Текст книги "Проклятие Кеннеди"

Автор книги: Гордон Стивенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

– Кэт, – поправила она.

– Я тоже, Кэт.

Они оставили компанию, в которой сидели, и прошли с ним к его костру в верхней части лагеря, выпили с ним пива и закусили картошкой с бараньими ребрышками; мужчины говорили, а Кэт слушала. Был поздний вечер, небо очистилось и звезды сияли; вскоре подошли другие люди и увели с собой Донахью. Кэт побрела по лагерю одна, останавливаясь и отвечая на дружелюбные реплики, слушая, присаживаясь к разным кострам и принимая предложенное пиво. И наконец оказалась у самого мемориала, стала слушать, как трепещут на ночном ветру поднятые флаги.

– Удивительное место.

Она обернулась и увидела человека по имени Причер. Вокруг них, во мраке, точно призраки, передвигались ветераны.

– Я как-то слыхала одно сравнение, – сказала она. – Про флаги на ветру. – Может быть, этим вечером, а может быть, и раньше. – Кто-то сказал, что звуки, которые они издают, похожи на шум вертолетного винта.

– Шум вертолетов, которые летят тебя спасать, ни с чем не спутаешь.

Она поглядела на него.

– Вы были там, да? Вы участвовали в том бою, за который Джека наградили Серебряным крестом?

– Да, я был там.

Так расскажи мне, словно прозвучал в тишине ее вопрос. Потому что Джек молчит, а мне нужно знать.

– Я был в разведотряде. – Причер посмотрел за долину, во тьму. – Это была обычная операция: ночью тебя забрасывают на место, там маскируешься, пару дней наблюдаешь, потом зовешь основные силы.

– Которые начинают бомбить и поливать все вокруг напалмом. – А тебя забирает вертолет.

В тыл, поняла она. Конечно, в тыл.

– Только на этот раз что-то вышло не так, – Причер рассмеялся. – Во Вьетнаме вечно все выходило не так, но тогда нам пришлось совсем туго. Нарвались на вьетнамцев из Национальной армии, и «шмелям» было никак до нас не добраться.

Шмелям… едва не спросила она. Потом поняла: вертолетам.

– В общем, нас прижали к берегу реки, вертолеты не могли сесть, а вьетнамцы наседали. Похоже было, что нам конец, но тут в дельту вошел катер – он палил из всех орудий, а его капитан орал в рупор, зовя за собой другие катера. Только никаких других катеров не было, и все же этот нас спас.

Долина перед ними была погружена во тьму – горели лишь несколько огней.

– Вот за это Джек и получил свой Серебряный крест, – Причер пожал плечами. – Мог бы получить и больше, если б не отказался, если бы не заявил, что его хотят наградить по политическим причинам и что все остальные проявили себя не хуже, чем он.

Ну вот ты и рассказал мне, подумала Кэт Донахью; рассказал, да не все. Джек тоже рассказывал; но и он никогда не рассказывал всего.

– Только за это? – спросила она.

– Да, по-моему, только за это.

Они оставили памятник и спустились вниз, к лагерю, нашли Джека и посидели с ним немного; потом Причер ушел к своей палатке у самых деревьев.

– Причер рассказывал мне о том, как ты заработал свой Серебряный крест. – Кэт придвинулась поближе к Донахью, взяла у него банку с пивом и отпила глоток. Она не знала, как он отреагирует.

Донахью улыбнулся и обнял ее за плечи, глядя в костер.

– А говорил ли тебе Причер о том, как вел себя в тот день он сам? – вдруг спросил он.

– О чем ты?

Сейчас он расскажет мне, подумала она. После стольких лет он наконец расскажет мне, что же действительнопроизошло в тот день.

– Говорил он тебе, что получил Почетную медаль?

– Причер получил за этот бой Почетную медаль Конгресса?

Высочайшая награда за доблесть, какая только есть в стране.

– Да, – просто ответил Донахью.

Они отошли от костра и побрели среди групп других людей, мимо машин и палаток, в которых еще никто не спал.

– Он был в разведотряде, – начал рассказывать ей Донахью.

Заброс ночью, вспомнила она; потом пара дней на наблюдение и вызов основных сил.

– На второй день они угодили в долину, на другом краю которой оказался отряд вьетнамцев. Даже не отряд, а чуть ли не батальон. Разведчики побежали. Обычная тактика – ведь чтобы забрать людей, вертолетам нужны время и место, где развернуться.

Они остановились у одного костра и взяли предложенное пиво, потом пошли дальше; теперь Джек заговорил тише, и ей приходилось вслушиваться.

– Над ними кружил «С-130», поддерживающий радиосвязь, а наши самолеты сеяли вокруг смерть и разрушение, давая вертолетам возможность приблизиться, – это называлось «горячий вывоз». Вьетнамцы были метрах в ста, а то и в пятидесяти. Разведчики бежали, а вертолеты никак не могли пробиться.

Она придержала его за локоть, заставила остановиться, хотя он все смотрел в ночь.

– Потом первый вертолет умудрился сесть – но ближе к вьетнамцам, чем к нашим. Тогда один из разведчиков вернулся назад, дал экипажу вылезти, прикрывал их, пока они забирали своего раненого, хотя его самого ранили тоже. И помог им догнать остальных.

Причер, поняла она.

– Все еще бежали к деревьям впереди. Вертолетчики тащили своего раненого, разведчики их прикрывали. А вокруг рвались наши бомбы, и это помогло сесть второму вертолету.

Она не могла поверить в это, не могла даже представить себе эту картину.

– Разведчики все отстреливались, а один из них снова вернулся помогать экипажу. – Снова Причер, она догадалась. – Здоровые и легкораненые тащили тяжелораненых. С обеих сторон их прикрывали разведчики. Это была настоящая бойня.

Потом они добежали до деревьев, а дальше выскочили к реке. Больше бежать было некуда; сверху перестали бомбить, потому что не видели своих людей. Вертолетам мешала сесть густая листва – они даже не могли спустить веревки. Да и те бы не помогли: уж слишком много было раненых.

И тут в дельту вошел катер, вспомнила Кэт слова Причера. Он палил из всех орудий, а его капитан орал в рупор, зовя за собой другие катера. Только никаких других катеров не было, и все же этот их спас.

– Причер ушел последним. – Донахью по-прежнему смотрел во тьму, смотрел в бездну, которая называлась Вьетнам. – Прикрывал своих людей до конца, несмотря на собственные тяжелые раны, – отстреливался левой рукой, потому что правую ему раздробило. Иногда вьетнамцы оказывались чуть ли не в пяти метрах от него – одни вклинивались между ним и катером, а другие поливали его огнем. Он едва уцелел. – Донахью вернулся в настоящее, вернулся в Эйнджел-Файр. Поглядел на жену и улыбнулся ей. – Вот за что Причеру дали Почетную медаль.

Теперь ты знаешь…

Нет, подумала она; и все-таки никто из вас не сказал мне правды. Только ее часть. Да, это больше, чем я знала прежде. Однако всей правды я не знаю и теперь.

Они остановились у очередного костра и сели. Кто-то дал им одеяло. Они легли и укрылись. Был уже час ночи, а может быть, и два. Кэт приткнулась к Джеку и попыталась заснуть, но ее взор притягивали звезды. Было уже больше двух, почти три. Она вылезла из-под теплого одеяла и пошла по холму вверх, к костру на опушке. Причер не спал, он словно ждал ее в накинутом на плечи пончо. Она села рядом, и он прикрыл ее тоже.

– Джек рассказал мне про вас, – заговорила она. – Про то, как вы заслужили Почетную медаль.

– Но он наверняка не сказал вам, за что ему собирались дать такую же награду.

А я думала, вы уже объяснили мне, едва не промолвила Кэт, я думала, именно об этом у нас и шла речь несколько часов назад. Но нет – иначе Причер не ждал бы ее теперь.

– Ну так вот, насчет того маленького катера. Он спас нас, разведчиков, прижатых к реке.

Это я знаю, подумала она.

– Но он и сам был только что из боя, где его хорошо потрепали.

А вот об этом она не знала вовсе ничего.

– И не просто потрепали. Он едва уцелел, если уж честно. Одного-двоих из команды ранило, в том числе капитана. И потом они приняли сообщение по радио от нашего разведотряда: мы просили о помощи. Но ребята с катера уже сделали свое дело и шли домой. Не было никакой гарантии, что они доберутся до нас, даже если пойдут вверх по реке, потому что нас разделяла зона огня, из которой они только что вынырнули. А потом им предстояло еще отбиваться от тех вьетнамцев, что наседали на нас, а это тоже не сахар. И обратный путь – если бы до этого дошло – лежал через ту же самую огневую зону.

Он наклонился вперед и подбросил в костер поленце.

– Ну так вот: уже наступали сумерки. Вьетнамцы заранее облизывались, предвкушая, как разделаются с нами. Патроны у нас и у вертолетчиков, среди которых тоже были раненые, почти кончились, и в последнем сообщении, переданном «С-130», мы запрашивали Пентагон о том, можно ли нам пуститься вплавь. Не было никакой надежды. Мы думали, все кончено.

– И тут на реке появился маленький катер, – сказала Кэт.

– Да, маленький катер. И вызволил нас.

– Но это не все, правда, Причер?

– То есть?

– Ведь вы, раненый, прикрывали других, давая им возможность спастись. И едва спаслись сами, разве не так? Вы ушли последним.

На востоке черное небо чуть посерело, предвещая рассвет.

– Это Джек вам сказал?

– Да.

– А сказал он вам, как я спасся?

– Нет.

Небо на востоке уже начало розоветь.

– Он вынес меня оттуда.

– Кто? Джек? Мой Джек?

– Да, Джек, твой Джек. Кинулся туда и вынес меня. Вот за это ему и хотели дать Почетную медаль.

День уже надвигался на них; кое-где снова зажглись костры, и в воздухе запахло свежим кофе. В восемь приехавшие свернули лагерь, в десять – уже стояли гигантским полукругом перед флагами, ожидая начала службы. Позади них, согревая им спины, поднималось солнце Нью-Мексико. Речи закончились, и наступила минутная тишина; потом взмыла вверх первая нота, и в долине зазвучал торжественный гимн.

Кто, спросила она сегодня утром. Джек? Мой Джек?

Да, Джек, твой Джек.

Она перенеслась в другое время и другое место. Словно угодила в самый разгар боя, отгремевшего двадцать с чем-то лет тому назад. Но вот гимн стих, и горы на дальнем конце долины повторили его последнее эхо.

– Могу я попросить тебя кое о чем, Кэт?

– Конечно, Причер.

– Когда Джека выберут в президенты и он будет приносить присягу, я хочу быть там.

9

Он не уйдет, пока не кончится этот этап, пока они не получат того, что хотят передать им похитители, решил Хазлам; он поможет семье пережить этот очередной шок, а потом, через несколько дней, освободит место другому консультанту. Возможно, стоит позвонить в Лондон уже сейчас; объяснить им, что происходит, и попросить подобрать ему заместителя, даже прислать его сюда, чтобы переход совершился гладко.

Ночь была теплой и приятной; в отель он вернулся уже к одиннадцати часам. Проверил, нет ли для него писем, включил по телевизору «Си-эн-эн» и начал заносить в дневник новые записи, поглядывая на экран, когда там появлялось что-нибудь интересное.

Началась передача о борьбе за звание кандидата на пост президента от Демократической партии. Он мельком посмотрел на экран, потом заинтересовался и отложил дневник. Речь шла о политиках, уже выдвинувших свою кандидатуру; дав их краткие биографии и отчет о предвыборных платформах, авторы передачи стали говорить об их потенциальных соперниках. Все они выступали хоть один раз в течение последней недели, все давали интервью, говоря о том, что собираются включиться в борьбу за президентский пост, чего, собственно, от них и ожидали. Однако Донахью среди них не было.

Кадр сменился. Поразительное зрелище, подумал он, великолепное место, но какое отношение имеет все это к выборам президента? Прежде оператор показывал серые городские пейзажи; здесь же был склон холма. На взгорке впереди стояло нечто вроде часовни, ее стены вздымались в небо, как крылья. Сзади был разбит лагерь: мерцали костры, вдали темнели деревья, а небо вверху было ослепительно алым.

Есть еще один потенциальный кандидат, говорил голос за кадром: сенатор Джек Донахью. Последний уик-энд он с женой провел в Эйнджел-Файр, Нью-Мексико, где возведен памятник погибшим во Вьетнамской войне.

Произошла очередная смена кадра: теперь была ночь, ярко горели костры, бросая блики на лица ветеранов. Среди них был Джек Донахью – в футболке, ветровке и джинсах; он то ходил от костра к костру, то пил с кем-то пиво, то говорил с людьми в каталках. Кэт Донахью, в джинсах и теплой рубашке, иногда сопровождала его, иногда нет, иногда стояла, засунув руки в карманы и слушая кого-то – на лице у нее было написано сочувствие, – потом кивала и открывала переданную ей кем-то банку с пивом. В лагере были в основном мужчины, хотя некоторые приехали с женами и семьями. В закадровом тексте рассказывалось о Донахью: как он выступал против Вьетнамской войны, но сам пошел воевать и был ранен; как он вернулся и отказался от высокой награды. Теперь на экране вновь появилась часовня с флагами, а репортер говорил об истории памятника в Эйнджел-Файр. Вот Джек и Кэт Донахью опять идут вместе, обнявшись; потом останавливаются у другой группы, смеются и снова мрачнеют. Президент для американцев – не просто глава государства, подумал Хазлам; он еще и главнокомандующий. Произошла последняя смена кадра: уже наступило утро, часовня сияла белизной на фоне голубого неба, четыре флага трепетали на ветру, а на возвышении под ними стояли несколько выступающих, окруженные гигантской толпой в несколько тысяч человек. Однако Донахью на возвышении не было; он не присоединился к организаторам. Вот речи и молитвы кончились; зазвучал гимн, поднимаясь над часовней, над флагами к самому небу, а оператор тем временем скользил камерой по лицам людей в толпе. Донахью стоял, замерев по стойке «смирно»; рядом с ним были Кэт и высокий ветеран с одной рукой.

Джек Донахью, можно сказать, уже президент, подумал Хазлам, а Кэт Донахью – уже Первая леди. Он выключил телевизор, взял телефон, набрал номер Митча Митчелла в Вашингтоне и услышал голос автоответчика, предлагающий ему оставить сообщение.

– Митч, это Дэйв Хазлам. Я звоню из Милана. Только что видел по «Си-эн-эн» передачу о Донахью. Хочу пожелать тебе удачи.

* * *

Песок был золотым, волны отсвечивали белизной, и она начинала тонуть, уже начинала дрожать от холода и страха перед волнами, перед тем, что случится завтра, когда похитители позвонят и велят передать трубку Марко.

– Поговорите со мной, Дэйв… – Она сидела у телефона, завернувшись в одеяло. – Скажите, что все будет хорошо.

– Хотите, чтобы я пришел?

– Если вы не против.

– Буду через пятнадцать минут, но не отпирайте двери заранее.

– Вы сегодня ужинали? – спросил он, приехав. – Когда вы ели в последний раз? Примите душ, оденьтесь, и я приготовлю вам что-нибудь.

Она пошла в ванную, сняла халат и шагнула под душ, не уверенная, что заперла дверь или даже просто закрыла ее. Она хотела только поговорить с кем-нибудь – так она сказала ему, сказала себе. Но на самом деле она хотела не быть одна, на самом деле ей нужен был кто-то, кто обнял бы ее и сказал, что все в порядке, кто избавил бы от холода не только ее тело, но и душу, – человек, рядом с которым она могла бы свернуться и заснуть, зная, что она в безопасности и что утром, когда она проснется, все будет хорошо.

Это против правил, Дэйв, напомнил себе он, но на то и придуманы правила, чтобы их нарушать. Он нашел яйца, грибы, заварил чаю и налил его в две кружки; затем понес одну из них в ванную.

– Можно войти?

Франческа затянула поясок халата.

– Да.

– Наденьте что-нибудь другое, – предложил он, – вам станет получше.

Она пошла в спальню и сбросила халат, слыша, как он возится на кухне. Впервые на своей памяти она почувствовала себя спокойной и согревшейся. Если бы он вошел сейчас, пока она голая… если бы он вошел и увлек ее на кровать, она отдалась бы ему и приняла его, дала бы ему наполнить себя. Она выбрала джинсы и свитер, потом села и подкрасилась.

– Ну как, теперь лучше? – спросил он, когда она присоединилась к нему.

– Намного.

– Выглядишь неплохо. – Он улыбнулся ей и поставил на стол омлет и хлеб.

– Может, и виски? – предложила она, поев и налив им обоим по большому стакану пива.

– Расскажи мне о Паоло, – сказал Хазлам. – Как вы с ним жили? – Примерно тот же вопрос он задавал ей на первом совещании.

Паоло – хороший муж, повторила она, и хороший отец. Паоло очень внимателен к ней и девочкам. Паоло заботится обо всех них, покупает им все, что они захотят. Конечно, он делает карьеру; его карьера всегда была успешной.

– Ну, а ты? – она сменила тему. – Ты женат, есть дети? Расскажи мне о них, расскажи о том, чем ты занимался до того, как выбрал эту профессию.

Он женат, сказал ей Хазлам, жену зовут Меган, и у них двое сыновей; прежде чем стать консультантом по киднеппингу, он служил в армии.

– В Воздушно-десантной службе. – Она слыхала о ней, представляла себе, что там делают.

Да, подтвердил он; в ВДС. Он уже говорил об этом на первом совещании с семьей.

– Ты убивал людей? – спросила она.

Хазлам пожал плечами.

– О чем ты думал, когда убивал? – не отступала она.

– Что говорил, когда возвращался после этого домой?

Ничего, сказал он; они с Меган договорились никогда не поднимать эту тему. Это разные миры, начал было объяснять он; своим делом он обычно занимался далеко от дома. Но как он это делал, настаивала она, как мог он заставить себя сделать это? Это не так, как ты думаешь, сказал он ей; иногда ты один, но, как правило, вместе с отрядом. И этому тебя, в конце концов, учили.

А что случится, если убьют тебя, спросила она, задумывался ты когда-нибудь об этом?

Он рассказал ей о часах в Херефорде и о том, как на них пишут имена убитых; о девизе, взятом десантниками из какого-то телешоу: «А ну-ка, время обгони»; о том, как эта фраза маячит где-то на краю его сознания, когда он идет на риск, и потому его имя на часах не появится.

А что бывало, когда его друзьям не удавалось обогнать время, спросила она; что он делал, когда рядом убивали его друга?

Проверял, действительно ли он мертв, потом забирал все, что нужно, просто ответил он: патроны и куртку, если она была теплее, чем у него. А потом они с товарищами делили между собой вещи погибшего и помогали его семье – это они делали всегда.

– А его имя писали на часах? – спросила она.

– Да, – ответил он. – Потом его имя появлялось на часах.

– Расскажи мне еще что-нибудь о вас с Паоло, – снова попросил он.

Потому что разговор затронул слишком потаенные темы. Я никогда не веду и не вел таких бесед со своей женой, но с тобой говорю свободно и открыто. Рассказываю о своей службе и о том, каково это – жить на грани. О том, как, даже исчерпав свои силы, ты продолжаешь искать трудное дело и с удовольствием подвергаешься риску. Повторяю тебе строки стихотворения, написанные на часах в Херефорде. Флекер, «Золотое путешествие в Самарканд»:

 
Мы странники, Создатель, наш удел —
Не ведать отдыха: там, впереди,
Последняя гора, увенчанная снегом…
 

Говорю тебе, что такие, как я, всю жизнь ищут последнюю гору, что люди вроде Митча Митчелла – счастливчики, потому что они нашли гору, на которую стоит лезть, а я все ищу.

– Ну так как же? – в третий раз спросил он. – Расскажешь мне о вас с Паоло?

Она сидела напротив, глядя на него.

– Хочешь знать о нас с Паоло? Хочешь знать правду?

Она подалась вперед.

– Когда ты в последний раз виделся с женой? – спросила она.

– Шесть месяцев назад, – ответил он. – А при чем тут это?

– Значит, ты не спал со своей женой уже шесть месяцев?

Он понял, о чем она.

– Да, я не занимался с ней любовью уже шесть месяцев.

– А я не спала с Паоло целый год. – Она удивилась, что сказала это, почувствовала едва ли не облегчение, поделившись с кем-то. – А по-настоящему – даже больше года.

Он всегда в разъездах, говорила она, всегда занят делами банка, всегда думает о бизнесе, даже когда приезжает домой.

Звучит знакомо, думал Хазлам, все это очень напоминает мне кого-то.

– И что же?.. – спросил он.

Она посмотрела на него и ответила.

– Иногда мне кажется, что я не хочу его возвращения. Это ужасно, я знаю, но это правда.

По крайней мере, это честно, сказал ей Хазлам, по крайней мере, у нее хватает смелости признаться. А ведь самое сложное – это признаться себе.

Так что же будет сегодня, думала она. Ведь мы оба знаем, чего хотим; но мы знаем и то, что мы единственные, кто может спасти Паоло, а это сейчас самое важное. Жаль, что ты не попытаешься остаться, жаль, что я сказала бы нет, если бы ты попытался.

Он наклонился вперед и поцеловал ее в щеку, потом распрямился снова. Как твой кошмар, спросил он, теперь ты справилась с волнами? Выбралась наконец на безопасное место?

– Да, Дэйв, теперь все в порядке.

– Спи сладко, Франческа; завтра увидимся.

* * *

В десять сорок Росси спешно вызвали к председателю. Когда он пришел, Негретти совещался с двумя другими членами совета директоров; спустя три минуты Росси провели внутрь. Председатель вышел из-за стола, пересек комнату, сел в одно из больших кресел, стоящих у окна, и жестом пригласил Росси сесть в другое.

– Этот консультант, Хазлам.

– Да.

– Где он остановился?

– В «Марино».

– Cazzo [13]13
  Грубое итальянское ругательство.


[Закрыть]– выругался Негретти.

– В чем дело, – спросил Росси.

Звонок приятелю-юристу, затем звонок юриста одному из высших чинов в аппарате карабинеров. Звонок полицейского коллеге из Отдела борьбы с киднеппингом, и звонок из этого отдела Вилле, начальнику службы безопасности БКИ.

– У нас неприятности, – Негретти сложил вместе кончики пальцев и поглядел поверх них.

– Какие?

– Вилле только что звонил знакомый карабинер. Похоже, в Отделе борьбы с киднеппингом пронюхали, что консультант живет в «Марино».

– Может, это не Хазлам, – осторожно предположил Росси. Хотя это было бы невероятным совпадением, говорил его тон. Как, черт возьми, они узнали, какая ошибка этого дурня Хазлама могла навести их на след?

– Почему они позвонили Вилле? Они знают, что Хазлам связан с нами?

Потому что если да, то они прознают и о Паоло. После чего семейные фонды будут заморожены. И фонды их банка тоже.

– Нет. Виллу просто предупредили на всякий случай.

– И осведомителю можно доверять? – То есть заплатил ли ему Вилла?

– Да. – Лицо председателя было серым. – Так что вы предлагаете? – Как действовать дальше, как освобождать Паоло?

– Первое, что надо сделать, – это прервать всякие контакты с Хазламом. – Росси говорил уверенно. – Освободить его С этой минуты он больше не участвует в деле. Его оповестят из Лондона. Нам не стоит брать на себя даже это.

– А как насчет родственников?

– По-моему, вам следует лично позвонить Умберто.

Председатель кивнул. Потом встал и пожал Росси руку.

– Благодарю.

* * *

«Альфа» должна появиться на Виа-Вентура часа через два. Хазлам шел по пьяцца Република, когда его пейджер запищал. Он позвонил по контрольному номеру из будки на углу, потом в Лондон – из автомата на Центральном вокзале.

– Откуда вы звоните?

Потому что гостиничная линия может прослушиваться.

– С вокзала.

Тем не менее. Лондон будет соблюдать осторожность: они не назовут имени клиента и ни одним намеком не выдадут, кто он.

– Неприятная новость. Только что звонил клиент. Ему позвонил осведомитель из карабинеров и сказал, что в Отделе борьбы с киднеппингом знают, что вы приехали с известной целью и живете в «Марино».

– Что еще сказах клиент?

– Они дают вам отвод. Запрещают связываться с ними или с семьей.

Логично.

– Кого вы посылаете вместо меня? Я должен буду поделиться информацией?

– Пока никого.

А это уже нелогично.

– Кто так решил?

– Банк.

Говорить было больше не о чем остальное он узнает в Лондоне. Он повесил трубку, пошел в кафетерий в конце зала и попросил «каппучино».

Что же случилось? Был ли звонок в банк настоящим, или Умберто с Росси снова играют в свои юры? Черт, как все это не вовремя. А что будет с Франческой? Он вернулся к автомату и позвонил Марко Бенини.

– Это Дэйв. Сегодня меня на совещании не будет. Умберто все объяснит, но не говорите, что я звонил. В любом случае, что бы сегодня ни произошло, убедите Франческу, что это только трюк. Вы понимаете. Что бы ни случилось, что бы они ни сделали.

– Но в чем дело? – спросил Марко.

– Присматривайте за Франческой. Убедите ее, что она справится.

Было уже начало седьмого. Хазлам покинул кафе на углу и прошелся по Виа-Вентура. «Альфа» была на месте, наблюдатель – темные волосы, зеленовато-черный костюм – поблизости, в толпе. В руке портфель – возможно, тот же человек выполняет и функции курьера. Если бы он не получил отставки, он позвонил бы юристу компании и узнал имя и адрес наблюдателя по номеру машины. Вот к дому Бенини подъехал «сааб» Умберто, затем, спустя две минуты – БМВ Марко. Было десять минут седьмого. Под навесом остановился «мерседес» Росси, и он увидел, как тот поспешил внутрь. Мужчина в зеленовато-черном костюме вернулся к «альфе»; автомобиль покинул стоянку и поехал вниз по улице.

* * *

Франческа осунулась, кожа у глаз натянулась. Где ты, Дэйв, что за игру ты затеял? И ведь именно сегодня!

– Прежде чем вы уйдете, я должен вам кое-что сказать. – Умберто Бенини смотрел в стол. – Сегодня в БКИ получили информацию, что карабинерам известно о приезде Хазлама в Милан и о цели этого приезда, хотя с нами или банком его пока не связывают. Тем не менее было принято решение отстранить его от дела.

Франческа была поражена. Умберто не следовало говорить это сейчас, подумал Марко, ему следовало подождать. Он взял Франческу под руку и повел ее прочь.

БМВ Марко отъехала от дома, заметил Хазлам; как странно наблюдать за всем этим снаружи. Жаль, что ему не удалось поговорить с Франческой; возможно, надо было это сделать. Может быть, не поздно и теперь.

Франческа все еще была в шоке; она пыталась понять, что произошло и почему. Я надеялась на тебя, Дэйв, а ты меня бросил. Ты был единственным, кому я доверяла. Больше того. Я была единственной, кому доверял ты. И вот ты сбежал.

– Хазлам звонил мне сегодня после полудня. – Марко говорил спокойно, почти небрежно.

Она посмотрела на него

– Правда? Что он сказал?

– Он просил передать, что его отстраняют, что Умберто вечером все объяснит. Велел сказать тебе: что бы сегодня ни случилось, это будет только трюк. И еще, что ты справишься.

* * *

Из кафе лилась музыка; «альфа» была припаркована за полтора дома отсюда. Было без четверти семь. Паскале сидел внутри, за столиком, лицом ко входу. Он должен был действовать точно по графику: если он оставит в туалете пакет слишком рано, его может подобрать кто-нибудь другой, если слишком поздно – туалет может оказаться занят, а пока он освободится, брат уже придет. Паскале прихлебывал пиво и шарил взглядом по тротуару и улице в поисках малейших признаков полицейского наблюдения.

Франческа села за стол, телефон чуть справа от нее, памятка перед глазами. Марко приготовил блокнот и две ручки и посмотрел на часы.

В квартире на Виа-Вентура Умберто Бенини поднялся из-за стола и подошел к окну. Чертов Хазлам. Хорошо еще, что у Паоло такой отец, как он, хорошо, что он сам может положиться на такого, как Росси.

Почти пора, решил Паскале. Пластиковый пакет лежал у его ног. Он допил пиво, бросил на столик несколько банкнот и огляделся. В туалете никого, на улице – никаких признаков наблюдения, но кто-то встал из-за столика снаружи и направляется внутрь. Возможно, в туалет. Было еще рановато – осталось примерно с полминуты, – но медлить уже некогда. Он отодвинул стул и пошел к туалету.

Телефон зазвонил.

– Франческа?

– Да.

– Дай мне Марко.

Марко взял трубку в левую руку, другой рукой поправил блокнот, чувствуя, как ручка в пальцах вдруг стала скользкой.

– Марко слушает.

– Выходи из дома. Поверни налево. За первым домом – снова налево. Кафе «Интер» через полтора квартала, слева. Увидишь навес и столики на тротуаре. Дверь в туалет справа, как войдешь внутрь. Пакет в мусорном ящике под рукомойником. Даю тебе три минуты.

Отбой. Марко убедился, что Франческа закрыла за ним дверь, и побежал к лифту. Выскочил из подъезда и повернул налево. Ему вдруг стало жарко; в голове застучало, в горле пересохло. Он еще раз свернул налево, двигаясь быстро, почти бегом. Вот первый перекресток, машины и люди кругом. Навес впереди, надпись «Интер»; слава Богу, это оно. Успокойся, сказал он себе, притормози. Он был уже почти у кафе. Никто не заходит в бар, не спросив себе выпить, поэтому закажи пива. Официант обслуживал столик снаружи. Марко прошел мимо него и вступил в бар. Сядь и закажи что-нибудь, сказал он себе. Дверь в туалет справа, как и обещал Муссолини. О Господи, что если они ждут его в туалете, если там есть другой выход. Если они собираются похитить и его.

Он открыл дверь и вошел, увидел две другие двери и знаки на них. О Господи, только бы мужской был свободен, только бы там никого не было. Он открыл дальнюю дверь и ступил внутрь. Увидел на стене рукомойник, рядом – дверцу в чуланчик, автомат, чтобы сушить руки, и бумажные полотенца. Увидел под рукомойником мусорный ящик. Никакого пакета. Он опустился на колени и стал рыться в использованных полотенцах, увидел выцветший красный пластик пакета. Вытащил пакет, роняя на пол бумагу, и ощупал его. Нет, не письмо. О Боже. Какая-то вещь. Все в порядке, сказал он себе, ты справился, забрал это, чем бы оно ни было. Он пустил холодную воду и смочил себе лицо и волосы.

«Альфа» наблюдателя вновь на Виа-Вентура, БМВ Марко возвращается, и Марко с Франческой бегут внутрь; в руках у Франчески красный пластиковый пакет, значит, передачу получили. Хазлам вошел в кафе на углу, выбрал столик снаружи и заказал кофе.

Странно было чувствовать себя вдруг оставшимся без работы, внезапно изолированным, но ведь он сам этого хотел. И все равно, он был зол из-за того, что случилось, и еще боялся за того беднягу, прикованного цепями к стене где-нибудь в Калабрии. И не только за него. За Франческу тоже.

На него вдруг нахлынула усталость. Все-таки зря он, наверное, взяла за дело Бенини, не отдохнув после Перу; наверное, он придал слишком мало значения тому, как выматывает работа в городах вроде Лимы; наверное, ему все же следовало сделать перерыв. А может быть, пора совсем бросить этот киднеппинг, развязаться с фирмой и найти себе другую гору.

Усталость перешла в расслабление. Сегодня он позвонит Меган, скажет, что возвращается домой, и попросит встретить его в Хитроу. И все-таки жаль, что он не может позвонить Франческе, жаль, что она не может позвонить ему.

Умберто стоял у окна, заложив руки за спину. Услышав, как отпирают входной замок, он быстро повернулся на каблуках. Франческа вошла первой, сжимая в руке красный пластиковый пакет. Умберто хочет взять его, чувствовала она, хочет вырвать его у нее, показать ей, что Паоло в первую очередь его сын, а уж потом ее муж. Она вынула что-то, завернутое в коричневую бумагу, и попыталась размотать липкую ленту. Марко подал ей нож. Она разрезала ленту и сняла бумагу. Внутри оказалась еще одна коробка, тоже перехваченная лентой.

– Дай мне.

Умберто выхватил коробку и нож, разрезал ленту и открыл крышку. Внутри был еще один пакет. Он сорвал бумагу. Там оказалась коробка из-под видеокассеты. Он потряс ее над столом, ожидая увидеть кассету, и оттуда выпал третий пакет.