннадцатого. – Ведь какое-то время понадобится ему для того, чтобы выйти из машины и достичь последних ступеней.

Человек в ветровке повернул бейсбольную шапку задом наперед, положил пакет на землю и стал перед ним на колени.

Внезапно похолодало.

– Сколько вам нужно времени? – спросил Хазлам.

– А вы торопитесь?

– Хотите кофе?

Смешок.

– Когда закончу. – Но тебе оставаться ни к чему. Потому что я терпеть не могу, когда кто-то дышит мне в спину и спрашивает, как подвигается дело.

– Увидимся. – Хазлам снова перешел мост. Не было никакого смысла торчать там и корчить из себя героя. Цепь калитки была на прежнем месте. Он вышел, снова накинул цепь на ограду и подошел к машине.

– Как там? – Джордан налил ему кофе из термоса.

– Пока ничего. – Они оба понимали, что он это скажет.

Они сидели на переднем сиденье и смотрели, как занимается новый день. Первый заряд уже обезврежен, идет работа со вторым. Если их действительно четыре. Потом детонатор. А после этого легко справиться с третьим и четвертым.

– Еще кофе?

– Лучше потом.

Прошли пятьдесят минут, почти пятьдесят пять. Они увидели направляющийся к ним силуэт. Джордан открыл заднюю дверцу, человек в бейсбольной шапке скользнул на сиденье и положил рядом пакет.

– Кофе? – спросил Джордан.

– С сахаром.

– Что там?

– То есть?

Джордан плеснул в чашку виски.

– Какая она?

– Симпатичная. Профессиональная работа. Хороший корпус. Снаружи никаких признаков того, что внутри, поэтому тот, кто подбрасывал ее, наверное, считал это обычной передачей. Без предохранителей. Делал ее не трус. Дистанционное управление, как вы и сказали.

– Определил частоту?

Человек в бейсбольной шапке взял чашку и вдохнул аромат «Джека Дэниэлса».

– А как же.

* * *

Из кухни пахло стряпней.

– Кофе?

Жена Джордана поставила перед ними тарелки: мясо, омлет, жареная картошка.

– Лучше чаю.

Она подала ему кружку и оставила их вдвоем.

– Так что дальше?

О том, что кабинеты на Холме прослушиваются, знали только Донахью, Пирсон, Джордан и он сам. И только они с Джорданом знали о бомбе в Арлингтоне – человеку, который ее разряжал, было сказано лишь то, что ему следовало знать.

– Есть три варианта. – Хотя потом останется лишь один.

– Сказать властям. – Этого они не сделают.

– Сказать Донахью. – А это сделать придется; надо только решить, когда.

– И начать поиски виновных. – Это они уже решили раньше.

Если использовать Донахью как наживку, то обязаны ли они сказать ему об этом и имеет ли он право знать – они быстро обсудили все за и против. Если сказать ему заранее, он поведет себя неестественно; это может встревожить оператора с пультом дистанционного управления, и тогда они его не заметят. Но бомбы в Арлингтоне больше нет – значит, непосредственная угроза его жизни отпала, и пока Донахью можно ничего не говорить.

– Как насчет бомбы? – спросил Джордан.

Потому что, когда взрыва не произойдет, у злоумышленников будут два возможных пути. Либо они попытаются скрыть попытку покушения, изъяв бомбу – а это рискованно, – либо не станут изымать ее, что тоже связано с риском.

Но, скорее всего, они выберут второй вариант. Если Донахью приедет на кладбище, не приняв дополнительных мер безопасности, злоумышленники решат, что бомба не найдена. А если ее найдут позже – через день, через неделю, через месяц, – не будет никаких причин связывать ее с Донахью. Кроме того, когда ее найдут, власти решат, что ее поставил сумасшедший, ненавидящий Кеннеди, и прикроют дело, чтобы не вызывать подражаний.

Значит, противник не станет пытаться изъять бомбу.

Однако…

Хазлам вспомнил один момент… Тот день, когда он стоял в Библиотеке Конгресса… В зале истории Сената… Тот вечер, когда они с Донахью были одни в тиши его кабинета…

Однако если они совершили одно покушение, они совершат и второе.

– Знаешь кого-нибудь, кто мог бы поглядеть ее? – спросил он.

Не того, который ее обезвреживал. А скорее, эксперта, который мог бы сказать им, кто ее делал. Не обязательно назвать имя – просто выяснить что-то о нем, о его окружении. Человека, который мог бы сравнить эту бомбу с другими и обнаружить соответствия, если они есть.

– Это я устрою.

– Так как сделаем сегодня утром?

И они приступили к обсуждению.

* * *

Ворота Арлингтона открылись в девять; утро было солнечным, с Потомака веял легчайший ветерок. В девять пятнадцать на кладбище потянулись машины и автобусы; к половине десятого стоянка наполовину заполнилась, и летние посетители растеклись по склонам холма.

Мужчина по фамилии Конгдон был незаметен – среднего роста, стандартное лицо и одежда. Ничто не выделяло его из группы туристов, к которой он пристал, и ничто не говорило о том, что в правом кармане его пиджака лежит пульт дистанционного управления – пластиковый корпус размером три на два дюйма и в четверть дюйма толщиной и с утопленной кнопкой, чтобы предотвратить случайное нажатие, и вдобавок с той же целью обмотанный толстой резиновой лентой.