Текст книги "Проклятие Кеннеди"

Автор книги: Гордон Стивенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

– По хорошей цене?

Он спрашивал, не случилось ли чего-нибудь непредвиденного.

– По очень хорошей.

То есть все прошло идеально.

В Италии люди вроде Бенини, а также те, кто охранял их, всегда были настороже. Однако за границей, особенно если они считали, что их планы никому не известны, да еще находились в кажущейся безопасности тихой гостиницы, такие как Бенини немного расслаблялись.

Конечно, телохранители продолжали опекать их в ресторане, а также в бассейне или сауне. Но как только их отводили в номер, все менялось. Стоило телохранителям убедиться, что некто вроде Бенини заперся у себя в комнате, как потенциальная опасность испарялась. Нужно было лишь заставить человека вроде Бенини открыть дверь.

Позвоните и скажите, что вы администратор, или посыльный, или даже дежурный, и человек вроде Бенини сразу кинется проверять вас, возможно, даже позовет телохранителей. Но пошлите в отель настоящий факс или телекс, чтобы звонок дежурного оказался подлинным, и принятые жертвой меры безопасности обернутся против нее. Потому что человек вроде Бенини проверит сообщение, но проверка убедит его, что все хорошо, и он непременно ослабить бдительность.

– А как обмен документами? – спросил Витали.

То есть как прошла передача Бенини группе, которая должна доставить его из Швейцарии обратно в Италию.

– Как часы.

Следующий звонок был сделан в два. Ему не ответили. Уйма хлопот, сказал он себе, уйма причин, по которым группа доставки могла не поспеть к очередному пункту связи вовремя.

Все по отдельности – он всегда был осторожен, – каждая операция и каждый человек в своем черном ящике. Группа захвата – в одном ящике, а группа доставки, которой следовало принять заложника и перевезти его через границу в Италию, в другом. Группа, которая должна содержать его в убежище на юге, в третьем, а человек, назначенный для ведения переговоров, в четвертом; наблюдатель, которому предстояло следить за домом семьи жертвы, в пятом. Никто не знает действий других и никто не знает самого Витали.

Часом позже он позвонил опять. Трубку сняли после третьего гудка.

– Тони на проводе. Хотел узнать, как вам отдыхается.

– Прекрасно. Немножко застряли в дороге. Дорожное происшествие, но мы ни при чем. Домой вернемся в срок.

– Хорошо.

Завтра к этому времени Бенини будет уже спрятан в надежном убежище в горах Калабрии. А поскольку тамошние жители ненавидят представителей власти, они обязательно дадут знать, если полицейские или военные начнут что-то вынюхивать.

Потом Витали позвонит семье. Но не сразу. Пускай сначала попотеют, пускай подергаются как следует.

Конечно, родные и сослуживцы уже знают о похищении; через тридцать секунд после того, как телохранители обнаружили пропажу хозяина, сигналы тревоги уже понеслись по телефонным линиям в Милан.

Затем начнется следующий этап.

У большинства банков и международных корпораций есть страховые полисы, покрывающие киднеппинг. Конечно, их наличие не афишируется, так как знание того, что эти полисы существуют, гарантирует получение выкупа. И в большинстве подобных документов предписывается подключение к переговорам одной из компаний, специализирующихся на улаживании таких проблем. Первое, что сделает страховое агентство, – это пришлет консультанта.

Однако это не тревожило Витали. Консультанты – люди опытные, так что игра будет вестись по правилам. Стало быть, конец ее предсказуем и неожиданностей можно не бояться.

Ведь он знает о Паоло Бенини все до последней мелочи.

2

Фотография, сделанная в день конфирмации, была в серебряной рамке. Тогда изображенной на ней девочке в белом платьице было шесть лет, теперь – девять. Последние два месяца она провела у похитителей.

Лима, Перу. Семь вечера.

На улице было жарко и влажно, город задыхался под облаками, которые всегда наваливались на него в это время года.

Интересно, где придется работать в следующий раз, подумал Хазлам. Снова в Южной Америке, а может, в Европе – если так, то, скорее всего, в Италии. Конечно, после теперешнего задания ему нужно будет отдохнуть. Лишь бы сегодня все кончилось, лишь бы удалось доставить малютку Розиту домой в целости и сохранности.

Комната была на втором этаже, ее окна выходили во двор перед домом. Мебель – массивная и удобная, картины на стенах уже трудно разглядеть из-за сумерек. Мать с отцом сидели бок о бок на диване напротив него; то и дело кто-нибудь из них вставал и снова садился, не зная, куда себя деть. За ними, почти незаметный в полутьме, молча сидел адвокат семьи.

Мать снова посмотрела на фото. Вы уверены, что все получится, – этот вопрос был у нее в глазах, когда она перехватила его взгляд, в том, как порывисто она отвернулась в сторону.

Даже сейчас нельзя быть ни в чем уверенным – Хазлам был с этой семьей вчера вечером, еще раз сегодня утром, еще раз после полудня. Но, по крайней мере, они пробуют что-то новое, по крайней мере, они диктуют правила игры. Чего другие прежде не делали – и их дети так и не вернулись домой.

Слава Богу, другими занимался не он, но те случаи все равно не давали ему покоя. В первом родители заплатили выкуп и не получили больше никаких вестей. Во втором они заплатили первый раз, потом второй – и ничего не услышали, ничего не получили, даже тела, чтобы его похоронить. В третьем консультант настоял на визуальном контакте с ребенком, прежде чем будут переданы деньги, однако потом мальчика быстро утащили прочь в уличной сутолоке, где по указанию похитителей должен был состояться обмен, и его тело нашли три дня спустя.

У всех случаев, разумеется, были общие черты – например, обязательный выбор курьера из штата домашней прислуги. И полицию всегда ставили в известность. Это и было одной из причин его нынешнего беспокойства: как поведет себя Ортега, узнав об избранном Хазламом образе действий.

Возможно, Ортега научился кое-каким из своих методов на прежней работе – прежде он входил в особое подразделение по борьбе с торговцами кокаином, – хотя более вероятно, что он пользовался ими всегда. Девятью месяцами раньше Ортега пообещал семье заложника не трогать похитителей, пока жертва не окажется в безопасности. Вместо этого он выследил машину, приведшую его в гнездо бандитов, – они как раз считали полученные деньги, готовясь освободить узника. По официальной версии, банда была перебита целиком; на самом же деле один из похитителей выжил, хотя, скорее всего, ему пришлось пожалеть об этом. Ортеге понадобилось тридцать минут, чтобы выяснить, где держат пленника, и чуть больше двух часов, чтобы освободить его, хотя семья узнала, что их отец жив, лишь спустя еще двадцать четыре часа. После этого похитители переключились на детей. И ни один из похищенных не вернулся домой.

Было пять минут восьмого.

Рамиресу уже должны были позвонить. Теперь они ждали звонка от Рамиреса – он передаст, что сказали похитители. Правда, не на словах, так как телефон в доме наверняка прослушивается. Поэтому, если контакт был установлен, Рамирес повесит трубку после трех гудков, затем повторит звонок. Если же похитители на контакт не вышли и он возвращается с пустыми руками, тогда шесть сигналов, затем повтор. Рамирес был дядей девочки, тоже юристом. Хорошие связи в аппарате президента, хотя сегодня они ему не помогут.

Десять минут восьмого.

Хазлам встал и налил себе минеральной воды, добавил льда и ломтик лайма.

Господи, как он ненавидел киднеппинг, как ненавидел Латинскую Америку. А точнее – как ненавидел киднеппинг в Латинской Америке. Все преступники нарушают закон, но киднеппинг аморален. Правда, в Европе даже это происходит гораздо цивилизованнее. Европейские похитители – тоже ублюдки, однако обе стороны ведут себя в соответствии с тем, что хотя бы отдаленно напоминает правила. А в Центральной и Южной Америке тебе никогда не удастся понять, по чьим правилам ты играешь или даже в чью игру. Является ли похищение коммерческим или политическим, не втянут ли ты в борьбу между двумя политическими группировками, а то и между армией и полицией, между либералами и эскадронами смерти.

Мать снова посмотрела на фотографию, и он улыбнулся ей, словно желая сказать: ничего, все обойдется.

Почему же нет звонка, нет известий от Рамиреса? Этот вопрос стоял в глазах у отца. Наверное, в окружающих сумерках ему мерещились призраки детей, которые так и не вернулись, и среди них уже маячил призрак его собственной дочери.

Зазвонил телефон. Мать инстинктивно дернулась, чтобы поднять трубку, но почувствовала, как на запястье ей легка рука Хазлама. Она обратила к нему умоляющий взор. Все считали звонки. Три. Тишина. Снова три.

Впервые за последние два месяца в глазах ее забрезжила надежда.

До возвращения Розиты домой еще далеко, сказал ей Хазлам. Обращаясь к ним обоим. И к себе самому.

Три предыдущих похищения детей – он по-прежнему анализировал, по-прежнему пытался понять, где он принял правильное решение, а где мог ошибиться. Во всех что-то общее, плюс полисмен по фамилии Ортега. Он размышлял над этим каждый день, каждый час с тех пор, как его призвали в качестве консультанта, и понимал, что выхода нет – нельзя обойти тот факт, что Ортега является помехой. Затем он сообразил, что как раз эта помеха и может стать ключом к решению проблемы. Потому-то семь дней назад он и сделал семье неожиданное предложение.

Что ради Ортеги и подслушивающих устройств они должны продолжать обычные переговоры с похитителями – отец Розиты будет отвечать на звонки, а горничная действовать в качестве курьера. Но одновременно с этим надо открыть второй канал связи с бандитами – для него будет другой телефон и другой курьер, на сей раз дядя девочки.

Сначала родственники очень испугались, потом согласились. На следующий вечер, когда похитители позвонили им, отец Розиты потребовал доказательства, что девочка жива. Еще через день, подчиняясь инструкциям похитителей, горничная пришла туда, где они оставили снимок Розиты, держащей в руках свежую газету. Однако при этом ей удалось передать связному бандитов номер уличного телефона, у которого ждал Рамирес.

Когда связной позвонил по этому номеру, Рамирес сказал ему, что хочет передать пакет, и объяснил, где его можно подобрать. В пакете было продиктованное Хазламом письмо: там сообщалось, что к делу подключена полиция и телефоны в доме прослушиваются, и предлагалось наладить побочную связь. Для этого указывался номер телефона, у которого завтра будет ждать Рамирес. Вместе с письмом бандиты получили пятьдесят тысяч американских долларов старыми бумажками, среди которых не было даже двух банкнот с близкими номерами, – так родственники жертвы давали понять, что не готовят преступникам никакого подвоха.

На следующий вечер, как обычно, раздался звонок в доме – похитители угрожали, что убьют Розиту, если не получат деньги немедленно. Десятью минутами раньше бандиты позвонили по другому телефону и согласились вести дополнительные переговоры втайне от полиции вообще и от Ортеги в частности. Затем эти переговоры начались.

Триста тысяч, потребовали киднепперы. Сто пятьдесят, отвечала семья. Двести пятьдесят – похитители немного скинули цену. Двести, сказала семья. Обе стороны сошлись на двухстах двадцати пяти тысячах; обмен должен был состояться в семь вечера в четверг, в присутствии Рамиреса.

Теперь было уже почти девять; сумерки сгущались, после звонка Рамиреса прошло часа полтора. Будьте начеку, предупредил его Хазлам: ждите любых хитростей, уловок, они могут потребовать удвоить выкуп, могут схватить и вас.

Стрелка часов переползла за девять и приближалась к десяти; сумерки уступили место темноте, а мать сверлила его взглядом. Потеряй мою дочь – и я не дам тебе покоя; верни ее мне – и все, что есть у меня и у мужа, будет твоим.

Она налила себе виски и уставилась в стакан, едва не раздавив его в руках. Муж встал, взял у нее напиток и заставил сесть обратно.

Десять тридцать, почти десять сорок пять.

По стене скользнул свет фар, и во двор свернул «лексус». Родители подбежали к окну, увидели шофера впереди и Рамиреса на заднем сиденье. Увидели прильнувшую к нему, вцепившуюся в него фигурку. На миг Хазлам испугался, что проиграл – эта фигурка была слишком маленькой, слишком серой, почти бесплотной и скорее походила на призрак Розиты, чем на живую девочку. Потом Рамирес вышел из машины, и он увидел, как девчушка взглянула вверх и помахала рукой.

Мать повернулась и бросилась к лестнице, отец за ней по пятам. Хазлам пересек комнату, налил себе побольше виски, плеснул туда содовой и опорожнил стакан единым махом.

– И что нам теперь делать? – раздался из полутьмы голос семейного юриста.

– Надо дать денег Ортеге.

– Сколько?

Во дворе внизу мать прижимала к себе дочь так, словно собиралась никогда больше не отпускать ее; отец девочки обнял Рамиреса, потом благодарно посмотрел вверх на Хазлама – по щекам его вдруг заструились слезы, но он не стыдился их.

Хазлам налил себе еще виски и предложил юристу. В некотором смысле уладить дело с полицейским было так же непросто, как с похитителями. Предложи слишком мало – и он откажется, слишком много – и он захочет еще больше.

– Двадцати пяти тысяч хватит. Иначе он с вас всю жизнь не слезет.

* * *

Звонок раздался двадцать девять часов спустя, в три утра. С Ортегой все улажено, деньги взял, сообщил семейный юрист.

– Доволен? – спросил Хазлам.

– На вид вроде бы да.

Может быть, сказывается его привычка к осторожности, подумал Хазлам, а может быть, юрист предупреждает его. Он поблагодарил собеседника, затем как следует выспался, а когда сквозь гостиничные занавески уже заструился свет, позвонил в аэропорт подтвердить, что вылетает в Вашингтон через Майами.

Несмотря на то, что Ортеге заплатили, он мог остаться недовольным, так как с его точки зрения это поражение. А если он действительно так на это смотрит, то захочет отомстить. И затеет грязную игру – отчасти потому, что это в его характере, отчасти чтобы продемонстрировать своим собственным людям, кто здесь хозяин, отчасти чтобы припугнуть семью жертвы. А если Ортега вздумает затеять грязную игру, то нападет на него по пути домой, потому что на пути домой Хазлам расслабится, будет думать, что все сошло ему с рук.

Конечно, он может покинуть страну нелегально; но тогда ему будет трудно вернуться сюда. Можно уехать легально, но с какого-либо рода политической или дипломатической защитой. Правда это будет значить, что он принимает правила Ортеги; тогда в случае возвращения он вынужден будет работать на его условиях. А можно и уехать, и вернуться на собственных условиях, самому диктовать правила игры.

В семь он позавтракал, в восемь покинул гостиницу, прошел мимо такси, ждущих у выхода, добрался до плаза Сан-Мартин, пропустил два такси на боковой улочке и сел в третье.

Город уже раскалился на солнце; картонные трущобы, которыми были застроены предгорья, протянулись на целые мили. Хвоста нет, заметил он, но так и должно было быть. Он вышел из такси, расплатился с водителем и вступил в здание аэровокзала. В зале для улетающих было прохладно, у контрольных пунктов уже выстраивались очереди, и гориллы ждали его.

Иногда их приходится высматривать, иногда их присутствие бросается в глаза, является нарочито угрожающим. Сегодня было что-то среднее. Двое горилл плюс сам Ортега. Сам босс в хорошо скроенном костюме сидел за буфетным столиком. Темные очки – хотя на всех кругом были темные очки, – в руках газета «Ла пресса».

На контроле для пассажиров первого класса было свободно. Он поставил на весы сумку и отдал паспорт вместе с билетом женщине за стойкой. Она улыбнулась ему, потом заметила двоих мужчин и то, как они на него смотрят, и поняла, кто это такие.

– Салон для курящих или для некурящих? – Она попыталась унять дрожь в голосе.

– Для некурящих.

Она нажала несколько клавиш на компьютере и назвала ему номер места.

– Спасибо. – Он взял у нее билет с паспортом.

– Счастливого пути. – Она была загипнотизирована, точно ночной зверек, попавший в луч прожектора.

Его правила, напомнил он себе, его игра.

Головорезы стояли между ним и выходом – возможно, дальше, где он будет вне поля зрения публики, окажется еще и подкрепление, – а Ортега, довольный, наблюдал за ним. Он прошел мимо, намеренно близко, завернул в буфет, миновал ряд столиков и уселся напротив Ортеги.

– Два кофе, – сказал он официантке.

Ортега высокомерно улыбался. Ну что ты задумал, щенок, что ты собираешься мне сказать? Это моя страна, мои владения. Так что не надо шутить со мной. Ты же знаешь, как все бывает, знаешь, что случается с теми, кто задевает людей вроде меня.

Хазлам молча откинулся на спинку стула. Правая рука на столешнице, средний палец постукивает по ней – легонько, но достаточно для того, чтобы привлечь внимание.

Почему он так спокоен, удивился Ортега, почему так уверен в себе? Зачем рука на столе? Почему только одна? Почему правая? На среднем пальце золотой перстень, на нем эмблема, но он не может разобрать, какая. Так что за игру ты затеял, ублюдок, что ты хочешь сказать?

Официантка нервно поставила перед ним кофе. Хазлам чуть подался к столу и взял чашку правой рукой, обхватив ее пальцами, – золотой перстень блеснул на свету, и изображение на нем бросилось Ортеге в глаза.

Ортега знал, кто такой Хазлам и чего от него можно ждать. Откуда он взялся и о чем его предупреждает.

Вас трое – я один. Насчет третьего не знаю, второй – не проблема, а первым будешь ты. Вот так, дружок. Я сделал свою работу, ты свою, и нам обоим заплатили за это. И в следующий раз будет то же самое. Если, конечно, ты не станешь мутить воду и отзовешь своих ребят. Ну, а если нет – тогда ты первый, а ведь ты здесь, рядышком.

– Жалко, что я упустил вас у гостиницы, – Ортега заговорил первым. – Хотел проводить.

– Спасибо. Я был уверен, что мы не разминемся.

Ортега щелкнул пальцами, подзывая официантку.

– Dos Cognacs. [1]1
  Два коньяка (исп.).


[Закрыть]– Движение головы, отзывающее горилл, было едва заметным, чуть более заметным, чем мимолетный взгляд. – Хорошая работа – вернули девчонку.

– Без вашей помощи ничего бы не вышло.

* * *

На севере замерцали огни Вашингтона; к югу простирались темные леса Виргинии. «Боинг» мягко лег на крыло и пошел на посадку. Пятьдесят минут спустя Хазлам прошел иммиграционную службу и таможенный досмотр и взял такси до округа Колумбия.

Возвращение домой после задания всегда воспринималось как-то необычно.

Нервы твои еще не успокоились, но ты уже рад, что вернулся целым и невредимым. Иногда вместе с тобой возвращался кто-то еще – твой напарник, а то и целый отряд. Иногда – например, после схватки с террористами – вас бывало так много, что хватало чуть ли не на целый самолет. Иногда ты прилетал вполне оправившимся, иногда слегка потрепанным, а порой совершенно выбитым из колеи. С ним такое случалось дважды; врачи ждали его, но первым всегда оказывался кто-нибудь из людей одной с ним профессии – угощал его сигаретой или пивом, а медики тактично отворачивались. Бывало, что он и сам встречал других – последний раз это происходило в Персидском заливе. Конечно, он должен был держаться незаметно, затеряться в толпе, так же как те, кого он встречал, должны были выйти из самолета последними – таковы были правила игры. Потом звонок семье, но это уже другое.

Но тогда он был на службе, а теперь он сам по себе.

Потому что хочешь не хочешь, а годы летят, к хотя ты до сих пор пробегаешь свои десять миль в день и при каждом удобном случае заглядываешь в спортзал, приближается та пора, когда ты больше не сможешь штурмовать вершины и тебе останется лишь инструктировать и посылать на дело других парней вместо себя. И тогда ты сядешь поговорить с женой, зная, что потом она расплачется от облегчения. Тогда ты заберешь из шкафчика свои вещи, последний раз сходишь в столовую и покинешь полк, размышляя о том, как скоротать остаток жизни.

Возможно, ты станешь работать на отдельных людей – скажем, телохранителем, – хотя кто, если он в здравом уме, захочет останавливать грудью пулю или бомбу, предназначенные другому? А если у тебя такая репутация и послужной список, как у Хазлама, тебе лучше устроиться в одну из специальных компаний, организованных бывшими военными, а то и основать свою собственную.

Путешествия, конечно, помогали; иногда ты снова попадал в гущу событий, хотя твое присутствие там оказывалось случайным, как для ребят, работавших в прежнем Советском Союзе. Иногда тебе везло – например, если в какой-нибудь африканской стране случалась попытка переворота, мятежники хватали британского посла, и Уайтхолл посылал туда специалистов, чтобы вызволить его. Причем нужен был кто-то, знающий местную специфику, так что пока его жена думала, что он ищет работу в Шотландии, он под покровом бархатной африканской ночи катил на военном грузовике по бескрайней пустыне.

Потому что никто из десантников не хочет расставаться с привычной жизнью, никто не хочет отвыкать от риска, никто не хочет смириться с тем, что взятая вершина – последняя. До сих пор перед его глазами стояли слова, написанные на часах в Херефорде, слова из «Золотого путешествия в Самарканд» Джеймса Элроя Флекера:

 
Мы странники, Создатель, наш удел —
Не ведать отдыха; там, впереди,
Последняя гора, увенчанная снегом…
 

Что было, пожалуй, чересчур выспренне (а все остальное у Флекера он находил попросту скучным), однако, пожалуй, верно. Потому он и шел дальше своим путем. Потому и приехал в округ Колумбия. Потому и держался людей вроде Джордана и Митчелла. И благодаря этому до сих пор не покинул переднего края. Не покорил последней горы.

* * *

Его квартира была на девятом этаже одного из новых кооперативных зданий близ Университета Джорджа Вашингтона; окна ее выходили на юго-запад, к реке Потомак. Большинство других жильцов работали в университете или правительстве. На главном входе были система блокировки дверей и пост круглосуточного дежурства, в подвале – прачечная и гаражи. Мебель в квартире была скорее удобная, чем роскошная, на полу лежал персидский ковер, а стол в углу гостиной попал сюда из антикварного магазина. На стенах висели памятки о прошлом: гравюра Шеперда с битвой при Мирбате и Питер Арчер из «Конвоя», а на столе красовался хрустальный графин с полковой эмблемой, которую другие не совсем правильно называли кинжалом с крылышками, – той самой, что была на золотом перстне, насторожившем Ортегу в Лиме. Две фотографии роты «Д» в ванной комнате, а на ее двери – письмо из Белого дома.

Была почти полночь.

Он вошел, быстро проглядел почту, захваченную из ящика внизу, посмеялся над продуктом коллективного творчества ребят и порадовался письму жены, а прочее отложил до утра и отправился спать, намеренно не заведя будильник. Проснулся он незадолго до десяти – в комнату уже сочилось утреннее тепло. Он принял душ, позавтракал и взялся за телефон.

Первый звонок был в компанию, для которой он выполнял задание в Лиме, следующие четыре оповещали компании, на которые Хазлам работал в Вашингтоне, что он снова в городе, а после них он связался с конторой в Бетесде. Ему ответила секретарша. Он представился и спросил Джордана.

– К сожалению, мистер Джордан на деловой встрече в городе.

Наверное, в одной из правительственных организации, на которые работает компания, подумал Хазлам.

– Передайте, пожалуйста, что я звонил, – пусть он перезвонит, когда ему будет удобно.

Джордан перезвонил через двенадцать минут – он сказал Хазламу, что должен вернуться на совещание, и пригласил его на ленч. Покончив с переговорами, Хазлам заказал столик в «Маркет-инн», распаковал дорожную сумку и покинул квартиру. До ресторана было минут пятнадцать езды на метро и чуть больше часа, если идти пешком. Он прошел мимо станции и повернул к Моллу. [2]2
  Молл – парк в Вашингтоне.


[Закрыть]

Трава была свежей и недавно подстриженной; приближалась полуденная жара. Вьетнамский мемориал находился слева от него, а река Потомак – справа; на другой ее берег вел Мемориал-бридж, а дальше, на склоне холма, были Арлингтонское кладбище, мавзолей Кастис-Ли в куще деревьев на вершине и памятник Джону Кеннеди сразу под ним. Он до сих пор помнил, как впервые приехал в Вашингтон: ночь была угольно-черной и пронизывающе холодной, а он в одиночестве стоял у памятника Линкольну и смотрел за реку, где горел во тьме крошечный огонек. Вечный огонь в память убитого президента.

Следующим утром он поехал на метро в Арлингтон и поднялся по склону холма, на котором было расположено кладбище. Земля была белой от инея, а для автобусов с туристами было в это время года еще рановато, поэтому он один миновал полукруглые террасы из полированного гранита, а затем прошел по ступеням к белой мраморной площадке, где горел вечный огонь. Постояв там, он спустился по лестнице, остановился – все еще один – у барьера, ограждающего памятник снизу, и прочел выбитые на нем отрывки из речи, которую Кеннеди произнес, вступая в должность президента. Всего их было семь – по три с каждой стороны и один, запомнившийся ему, посередине:

За всю долгую историю человечества немногие поколения удостаивались чести защищать свободу в час максимальной опасности.

Я не увиливаю от этого жребия – я приветствую его.

Он лег на траву и представил себе говорящего Кеннеди – его голос замирал в отдалении под действием расслабляющей жары. Два месяца на любом киднеппинге – тяжкое испытание, но два месяца на киднеппинге в Латинской Америке даются еще тяжелее. Нужно сделать перерыв, подумал он; нужно съездить домой, провести немного времени с Меган и сыновьями.

Он поднял пиджак и зашагал дальше.

Жара становилась все сильнее. Вашингтон сверкал на солнце, и его уже начинала окутывать влажная дымка. Белый дом был в трехстах ярдах слева от Хазлама, шпиль памятника Вашингтону – справа, а сияющие белизной постройки и изысканные очертания Капитолийского холма – впереди, на расстоянии полумили. В Вашингтоне было и другое – были городские гетто, безработица и нищета, даже насилие и убийства. Но сегодня Вашингтон выглядел красиво.

Он достиг «Маркет-инна» к часу пополудни; ресторан уже наполнялся народом. Метрдотель проводил его к столику в зале налево, а официантка подала прохладительного.

Большинство посетителей были в костюмах и почти все, решил Хазлам, лишь ненадолго оторвались от своих компьютеров. Не счесть, сколько раз ему приходилось наблюдать эту картину в разных учреждениях: телефонный звонок, туда или оттуда, затем человек поворачивается к компьютеру, трубка зажата плечом – да, перекусим вместе… А сам набирает на клавиатуре: 1.00 и фамилию. В ресторане он появится в пять минут второго, а спустя пятьдесят минут уже пойдет на следующую встречу, также записанную в памяти компьютера. Таковы они, вашингтонские служащие – и мужчины, и женщины.

Джордан пришел через три минуты после него. В костюме, но пиджак перекинут через руку. На ремне укреплен пейджер, а туфли – подсказка для тех, кто понимает: щегольские, но на мягкой подошве. Он сунул портфель под стол, пиджак повесил на стул, обменялся с Хазламом рукопожатием и сел.

– Удачно съездил?

– Кончилось хорошо, – ответил Хазлам.

– Когда вернулся?

– Вчера вечером.

Они заказали салат, приправу из голубого сыра, [3]3
  Голубой сыр – сыр типа рокфора.


[Закрыть]меч-рыбу и охлажденный чай, затем поделились друг с другом последними новостями. За всеми прочими столиками в ресторане происходило то же самое; разговоры отличались разве что словами да деталями. Хотя все беседы велись вполголоса, в них не было ничего конфиденциального – откровенничать здесь не стоило. Иногда кто-нибудь замечал за соседним столиком коллегу или знакомого и приветствовал его кивком.

Недалеко от входа сидели двое мужчин. Войдя в ресторан, Хазлам кивнул одному из них, которого знал; Джордан, севший напротив Хазлама, помахал обоим.

– Кто это с Митчем? – спросил Хазлам.

Митчеллу было за сорок – подтянутый, коротко стриженные волосы начинают редеть. Благодаря обманчивому телосложению он казался ниже своих пяти футов девяти дюймов. Напротив него сидел человек примерно того же возраста, стройный, с аккуратно причесанными черными волосами, очень энергичный на вид и, несмотря на жару, одетый в костюм-тройку.

– Эд Пирсон, – Джордану даже не понадобилось поднимать глаза.

– Кто такой Эд Пирсон?

– Первый помощник Донахью.

Первый помощник – то же самое, что главный администратор.

– Джека Донахью? – спросил Хазлам.

Донахью заканчивал свой второй срок в Сенате, а до этого успешно отработал два срока в Палате представителей.

Джордан кивнул.

– Многие из тех, кто находится сейчас в этом зале, хотели бы оказаться на месте Эда Пирсона.

– Почему?

– Как я уже сказал, Эд – первый помощник Джека Донахью. В ноябре следующего года страна будет выбирать очередного обитателя Белого дома. Если отбросить случайности, нынешний президент снова станет кандидатом от республиканцев. В этом случае Донахью выступит от демократов. И если он сделает это, пост президента достанется ему.

– Откуда такая уверенность? – Хазлам глянул на Пирсона.

– Ты видел Донахью, слышал его, читал о нем? – спросил Джордан.

– Я слыхал, что его имя упоминается в связи с годами Камелота, [4]4
  Камелот – столица владений легендарного короля Артура, где царили мир и справедливость.


[Закрыть]если ты это имеешь в виду. – Годами Камелота называли тысячедневный период президентства Джона Кеннеди, закончившийся роковыми выстрелами в Далласе. Многие считали наследником Джона его брата Роберта, однако пять лет спустя, в Лос-Анджелесе, был убит и он.

Джордан снова кивнул.

– Как бы там ни было, многие полагают, что Донахью – новый Кеннеди.

Удивительно, как это имя до сих пор не потеряло своей магической ауры, подумал Хазлам. Даже теперь люди связывают его не только с прошлым, но и с будущим.

Джордан словно прочел его мысли.

– Отец Донахью вырос вместе с Джоном Кеннеди – обе семьи и сейчас входят в состав бостонской католической мафии. Хоть Донахью и не родственник Кеннеди, он близок к ним как никто.

– А он не заявлял о своем намерении баллотироваться в президенты? – Потому что меня здесь не было, и я мог что-нибудь пропустить.

– Нет, пока не заявлял.

– Но ты бы стал голосовать за него?

– Да, – твердо ответил Джордан.

Было без пятнадцати два, и публика начинала понемногу рассасываться.

– А если Донахью попадет в Белый дом, где окажется Пирсон? – Хазлам покачал головой в ответ на предложенный официанткой список десертов и попросил ее принести кофе.

– Как я уже говорил, Пирсон – правая рука Донахью. Если Донахью будет избран, Пирсон станет главой его администрации, вторым президентом.

– Ну и что с ним делает Митч?

Джордан рассмеялся.

– Да уж не просто кушает.

* * *

– Кто это? – спросил Пирсон.

Митчеллу не понадобилось поднимать взгляд.

– Тот, что дальше от двери, – Куинси Джордан.

Прошедший долгий путь от щуплого коротышки, который из-за маленького роста не мог играть в баскетбол, – а это, как говорил сам Джордан, было равносильно хорошему пинку под зад, потому что ему пришлось все вечера корпеть над книгами. Поскольку в Америке шестидесятых и семидесятых, да и в сегодняшней тоже, нужно быть хорошим спортсменом, чтобы выбиться наверх, – особенно если ты бедный и чернокожий.