Текст книги "Стеклянные книги пожирателей снов"

Автор книги: Гордон Далквист

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 56 страниц)

Он не стал заглядывать в оставшиеся глазки, а направился прямо к концу коридора, надеясь, что там окажется дверь. Но вместо двери он нашел картину. Его выставленная вперед трость легонько коснулась чего-то, явно не камня, и он, осторожно вытянув руку, наткнулся на тяжелую резную раму. По размерам картина была близка портрету Роберта Вандаариффа, закрывавшему дверь к ряду камер; правда, темнота здесь была такая, что Чань понятия не имел, кто изображен на картине. Но он не стал тратить время на эти бесполезные размышления – он встал на колени, пытаясь нащупать задвижку или рычаг, открывающие потайную дверь. Но почему портрет висел внутри? Не означало ли это, что дверь была вращающейся и кто-то уже вошел в этот коридор? Это было маловероятно – куда как проще было использовать простые утопленные петли, нормально открывающиеся и закрывающиеся. Но что же тогда было изображено на полотне, чего нельзя было выставлять на обозрение?

Он присел на пол и вздохнул. Он испытывал усталость и жажду, чувствовал себя полной развалиной. Драться он еще мог, – это у него было на уровне инстинкта, – но мысли в голове ворочались тяжело. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул; он думал о другой стороне двери – защелка должна быть потайной, может быть, она не на дверном косяке, а в нем. Он принялся ощупывать внутреннюю кромку резного косяка, сначала занявшись той частью, где обычно должен был бы находиться замок… Когда его пальцы попали в углубление, он понял, что единственное отличие тут состояло в расположении замка – не с правой стороны, как обычно, а с левой, этакая глупая обманка, которая вполне могла задержать его на лишние полчаса. Он обхватил пальцами странной формы бобышку и повернул ее. Хорошо смазанный замок беззвучно открылся, и Чань почувствовал, как тяжелая дверь подалась под его руками. Он толкнул ее и вошел внутрь.

* * *

Чань сразу же понял, что попал в кабинет Вандаариффа, потому что лорд сидел перед ним за огромным письменным столом, с серьезным видом царапая что-то гусиным пером на длинном листе бумаги. Лорд Роберт не поднял глаз, и Чань сделал еще один шаг вперед, не закрывая дверь – придерживая ее плечом, обшаривая комнату глазами. Ковры были красными с черным узором, а длинная комната разделена мебелью на отдельные площадки: длинный стол для заседаний, вдоль которого стояли стулья с высокими спинками, несколько мягких кресел и диванов, стол секретаря, большие картотечные шкафы, а потом письменный стол хозяина, по размерам не меньше стола для заседаний, усыпанный бумагами, скрученными картами, всевозможными бутылями и кружками, – все это обступало погруженного в свои труды лорда, как вынесенный на берег мусор.

Больше в комнате никого не было.

Лорд Вандаарифф по-прежнему не обращал внимания на Чаня, его взгляд был сосредоточен на бумаге. Чань вспомнил о главной своей миссии – найти тайный ход в большой зал. Ничего похожего он здесь не видел. На дальней стене за столом располагалась главная дверь кабинета, но других, кажется, здесь не было.

Когда Чань шагнул вперед, что-то привлекло его внимание; краем глаза он увидел картину у себя за спиной. Он снова бросил взгляд на Вандаариффа – тот вообще не замечал Чаня – и открыл дверь до упора. Перед ним была еще одна картина Оскара Файляндта. Полотно напоминало изнанку холстов с фрагментами «Благовещения» и на первый взгляд казалось абсолютной абракадаброй. Картину покрывали штриховые линии, на самом деле представлявшие собой плотную вязь символов и диаграмм. Общие очертания формулы напоминали подкову… Как подумал Чань, это были математические уравнения в форме Харшморта. А еще, решил Чань, в этих очертаниях было что-то эротическое – дом в виде подковы и встроенное в него неестественно длинное крыло главного зала. Какие бы магические смыслы ни несла эта конфигурация, не вызывало сомнения, что корнями она уходила и в символику пола. Чань не знал, каким образом это связано с церемонией в зале или с Вандаариффом. И тем не менее… он попытался вспомнить, когда Вандаарифф приобрел и перестроил тюрьму Харшморт – не больше года или двух назад. Кажется, агент в галерее сказал им, что Файляндт умер пять лет назад? Это было невозможно: магическое полотно на двери явно было творением того же художника. Может быть, Файляндт и не умер вовсе? Может быть, он находится где-то здесь и даже по собственной воле, но если вспомнить, в какой мере Вандаарифф и д'Орканц эксплуатировали все его изобретения, то, видимо, он все же содержался здесь пленником, а то и того хуже – пал жертвой собственной магии и его сознание перетекло в стеклянную книгу, чтобы им пользовались другие.

И тем не менее (даже на грани отчаяния Чань не мог противиться желанию ухватиться за эту соломинку надежды), если Файляндт жив, то его можно найти! У кого еще могут они узнать, как противостоять воздействию стекла или избавляться от него? С болью в сердце Чань понял, что это давало какой-то, сколь угодно малый шанс даже Анжелике. Сердце его разрывалось на части между решимостью спасти Селесту и последней его мыслью воскресить Анжелику; это было невозможно. Файляндт мог быть где угодно – он мог быть заперт в клетке, мог сходить с ума в каком-нибудь забытом богом уголке… или же если он сохранил умственные способности, то его могли сделать своим сообщником заговорщики во главе с графом д'Орканцем.

Чань снова посмотрел на картину. Это была карта Харшморта… а еще и магическая формула ошеломляющей сложности… и к тому же явно сомнительного характера. Сосредоточившись на карте (потому что в магии он не разбирался, а для разгадывания символов у него не было времени), он сумел найти точку в доме, где теперь находился. Нет ли здесь указания, как попасть отсюда в большой зал и в тюремную башню внутри него?

Сам кабинет был отмечен (его знаний греческого хватило, чтобы узнать это) буквой альфа, а над ней, словно значок степени, располагалась крохотная омега… от этой омеги шла четкая штриховая линия к целой группе символов, обозначающих зал. Чань оторвал взгляд от полотна. Если эта комната обозначалась как альфа, то где в ней можно найти омегу? По его понятиям, она должна была находиться сразу за столом Вандаариффа… где стена была закрыта тяжелым занавесом.

Чань быстро подошел к этому месту, внимательно наблюдая за Вандаариффом. Тот все еще не отрывался от своих записей – за то время, что Чань здесь находился, лорд исписал половину длинного листа. Вандаарифф, возможно, был самым влиятельным человеком в стране (а может, даже на континенте), и Чань не смог воспротивиться обуявшему его любопытству. Он подошел поближе к столу (его вонючая одежда должна была бы даже святого оторвать от молитвы), чтобы заглянуть в застывшее, бесстрастное лицо Вандаариффа.

Кардиналу Чаню показалось, что глаза Роберта Вандаариффа не видят вообще ничего. Они были открытыми, но остекленевшими и мутными (мысли за ними витали где-то далеко), и взгляд их был направлен на поверхность стола, но не на бумагу, а в сторону. Чань наклонился еще ближе и посмотрел на лист (голова Чаня была у самого плеча Вандаариффа, но тот по-прежнему никак не реагировал на его присутствие). Насколько мог судить Чань, лорд документировал какую-то финансовую сделку (причем в мельчайших подробностях), связанную с морскими перевозками, с банками в Макленбурге и Франции, со ставками, рынками, акциями, датами выплат по долговым обязательствам. Чань увидел, как Вандаарифф закончил лист и быстро перевернул его (при этом неожиданном движении рук лорда Чань отпрянул назад) и продолжил с середины фразы наверху чистой стороны. Чань посмотрел на пол за столом и увидел множество длинных листов бумаги, полностью исписанных, словно Роберт Вандаарифф освобождал свой мозг от всех финансовых секретов, которыми когда-либо владел. Чань еще раз посмотрел на мелькающие пальцы, завороженный нечеловеческой настойчивостью быстрого пера; еще он отметил, что кончики пальцев лорда посинели… хотя в комнате не было холодно, и синева была еще ярче под бледной плотью – такого Чань еще не видел у живых людей.

Он отошел от лорда, превратившегося в живой автомат, нащупал занавес у себя за спиной, отодвинул его в сторону и увидел простую дверь на замке. Он достал свою связку ключей, выбрал один и вдруг уронил их. Внезапно его наполнил страх оттого, что он находится в присутствии лорда Вандаариффа, о чем последний и не подозревает, царапая своим пером по листам бумаги. Чань подобрал ключи и резким, нетерпеливым движением изо всех сил ударил ногой по дереву рядом с замком. Ударил еще раз и увидел, что на двери появилась трещина. Ни шум, ни оставленные следы не беспокоили его. Он ударил еще раз, и дерево вокруг замка подалось. Он со всей силы надавил плечом, дверь распахнулась – и он оказался в изгибающемся каменном туннеле, конец которого терялся где-то внизу.

Лорд Вандаарифф так и не шелохнулся, если не считать движений его неутомимой руки. Чань потер плечо и пустился бегом.

* * *

Туннель был вымощен ровными плитками и ярко освещен газовыми светильниками, размещенными через равные промежутки наверху. Коридор плавно загибался на протяжении приблизительно ста шагов, после чего Чань был вынужден сбавить скорость. Это оказалось как нельзя кстати, потому что, когда он остановился перевести дыхание (опершись о стену одной рукой и выплюнув еще один кровавый комок изо рта), до него издалека донесся гул голосов, распевающих песню. Впереди туннель резко поворачивал вправо – к большому залу. Будет ли там охрана? Хор поющих голосов заглушал все другие звуки. Доносился он снизу… от тех, кто размещался в зарешеченных ложах! Чань встал на колени и осторожно заглянул за угол.

Туннель переходил в узкие мостки с цепными перилами по обеим сторонам и исчезал в черной зловещей металлической башне, поднимавшейся к каменному потолку. Сквозь металлическую решетку мостков проникал звук песнопения. Чань посмотрел вниз, но освещение было слабоватым, а видел он плохо и потому толком не сумел разглядеть, что происходит внизу. В конце мостков была оставленная открытой металлическая дверь, массивная, с тяжелым замком и металлической щеколдой. Чань остановился перед самой дверью, подождал, прислушался и, никого не услышав, проскользнул в темноту и оказался на винтовой лестнице.

Лестница шла на самый верх под каменный свод зала – туда, где, видимо, находился вход в башню. Но Чань повернул вниз, его ботинки застучали по мосткам, правда, он скорее ощущал, чем слышал их звук за хором голосов, которые доносились до него теперь четче, чем прежде, однако песнопение это было такого рода, что даже если ты знал язык, то разобрать слова не мог – таким растянутым и неестественным было исполнение. Чаню показалось, что звуки похожи на исландский хор, но в этом он плохо разбирался. Все же обрывки фраз, которые ему удалось понять – «непроницаемая синева», «бесконечный горизонт», «вид искупления», – только заставили его ускорить шаг.

Внутри башни горели обычные светильники, но специально притушенные, чтобы их не было видно в смотровые отверстия. Чань помедлил. На ступеньках под его ногами лежало что-то неопределенной формы. Это было выброшенное пальто. Он поднял его и поднес к ближайшему светильнику… форменная шинель, прежде темно-синяя, но теперь грязная и, как отметил он, в крови. Пятна все еще были влажные, а грудь пропиталась насквозь. Однако никакого пореза на ткани – следа раны – не было видно. Владелец шинели, видимо, был ранен в голову или в руку, которую прижал к груди. Или это вообще чужая кровь? Предполагать можно было все, что угодно. И только теперь – как медленно работала его голова! – Чань заметил знаки различия на жестком воротнике. Он посмотрел снова на покрой, на цвет, серебряную шнуровку вокруг эполет… и выругал себя за глупость.

Эта окровавленная шинель, несомненно, принадлежала Свенсону!

Он быстро оглянулся и на стене лестничного пролета увидел капли крови. Насилие совершалось здесь, на лестнице, и, возможно, всего несколько минут назад. Неужели Свенсон мертв? Каким образом он попал в Харшморт из Тарр-Манор? Чань внимательно обследовал еще несколько ступенек, чуть не упираясь лицом в металл. На них были размазанные следы крови, но это были следы, оставленные не раненым человеком, спускавшимся по лестнице, а следы раненого – или мертвеца, – которого волокли по ступеням.

Чань отбросил шинель в сторону (если ее выкинул доктор, то вряд ли Чаню следует ее тащить с собой) и поспешил дальше. Он знал, что расстояние, которое ему предстоит одолеть, приблизительно равно тому, на которое он недавно поднялся: около двух сотен ступенек. Что, черт возьми, увидит он в самом низу? Тело Свенсона? Что сейчас может делать д'Орканц? И почему здесь нет никаких охранников?

Нога Чаня поскользнулась в лужице крови, и он ухватился за перила. Всего одно неосторожное движение – и он приземлится внизу с переломанной шеей. Он заставил себя сосредоточиться – голоса все еще воспаряли в песне, но теперь он уже спустился ниже уровня зрителей, и хор звучал выше его. Когда здесь появился Свенсон? Наверно, он прибыл с Аспичем! Может быть, именно доктор и стал причиной хлопот Смита? Чань улыбнулся, хотя его вовсе не радовала эта картина – доктор один против всех этих людей… Ведь Свенсон не солдат и не убийца, который, глазом не моргнув, делает свое дело. Таким был Чань, и он знал, что должен поскорее найти Свенсона.

А если Свенсон мертв? Тогда, видимо, долг Чаня умереть вместе с ним… И вместе с мисс Темпл.

* * *

Он пробежал еще тридцать ступенек и остановился на маленькой площадке. Мучительная боль пронзала его легкие, и он понимал, что лучше будет, если он доберется до низа, еще имея хоть какой-то запас сил. В стене рядом было одно из смотровых отверстий, и он, сдвинув заглушку, мрачно усмехнулся, оценивая изобретательность создателей. Отверстие было закрыто дымчатым стеклом. Изнутри он мог видеть через него, но ни один заключенный не смог бы разглядеть – открыта заглушка или нет. Чань снял очки и прижал лицо к стеклу, и в этот самый момент пение прекратилось.

Над ним и против него были смотровые камеры, наполненные шикарно одетыми людьми в масках, они стояли, прижимаясь к решеткам, и были похожи на обитателей сумасшедшего дома. Он перевел взгляд вниз, но ничего не увидел – он был все еще слишком высоко.

Он отошел от смотровой щели, и в это время снизу раздался голос – неестественно, странно усиленный и бесспорно властный. Чань не сразу узнал его – он прежде слышал из уст этого человека всего несколько слов; ему вспомнилась эта увиденная мельком картина: огромная фигура в шубе, рука обхватывает Анжелику, скрипучий шепот, адресованный Гаральду Граббе. Но Чань знал: это граф д'Орканц. Проклиная свои легкие, он пустился бегом, его ноги неосторожно перепрыгивали через две, даже три ступеньки, рука с тростью умудрялась держаться за перила, другая рука сжимала завернутую книгу, защищая ее от ударов, полы грязного пальто колотили его по ногам, тяжелые карманы давили на бедра. Воздух вокруг него вибрировал, полнясь звуками голоса графа:

– Вы здесь, потому что верите… в себя… и готовы отдаться своим мечтам… о будущем… о своих возможностях… Вы верите в свои возможности… В преображение… В откровение… В искупление. Уверен, среди вас есть такие, кто будет признан достойным… воистину достойным и воистину желающим пожертвовать своими иллюзиями… пожертвовать своим миром, который и есть мир иллюзий… ради окончательной мудрости. Выше искупления – предназначение… Как Мария отделилась от всех других женщин… Как забеременела Сара в конце бесплодной жизни… Как Леда, зачавшая близнецов красоты и раздора… Эти сосуды были выбраны… предназначены для более высокой судьбы… Вы станете свидетелями Преображения. Вы почувствуете потоки высокой энергии… Вы вкусите это величие… эту неземную амброзию, известную прежде только тем высшим существам, которых неразумные люди называли богами… и детям, которыми мы все были когда-то…

* * *

Чань чуть не перевалился через перила и был вынужден остановиться, вцепившись в них обеими руками, чтобы предотвратить падение. Он сплюнул на стену и, охнув, наклонился к смотровой щели, снимая с себя очки. Внизу он увидел все – словно железный собор в аду, подготовленный к сатанинской мессе. У основания башни находилась приподнятая платформа, установленная, как казалось, на опорах из серебряных труб. На платформе находились три больших операционных стола, каждый из которых был окружен стеллажами, подносами и медными коробками с механизмами. На каждом из столов лежала женщина, привязанная кожаными ремнями, как Анжелика в институте, женщины были обнажены, и их тела оплетены какой-то омерзительной сетью тонких черных шлангов. Лица женщин были полностью спрятаны под черными масками, к которым также были подведены шланги, но поменьше диаметром – для обоих глаз, носа и рта, – а их волосы были убраны под темную материю. Чань понятия не имел, кто лежит на столах. Та из женщин, что была ближе к башне (он едва видел ее с той точки, в которой находился), отличалась от других: ступни ее были такого же синего цвета, как и руки Роберта Вандаариффа.

Рядом с ней стоял граф д'Орканц в том же кожаном фартуке и рукавицах, которые были на нем в институте, и том же шлеме с медной оплеткой, к которому был подведен еще один шланг, вделанный в металлическую коробку на рту маски. В этот шланг и говорил граф, и это устройство каким-то образом усиливало его голос, словно голос бога, достигавший всех уголков огромного зала. За спиной д'Орканца стояло еще человека четыре, они были одинаково одеты, лица их закрыты масками. Люди из института, вроде Грея и Лоренца? А может быть, один из них – Оскар Файляндт, присутствующий здесь в качестве пленника или раба? Основание башни не было видно Чаню. Где охранники? Где Свенсон? На каком столе Селеста? Все женщины, казалось, спали – каким образом сможет он вытащить ее оттуда?

Чань развернулся, услышав какой-то звук у себя за спиной – лязг издавала сама лестница. Ступеньки вились вокруг металлической колонны, которая была источником звука. Он дотронулся до нее и почувствовал вибрацию. Такой звук производит грузовой лифт в отеле… может быть, эта колонна полая? А как иначе можно быстро доставлять вещи сверху вниз? Но что же сейчас доставляют? Ему предоставлялся шанс. Когда то, что отправили, достигнет низа, кто-нибудь должен будет открыть дверь – и в этот момент он сможет проникнуть в зал. Он нацепил на нос свои очки, поставил книгу в наволочке на ступеньку, прислонив к стене, и бросился вниз.

Граф все еще говорил. Чань не прислушивался (все равно тот молол несусветную чушь) – это было еще одно цирковое действо, призванное ошеломить зрителей. Каковы бы ни были реальные последствия этого «преображения», Чань не сомневался – оно являло собой всего лишь прикрытие для другой невидимой сети насилия и корыстных замыслов. Вибрация прекратилась. Выйдя на последний поворот лестницы, он увидел двух людей в фартуках, перчатках и шлемах, они наклонялись к лифту, выволакивая из него клеть в металлической оплетке и закатывая внутрь тележку. За ними виднелась открытая дверь на платформу, а у двери стояли два макленбургских солдата. Чань, не обращая внимания на людей с тележкой, с криком прыгнул со ступенек к ближайшему макленбуржцу, нанес ему удар в челюсть локтем, а под ребра – коленом, отчего тот рухнул на пол. Прежде чем второй солдат успел вытащить свое оружие, Чань сунул трость ему в живот, и тот согнулся пополам – голова его оказалась так близко от Чаня, что он услышал звонкий лязг зубов. Чань вогнал клинок прямо под открытую челюсть солдата, быстро извлек его и выпрямился, а мертвый солдат осел на пол. Чань тем временем вернулся к первому солдату и ударил его ногой по голове. Оба солдата остались бездвижны. Двое в масках смотрели на него с тупым недоумением космических пришельцев, впервые столкнувшихся с варварством землян.

Чань повернулся к открытой двери. Граф прервал свою речь, уставившись на Чаня. Прежде чем Чань успел как-то прореагировать, он услышал шум у себя за спиной и, не оглядываясь, метнулся прочь от двери – в этот момент двое в шлемах катнули ему в спину тележку, уголок которой больно задел его за правое бедро, оцарапав до крови, но удар был не настолько силен, чтобы свалить его на пол. Чань вскарабкался на платформу, и неожиданно громада похожего на собор зала вызвала у него приступ головокружения. Он взял себя в руки. На платформе стояли еще четверо макленбуржцев, которые на его глазах одновременно резким движением обнажили свои сверкнувшие сабли, и майор Блах, спокойно вытащивший пистолет. Чань в отчаянии оглянулся – абсолютно никаких следов Свенсона здесь не было и ничто не указывало, – хотя он понятия не имел, что могло бы на это указывать, – на то, что кто-то из людей в медных касках может быть Файляндтом. Потом Чань окинул взглядом головокружительно высокие своды и группки лиц в масках, глазевших на происходящее сверху вниз с живым вниманием. Времени у него не было. Уйти от солдат Чань мог, только направившись к столам и к бросившемуся ему наперерез, дабы не подпустить к женщинам, д'Орканцу.

Солдаты ринулись вперед, а Чань в свою очередь метнулся сначала прямо на графа, а потом – влево, где нырнул под первый стол и, продравшись сквозь плетение шлангов, выбрался на другой стороне. Солдаты изменили направление и встали по обе стороны от д'Орканца. Чань, продолжая двигаться на четвереньках, метнулся под второй стол, а выбравшись из-под него, услышал крик графа, который приказывал солдатам оставаться на месте.

* * *

Чань выпрямился и оглянулся. Граф взирал на него, стоя с дальней стороны первого стола, механическая маска все еще оставалась на его лице, а первая женщина, оплетенная шлангами, лежала перед ним. Рядом с графом стоял Блах, держа наготове пистолет. Солдаты ждали приказа. Свенсона Чань не увидел. Не было здесь, судя по всему, и Файляндта, а если и был, то не в своем качестве, потому что двое в масках за спиной графа продолжали работать со своими медными механизмами, напоминая пару трутней. Чань посмотрел на край платформы – внизу со всех сторон было кипящее море металлических трубок, испускавших шипение и сернистые пары. Спасения не было.

– Кардинал Чань!

Граф д'Орканц говорил все тем же усиленным голосом, который Чань слышал в башне. С такого близкого расстояния слова звучали невыносимо резко, и Чань невольно поморщился.

– Не сметь двигаться! Вы вторглись в сферы, которых вам не дано понять! Я вам говорю, вы даже не догадываетесь о последствиях для вас!

Не обращая внимания на графа, Чань приблизился к женщине на втором столе и сорвал темную повязку с ее волос.

– Не сметь прикасаться к ним! – завопил граф д'Орканц.

Волосы были слишком темные – не такие, как у Селесты. Он тут же бросился к дальней стороне третьего стола. Солдаты двинулись в его направлении и остановились у второго стола. Граф и Блах остались у дальнего конца первого, пистолет майора был нацелен точно в голову Чаня. Чань нырнул за третью женщину, сдирая повязку с ее волос. Волосы были слишком светлы и не такие кудрявые… Видимо, Селеста лежала на первом столе, а он, как последний идиот, пробежал мимо, оставив ее в руках д'Орканца.

Он выпрямился. Увидев его движение, солдаты шагнули к нему, а Чань уловил мимолетное движение Блаха и снова нырнул, как раз в тот момент, когда прогремел выстрел. Пуля пролетела рядом с его головой и пробила одну из больших труб, откуда вырвалась струя газа, которая мерцающим фонтаном поднялась в воздух, напоминая собой бело-голубой язык пламени. Граф снова закричал:

– Прекратить!

Солдаты – а они уже были у третьего стола – замерли. Чань рискнул выглянуть из-за плетения черных шлангов, увидел между ними белую влажную плоть, а дальше – ненавидящий взгляд Блаха.

В зале не раздавалось других звуков, кроме низкого рева топки и свиста вырывающегося из трубы газа у Чаня за спиной. Чтобы снять Селесту со стола, ему нужно преодолеть сопротивление девяти человек, считая двух с тележкой. Сможет ли он сделать это, не повредив Селесте? И не причинит ли он ей больший вред, чем тот, что претерпит она, если он не вмешается? Он знал, чего бы хотела от него она, как знал он и то, насколько бессмысленным стало любое действие, имеющее целью сохранение его собственной жизни. Он ощущал, как разрастается сеть порезов в его легких. Именно поэтому он и зашел так далеко – чтобы бросить последний вызов этому миру привилегированных негодяев, нанести ему последнее оскорбление. Чань снова обвел взглядом лица в масках, взирающие вниз в напряженном молчании. Он чувствовал себя как зверь на арене.

Граф отделил от своей маски черный шланг, связывающий его с громкоговорителем, и осторожно положил его на ближайшую тумбу, ощетинившуюся рычагами и рукоятями. Он повернулся к Чаню и кивнул (поскольку он оставался в маске, жест у него получился, как у сказочного людоеда) на ближайший к Кардиналу стол.

– Вы кого-то ищете, Кардинал? – спросил он. Голос его теперь звучал не так громко, но благодаря странной коробке, закрывающей рот, по-прежнему казался Чаню каким-то нечеловеческим. – Может быть, в моих силах вам помочь?

Граф д'Орканц, протянув руку, сорвал повязку с волос последней женщины, и те хлынули волнистыми струями – темные и блестящие. Граф протянул другую руку и отвел в сторону шланги, опутывавшие ее ноги. Плоть была обесцвечена и имела какой-то болезненный оттенок, еще более жуткий, чем рука Вандаариффа или лицо Джона Карвера, лежащее на книге, – бледная, как полярный лед, покрытая потом, а ниже – там, где прежде он наслаждался золотистым теплом, было теперь холодное безразличие белого пепла. На третьем пальце ее левой ноги было надето серебряное колечко, но Чань и по первому взгляду на волосы узнал ее… Анжелика.

* * *

– Насколько мне известно, вы знакомы с этой дамой, – продолжал д'Орканц. – Конечно, вы знакомы и с другими – мисс Пул, – он кивнул на женщину в середине, – и миссис Марчмур. – Граф сделал движение в сторону женщины перед Чанем, который опустил глаза, пытаясь узнать в ней Маргарет Хук (в последний раз он видел ее на кровати в отеле «Сент-Ройял») – по волосам, росту, цвету кожи, видимой в просветах между шлангами; он почувствовал, как к горлу подступает тошнота.

Чань выплюнул на платформу кровавый комок и заговорил с графом; сиплый голос выдавал его усталость.

– Что вы сделаете с ними?

– То, что и собирался. Вы ищете Анжелику или мисс Темпл? Как видите, мисс Темпл здесь нет.

– Где она? – хриплым голосом воскликнул Чань.

– Я думаю, у вас есть выбор, – сказал в ответ граф. – Вы хотите спасти Анжелику, но у вас нет ни малейшей возможности – потому что я читаю на вашем лице следы воздействия стекла, Кардинал, – вывести отсюда ее, а потом сделать то же самое с мисс Темпл.

Чань промолчал.

– Это все, конечно, чисто отвлеченный разговор. Вы должны были умереть уже десять раз – разве нет, майор Блах? Вы умрете теперь. И пожалуй, ваша смерть здесь, у ног вашей безнадежной любви, будет вполне уместной.

Глядя прямо в глаза графа, Чань собрал в руку столько шлангов, идущих к телу миссис Марчмур, сколько уместилось, и приготовился рвануть что есть сил.

– Если вы это сделаете, то тем самым убьете ее, Кардинал! Вы этого хотите – погубить беззащитную женщину? С такого расстояния мне вас не остановить. Но неумолимые силы уже приведены в действие! Никто из них не может уйти от своей судьбы, воистину, их жребий – преображение или смерть!

– Какое преображение? – воскликнул Чань, пытаясь перекричать усиливающийся рев труб и шипение газа у него за спиной.

В ответ граф д'Орканц потянулся к шлангу громкоговорителя и резко прикрепил его к маске. Его голос громом разнесся под высокими сводами:

– Ангельское преображение! Силы небесные, обращенные в плоть!

* * *

Граф д'Орканц резко ударил по одной из медных рукоятей короба, а вторую руку опустил, как молот на наковальню. И сразу же шланги вокруг Анжелики, которые до этого висели свободно, напряглись, ожили – в них пошли газ и кипящая жидкость. Тело ее выгнулось на столе, а воздух наполнился усиливающимся воем. Чань не мог отвести от происходящего глаз. Граф повернул еще одну рукоять, и пальцы у нее на ногах и руках начали подергиваться… потом третья рукоять, и, к растущему ужасу Чаня, цвет тела женщины стал изменяться еще сильнее – до смертельной, обмораживающей синевы. Д'Орканц нажал одновременно две кнопки и вернул в прежнее положение первую рукоять. Громкость воя усилилась, теперь он исходил от всех труб и гулким эхом разносился по сводчатому собору. Толпа над ними ахнула, Чань услышал голоса, доносящиеся из камер, – возбужденные, довольные вопли, выкрики одобрения, наконец они переросли в новый гудящий хор. Тело Анжелики выгибалось снова и снова, шланги от этого вибрировали, отчего Чаню вдруг представилась собака, стряхивающая с себя капли дождя, а потом среди гама и шума Чань различил еще один звук, который как стрелой пронзил его сердце: дребезжание собственного голоса Анжелики, бесчувственный стон из самых глубин ее легких, словно последние защитные механизмы ее тела сдавались, не выдержав механического напора. По лицу Кардинала и в самом деле потекли слезы. Что он ни сделай – это убьет ее, но разве ее не убивали на его глазах? Он не мог пошевелиться.

Завывание мгновенно смолкло, и весь зал словно после выстрела погрузился в тишину. Внезапная рябь прошла по ее телу, и Чань не мог поверить своим глазам: волна жидкости будто ринулась ей под кожу, заполняя ее бедра и туловище и наконец захлестывая голову.

Плоть Анжелики преобразилась в сверкающую, блестящую прозрачную голубизну, словно она сама… само ее тело… только что превратилось в стекло.

Граф нажал новые кнопки и включил последнюю рукоять. Он повернулся к толпе зрителей и торжествующе поднял руку:

– Дело сделано!

Толпа взорвалась ликующими возгласами и аплодисментами. Д'Орканц кивнул им, поднял другую руку, а потом повернулся к Блаху и на мгновение отсоединил шланг громкоговорителя от маски:

– Убейте его.

* * *

Вся омерзительность того, что д'Орканц совершил с Анжеликой, – разве это не было насилием над самим ее существом? – немедленно подстегнула Чаня к действию и обратила его сердце в камень. Он опрометью обогнул третий стол и оказался перед двумя макленбуржцами, которые стояли в головах мисс Пул. Не останавливаясь ни на мгновение, он набросился на них, сделал ложный выпад – их сабли нацелились ему в грудь со всей четкостью германской муштры, – а потом отбил обе сабли своей тростью. Кинжалом он пропорол лицо ближайшего к нему солдата от основания челюсти до носа (струя крови хлынула на серебряные трубки), и тот рухнул на платформу. Другой солдат попытался нанести сильный ответный удар, метя в грудь Чаня, который, отражая нападение и уводя саблю от своего плеча, сломал трость. Чувствуя, что в результате этого маневра солдат оказался слишком близко к нему, Чань вонзил кинжал в подреберье парню и тут же извлек из тела, одновременно, хотя каждая секунда казалась вечностью, падая на колени. Над его головой просвистела выпущенная Блахом пуля и звякнула о трубчатую стенку. Третий солдат наступал на него от стола мисс Пул, перепрыгивая через своих павших товарищей. Чань развернулся и бросился к Анжелике. Блах встал у ее головы, освобождая себе пространство для стрельбы. Граф д'Орканц находился в ногах девушки. Чань оказался между двух огней – солдат преследовал его по пятам. И тогда он развернулся и перерезал несколько шлангов – омерзительный, вонючий газ хлынул в помещение, мерцая, как северное сияние, и Чань, направив трубки в лицо солдата, отбил его саблю и ударил кулаком в горло, отчего тот замер как вкопанный. Прежде чем Блах успел выстрелить, Чань дернул солдата на себя и закрылся им от майора. Прогремел выстрел, и Чань почувствовал, как солдат пошатнулся. Еще один выстрел, и его обожгло – пуля (или это был осколок кости?) оцарапала Чаню плечо. Он швырнул умирающего на Блаха и мгновенно нырнул к двери.