Текст книги "Проклятие Кеннеди"

Автор книги: Гордон Стивенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

Такого голубого неба, такого красочного сельского пейзажа он еще никогда не видел; он сказал себе, что никогда не забудет этого зрелища. Он стоял и тер себе руки, потом глаза. Люди вокруг него были в капюшонах, сзади – машина, впереди – пыльная, разбитая дорога. Он сделал глубокий вдох, слушая, как поют птицы и стрекочут цикады. Услыхал, как кто-то говорит словно бы по телефону. Иди вперед, сказали ему. До конца дороги, потом направо, увидишь гараж. Не оглядывайся.

Он повернулся, увидел, как они убегают в кусты справа, и пошел вперед. Еще шагая, услыхал какие-то возгласы, точно они нашли что-то или кого-то, потом шум тронувшейся с места машины; скоро рокот двигателя замер вдали. Он остановился и огляделся. Позади него была пустая дорога, по обе стороны – склоны холмов и везде, куда хватал глаз, – свобода.

Спасибо БКИ, подумал он; спасибо Майерскофу и тем, на кого он работает.

Он вытер со щеки слезу и повернул туда, где, по словам похитителей, должен был быть гараж.

* * *

Уже третий вечер наблюдатель не появлялся и два вечера не было звонков.

Паскале исчезает, но похитители еще звонят – Хазлам вспоминал, как все было. Затем Паскале по-прежнему отсутствует, и звонки прекращаются. Но до того, как Паскале исчез, за ним следили. Так почему за наблюдателем похитителей была установлена слежка и почему Анджело исчез, почему похитители замолчали, когда конец торга был так близок?

Потому что Паоло Бенини понадобился кому-то еще. Он не заметил, откуда пришла эта мысль. Кто-то еще знал, что Бенини похищен, и вступил в игру со своим контрпредложением. Но почему похитители не воспользовались этим, чтобы поднять цену в торге с семьей?

Потому что тот, кто вмешался в дело, захватил Анджело в качестве заложника.

Не может быть, сказал он себе, это какая-то ерунда.

Но чтобы сделать это, они должны были знать, какова ситуация в переговорах с семьей, – он заставил себя додумать все до конца. А одной слежкой за наблюдателем тут не поможешь. Значит, они следили и за семьей, а самым простым способом сделать это было установить подслушивающую аппаратуру в квартире, где велись обсуждения.

Надо проверить это, надо достать необходимые приборы и поискать в квартире. Но в Вашингтоне был специалист – Куинси Джордан; Куинси заглянет туда, куда ему самому и в голову не придет сунуться. Значит, надо позвонить Куинсу. Конечно, если Франческа не дождется звонка от похитителей и завтра, если все не объяснится самым простым образом – например, тем, что связной Муссолини попал в аварию, или тем, что свободный телефон почему-либо не сработал. И позвонит он Джордану с Центрального вокзала, потому что если прослушивается квартира Бенини, то неизвестно, где эти «жучки» могут оказаться еще.

* * *

Короткая стрелка часов, висевших на стене напротив стола, медленно двигалась; минутная стрелка двигалась еще быстрее. Бретлоу отпер ящик, вынул оттуда лист бумаги и принялся изучать нарисованную на нем диаграмму. «НЕБУЛУС» посредине вверху, БЕНИНИ по диагонали слева, РОССИ и МАНЗОНИ под ним.

Он посмотрел на часы и вызвал Милан через шифратор.

– С Бенини все улажено, – сказал ему Хендрикс.

Бретлоу мысленно взял красную ручку и крест-накрест перечеркнул прямоугольник с именем Бенини. Скоро за ним последуют Росси и Манзони – дело уже движется.

Он повесил трубку и снова поглядел на диаграмму. Слабые связи – слабые цепи, вспомнил он. В следующий раз он не станет ждать, пока возникнет угроза скомпрометировать Управление; в следующий раз он не станет рисковать своим нынешним постом ЗДО и будущим – ДЦР. В следующий раз он начнет действовать сразу же, как только очередной «черный ящик» окажется под угрозой.

Он налил себе «Джека Дэниэлса», закурил «голуаз» и снова взглянул на диаграмму. «НЕБУЛУС», БЕНИНИ, РОССИ и МАНЗОНИ. Виски было крепким и бодрящим – он залпом опорожнил стакан, налил еще и прикурил одну сигарету от другой. Потом откинулся на спинку стула – вокруг тишина, все мысли сосредоточены на диаграмме. Вдруг он резко подался вперед, взял ручку и провел другую диагональную линию, начинающуюся от «НЕБУЛУСА», но на сей раз идущую вправо, затем снова положил ручку.

Майерскоф сказал, что все будет в порядке, а Майерскоф никогда не ошибается. Однако Майерскоф все же предупредил его – значит, он был серьезно встревожен.

Он снова взял ручку и написал имя МИТЧЕЛЛ.

На всякий случай, не более того. Митчелл прощупывает почву, сказал Майерскоф; пока Митчелл очень далеко от них и вряд ли учует что-нибудь неладное. Реальная опасгносгь может возникнуть, лишь если Митчелл примется изучать «Небулус», а это практически невероятно – ведь Митчелл ничего о «Небулусе» не знает.

Но ведь Митчелл уже начал проверять Первый коммерческий, а это первое звено цепочки, ведущей к БКИ. И раз уж Бретлоу решил избавиться от угроз, созданных похищением Бенини, то ему нужно продумать аналогичные меры, которые обезопасили бы его от расследования.

Брось, это уж слишком, сказал он себе. Он потянулся к краю стола и сунул лист с диаграммой в бумагорезку.

13

Было только шесть часов, а жара уже чувствовалась; влажная дымка укрывала Вашингтон точно одеялом. Двадцать минут Митчелл провел на верхней палубе, попивая холодный апельсиновый сок и болтая с парочкой на соседнем катере, затем спустился вниз, принял душ и переоделся. Сегодня ничего особенного в мире не случилось – эта мысль скользнула по краю сознания, когда он заметил, что вертолетов над Потомаком не больше обычного. В семь он проверил свою электронную почту, покинул катер, доехал на метро до «Истерн-маркет» и зашагал к «Шерилз».

Ресторанчика «Шерилз» не было на туристских картах. Снаружи он не бросался в глаза, а его интерьер не менялся с пятидесятых, и официантки были ему под стать.

Пирсон ждал за столиком в своей излюбленной нише; официантка подала ему омлет.

– Как там у вас на реке? – Он взглянул вверх, на подошедшего Митчелла.

– Да уж попрохладнее, чем на Холме. – Митчелл бросил пиджак на лавку и заказал кофе.

– А как идут дела? – Пирсон говорил дружески, но серьезно. Обмен любезностями можно было оставить для другого времени и места. А сегодня некогда заниматься пустяками – ведь вечером соберется «военный совет». К тому же начался август, у Конгресса пока перерыв, а День труда не за горами.

– Думаю, скоро будет готово.

– Расскажи-ка.

– Небольшой провинциальный банк – таких в Штатах сотни. Пять лет назад он попал в неприятную ситуацию и был куплен одним из заокеанских банков. После этого начал преуспевать, открыл новые отделения и у себя, и в других частях страны.

– Ну и что же тут плохого?

– У них двойная отчетность. Одна официальная, а о другой вообще мало кому известно. Одна у всех на виду, а в другой фигурируют особые счета.

– И это началось после того, как их купили?

– Да.

– Давай подробнее, – попросил Пирсон.

После передачи банка другим владельцам он стал заниматься денежными перечислениями, которые клиенты хотели оставить в секрете, сказал ему Митчелл. Переводы за океан сумм свыше 10000 долларов полагается регистрировать, напомнил он Пирсону, хотя у ФБР нет времени заниматься суммами меньше двадцать пяти миллионов. Итак, с помощью особых счетов провинциальный банк производил нелегальные перемещения капиталов.

– О какого порядка цифрах здесь можно говорить?

– Пирсон перестал есть.

– В них больше нулей, чем ты можешь себе представить. Это грязные деньги, кокаиновые деньги; каких только нет.

– И эти нелегальные перемещения связаны с банком-владельцем?

– Да.

Жизнь на Холме научила Пирсона сочетать юношеские идеалы с прагматизмом опытного человека. Отлично, подумал он поэтому, прекрасная база для Донахью. Маленький провинциальный банк попал в руки мошенников; честных трудяг-американцев облапошивают заграничные толстосумы. В самый раз для первичных выборов и начала борьбы за президентство. К тому же международный масштаб.

– Откуда ты взял эти сведения? – спросил он.

– Мне рассказал их бывший служащий. Он был вице-президентом по информационным системам, то есть возглавлял компьютерную службу. Его надо будет избавить от ответственности. Он стал подозревать неладное, когда заметил, как много денег течет через банк и как мало их оседает в городе. Хороший приятель президента, он считает, что того сгубила жадность: он увяз по уши и не смог выкарабкаться. Мой осведомитель уволился оттуда года два назад, находясь на грани нервного срыва.

– Почему он стал помогать тебе?

– Он думает, они обезопасили себя так, что в случае прокола он будет единственным, кто окажется в дерьме с ног до головы.

– Как он введет тебя в курс дела?

– Через компьютерную сеть.

– Разве после его ухода они не сменили коды защиты?

– Конечно, сменили.

– Так как же вы туда проникнете?

В компьютерную сеть ведут два хода, объяснил ему Митчелл: парадный и черный. Когда специалист налаживает сеть, он всегда оставляет для себя запасной вход, чтобы иметь доступ внутрь, если обнаружится неполадка на основном пути. Конечно, и для черного хода существует свой пароль. Когда организация желает поменять пароль для основного входа – например, если увольняется вице-президент по информационным системам, – она вызывает того специалиста, который создавал сеть. Он меняет основной пароль, но часто оставляет нетронутым пароль черного хода, поскольку тот почти никому не известен.

– Значит, ты собрал достаточно материала, и Джек может начинать расследование?

– Да, только пока ему не стоит называть конкретные банки.

– Так что это за банки?

– Первый коммерческий банк Санта-Фе и «Банка дель Коммерчио Интернационале» – сокращенно БКИ – в Милане.

– Когда предоставишь материал? – Пирсон не терял времени даром, ведь его оставалось не так уж много.

– Нужно проверить еще одну зацепку. Сделаю это, потом уеду на несколько дней, а когда вернусь – закончу резюме. Получите его в конце следующей недели.

За неделю до Дня труда.

– Куда ты едешь? – Пирсон махнул, чтобы принесли счет.

– Как обычно, в Уокерс-Кей.

Островок у побережья Флориды, в милю длиной и в четверть мили шириной в самой широкой части. Пыльная взлетная полоса, пристань для яхт, гостиница и горстка частных домиков. Рифы и глубокие расселины, где приятно нырять с аппаратом для подводного плавания; расстояние в сотню миль до побережья гарантирует почти полное отсутствие туристов, а то, что этот островок – крайний, самый северный из группы Абако, создает прекрасные условия для рыбной ловли.

– Полетишь на своем самолете? – Оба они числились среди основателей Летного клуба Конгресса.

Митчелл кивнул.

– А ты?

– Буду путешествовать с Джеком. – Собирать деньги для предвыборной кампании, пожимать нужные руки в нужных местах – так проводили отпуск почти все сенаторы и конгрессмены. – Эви с Кэт и девочками поедут на Винъярд, а мы с Джеком, возможно, присоединимся к ним на пару дней. Потом, накануне посещения Арлингтона, вернемся сюда.

А еще через неделю будет День труда.

– Когда Джек примет решения? – Насчет того, будет ли он баллотироваться в кандидаты.

– Когда сочтет, что пора пришла. – То есть убей меня Бог, если я знаю; мне и самому интересно.

Они оплатили счет и вышли, потом вместе отправились на Холм – Пирсон в Рассел-билдинг, а Митчелл в Дирксен. Одна из секретарш была уже на месте; Митчелл пожелал ей доброго утра, затем прошел к угловому столу у окна.

«Небулус», сказал Хазлам, возможно, в Лондоне; а еще «Ромулус» и «Экскалибур». Сейчас звонить рановато – он попробует в полдень, скажет бывшему вице-президенту, что опять прилетит переговорить с ним.

Зазвонил телефон.

– Митч?

– Да.

– Это Эд. Я забыл сказать тебе спасибо.

* * *

Первая встреча Пирсона с Донахью и его помощниками состоялась в девять, последняя – в половине седьмого. Тема первого совещания была обычной: расписание сенатора на этот день плюс выбор сопровождающих; насущные вопросы и всякая мелочь.

Последнее же совещание и было собственно «военным советом»: его члены, как всегда, расселись по местам в кабинете сенатора, Донахью оделил всех пивом и, явно расслабившись, занял свое кресло за столом; Пирсон сел на стул справа от Донахью, напротив камина.

По Джеку незаметно, что он устал, подумал Пирсон; а ведь в это время года сенаторы обычно выглядят довольно-таки потрепанными. Однако Джек еще не начал борьбы; даже не объявил о своих намерениях собственным помощникам.

Они обсудили результаты последних опросов и газетные материалы, настроения ключевых политиков и партийных лидеров, реакцию на поездку в Эйнджел-Файр. Кто из «делателей королей» уже высказал свое мнение, а кто из денежных мешков пока помалкивает.

– Какова позиция Лаваля? – спросил Донахью.

– Пока выжидает, – ответил один из юристов.

– Откуда ты знаешь?

– Завтракал с его адвокатом на прошлой неделе.

– Кто приглашал?

– Он.

– А как насчет прочих кандидатов? – спросил Донахью у другого юриста.

– Пока идут голова в голову.

– Но?

– У Маккензи трудности.

Маккензи был старшим сенатором и одним из фаворитов – он выдвинул свою кандидатуру полгода назад.

– Какие?

– Проблемы с его финансовой компанией.

Обычно финансовые дела членов Конгресса велись независимыми компаниями – это не позволяло конгрессменам влиять на избирателей в своих собственных финансовых интересах, а также защищало их от обвинений в такого рода влиянии.

– Что за проблемы?

– Ходят слухи, что компания Маккензи не независима.

А если в этом есть хотя бы часть правды, то Маккензи можно считать выбывшим из борьбы, и неважно, каким путем конкуренты этого добьются: отправят нужные материалы в прессу или партийному лидеру, который заставит Меккензи уйти ради сохранения чести партии.

– Мы в это лезть не будем, – сказал Донахью.

Он и в Белом доме будет таким же, вдруг подумал Пирсон. Полная концентрация на том документе или списке, что лежит перед ним. Спокойствие, даже в час максимальной опасности. Странно, отчего ему внезапно вспомнились слова из речи Кеннеди.

– График сенатора Донахью на период отпуска. – Он назвал очередной пункт повестки дня. – Мы с Джеком летим в Бостон, Дайана с нами, Марк ведет дела в Вашингтоне. Обычные встречи и визиты. Вернемся к Арлингтону.

Возможно, поэтому он и вспомнил ту фразу.

– Хотя ежегодное посещение кладбища – личное дело Джека, в нынешнем году к этому может быть привлечено внимание прессы, рассматривающей его как потенциального кандидата. Если так, мы возражать не станем.

К памятнику Кеннеди приходили и другие – миллионы других. Многие фотографировали его. Многие – даже теперь, тридцать лет спустя – вынуждены были отворачиваться; взрослые люди в форме не стеснялись вынимать платки и вытирать ими слезы. Конечно, там бывали и политики: они отдавали погибшему дань уважения, хотя частенько рядом оказывались и операторы с телекамерами.

Но для Джека Донахью это мероприятие было особенным – личным.

Джек и сейчас думает об этом, понимал Пирсон; он уже видит, как все это будет происходить.

«Линкольн» минует Мемориал-бридж, медленно проедет по Джефферсон-драйв к кладбищу: пологие склоны холмов справа и ряды белых крестов впереди.

Затем сенатор, его родные и близкие друзья выйдут из автомобилей; Донахью оправит на себе пиджак, вынет из машины две красные гвоздики и пойдет туда, а остальные задержатся, давая ему возможность подойти к памятнику в одиночестве.

Терраса из полированного гранита справа и обрыв к Потомаку; вдалеке сияющие здания Вашингтона. Перед Донахью восемь гранитных ступеней – Пирсон пересчитывал их каждый год. Затем поворот налево, и блеск гранита вдруг сменяется белизной мрамора; последние ступени, а за ними – прямоугольник из необработанных гранитных плит. Две таблички слева и справа, третья, побольше, – посередине:

ДЖОН ФИЦДЖЕРАЛД КЕННЕДИ

1917–1963

И за ней – Вечный огонь.

Секунд десять, или чуть дольше, Донахью будет глядеть в небо, потом опустится на колени и положит две гвоздики у края центральной таблички.

Одну – президенту, убитому в Далласе, а другую – морскому лейтенанту, погибшему в Тихом океане во время Второй мировой войны.

Потом Донахью встанет на ноги, и семья присоединится к нему; Кэт слева, дочки по обе стороны от них.

До сих пор, думал Пирсон, он помнит то место и тот день, когда Джек рассказал ему.

Я открою тебе кое-что, сказал Джек; вдруг об этом пронюхает оппозиция, вдруг они попытаются использовать это против меня. Учти – я ведь католик.

О чем ты, спросил Пирсон; что такое ты хочешь мне рассказать? Почему ты считаешь, что я должен знать об этом?

Потому что мы работаем вместе, ответил Джек. И рассказал ему.

О том, что его родители дружили с Кеннеди, хотя это и так все знали. О том, что его отец был хорошим человеком, но не политиком – об этом Пирсон тоже слышал. О том, что его отец не был его отцом, – а вот это было для Пирсона новостью.

О том, что его настоящий отец и Джон Кеннеди вместе служили в Тихоокеанском флоте – это Пирсон проверил. О том, что спустя три недели после чудесного спасения Кеннеди с тонущего катера отец Джека Донахью погиб в бою при сходных обстоятельствах. О том, что в это время мать Джека уже носила его под сердцем, хотя отец об этом так и не узнал. О том, что ее взял замуж благородный друг семьи – он-то и дал ему свое имя.

Поэтому раз в году, в холодном месяце феврале, Джек посещал Бостонское кладбище, где покоился взрастивший его человек. И также раз в году, когда стояла августовская жара, он приезжал в Арлингтон и отдавал дань памяти отцу, погибшему в бою и потому не имеющему собственной могилы, куда его сын мог бы положить цветы.

Когда Джек занялся общественной деятельностью, в стране царила консервативная, пуританская мораль, и обстоятельства его рождения, стань они известны, навеки закрыли бы перед ним выбранный путь. И теперь, двадцать пять лет спустя и через сорок пять лет после того, как его отец отдал свою жизнь за родину, могли найтись люди, которые не постеснялись бы потревожить его дух и воспрепятствовать его сыну занять пост президента.

– А если кто-нибудь спросит? – Это был юрист, призванный ограждать Донахью от нападок со стороны.

– Раньше ведь не спрашивали.

– Но раньше Джек не вступал в борьбу за президентство.

Они замерли, ожидая.

– Спросят, так скажем. – Донахью снял ноги со стола, подошел к холодильнику и достал оттуда еще пива для всех. – Черт побери, мне нечего стыдиться. Может, они и так уже все знают.

Полчаса спустя совещание закончилось; Донахью прощался со всеми, не вставая с места, пока в комнате не остались только он да Пирсон. В Рассел-билдинг царила тишина – не слышно было ни голосов, ни шагов, отдающихся эхом среди мраморных стен.

– Ну, как все движется, Эд?

Каково настоящееположение дел? Каковы наши реальныеуспехи?

– Осталось только объявить.

– А как насчет встречи Джона с адвокатом Лаваля?

– К Лавалю уже подкатывались все остальные кандидаты и еще несколько закулисных деятелей, но он ни с кем не вступал в контакт.

– И это значит?..

– Что, если понадобится, он будет твой.

Так как же, Джек? Что еще ты хочешь у меня спросить?

Донахью сидел на кресле боком, поглядывая то в окно, то в камин.

– Ты когда-нибудь думаешь о смерти, Эд? Вспоминаешь о том, как твой отец умер и ты понял, что уйдешь следующим?

– Такие мысли бывают у всех, – мягко ответил Пирсон.

– Я имею в виду не смерть в окружении собственных внуков, с любимой собакой у кровати.

Час максимальной опасности, подумал Пирсон.

– То есть не ту, которая позволила бы тебе в мире предстать перед Творцом? – спросил он.

– Ну да.

– Но ты же католик, Джек. Я не подумал бы, что это может тебя беспокоить. Мне казалось, ты уже прошел через это во Вьетнаме.

Донахью повернулся, взглянул на него и рассмеялся.

– Ты прав, Эд, я через это прошел. Теперь я бессмертен.

Стояла темная ночь, и в окне висел тончайший ломтик месяца. Эти картины вновь преследовали его – так бывало всегда, стоило ему только расслабиться. Кэт лежала рядом и как будто спала – глаза закрыты, но на самом деле бодрствует и боится протянуть руку, спросить, что его беспокоит.

Он был в воде, старался удержаться на поверхности, а японский эсминец надвигался на него во тьме, и вокруг тонули люди.

Он поднимался вверх по реке, вокруг кипел бой, но они уже почти спаслись. И тут по радио раздался голос, говорящий, что вертолетам не пробиться к группе разведчиков позади, что их не удастся спасти.

Он сидел в машине – весь мир перед ним, а где-то во мраке ждет снайпер.

Он заставил себя унять дрожь, сказал себе, что разбудит Кэт. Так разбуди ее, сказал ему внутренний голос, вспомни, что говорил Эд. Ведь она нужна тебе не только для того, чтобы опираться на ее трезвые суждения во время борьбы за президенство. Больше всего она нужна тебе тогда, когда ты одинок и испуган, когда тебе необходимо разделить с кем-то свои страхи.

Он закрыл глаза и попытался уснуть.

* * *

Митчелл покинул Национальный аэропорт в семь утра и вернулся в восемь вечера. В полдевятого он уже был на своем катере.

«Ромулус», «Экскалибур» и «Небулус», сказал Хазлам; «Небулус», возможно, в Лондоне.

Никаких следов «Экскалибура», сказал ему бывший служащий Первого коммерческого после двухчасового сидения за компьютером, но «Ромулус» – это один из особых счетов для перевода денег за океан, а «Небулус» – счет БКИ в Лондоне, куда перечисляются эти деньги, так что «Экскалибур» вполне может оказаться следующим звеном этой цепочки.

Завтра он начнет составлять обещанный Пирсону отчет; пожалуй, о «Ромулусе» и «Экскалибуре» стоит умолчать до выяснения деталей; возможно, он не станет даже закладывать эти названия в компьютер. Точно так же, как он не заносил туда имена своих осведомителей.

Дата отлета в Уокерс-Кей приближалась – скорее бы!

Он старался выбираться туда дважды в год: один раз зимой, когда можно было насладиться тамошним теплом, а другой – летом, чтобы подышать свежим воздухом и поплавать в кристально чистой воде. Обычно он ездил один – отдыхал от суматошной вашингтонской жизни. Уокерс-Кей был его личным убежищем, тихой гаванью; чтобы долететь туда, ему давно не нужны были никакие карты.

Старт из Лисберга ранним вечером – оттуда три с половиной часа лету до Чарлстона. Там надо будет заправиться, снять номер в гостинице при аэропорте, взять напрокат дешевый автомобильчик и съездить в город перекусить. Наутро перелет в округ Сент-Люси; там снова заправиться, пройти таможню и узнать прогноз погоды. Убедиться, что заявка на полет, сделанная с помощью компьютера, удовлетворена, и отправиться над голубой океанской гладью в сторону восходящего солнца.

* * *

Звонок из Бонна раздался в восемнадцать минут одиннадцатого. Бретлоу снял трубку в машине – шофер уже вез его домой.

– Можно начинать. – Крэнлоу говорил спокойно, без всякого возбуждения.

– Подробности?

В Европе начинался новый день.

– Агент подтвердила, что все трое на месте. Идем туда вечером, если дадите добро.

«Шевроле» повернул на аллею, ведущую к дому.

– Даю добро, – ответил Бретлоу. – И желаю удачи.

Меньше восьми часов спустя «шевроле» привез его в Лэнгли.

В Париже сейчас полдень.

Он купил кофе и булочку и поднялся к себе в кабинет, просмотрел ночную сводку и завизировал несколько отчетов. В девять тридцать он отправился на встречу с ДЦР.

В Париже уже половина четвертого, и стрелки движутся к четырелг.

День тянулся медленно; Бретлоу аккуратно выполнял свои обязанности, но все его мысли были сосредоточены на Париже. В одиннадцать тридцать юристы проинструктировали его по вопросам, на которые ему предстояло ответить сегодня после полудня в Особом сенатском комитете по делам разведки; без нескольких минут два бронированный «шевроле» незаметно проскользнул на стоянку под Харт-билдинг.

В Париже теперь восемь вечера, и агент выходит из явочной квартиры.

Он занял свое место перед лицом членов Комитета и приготовился отвечать на вопросы.

В Париже группа, которой предстоит замести следы, уже готова к действию, а парни, которые пойдут на задание, заканчивают последние приготовления.

Заседание кончилось в пять. Минут десять Бретлоу беседовал с одним из конгрессменов, затем вышел.

В Париже одиннадцать вечера. Агент и первая жертва выходят из кафе на улице Сен-Мартин и идут домой.

«Шевроле» вернулся в Лэнгли. Бретлоу провел двадцать минут с ДЦР, потом спустился в свой кабинет. Мэгги попрощалась с ним и ушла. Он уселся за стол и принялся ждать.

Скоро Зев Бартольски будет отомщен. С банкирами Бенини и Манзони уже разобрались, теперь – черед Росси. Ящики внутри ящиков. Все снова скрыто от чужих глаз и ушей.

Он пересек комнату, налил себе «Джека Дэниэлса», вернулся за стол и закурил еще одну сигарету. Почти всякий служащий Управления пошел бы на убийство, чтобы занять его пост; но почти никто не справился бы с его работой. Уж слишком велико давление.

В Париже уже два часа ночи. Агент поставила парней в известность о том, пора ли начинать операцию, – без слов, лишь нажав на защелку своей сумочки столько раз, сколько в квартире жертв; передатчик зашит в подкладку.

Он почувствовал возбуждение, как в первые дни работы полевым агентом – в те дни, когда он устанавливал свои первые контакты в Москве. Сильную тревогу, но с примесью восторга.

В Париже три утра. Наверное, в Париже уже все кончено.

Он подлил себе «Джека Дэниэлса» и закурил очередную сигарету. После нынешнего вечера ему предстоит посетить столовую еще два-три раза, не больше. Он открыл сейф, достал оттуда папку, вернулся за стол и заставил себя сосредоточиться на материалах.

Раздался звонок – с другого конца стола и одновременно с другого конца света. Бретлоу закрыл папку, запер ее в ящик стола, положил окурок в пепельницу и поправил блокнот. И только потом поднял трубку, чтобы услышать в ней голос Крэнлоу.

– Задание выполнено, – сказал ему шеф Боннского отделения.

– Сколько? – спросил Бретлоу.

– Все трое.

– Осложнения?

– Никаких.

– Ушли незаметно?

– Как растворились.

– И алиби обеспечено?

– На все сто.

– Когда об этом узнают?

– Может быть, сегодня, а уж завтра наверняка.

Бретлоу дал отбой и подумал, не забыл ли Крэнлоу о том их разговоре.

* * *

На совещании семейной группы по разрешению кризиса царило уныние, говорили мало: похитители так и не вышли на связь, и надежда на это понемногу угасала. К тому же не было Росси: он впервые не явился на совещание и никого не предупредил об этом.

Наверное, у него сломалась машина, предположил Хазлам; завтра он появится, и завтра что-нибудь может произойти. Когда они уходили, он намеренно задержался, пропустив в лифт Умберто и Марко, чтобы остаться на лестничной площадке наедине с Франческой. Завтра утром ему надо будет попасть в квартиру, сказал он ей; ему никто не нужен, ни она, ни экономка. Зачем, спросила она, но сразу же отдала ему ключи. Чтобы проверить, нет ли там «жучков», ответил он.

На следующее утро, в семь тридцать, должен был прилететь Джордан. Хазлам приехал в аэропорт «Мальпенса» к семи, купил «Коррьере делла сера» и «Геральд трибюн», сел за столик в буфете и заказал кофе.

В Лондоне убит итальянский банкир.Это сообщение было на первых страницах обеих газет. Алесси Манзони, управляющий Лондонским отделением «Банка дель Коммерчио Интернационале», был найден повешенным под мостом Ватерлоо. Врачи предположили самоубийство, но полиции пока не удалось проследить связь между этой смертью и Ватиканом или итальянской масонской ложей.

Было семь сорок. Он убедился, что нужный ему самолет прибыл, и прошел в зал для встречающих. Джордан появился из-за стойки, где проводили таможенный досмотр; он выглядел слегка усталым, и в его манере сквозило нечто, напоминающее о прежней выучке агента разведки. Хазлам подождал, пока Джордан заметит его, потом вышел из зала и отправился на автостоянку, чтобы Джордан мог посмотреть, нет ли за ним хвоста.

– Спасибо, что прилетел. – Они пожали друг другу руки, и Хазлам положил в багажник БМВ портфель со специальным оборудованием, взятый им из камеры хранения. – Я снял тебе номер в городском отеле. – Джордан торопился: сегодня вечером ему надо было улететь обратно. – Его оплатит компания юриста, который работает здесь на нашу фирму. Хочешь зайти туда переодеться?

– Пожалуй. И позавтракать заодно.

Они выехали из аэропорта.

– Ну, рассказывай.

С чего ты взял, что кто-то кого-то подслушивает. Зачем вызвал меня из Вашингтона и хочешь, чтобы мой визит остался в тайне. Почему попросил своего юриста доставить сюда нужное оборудование так, чтобы это не было связано с нашими именами, и почему снял номер, не называя моей фамилии.

– Я работаю с похищением, – начал Хазлам. – Сначала были проблемы, потом вроде бы все наладилось. И вдруг опять пошло наперекосяк.

– Подробнее.

– Мы совещались на квартире у родственников, а переговоры вели с помощью свободного телефона в другом месте. Стандартная процедура. Похитители следили за домом – тоже обычное дело. Только за их наблюдателем тоже кто-то следил. Потом этот наблюдатель исчез, но переговоры еще велись день-другой. Все шло хорошо, и переговоры должны были закончиться дня через два, но вдруг оборвались. Без предупреждения и без попыток похитителей взвинтить цену.

– Полиция? – спросил Джордан. Или служба безопасности, подумал он. Их, наша или чья-нибудь еще.

– Не похоже.

Они свернули к отелю. Джордан зарегистрировался, принял душ, затем спустился позавтракать вместе с Хазламом. Часом позже они вышли и поехали в дом Бенини; на случай, если за домом все еще наблюдают, Хазлам оставил БМВ на подземной стоянке.

– Ты подозреваешь профессиональную работу? – Джордан вылез из машины.

– Да. – Хазлам открыл багажник, чтобы Джордан мог достать оттуда портфель.

– На каком этаже квартира?

– На самом верхнем.

– Тогда приборы нам пока не нужны.

Они поднялись на лифте на шестой этаж, а затем, по лестнице, на крышу.

– Был здесь когда-нибудь?

– Нет.

Утро было ясное, пригревало солнце, и вскоре они обнаружили прикрепленный к парапету передатчик с батарейками и провод, идущий от него в одну из вентиляционных шахт.

– Инфракрасный, – объяснил Джордан. – Микрофон наверняка спрятан в одном из вентиляционных отверстий внизу. Засунут поглубже, чтобы труднее было отыскать. – Он пригнулся над передатчиком, затем указал на крышу здания метрах в восьмидесяти от дома Бенини. – Пятый или шестой этаж. Теперь тебе надо только проверить, не снимал ли там кто-нибудь недавно жилье.

– А что еще они могли установить?

– Радиопередатчик – могли спрятать его где-нибудь под мебельной обивкой. Его легче и быстрее поставить, но время его работы ограничено числом батареек. Вначале ты никогда не знаешь, сколько сможешь успеть, и сперва ставишь радио; так ты, по крайней мере, будешь иметь хоть что-то. А уж потом добавляешь инфракрасный.