Текст книги "Стеклянные книги пожирателей снов"

Автор книги: Гордон Далквист

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 56 страниц)

Глава третья
ДОКТОР

Доктор Абеляр Свенсон стоял у открытого окна, выходящего в маленький дворик Макленбургского дипломатического представительства, и смотрел, как сгущается туман, заволакивая несколько тусклых газовых фонарей, достаточно, впрочем, ярких, чтобы пробиваться сквозь городскую мглу. Он посасывал имбирный леденец, клацая им по зубам, осознавая, что не может себе позволить сколь-нибудь длительное погружение в мысли о нынешней его ситуации. Толкнув леденец языком, он расположил его между коренными зубами и, сжав челюсти, расколол на острые кусочки и проглотил. Потом отвернулся от окна, взял фарфоровую чашечку остывшего черного кофе и выпил его, найдя определенное удовольствие в смешении вкуса имбиря и горьковатого напитка. Интересно, подумал он, пьют ли в Индии или Сиаме кофе с имбирем? Он допил чашку, поставил ее на место и потянулся за сигаретой. Оглянувшись через плечо на кровать, он констатировал, что темная фигура по-прежнему лежит там. Вздохнув, он открыл портсигар, сунул в рот одну из крепких, темного табака, русских сигарет, взял коробок с бюро, зажег спичку о ноготь большого пальца, закурил, затянулся, почувствовал, как защипало в легких, загасил спичку, тряхнув ею, и нетерпеливо выдохнул. Больше откладывать было нельзя. Он должен поговорить с Флауссом.

Он двинулся к закрытой на щеколду двери в обход кровати, засунув сигарету в рот, чтобы освободить обе руки и открыть щеколду, и косясь на бледного молодого человека, хрипловато дышавшего под шерстяными одеялами. Карлу-Хорсту Маасмарку было двадцать три, хотя попустительство своим желаниям и слабая конституция добавили к его внешности лет десять. У него были медового цвета локоны, залысины (что было особенно заметно теперь, когда его волосы слиплись от пота), бледная кожа собиралась в мешки под глазами, припухала вокруг слабого рта. Зубы у него уже начали выпадать. Свенсон изменил направление движения и подошел к лежащему без чувств мужчине – на самом деле большому мальчику, – пощупал пульс на его шейной вене, неровный, несмотря на настойку опия, которую доктор влил ему в рот, и еще раз проклял свою неудачу. Странного вида рисунок, выжженный на коже принца вокруг глаз и на висках (не то чтобы ожог, даже не содранная кожа, скорее что-то вроде глубокой пигментации, если повезет, то временной), был издевательством над всеми предшествующими усилиями доктора Свенсона контролировать своего капризного подопечного.

Глядя вниз, он подавил возникшее у него было желание погасить сигарету о бледную кожу принца и упрекнул себя за неверно выбранную тактику, за глупую доверчивость и так дорого ему обошедшуюся почтительность. Он сосредоточился почти целиком на принце и практически не уделял внимания этим новым фигурам вокруг него – женщинам, дипломатам, офицерам, высокопоставленным дармоедам, – не задумываясь о том, что ему придется под дулом пистолета вырывать принца из их рук. Он едва их знал. Все это было делом Флаусса, посланника… который либо совершил трагическую ошибку, либо… не совершил. Свенсону нужно было доложить Флауссу о состоянии здоровья принца, но он знал, что должен использовать разговор с Флауссом, дабы решить – в самом ли деле в дипломатическом представительстве у него нет союзников? Он увидел, что его шинель висит на столбике кровати, и набросил ее себе на руку – она была тяжелее, чем обычно, из-за пистолета в кармане. Он оглядел комнату и не увидел ничего опасного на тот случай, если принц проснется в его отсутствие, потом отодвинул щеколду и вышел в коридор. У двери стоял солдат в черном, он застыл по стойке «смирно», держа карабин у ноги. Доктор Свенсон запер дверь большим ключом, который затем снова спрятал в кармане своего пальто. Солдат не шелохнулся, пока доктор шел по коридору, впрочем, доктор, потеряв его из вида, тут же о нем забыл. Он привык к этим солдатам и их железной дисциплине – все вопросы, которые у него были, следовало задать их офицеру, который все еще необъяснимым образом отсутствовал. Свенсон дошел до конца коридора и, остановившись на площадке, заглянул через перила в холл тремя этажами ниже. Сверху ему были видны черные и белые, как на шахматной доске, клетки мраморного пола, над которым висела хрустальная люстра. У Свенсона, боявшегося высоты, от одного вида проходящей прямо перед ним тяжелой цепи, на которой висела люстра, все поплыло перед глазами. Он поднял голову, посмотрел туда, где цепь была вделана в потолок над площадкой четвертого этажа (он сделал это вопреки своей воле, как последний идиот), и ощутил изрядное головокружение. Тогда он отошел от перил и поднялся этажом выше, стараясь держаться поближе к стене и вперив глаза в ступеньки. Он продолжал смотреть на свои ноги, проходя мимо охранников на площадке и перед дверью посланника. Гримаса пробежала по его лицу, он расправил плечи и постучал, а потом, не дождавшись ответа, вошел.

* * *

Когда Свенсон вместе с принцем вернулся из института, Флаусс отсутствовал, и никто не знал, где он. Минут сорок спустя посланник ворвался в комнату принца (доктор в это время как раз безуспешно пытался вывести из организма пациента попавший туда яд) и безапелляционно заявил, чтобы доктор Свенсон думал, мол, что делает. Прежде чем Свенсон успел ответить, Флаусс увидел револьвер на приставном столике, потом отметины на лице Карла-Хорста и начал кричать. Свенсон повернулся, увидел, что посланник побледнел (от гнева или испуга – этого он не мог сказать), и, окончательно потеряв терпение, грубо выставил Флаусса за дверь. Теперь, входя в кабинет, он остро чувствовал, что почти ничего не знает о Конраде Флауссе. Аристократ, имевший космополитические убеждения, получил юридическое образование, в университете познакомился с родственником правящей семьи. Этого было достаточно, чтобы возглавить дипломатическую миссию, сопровождавшую принца, который отправлялся на обручение с будущей невестой; если же в результате брака возникнет постоянное посольство, на что все надеялись, то и для того, чтобы стать первым полномочным послом герцогства. Для Флаусса Свенсон был хранителем семьи, нянькой и горничной в одном лице, по существу человеком незаменимым. Такое к нему отношение обычно устраивало доктора, поскольку позволяло избежать многих хлопот. Но теперь, однако, он должен был потребовать объяснения.

Флаусс сидел за своим столом и что-то писал, адъютант терпеливо ждал рядом; когда Свенсон вошел, посланник поднял на него глаза. Доктор проигнорировал его и сел в одно из обитых бархатом кресел против стола, на ходу взяв пепельницу зеленого стекла с приставного столика, поставил ее к себе на колени и закурил. Флаусс уставился на него. Свенсон тоже вперил в него взгляд, потом скосил глаза на адъютанта. Флаусс фыркнул, нацарапал свое имя внизу страницы, промокнул и всунул бумагу в руку адъютанта. Тот ловко щелкнул каблуками и вышел из комнаты, смерив доктора почтительным взглядом. Дверь за ним беззвучно закрылась. Двое оставшихся в комнате вперились друг в друга взглядом. Свенсон увидел, что посланник собирается заговорить, и заранее устало вздохнул.

– Доктор Свенсон, должен вам сказать, что я не… привык… к подобному обращению, подобному грубому обращению со стороны одного из членов персонала миссии. И как посланник миссии…

– Я не вхожу в персонал миссии, – сказал Свенсон, ровным тоном обрывая его.

– Что вы сказали? – пролопотал Флаусс.

– Я не вхожу в персонал миссии. Я служу семье принца. Я отвечаю перед этой семьей.

– Перед принцем? – издевательски произнес Флаусс. – Между нами, доктор, этот несчастный молодой человек…

– Перед герцогом.

– Прошу прощения, но посланник герцога – я. Я отвечаю перед герцогом.

– Значит, между нами в конечном счете есть что-то общее, – сухо пробормотал Свенсон.

– Вы хотите меня оскорбить? – прошипел Флаусс.

Свенсон помолчал несколько мгновений, чтобы, насколько это было в его силах, увеличить устрашающий эффект. Факт же состоял в том, что, как бы он ни надувал щеки, никакой силы за ним не стояло, кроме его собственной, – все силы были на стороне Флаусса и Блаха. И если кто-то из них по-настоящему ополчится против него (зная при этом его слабость), доктор станет чрезвычайно уязвимым. Его единственный расчет был на то, что они не полные негодяи, а только некомпетентные люди. Он встретил взгляд посланника и стряхнул пепел сигареты в пепельницу.

– Вам известно, герр Флаусс, зачем молодому человеку в самом цветущем возрасте, отправляясь на помолвку, брать с собой доктора?

Флаусс фыркнул.

– Конечно известно. У него вредные привычки… я говорю как человек, которому весьма небезразлична его судьба… и часто он не в состоянии оценить всех дипломатических последствий своих поступков. Я полагаю, что такое состояние обычно для…

– Где вы были сегодня вечером?

Посланник захлопнул рот, несколько мгновений сидел молча, не в силах поверить тому, что услышал. Он выдавил из себя снисходительную улыбку.

– Прошу прощения…

– Принц подвергался страшной опасности. Вас здесь не было. Вы были не в состоянии защитить его.

– Да, так что извольте сообщить мне о состоянии здоровья Карла-Хорста… о том, что случилось с его лицом… о странных ожогах…

– Вы не ответили на мой вопрос. Флаусс уставился на него.

– Я здесь выполняю прямые поручения его отца, – продолжил Свенсон. – Если мы и дальше не сможем выполнять свои обязанности – и я имею в виду и вас, герр Флаусс, – то нам придется строго ответить за это. Я служил непосредственно герцогу в течение нескольких лет и понимаю, что это значит. А вы?

* * *

Доктор Свенсон в известной мере лгал. Отец принца – герцог – был тучный ветреный человек, помешанный на военной форме и охоте. Доктор Свенсон встречался с ним дважды при дворе, со смятением взирая на то, что открывалось его взгляду. На самом деле поручения, которые он выполнял, были даны ему первым министром герцогства бароном фон Хурн, познакомившимся с доктором пятью годами ранее, когда Свенсон был военным врачом Макленбургского флота и приобрел известность главным образом как специалист по лечению обморожений у матросов на Балтике. Ряд убийств в порту стал причиной скандала (виновным в них оказался кузен Карла-Хорста), и Свенсон продемонстрировал как проницательность при выяснении их причин, так и тактичность при передаче этих сведений министру. Вскоре после этого он получил назначение при дворе, где его просили вести и расследовать различные возможные обстоятельства (болезни, беременности, убийства, аборты), но при этом всегда блюсти интересы хозяина. Для Свенсона, у которого море неизменно ассоциировалось с тоской, возможность посвятить себя подобной деятельности (безжалостно разрушавшей все его патриотические чувства) стала желанной разновидностью самоуничтожения. Его присутствие в посольстве Карла-Хорста почти сразу же объяснили волей герцога, и Свенсон до сего дня оставался в тени, отправляя по мере возможности сообщения шифрованными письмами, с дипломатической почтой, а то и довольно прозрачными открытками, которые посылал городской почтой на тот случай, если его официальную корреспонденцию перлюстрируют. Он занимался этим и раньше – во время кратких поездок в Финляндию, Данию, по Рейну, но на самом деле никаким шпионом не был – всего лишь образованным человеком, который благодаря своему положению имел неплохие шансы получить доступ туда, где ему не полагалось быть. Именно такая ситуация и сложилась здесь, а мелочная борьба честолюбий между Флауссом и Блахом несколько оживляла ту роль, которая была ему предназначена, – роль обычной няньки. Его, однако, беспокоило, что в течение трех недель после их прибытия (и невзирая на регулярные депеши Флауссу от двора) ему самому в ответ не было прислано ни слова. Впечатление было такое, словно барон фон Хурн исчез.

* * *

Идея брака возникла после поездки лорда Вандаариффа на континент, в ходе которой поиск дружественных портов на Балтике привел его в Макленбург. Среди сопровождавших лорда была и его дочь (это была ее первая зарубежная поездка), и, как это часто случается в подобных обстоятельствах, пока старшие говорят о делах, дети остаются предоставленными сами себе. Свенсон не испытывал ни малейших иллюзий насчет Карла-Хорста: если женщина хоть в малейшей степени увлеклась им, сохранить невинность у нее не было ни малейшего шанса, если только она не была поразительно глупой или поразительно уродливой, но при всем при том эти отношения казались ему мезальянсом. Лидия Вандаарифф была безусловно хорошенькой, чрезвычайно богатой, ее отец недавно получил титул, его финансовая империя простиралась далеко за пределы его страны. Карл-Хорст был всего лишь одним из множества маленьких принцев, ищущих способов увеличить свое состояние, но с каждым днем он становился все менее привлекательным. Впрочем, ситуация свидетельствовала о том, что речь здесь могла идти о серьезном чувстве. Главное, чтобы принц не совершил каких-нибудь глупостей.

Первую неделю доктор и в самом деле посвятил борьбе с последствиями невоздержанности принца в питье, азартных играх, разврате; иногда, правда, он пытался вмешиваться, но обычно его участие сводилось к лечению последствий, когда принц возвращался, проведя ночь в удовольствиях. Когда принц мало-помалу стал все меньше времени проводить в борделях и за карточным столом, а все больше – за обедами с Лидией, в дипломатических салонах с Флауссом и людьми из министерства иностранных дел, на скачках или на охоте со своим будущим тестем, Свенсон позволил себе посвящать больше времени чтению, музыке, своим маленьким туристическим прогулкам, довольствуясь обследованиями принца по вечерам. Он внезапно осознал совершенную им ошибку во время приема по случаю помолвки (неужели это было только вчера вечером?), когда нашел принца в огромном саду Вандаариффа на коленях перед искалеченным телом полковника Траппинга. Поначалу он никак не мог сообразить – что там делает принц; обычно, если принц стоял на коленях, это означало, что Свенсону понадобится влажный платок, дабы отереть с его губ остатки блевотины. Но принц на этот раз пребывал в некой прострации, он смотрел на труп, взгляд был до странности спокойным, даже мирным. Свенсон оттащил его от тела – и в дом, несмотря на все протесты этого идиота. Он сумел найти Флаусса (теперь он размышлял над тем, каким это образом посланник столь удачно оказался тут как тут), перепоручил принца его заботам и побежал назад к телу. Он нашел вокруг него целую толпу – Гаральда Граббе, графа д'Орканца, Франсиса Ксонка, других, ему не известных, людей и, наконец, самого Роберта Вандаариффа, прибывшего с толпой слуг. Лорд увидел Свенсона и, отведя его в сторону, вполголоса быстро спросил о том, в безопасности ли принц и в каком он пребывает состоянии? Когда Свенсон сообщил ему, что принц в полном порядке, Вандаарифф с явным облегчением вздохнул и спросил, не будет ли Свенсон так любезен сообщить его дочери (она уже догадалась, что возникло какое-то щекотливое обстоятельство, только не знала какое), что принц жив и здоров, и, если это возможно, проводить ее к нему. Свенсон, конечно, был только рад услужить, однако нашел Лидию в обществе жены Артура Траппинга – Шарлотты Ксонк и старшего брата Шарлотты – Генри Ксонка, человека, уступавшего по состоянию и влиятельности разве что Вандаариффу и (возможно; у Свенсона не было уверенности на этот счет) престарелой королеве. Свенсон, запинаясь, неопределенными словами рассказал о происшествии в саду, об отсутствии каких-либо четких объяснений, а брат и сестра Ксонки принялись допрашивать его, открыто соревнуясь друг с другом в том, чтобы сделать очевидным явное нежелание Свенсона говорить правду. Свенсон привычно принялся играть роль иностранца, едва владеющего чужим языком, он просил их повторять вопросы и бесплодно пытался выдать какую-нибудь историю, которая могла удовлетворить их до странности подозрительную реакцию, но это лишь увеличило их раздражение. Генри Ксонк высокомерно ткнул указательным пальцем в грудь Свенсона как раз перед тем, как скромно одетая женщина, стоявшая за ними (насколько он мог судить – компаньонка безмолвно улыбающейся Лидии), наклонилась вперед и что-то прошептала в ухо Шарлотты Ксонк. Наследница сразу же метнула взгляд куда-то за плечо Свенсона, глаза ее (под украшенной перьями маской) расширились и загорелись внезапной неприязнью. Свенсон повернулся и увидел самого принца в сопровождении улыбающегося Франсиса Ксонка, который, не обращая внимания на своих сестру и брата, весело пригласил Лидию присоединиться к ее суженому.

Доктор воспользовался этим моментом, чтобы быстро откланяться и исчезнуть, позволив себе мельком бросить взгляд на принца, чтобы оценить уровень его опьянения, и еще один – на женщину, шепнувшую что-то на ухо Шарлотте Ксонк, которая теперь внимательно смотрела на Франсиса Ксонка. И только выйдя из зала, Свенсон понял, что ему очень ловким образом не дали обследовать труп. Когда он вернулся в сад, ни тела, ни людей там уже не было. Он лишь издалека увидел трех солдата Блаха, которые на расстоянии в несколько ярдов друг от друга шли по саду, держа сабли наголо.

Он больше не смог ни о чем спросить принца, а ни Флаусс, ни Блах на его вопросы отвечать не желали. Они ничего не знали о Траппинге и даже откровенно сомневались в том, что такая важная личность (да и вообще кто бы то ни было) могла лежать мертвой в саду. Когда же он спросил, что солдаты Блаха искали в саду, майор пресек его любопытство, сказав, что он, исполняя свой долг, просто реагировал на фантазии доктора относительно убийства; усмехнувшись, он добавил, что больше не будет тратить время на его страхи. Что же до Флаусса, тот вообще не пожелал разговаривать на эту тему, сказав, что если и произошел какой-то прискорбный случай, то к ним он не имеет никакого отношения и из уважения к новоприобретенному тестю принца они должны проявлять скромность и держаться в стороне. У Свенсона не нашлось ничего, кроме молчаливого презрения, чем ответить и посланнику, и майору, но ему очень хотелось узнать, что же случилось с телом.

Однако остаться наедине с Карлом-Хорстом не представлялось возможным. Прикрываясь составленным для него Флауссом расписанием и собственным желанием отдохнуть, принц сумел избежать общения со Свенсоном на следующее утро, а потом, пока Свенсон занимался флюсом одного из солдат майора, покинул представительство вместе с посланником и Блахом. Когда они не вернулись к полуночи, доктор был вынужден отправиться в город на их поиски.

* * *

Он выдохнул табачный дым и посмотрел на Флаусса, который положил кулаки на столешницу.

– Мы говорили об исчезнувшем полковнике Траппинге… – начал он. Флаусс фыркнул, но Свенсон проигнорировал его и продолжал: – О котором вы можете думать что вам угодно. Но вам не уйти от того факта, что сегодня ночью на вашего принца было совершено нападение. И вот что я вам скажу: я видел эти отметки на лице прежде… на лице этого пропавшего человека.

– В самом деле? Но вы же сказали, что не осматривали его…

– Я видел его лицо.

Флаусс ничего не сказал. Он взял перо, потом раздраженно бросил его.

– Даже если то, о чем вы говорите, правда… в саду, в темноте, с расстояния…

– Где вы были, герр Флаусс?

– Это не ваше дело.

– Вы были с Робертом Вандаариффом?

Флаусс натянуто улыбнулся.

– Если и так, я бы не стал вам об этом сообщать. Как вы понимаете, все это дело требует деликатности… необходимо сохранить репутацию принца, вовлеченных в это лиц, не допустить дискредитации. Лорд Вандаарифф был настолько добр, что согласился обсудить возможный план действий…

– Он вам платит?

– Я не буду отвечать на оскорбления.

– Я больше не собираюсь терпеть ваш идиотизм.

Флаусс открыл рот, чтобы ответить, но от обиды промолчал. Свенсон забеспокоился – не зашел ли он слишком далеко? Флаусс вытащил платок и протер лоб.

– Доктор Свенсон, вы военный человек, я об этом забываю, и у вас весьма откровенные манеры. На сей раз я закрою глаза на ваш тон, потому что мы и в самом деле должны опираться друг на друга, чтобы защитить нашего принца. Должен признаться, что, невзирая на все ваши вопросы, более всего меня интересует, каким образом вы обнаружили принца сегодня, каким образом вы «спасли» его… и от кого?

Свенсон вытащил монокль из левого глаза и посмотрел сквозь него на свет, потом нахмурился, поднес ко рту, дохнул на него так, что поверхность затуманилась, а потом отер влагу рукавом и, снова вставив его в глаз, с нескрываемой неприязнью уставился на Флаусса.

– Боюсь, я должен вернуться к моему пациенту.

Флаусс вскочил на ноги, не выходя из-за стола. Свенсон еще не поднимался с кресла.

– Я принял решение, – объявил посланник, – с этого момента принца повсюду будет сопровождать вооруженная охрана.

– Превосходная мысль. Блах на это согласился?

– Он согласился с тем, что это превосходная мысль.

Свенсон покачал головой:

– Принц никогда на это не пойдет.

– У принца, как и у вас, доктор, не будет выбора. Что бы вы там ни говорили прежде о том, как вы опекаете принца, ваша неспособность предотвратить то, что случилось этим вечером, убедила меня и майора: теперь рядом с принцем находиться должен Блах. Любые медицинские процедуры должны проводиться в присутствии либо майора Блаха, либо кого-то из его людей. – Флаусс сглотнул и протянул руку. – Я требую, чтобы вы отдали мне ключ от комнаты принца. Я знаю: вы ее заперли. Как посланник, я должен получить этот ключ от вас.

Свенсон неторопливо встал, вернул пепельницу на стол, не отрывая взгляда от Флаусса, и направился к двери. Флаусс так и остался стоять с вытянутой рукой. Свенсон открыл дверь и вышел в коридор. Он услышал быстрые шаги у себя за спиной, и Флаусс – с красным лицом, двигая челюстью – тут же оказался рядом с ним.

– Так не пойдет. Я вам отдал приказ.

– Где майор Блах? – спросил Свенсон.

– Майор Блах находится в моем подчинении, – ответил Флаусс.

– Вы упорно отказываетесь отвечать на мои вопросы.

– Это мое право!

– Вы сильно ошибаетесь, – мрачно сказал Свенсон и посмотрел на посланника. Он увидел, что вместо страха на лице Флаусса играет самодовольная улыбка и плохо скрываемое торжество.

– Вы отвлеклись, доктор Свенсон. А тут произошли перемены. Очень-очень большие перемены.

Свенсон повернулся к Флауссу, перекинул свою шинель из правой руки в левую, в результате чего карман, из которого торчала рукоять пистолета, оказался в поле зрения посланника. Лицо Флаусса побледнело, и он сделал шаг назад, бормоча:

– К-когда в-вернется м-майор Блах…

– Я буду рад его видеть, – сказал Свенсон.

Он был уверен, что барон фон Хурн мертв.

* * *

Он вышел на площадку, свернул на лестницу и тут увидел майора Блаха – тот стоял, прислонившись к стене так, что из коридора его не было видно. Свенсон остановился.

– Вы слышали? Посланник хочет вас видеть.

Майор Блах пожал плечами:

– Это не имеет значения.

– Вы слышали, в каком состоянии пребывает принц?

– Это, конечно, серьезно, и тем не менее мне немедленно требуются ваши услуги в другом месте.

Не дожидаясь ответа, он пошел вниз по лестнице. Свенсон последовал за ним – на него, как и всегда, произвело впечатление высокомерие майора, но ему еще было и любопытно – что же такое может быть важнее, чем состояние принца?

* * *

Блах повел его через дворик в столовую солдатской казармы. Три больших белых стола были очищены, и на каждом лежало по солдату в черной форме, еще по два солдата стояли в изголовье каждого стола. Два первых солдата были живы, голова и грудь третьего были укрыты белой материей. Блах указал на столы и, не говоря больше ни слова, отошел в сторону. Свенсон набросил свое пальто на спинку стула и увидел, что его медицинский саквояж уже здесь и стоит на металлическом подносе. Он бросил взгляд на первого солдата, который корчился от боли – левая его нога была, видимо, сломана, – и с отсутствующим видом принялся готовить инъекцию морфия. Состояние второго солдата было хуже – дыхание неглубокое, грудь в крови, лицо бледнее воска. Свенсон распахнул мундир на солдате, закатал окровавленную рубашку. Узкий порез между ребер – легкие, может, задеты, может, нет. Он повернулся к Блаху.

– Как давно это случилось?

– Час назад, если не больше.

– Он может умереть из-за того, что помощь не была оказана вовремя, – сказал Свенсон, потом повернулся к солдатам. – Привяжите его к столу. – Пока они делали это, он подошел к солдату со сломанной ногой, закатал на нем рукав и сделал инъекцию. Выдавливая жидкость из шприца, он вполголоса сказал: – Ты выздоровеешь. Мы сделаем все возможное, чтобы поправить тебе ногу, но ты должен подождать, пока мы будем заниматься твоим товарищем. А сейчас ты уснешь.

Солдат, совсем мальчишка, кивнул, лицо его было влажное от пота. Свенсон улыбнулся ему мимолетной улыбкой, потом повернулся к Блаху, снимая с себя мундир и закатывая рукава рубахи:

– Все очень просто. Если у него задеты легкие, то теперь они полны кровью, и он через несколько минут умрет. Если не задеты – он все равно может умереть от потери крови, от воспаления. Я сделаю все, что в моих силах. Где вас найти?

– Я останусь здесь, – ответил майор Блах.

– Отлично.

Свенсон бросил взгляд на третий стол.

– Мой лейтенант, – сказал майор Блах. – Он мертв вот уже несколько часов.

* * *

Свенсон стоял в открытой двери, курил сигарету и смотрел во двор. Он вытер руки о тряпку. На операцию ушло два часа. Солдат все еще жил – видимо, легкие не были задеты, – хотя его и бил озноб. Если он протянет ночь, то, может, останется жить. У другого была сломана коленка. Хотя Свенсон и сделал все, что мог, солдат этот, видимо, был обречен остаться хромым. Пока доктор работал, майор хранил молчание. Свенсон затянулся в последний раз и швырнул остаток сигареты на гравий. Двоих солдат отнесли в казарму – по крайней мере, они могли спать в своих кроватях. Майор оперся о стол рядом с мертвым телом. Свенсон вернулся в комнату.

Несмотря на болезненный характер ран лейтенанта, было очевидно, что умер он быстро. Свенсон посмотрел на майора.

– Не думаю, что могу сказать вам что-то такое, чего вы не видели сами. Четыре раны – первая, я бы сказал, вот здесь, в подреберье с левой стороны, сквозной прокол… удар болезненный, но не смертельный. Затем еще три – в дюйме друг от друга – между ребер в легкие, может быть, даже в сердце. Точно сказать без вскрытия не могу. Мощные удары – вы видите их силу. Нож или кинжал загонялся до рукоятки.

Блах кивнул. Свенсон ждал, что тот заговорит, но майор хранил молчание. Свенсон вздохнул и начал опускать рукава и застегивать манжеты.

– Вы мне не хотите сообщить, как появились эти раны?

– Не хочу, – пробормотал майор.

– Ну что ж, может, тогда скажете, было ли это связано с нападением на принца?

– Каким нападением?

– У принца Карла-Хорста ожоги на лице. Вполне возможно, что он был добровольным участником, но я тем не менее рассматриваю это как нападение.

– Это случилось, когда вы провожали его домой?

– Именно.

– Я полагал, он был пьян.

– Он был пьян, хотя, я думаю, не от алкоголя. Но что вы хотите сказать, когда говорите "я полагал"?

– За вами следили, доктор.

– В самом деле?

– Мы следим за многими.

– Но не за принцем.

– Разве он не находился в обществе уважаемых личностей и своих новых знакомых?

– Да, майор, находился. И – повторю это еще раз, если вы не поняли, – в этом обществе и даже по указанию этого общества он и получил свои шрамы вокруг глаз.

– Это вы так говорите, доктор.

– Посмотрите сами.

– С нетерпением жду этого.

Свенсон собрал свой медицинский саквояж, поднял взгляд – майор Блах все еще наблюдал за ним. Свенсон, раздраженно вздохнув, бросил в саквояж свой скальпель.

– Сколько человек находится у вас в подчинении, майор?

– Двадцать два солдата и два офицера.

– Теперь у вас осталось восемнадцать и один офицер. И я уверяю вас: кто бы ни сделал это, человек или целая банда, он не имел никакого отношения к слежке за мной, потому что я целиком и полностью был занят одним идиотом – следил, чтобы он как-нибудь не опозорился.

Майор Блах не ответил.

Доктор Свенсон защелкнул саквояж и подхватил свое пальто со стула.

– Могу только надеяться, что вы следили и за посланником, майор, – он в течение всего этого времени отсутствовал и не желает объясниться. – Он зашагал к двери, но повернулся и сказал: – Вы сами ему скажете об этих солдатах или сказать мне?

– Мы еще не закончили, доктор, – прошипел Блах. Он снова набросил простыню на лицо лейтенанта и направился к Свенсону. – Полагаю, мы должны посетить принца.

* * *

Они поднялись по лестнице на третий этаж, где обнаружили Флаусса, который ждал их с двумя охранниками. Посланник и майор обменялись многозначительными взглядами, но Свенсон понятия не имел об их смысле; эти двое явно ненавидели друг друга, но тем не менее могли сотрудничать – причин у них для этого было достаточно. Флаусс ухмыльнулся, посмотрев на Свенсона, и указал на дверь.

– Доктор! Я полагаю, ключ у вас?

– А вы не пробовали постучать? – Вопрос этот задал Блах, и Свенсон с трудом сдержал улыбку.

– Конечно пробовал, – неубедительно ответил Флаусс, – но буду счастлив попробовать еще раз. – Он повернулся и шарахнул по двери кулаком, а через мгновение проговорил: – Ваше высочество! Принц Карл-Хорст! Это герр Флаусс вместе с майором и доктором Свенсоном.

Они подождали, потом Флаусс повернулся к Свенсону и, чуть не брызгая слюной, сказал:

– Открывайте! Я требую, чтобы вы немедленно открыли. Свенсон любезно улыбнулся и, вытащив ключ из кармана, протянул его Флауссу.

– Можете сделать это сами, господин посланник.

Флаусс выхватил ключ из его руки, вставил в скважину, потом повернул, нажал на ручку – дверь, однако, не открылась. Он снова нажал на ручку и надавил на дверь плечом, потом повернулся к остальным.

– Она не открывается – что-то ее держит.

Майор Блах шагнул вперед, отодвинул Флаусса в сторону, ухватился за ручку и всей своей массой налег на дверь – она подалась, но немного. Блах дал знак двум солдатам, и они все втроем одновременно налегли на дверь, которая подалась еще на несколько сантиметров, а потом медленно, со скрежетом открылась настолько, что можно было увидеть большой шкаф, которым забаррикадировали дверь. Трое нажали еще раз – дверь открылась еще шире, туда уже мог пролезть человек, что немедленно и сделал Блах, за которым последовал Флаусс, оттолкнув в сторону солдат. С покорной улыбкой Свенсон последовал за ними, таща за собой свой медицинский саквояж.

Принца не было. Шкаф протащили через всю комнату, чтобы забаррикадировать дверь, окно было открыто.