Текст книги "Стеклянные книги пожирателей снов"

Автор книги: Гордон Далквист

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 56 страниц)

Глава восьмая
СОБОР

Чань постарался немного подогнуть колени (он знал, что, приземлившись на прямую ногу, легко выбить сустав), и сделал это как раз вовремя – с размаху налетел на искривляющуюся горячую металлическую стену, покрытую чем-то осклизлым. Время его пребывания в воздухе (несомненно короткое) было достаточным, чтобы он ощутил себя невесомым, ощутил, как готов вывернуться его желудок, что в условиях полной темноты окончательно дезориентировало его. Падение стало для него реальностью, когда он ударился об изгиб в трубе, пролетев, может быть, десять или пятнадцать футов, скорчился и заскользил (ни о каком управлении падением уже не могло идти и речи), потом полетел снова, когда труба опять перешла в вертикаль. На этот раз он ударился еще сильнее, и дыхание у него перехватило – он попал в пространство, где одна труба соединялась с другой, всем туловищем грохнулся об угол в месте сварки, тогда как ноги его проскользнули вниз, потащив тело дальше. Он попытался затормозить, но металлические стенки, покрытые тем же осклизлым налетом, не позволяли сделать это, и он полетел вниз, пытаясь не потерять свою трость, торчащую из-под пальто. Удар замедлил его спуск – он уже не падал, а скользил, к тому же труба шла не отвесно, а под углом. Воздух, обтекавший Чаня, был зловоннее и становился все горячее – у него мелькнула мрачная мысль, что его падение закончится в топке. Он прижимал ноги и руки к стенкам трубы, что хотя и не очень эффективно, но все же замедляло его падение. Когда он достиг следующего стыка, ему удалось ухватиться за кромку и остановиться полностью, ноги его раскачивались в темноте. Он не без труда подтянулся и пролез в отверстие, таким образом он почти лег и мог теперь дать отдохнуть рукам. Чань перевел дыхание, спрашивая себя: сколько он уже пролетел и каким местом думал, пустившись в это опасное предприятие?

Он закрыл глаза – все равно тут ничего не было видно – и сосредоточился на звуках, которые доходили до него. Из трубы внизу доносилось устойчивое металлическое дребезжание, согласованное во времени с регулярными порывами зловонного воздуха, насыщенного паром и химикатами. Он оперся на вторую боковую трубу, которая была меньше размером (достаточным ли для того, чтобы вместить его?) и холоднее на ощупь. Он подождал – может, здесь промежуток между циклами дольше, но так и не дождался ни дребезжания из глубин трубы, ни зловонного выброса. Рассеянно он отметил, что у него болит голова. Щупальца тошноты поднимались из его желудка. Ему пора было выбираться отсюда. Он ввинтился в узкое пространство, засунул ноги в более узкую трубу. Места здесь хватало едва-едва, и Чань постарался выкинуть из головы мысль о том, что труба может сузиться еще больше, – уж очень ему не хотелось думать о том, как он будет карабкаться назад по скользкой трубе. Он засунул свою трость под пальто и прижал ее к себе левой рукой, а потом стал спускаться, стараясь делать это как можно медленнее, притормаживая ногами. Здесь налета на стенках было меньше, и Чань обнаружил, что в большей или меньшей степени может управлять спуском, потому что труба располагалась под наклоном. Чем больше удалялся он от главной трубы, тем чище становился воздух и тем меньше беспокоила его мысль о том, что путь его закончится в котле расплавленного стекла. Спуск продолжался некоторое время (он даже оставил попытки высчитать его длину), а потом эта труба приняла горизонтальное положение, к счастью, так и не сузившись, и он оказался на спине, из всех сил стараясь не думать об историях про похороненных заживо. Труба меняла направления, хотя и оставалась горизонтальной, словно (с улыбкой подумал он) была проложена по полу круглой комнаты. Он пробирался вперед дюйм за дюймом, стараясь производить как можно меньше шума, один раз ему все же пришлось остановиться, когда он одной лишь силой воли подавил рвотный спазм – он сжал челюсти, удерживая поднимающуюся желчь и продувая, как раненый конь, свои поврежденные носовые каналы. Он продвигался вперед, пока (так внезапно, что его затуманенный мозг лишь через несколько секунд разобрал, что он видит) световой клинышек не пронзил темноту над ним. Он протянул руку в ту сторону и наткнулся на нижнюю сторону металлической защелки, потом, осторожно прощупывая трубу вокруг, с облегчением обнаружил края и петли чего-то вроде заслонки.

Чань сдвинул защелку в сторону, уперся в панель обеими руками и нажал. Петли подались, издав ржавый стон. Он замер, прислушался, заставил себя прислушиваться еще целую мучительную минуту. В трубу хлынул неяркий свет, и теперь он с брезгливостью увидел, что весь покрыт ржавчиной и грязью. Заслонка, протестующе скрипнув, открылась целиком. Чань вдохнул более чистого воздуха и сел. В отверстие прошли только его голова и плечо. Он находился в каком-то машинном зале с кирпичными стенами (видимо, в запасном и, к счастью, в настоящее время не используемом) и несколькими такого же размера трубами, пронзающими стены в разных направлениях, – все они сходились в громадном металлическом бойлере, опутанном тонкими шлангами и всевозможными приборами. Он заполз обратно в трубу и теперь выпростал правую руку и опять – голову, а потом протиснул в отверстие левую руку и грудь, игнорируя боль в ребрах и плече. Чувствуя себя как насекомое, выбирающееся на свет божий из липкого кокона (и таким же слабым), Чань понемногу сполз на пол и оглядел комнату вокруг него. Она была довольно маленькой. На ряду крюков висело множество шприцев и закупоренных стеклянных пробирок, пара кожаных перчаток и один из этих дьявольских шлемов из кожи и меди. Наверняка ход, по которому он сюда пробрался, использовали для выброса газа при работе котла. Рядом с крюками располагался встроенный в стену подсвечник с огарком толстой, оплывшей жировой свечи – источника того самого света, что он увидел сквозь щель в заслонке. Свеча горела, а это свидетельствовало о том, что кто-то недавно был здесь… и еще вернется.

Но сейчас он не думал ни об этих людях, ни о машине, ни о ее назначении. Под трубчатым стеллажом стояло грязное кожаное ведро. Чань подполз к ведру, и ему даже не потребовалось засовывать пальцы в рот – его вырвало, теперь его желудок был пуст, и лишь в горле саднило от горечи. Он сел на пол и, вытащив конец рубашки, отер рот, потом попытался протереть лицо, покрытое грязью и сажей. Чань с трудом поднялся на ноги и с грустью посмотрел на свое красное кожаное пальто. Гордость его гардероба была, вне всяких сомнений, погублена. Угольную пыль еще можно было счистить, но, отирая корку химических отложений, он увидел, что красная кожа протерлась и пошла пузырями, почти как если бы пальто обгорело и кровоточило. Он постарался отскрести пальцами как можно больше грязи, потом вытер руки о свои замызганные штаны, с таким чувством, будто ему пришлось проплыть по какому-то адскому болоту. Чань глубоко вздохнул. Голова у него все еще кружилась, боль стучала в глазницах – он знал, что эта боль, если не принять опия, будет преследовать его несколько дней. Он предполагал, что за ним отряжена погоня, которая уже сейчас где-то на пути в чрево дома, призванная хотя бы убедиться, что кости его горят и трещат в топке или что он задохнулся в трубах, так и не добравшись до низа, застряв, как белка в дымоходе. Чань чувствовал, как саднит у него в горле, как отчаянно кружится голова. Ему хотелось пить. Если он не найдет воды, его прикончит первый же встреченный драгун.

* * *

Дверь была заперта, но Чань с помощью отмычки легко справился со старым замком. Дверь открывалась в узкий, круговой коридор с кирпичными стенами, освещенный мерцающим огнем факела, вставленного в металлическую скобу над дверью. Ни с одной стороны больше никакого света не было. Он быстро пошел в темноту направо. Описав круг, он уперся в кирпичную стену, раствор кладки здесь был заметно свежее, чем в боковых стенах или потолке. Чань пошел назад мимо бойлерной, поглядывая вверх на низкий потолок и закругляющийся пол. Он был уверен, что этот коридор отвечает стене большого помещения. Ему было необходимо (чтобы вздохнуть свободнее и отыскать мисс Темпл) найти какой-то путь отсюда вверх.

Следующий факел торчал в скобе вблизи открытой двери, за которой обнаружилась винтовая лестница с яркими металлическими перилами вдоль внутренней стены. Чань посмотрел наверх, но лестница, загибаясь, давала обзор лишь на несколько метров. Он прислушался – до него доносился какой-то звук, низкий гул, похожий то ли на вой ветра, то ли на далекий дождь. Он начал подниматься по лестнице.

Через двадцать ступенек он оказался перед еще одной дверью и еще одним круговым коридором. Он высунул голову в дверь и увидел наклонный потолок коридора. Чань вернулся на лестницу и закрыл глаза. Горло у него горело. В груди ощущение было такое, будто она вот-вот разорвется изнутри – он представлял себе, как стеклянный порошок въедается в его натужно работающие легкие. Он заставил себя выйти в коридор в поисках какого-нибудь прибежища и пошел в ту сторону, где этажом ниже находилась его бойлерная. В том же самом месте он нашел другую дверь и так же без труда открыл замок. Внутри было темно. Чань вытащил факел из скобы и сунул его внутрь: еще один бойлер и еще один набор труб, уходящих в стену. Он увидел кожаное ведро на полу, подошел к нему и с облегчением увидел, что в нем вода – грязная, соленая, но ему уже было все равно. Чань положил факел, снял очки и плеснул воду себе в лицо. Он прополоскал рот, выплюнул воду, избавляясь от вкуса горечи, потом сделал несколько больших глотков, передохнул и выпил еще, потом сел спиной к трубе. Он выплюнул еще один комок бог знает чего изо рта на ладонь и швырнул его в другой конец комнаты. Конечно, с ночью в «Бонифации» это не шло ни в какое сравнение, но сейчас и это его устраивало.

* * *

Чань опять вышел в коридор и вернулся на лестницу. Он не мог понять, почему никто не ищет его здесь. Либо они были уверены, что он умер… либо он свалился ниже, чем рассчитывал… либо они искали его где-то в более уязвимых местах, где он мог оказаться раньше… Все эти соображения не могли не вызвать у него улыбку, поскольку из этого вытекало, что его враги уверены в себе, а эта уверенность давала ему передышку. Но, может быть, они только хотели убедиться, что он не оказался в некоем конкретном помещении и не прервал некое конкретное действие, а уж когда оно закончится, они могут позволить себе разобраться с ним без спешки и в свое удовольствие? Очень даже не исключено, и действие это могло быть связано только с Селестой. Какой же он глупец! Он метнулся к лестнице и побежал вверх, прыгая через две ступеньки. Еще одна дверь. Он вошел в нее – еще один узкий пыльный коридор с наклонным потолком – и прислушался. Здесь гул был громче, но он чувствовал, что это чисто служебные коридоры и он все еще находится ниже главного входа. Неужели ему придется подняться на самый верх, чтобы попасть внутрь? Нет, тут должен быть другой путь – наверху наверняка полно солдат. Чань бросился по коридору сначала в одном направлении – вправо, где была его бойлерная, и нашел там дверь, за которой оказалась пустая комната, бойлер здесь был либо разобран, либо его еще не успели установить, а дальше он уперся в тупик. Он развернулся и потрусил в другую сторону. Гул стал громче, и когда Чань добрался до стены тупика с другой стороны (в этой части коридора не было никаких дверей), то, приложив руку к кирпичам, ощутил слабую вибрацию, согласующуюся с гулом.

Он бегом поднялся на еще один этаж – сколько же он пролетел вниз? – и на этот раз оказался не перед распахнутой, а запертой металлической дверью. Он посмотрел вверх, никого там не увидел и опять напряг слух, пытаясь уловить какой-нибудь понятный звук. Может быть, это голоса? Музыка? Нет, он не был уверен – услышь он такие звуки, это означало бы, что он находится в одном-двух этажах от жилого уровня дома. Он обратился к двери. Видимо, она преграждала путь как раз туда, куда ему и было нужно. Он чуть не рассмеялся. Какой-то идиот оставил ключ в замке. Чань повернул ручку в то самое мгновение, когда ее повернули и с другой стороны. Используя эту возможность, он со всех сил распахнул дверь, надеясь сбить с ног того, кто находится по другую сторону. Одновременно он устремился следом за дверью, разнимая свою трость. С жалким вскриком, ухватившись за перевязанную руку (на которую и пришелся удар двери), перед ним пятился назад пожилой мистер Грей, прихлебатель Розамонды, который подвергал Процессу несчастного мистера Флаусса. Чань ударил его по лицу черенком трости, опрокинул его на пол и быстро окинул коридор взглядом. Грей здесь был один. В этом более широком, чем предыдущие, коридоре потолок тоже был наклонным, а освещался он не факелами, а газовыми светильниками, и Чань видел двери (или ниши?) вдоль внутренней стены. Прежде чем Грей успел поднять голову и позвать на помощь (а Чань видел, что именно это Грей и собирается сделать), Чань прыгнул ему на грудь, больно прижал его руки к полу коленками, надавил черенком трости на горло. Потом, направив острие клинка прямо в левый глаз старика, Чань убийственным шепотом, который сразу же целиком завладел вниманием Грея, сказал:

– Где мисс Темпл?

Грей открыл рот, чтобы ответить, но не смог издать ни звука. Чань ослабил давление трости на его трахею и прошипел:

– Попробуй еще раз.

– Я… я не знаю! – умоляющим голосом произнес Грей. Чань сжал в кулак руку с кинжалом и ударил мистера Грея в челюсть, отчего голова старика больно стукнулась об пол.

– Попробуй еще раз, – прошипел он.

Грей начал плакать. Чань снова занес кулак. Глаза Грея расширились в отчаянном страхе, губы начали двигаться в поисках слов.

– Я не… Я ее не видел… Ее повели в театр… или в зал где-нибудь в доме! Я не знаю!

Чань еще раз ударил его в челюсть.

– Кто с ней? – прошипел он. – Сколько охранников?

– Не могу сказать! – Теперь Грей рыдал уже открыто. – Тут много макленбуржцев, драгун… она с графом… с мисс Вандаарифф… они будут проходить Процесс вместе.

– Процесс?

– Искупление…

– Искупление? – Чань испытывал удовольствие от насилия, переходящее в ярость.

– Вы опоздали! Процесс уже начался… если его прервать, это убьет их обеих! – Мистер Грей поднял взгляд, увидел собственное отражение в дымчатых черных линзах на глазах Чаня и заскулил: – Но… ведь все говорили, что вы… вы… А вы живы!

Его глаза открылись еще шире, если только такое было возможно, от ужаса, когда Чань вонзил кинжал в сердце мистера Грея, зная, что так будет быстрее, чем резать ему горло. За считанные секунды тело Грея дернулось и обмякло. Чань, все еще тяжело дыша, встал на колени, вытер кинжал о пальто Грея и вложил его в ножны трости. Он снова сплюнул, чувствуя боль в легких, и мрачно пробормотал:

– С чего ты взял, что я жив?

Он оттащил тело назад к лестнице и спустил на целый пролет, а потом приподнял и кувырнул вниз с таким расчетом, чтобы неоплаканный мистер Грей долетел до самого низа. Впрочем, где бы оно ни упало, тело было бы вне поля зрения того, кто подойдет к этой двери. Чань сунул в карман ключ, который мистер Грей так неразумно оставил в замке, и вернулся в коридор. Чань вздохнул. Конечно, из Грея можно было выудить больше информации, но он торопился и – после всех этих преследований, когда он чувствовал себя загнанным зверем, – ему не терпелось нанести ответный удар. То, что удар этот достался пожилому раненому человеку, ничуть не смущало Кардинала Чаня. Эти люди, все до последнего, были его врагами, и он не собирался щадить никого из них.

* * *

Ниши в стене оказались дверями прежних тюремных камер – тяжелые, металлические щиты, ручки с которых были срублены долотом. Чань засунул пальцы в маленькое зарешеченное оконце, но прутки под его рукой даже не шелохнулись. Он заглянул в камеру. Дальняя стена, представлявшая собой решетку, была занавешена материей, за которой, как он чувствовал, и располагался большой зал, но добраться туда через камеру у него не было возможности. Он быстро пошел по круговому коридору. Грей был еще одним глупцом из института, как Лоренц и тот тип, которого он застал за изготовлением книги. Чань считал, что наука – штука опасная, а поставленная на службу тем, кто больше за нее платит, опасна вдвойне, особенно если заказчики одержимы слепыми идеями власти. Общество отнюдь не улучшалось трудами этих «мечтателей», хотя, подумал Чань, если быть честным, вряд ли оно улучшалось кем-либо вообще. Он злорадно улыбнулся, подумав, что мир все-таки стал лучше, потеряв порочного мистера Грея, – мысль о том, что он может быть движителем прогресса, позабавила его. В конце коридора обнаружилась еще одна дверь. Ключ Грея хрустко повернулся в замке, и Чань заглянул в комнату, размером едва ли больше чулана; семь труб большого диаметра выходили из потолка и исчезали в полу, в каждой из них была створка вроде той, через которую он выбрался в бойлерную внизу. В комнате этой было удушающе жарко и воняло – этот запах ощущал даже он – едкими парами синей глины. Сбоку находилась стойка с крючками, на которых болталась еще одна коллекция пузырьков, банок и огромных шприцев. Рев машин в этой комнатке отдавался гулким эхо, словно тут находились гудящие трубы громадного церковного органа. Чань обратил внимание на узкий луч света между двумя трубами, а потом, присмотревшись внимательнее, увидел такие же малые просветы в других местах этой стены из труб. Он понял, что так оно и есть: эта стена помещения и в самом деле образована трубами, а сквозь них пробивается свет, горящий в большом центральном зале. Чань присел на корточки и, сняв очки, прижал лицо к ближайшему просвету. Трубы были горячими, и поле его зрения было ограничено узким пространством щели, но то, что он видел, было удивительно. Противоположная стена, высокая, как утес, была увита трубами по всей высоте гигантского сводчатого зала, а по центру виднелось что-то похожее на цилиндрическую башню из клепаной стали, с отверстиями, через которые можно было заглянуть во все камеры прежней тюрьмы. Чань на четвереньках переместился к другой щели, надеясь найти ракурс, с которого можно будет увидеть побольше. С нового места он увидел другую часть стены. Между трубами находился ряд открытых камер (даже несколько рядов) с прежними своими решетками, и все это было очень похоже на балкон для зрителей в театре. Он сел на пол и по привычке отряхнулся, хмурясь при мысли о том, какой он грязный. Для чего бы ни предназначался этот зал, он был сооружен так, чтобы в нем могли находиться зрители.

* * *

Он вернулся на винтовую лестницу и стал осторожно подниматься, держа трость обеими руками. Следующая и последняя дверь показалась, только когда он преодолел в два раза больше ступенек, чем прежде; он с удивлением увидел, что эта дверь деревянная, с новой медной ручкой и замком, отвечающими общему внутреннему убранству Харшморта. Чань поднялся, судя по всему, к жилым этажам дома. Грей сказал, что Чаня считают мертвым, но эти слова можно было толковать неоднозначно. Они могли считать, что он отправился на тот свет еще в министерстве, а могли думать, что он упал в котел. Его явно узнали в саду, но имело ли это какое-то значение? Он был рад играть роль мстительного призрака, явившегося с того света. Он чуть приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Там был не коридор, который он рассчитывал увидеть, а небольшая темная комната, задернутая занавесом, из-под которого пробивался мигающий свет – мигал он в такт шагам, доносившимся с другой стороны занавеса. Он осторожно, двумя пальцами отодвинул занавес, отодвинул чуть-чуть, чтобы можно было заглянуть за него.

Занавес всего лишь прикрывал нишу в большой кладовке, стены которой были уставлены полками, а основное пространство открытого пола – занято отдельными стеллажами с бутылками, кувшинами, банками и коробками. Пока он смотрел, два грузчика переставили звеневшую бутылками деревянную клеть на тележку, которую укатили из вида, но остановились, чтобы поговорить с кем-то невидимым Чаню, Когда они ушли, помещение погрузилось в тишину… правда, был слышен стук шагов и металлическое клацание, которое Чань слышал уже много раз, – скучающий охранник с саблей на боку мерил шагами комнату. Но охранник выхаживал по другую сторону стеллажей. Чтобы добраться до него, Чаню нужно было выйти из занавешенного алькова и только потом, уже на виду у противника, решать, как его атаковать.

Но он не успел начать – услышал приближающиеся шаги и резкий, властный голос, который он слышал в саду.

– Где мистер Грей?

– Он не вернулся, мистер Бленхейм, – ответил охранник.

– Что он делал?

– Не знаю, сэр. Мистер Грей пошел вниз…

– Черт бы его драл! Он что – не знает, который час?! А расписание?!

Чань взял себя в руки – они сейчас наверняка начнут искать Грея. Без шумов, создаваемых слугами, ему не удастся проскользнуть назад так, чтобы его не услышали. Но может, это было к лучшему. Мистер Бленхейм отдернет занавес, и Чань убьет его. Охранник, может быть, успеет поднять тревогу, прежде чем Чань прикончит и его (а может быть, и убьет Чаня), но любой из вариантов его устраивал.

Бленхейм не шелохнулся.

– Бог с ним, – раздраженно сказал он. – Этот мистер Грей пусть хоть повесится. Иди за мной.

Чань слушал их удаляющиеся шаги. Куда они направились – что такое важное происходило в доме?

* * *

Чань на ходу жевал ломоть, оторванный от дорогого белого хлеба, похищенного им из кладовки. Он не узнавал ничего, запомнившегося ему из его предыдущих путешествий по тайным коридора Харшморта. Он находился на нижнем подсобном этаже. Спускаясь по трубам, он мог оказаться в любой точке дома, имеющего форму подковы. Ему необходимо было пробраться в середину (там он найдет вход в тюремную башню, в большой зал), и сделать это быстро. Он не мог вспомнить, когда ел такой превосходный хлеб – нужно было ему засунуть в карман еще одну буханку. Подумав об этом, он вспомнил о своем кармане, куда положил зеленые сапожки мисс Темпл. Может, он просто сентиментальный дурак?

Чань остановился. Где он? Мысль о безысходности его ситуации пронзила мозг, как клинком: он находился в дома Роберта Вандаариффа, в самом сердце того общества, с которым он сосуществовал во взаимно презрительном неприятии. Он подумал о том самом хлебе, который теперь ел: уже одно то, что этот хлеб доставлял ему удовольствие, представлялось ему предательством, он почувствовал, как вызывающая роскошь дома, эта бросающаяся в глаза навязчивая легкость бытия вызывает у него приступ бешенства. В Харшморте Кардинал Чань чувствовал себя ровно таким, каким его видели обитатели этого особняка, – бешеная собака, хоть и умудрившаяся проскользнуть внутрь, но уже обреченная. А почему он пришел сюда? Чтобы спасти вздорную девчонку из этого самого мира богатства? Чтобы убить столько врагов, сколько получится? Чтобы отомстить за смерть Анжелики? Да разве мог он надеяться, что сможет хотя бы процарапать поверхность этого нечеловеческого лабиринта? Он чувствовал, что погибнет и его смерть будет так же незаметна, как и его жизнь. На мгновение Чань закрыл глаза – его гнев был выхолощен отчаянием. Но он тут же поднял веки, сделав глубокий, резкий вдох. Его отчаяние только облегчало их победу. Он пошел дальше, откусив кусок хлеба и думая – хорошо бы еще найти и воды. Чань усмехнулся: вот столкнуться бы ему так с Бленхеймом, или майором Блахом, или Франсисом Ксонком – чтобы те шли с бутылкой пива в одной руке и куском какой-нибудь еды в другой. Он засунул в рот остатки хлеба и разъял трость.

На пути ему пришлось прятаться от двух небольших групп драгун и одной – немцев в черных мундирах. Все они шли в одну сторону, и он двинулся за ними, предположив, что Бленхейм тоже поспешил в том направлении. Но почему никто не ищет его? И почему никто не ищет мистера Грея? Грей занимался чем-то по химической части, но никого из солдат это, похоже, не волновало. Может быть, Грей делал что-то для Розамонды, о чем не знал никто другой, – какую-то секретную работу? Что, если среди заговорщиков – раскол? Это его не удивило (его бы удивило, если бы такого раскола не было); тогда понятно, почему никто не отправился на поиски убитого. Это означало также, что Чань невольно нарушил планы Розамонды. Она знала только, что Грей не вернулся, но не знала почему; теперь ее снедали сомнения и тревога. Она могла думать, что мистера Грея остановил граф или Ксонк – люди, которые могли разузнать, что у нее на уме. Он улыбнулся, представляя себе ее тревоги.

Чань сосредоточился мыслями на центральном зале, вспоминая ряд камер, откуда заключенные – или зрители – могли видеть то, что происходит внизу, а именно там, внизу, предполагал он, и будет Селеста. Он попытался прикинуть, как высоко поднялся, – тот ряд камер, вероятно, и располагается на этом уровне… Но как его найти? Занавеска в нише скрывала выход на винтовую лестницу… Дверь, ведущая к этим камерам, по-видимому, будет скрыта таким же небрежным образом. Может быть, он уже прошел ее? Он рысцой пустился по коридору, открывая все подряд выходящие внутрь двери и заглядывая во все уголки, но ничего не нашел и очень скоро понял, что просто теряет время. Может, ему лучше последовать за солдатами и Бленхеймом – они, судя по всему, собираются охранять графа и его церемонию. Он дал себе на поиски еще минуту. Прошла минута, потом еще пять, но Чань, переходивший из одной комнаты в другую, все не мог заставить себя сойти с того пути, который представлялся ему правильным. Казалось, что на этом этаже вообще нет ни одной живой души. Он со злости плюнул на светлый полированный деревянный пол и вздрогнул при виде алого цвета плевка, потом завернул за еще один угол. Где он? Чань поднял голову.

Он вздохнул и выругал себя идиотом.

Чань находился в какой-то мастерской – здесь было множество полок, уставленных кувшинами и бутылями, он увидел большую ступку с пестиком, кисти, палитры, краски, ведра, большие столы с обожженными столешницами, свечи и фонари, несколько больших, стоящих отдельно зеркал и повсюду натянутые холсты различных размеров. Он был в студии художника. Он был в студии Оскара Файляндта.

Ошибиться в авторстве работ было невозможно – те же характерные мазки кисти, мрачные тона и тревожные композиции. Чань вошел в комнату с таким трепетом, как если бы входил в склеп… Оскар Файляндт умер… Это были его картины, вывезенные из Парижа? Может быть, Роберт Вандаарифф вознамерился собрать все работы художника? Несмотря на присутствие кистей и красок, ни одна из картин не была доведена до конца, словно художник все еще был жив и продолжал работу. Может быть, кто-то по указаниям Вандаариффа реставрировал эти полотна? Чань, подчиняясь какому-то порыву, подошел к маленькому портрету, стоявшему у одного из столов (портрету женщины в маске, металлическом воротнике и сверкающей короне), и перевернул его. Оборот холста, как рассказывал об этом Свенсон, был исписан какими-то магическими символами и подобием математических формул. Он попытался найти подпись или дату, но это ему не удалось. Он поставил картину на место и увидел по другую сторону комнаты большое полотно – оно не стояло, а висело, нижняя его кромка находилась на уровне пола – это был портрет в натуральную величину не кого-нибудь, а самого Роберта Вандаариффа. Великий человек стоял на фоне темной каменной крепостной стены, вдали виднелись странные красные горы, а выше – светлое голубое небо. Такие композиционные элементы напоминали Чаню театральные декорации. В одной руке герой держал завернутую книгу, а в другой – два больших металлических ключа. Когда, интересно, она была написана? Вандаарифф был знаком с Файляндтом лично, а это означало, что участие лорда во всем этом деле относится к тем временам, когда художник был жив. Но, стоя среди такого числа тревожащих душу работ, трудно было поверить, что художник умер, – таким всепроникающим был дух преднамеренной, скрытой, торжествующей угрозы. Чань снова посмотрел на портрет Вандаариффа, напоминающий аллегорическое изображение какого-нибудь князя из семейства Медичи, и понял, что он висит ниже других картин вокруг – его рама практически касалась пола. Он подошел к картине, снял ее с крюка и без всяких церемоний поставил в сторону. Чань покачал головой – настолько все было очевидно. За картиной была еще одна узкая ниша и три ступеньки, ведущие вниз к двери.

* * *

Дверь открывалась внутрь, петли были хорошо смазаны и не произвели ни звука. Чань оказался еще в одном круговом коридоре с низким потолком, свет сюда проникал сквозь щели во внутренней стене, создавая впечатление трюма старого корабля и (точнее) самого чрева тюрьмы. Во внутренней стене находились камеры. Чань подошел к ближайшей – здесь ручки тоже были срублены, а двери зафиксированы в косяках с помощью болтов. Он повернул кружочек, закрывающий глазок, и ахнул.

Дальняя от него стена камеры представляла собой решетку, за которой открывалось пространство огромного зала. Ни одно другое место не навевало на Чаня такого ужаса – сатанинский собор из черного камня и поблескивающего металла.

В центре помещения возвышалась башня. Само помещение по всей высоте – от потолка до пола – было оплетено трубами и проводами, которые шли из стен к башне, напоминая механическое море, волны которого разбиваются о подножье стоящего на берегу маяка. Гладкая поверхность башни, словно оспинами, была усеяна глазками-отверстиями. Узник в одной из камер этого тюремного улья не мог знать – наблюдает за ним кто-нибудь из башни или нет. Чань знал, что в таких условиях заключенный невольно начинает вести себя так, как если бы за ним велось постоянное наблюдение, его привычки меняются, а мятежный дух неумолимо подавляется словно бы невидимой рукой. Чань хмыкнул, подумав о том, что это чудовищное сооружение абсолютно точно отвечает духу его нынешних владельцев.

Со своего места он не мог видеть основания башни и собрался было поискать точку обзора получше, но тут услышал металлическое клацанье и в одной из камер напротив заметил какое-то движение. В камеру с помощью приставной лестницы спускался человек. Тут раздались новые металлические звуки, источник которых был гораздо ближе и где-то справа от него. Прежде чем он успел установить, откуда именно исходит этот звук, раздался новый – прямо над ним, в той самой камере, в которую он смотрел. В потолке открылся люк, и в нем появились ноги человека в синей форме, нащупывающие ступени приставной лестницы, прикрученной к стене. В камеры в разных частях зала начали спускаться мужчины и женщины; первыми обычно появлялись мужчины, которые затем помогали спуститься дамам, иногда им передавали раскладные стулья, и они рассаживались в тюремных камерах, как рассаживаются в ложах театра. Помещение наполнилось нетерпеливым гулом зрителей, ожидающих, когда поднимется занавес. Человек в синей форме (наверно, какой-то моряк) весело поторопил следующего в люке. Что бы там ни затевалось, Чань со своего места никак не мог помешать этому. Хотя ему и удалось уже узнать многое, он ничуть не преуспел в обнаружении Селесты. Какое бы зрелище ни намеревался продемонстрировать собравшимся граф, Чань не сомневался, что Селеста должна стать его частью, и он подозревал, что в этот самый момент она спускается по центральной башне.