Текст книги "Святая ночь (Сборник повестей и рассказов зарубежных писателей)"

Автор книги: Герман Гессе

Соавторы: Карел Чапек,Марсель Эме,Пер Лагерквист,Эрих Кестнер,Моррис Уэст,Артур Шницлер,Никос Казандзакис,Анна Зегерс,Стэн Барстоу,Теодор Когсвелл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 40 страниц)

Никогда еще он не чувствовал столь полной беспомощности, осознания того, что бессилен изменить ход событий. Словно они стояли на причале и она собиралась ступить на палубу корабля, отправляющегося в неизведанное, и тянулись последние минуты перед тем, как заревет сирена, возвещая, что вот-вот поднимут трап и ей пора идти.

Виктор спросил, есть ли у нее все необходимое, достаточно ли ей одежды, еды, вылечат ли ее, если она заболеет. Он хотел знать, не прислать ли ей чего-либо. А она улыбнулась, ответив, что за этими стенами у нее есть все.

– Я буду приезжать каждый год, в это время, и просить тебя вернуться. Я никогда не забуду тебя.

– Это тяжелое бремя, – ответила Анна. – У тебя будет чувство, будто ты возлагаешь цветы на могилу. Лучше бы тебе держаться подальше.

– Я не смогу не приехать, зная, что ты здесь, за этими стенами.

– Едва ли я выйду к тебе. Ты видишь меня в последний раз. И запомни, я навсегда останусь такой, как теперь. Это часть нашей веры. Унеси с собой мой образ.

Потом она попросила Виктора уйти. Она не могла вернуться в монастырь в его присутствии. Солнце уже зацепилось за вершины, и скальный выступ, на котором стояла Анна, прятался в тени.

Виктор долго смотрел на Анну, затем пошел к расселине, ни разу не оглянувшись. Постоял несколько минут, обернулся. Анна исчезла. Он увидел лишь стену, окна-щели и над ними, освещенные заходящим солнцем, пики-близнецы Монте Верита.

Каждый день мне удавалось выкроить полчаса или около этого, чтобы побыть с Виктором. Постепенно он приходил в себя, к нему возвращалась уверенность. Я говорил с его лечащим врачом, управляющим санаторием, сиделками. Они в один голос утверждали, что психического заболевания у Виктора нет и причиной нервного расстройства является перенесенное им сильнейшее потрясение. А мои посещения и беседы с Виктором уже принесли немалую пользу. Через полмесяца он настолько поправился, что выписался из санатория и переехал ко мне, в Вестминстер.

Осенними вечерами мы снова и снова обсуждали случившееся. Я допрашивал его более скрупулезно, чем раньше. Он отрицал, что в Анне было что-то неестественное. Их семейные отношения Виктор расценивал как нормальные и счастливые. Ее пренебрежение к вещам, спартанский образ жизни, соглашался он, несколько настораживали, но он не находил в этом ничего особенного, признавая за Анной право на индивидуальность. Я рассказал ему о той ночи, когда увидел ее босиком в саду, на заиндевелой лужайке. Да, признал Виктор, такое случалось. В ней чувствовалась какая-то скрытность, но он не считал себя вправе вламываться в ее душу.

Я спросил, много ли он знал о жизни Анны до того, как она стала его женой. Виктор ответил, что родители Анны умерли, когда она была ребенком, и ее воспитывала уэльская тетушка. Ее прошлое не хранило никаких тайн.

– Это бесполезно, – продолжал Виктор, – тебе не удастся постичь Анну. Она ни на кого не похожа, она уникальна. Невозможно постичь ее, как невозможно понять, почему в обычных семьях рождается музыкант, или поэт, или святой. Мне повезло, что я встретил Анну, и теперь, потеряв ее, я испытываю муки ада. Каким-то образом мне удастся существовать изо дня в день, как она того хочет. И раз в год я буду возвращаться на Монте Верита.

Меня поразило молчаливое согласие Виктора с полным крушением его жизни. Я чувствовал, что и сам не смог бы перебороть отчаяние, если б трагедия выпала на мою долю. Мне казалось чудовищным, что какая-то секта на горном склоне могла всего за несколько дней полностью подчинить себе женщину, выделяющуюся интеллектом и индивидуальностью. Это тебе не невежественные деревенские девушки, которых достаточно просто сбить с толку, и тогда их родственники, ослепленные суевериями, бессильны что-либо сделать. Я сказал об этом Виктору. Я настаивал, что мы должны обратиться к правительству той страны по дипломатическим каналам, организовать поиски Анны, привлечь внимание прессы, добиться поддержки английского государства. И предложил ему свою помощь в подготовке кампании по вызволению Анны. Такие секты, как на Монте Верита, не имели права на существование. Я собирался поднять на защиту Анны всю Англию, весь цивилизованный мир.

– Но зачем? – спокойно спросил меня Виктор. – Ради чего?

– Чтобы вернуть Анну и освободить остальных. Чтобы предотвратить подобные трагедии в жизни других людей.

– Мы же не уничтожаем монастыри. Их сотни, если не тысячи, разбросанных по всей земле.

– Тут – иное дело, – возразил я. – Монастыри – организованные группы верующих. Они существуют многие столетия.

– Так же, как и Монте Верита.

– Как они живут, как питаются, что происходит, когда они заболевают, когда они умирают?

– Я не знаю. Я стараюсь не думать об этом. Главное для меня – слова Анны о том, что она нашла свою мечту, что она счастлива. Я не намерен уничтожать ее счастье.

Тут он посмотрел на меня, и я отметил удивление, мелькнувшее в его взгляде.

– Такого я от тебя не ожидал. Мне казалось, что ты должен лучше меня понимать душу Анны. Тебя обычно трясла горная лихорадка. Тебе высота кружила голову.

Помнится, я подошел к окну и долго смотрел на туманную улицу. Я ничего не сказал. Меня глубоко тронули слова Виктора. Ответа я не находил. Но понял, что побуждало меня встретить в штыки историю Монте Верита, что вызывало желание уничтожить обитель. Причина состояла в том, что Анна открыла для себя истину, а я – нет…

Этот разговор не послужил причиной разрыва с Виктором, но стал поворотным пунктом в наших отношениях. Мы оба прошли половину пути, отпущенного нам провидением. Виктор вернулся в свое поместье в Шропшире и позднее написал мне, что намерен передать все имущество юному племяннику, еще изучавшему школьную премудрость, и в последующие годы собирался приглашать того на каникулы, чтобы юноша постепенно вошел в курс дел. Дальше он не заглядывал. В моей же жизни одна перемена сменяла другую. И мне пришлось уехать в Америку на целых два года.

А затем, как выяснилось, нарушился жизненный ритм всей планеты. Наступил 1914 год.

Виктор одним из первых записался добровольцем. Возможно, так он хотел разрешить все проблемы, надеясь, что его убьют. Я не смог последовать его примеру до окончания работы в Америке. В армию я пошел лишь из чувства долга, и от военной службы у меня не осталось хороших впечатлений. Во время войны Виктора я не видел: мы сражались на разных фронтах и не встречались в отпусках. Но однажды я получил от него письмо:

«Несмотря ни на что, мне удавалось каждый год бывать на Монте Верита, как я и обещал Анне. И на этот раз я провел ночь в доме старика, а утром пошел в горы. Там ничего не изменилось. Меня встретила та же мертвая тишина. Под стеной я оставил письмо Анне и просидел весь день, чувствуя, что она рядом со мной. Я знал, что она не выйдет ко мне. Днем позже я вернулся и чуть не запрыгал от радости, получив весточку в ответ на мое письмо. Она нацарапала несколько слов на плоском камне: вероятно, для них это был единственный способ общения с внешним миром. С ней все в порядке, писала Анна, она в полном здравии и счастлива, и я могу не тревожиться о ней. Она благословляла меня и тебя. И все. Действительно, впечатление такое, словно я получил письмо от мертвеца. Но я доволен и этим. Если я переживу войну, то, скорее всего, уеду туда и поселюсь где-нибудь неподалеку от Анны, пусть даже я никогда не увижу ее и не услышу ее голоса. Мне хватит и двух-трех строчек, нацарапанных на камне.

Виктор».

После заключения перемирия я демобилизовался и, став штатским, чуть ли не первым делом попытался разыскать Виктора, написав ему в Шропшир. Я получил вежливый ответ от племянника. Поместье и дом перешли к нему. Виктора ранило, но не тяжело. Он уехал из Англии и обосновался где-то на континенте, то ли в Италии, то ли в Испании, племянник затруднялся назвать точный адрес. Но он полагал, что возвращаться дядя не собирается. Он обещал дать мне знать, если Виктор напишет ему. Второго письма я так и не получил. Вскорости я решил, что мне не нравится послевоенный Лондон и населяющие его люди. Я продал дом и уплыл в Америку.

Прошло чуть ли не двадцать лет, прежде чем я вновь увидел Виктора.

Нас свел не случай. В этом я убежден. Такие встречи предопределены заранее. У меня есть теория, что жизнь человека можно представить в виде колоды карт и те, с кем мы сталкиваемся, а иногда и любим, тасуются вместе с нами. При сдаче мы оказываемся вместе, в одной руке. И рука эта принадлежит судьбе. Играется партия, нас сбрасывают и тасуют вновь. События, приведшие меня в Европу в возрасте пятидесяти пяти лет, за два или три года до второй мировой войны, не имеют отношения к этой истории. Но случилось так, что я еще раз пересек океан.

Я летел из одной столицы в другую – названия не столь уж важны, – и самолет из-за неисправности совершил вынужденную посадку – к счастью, обошлось без жертв – в забытой богом горной стране. Два дня экипаж и пассажиры, в том числе и я, были отрезаны от внешнего мира. Мы сидели в полуразбитом самолете и ждали помощи. Наша катастрофа на несколько дней даже вытеснила с первых полос крупнейших газет мира сообщения о все ухудшавшейся политической ситуации в Европе.

Не скажу, что на нашу долю выпали непереносимые лишения. Сорок восемь часов – небольшой срок. Женщин и детей среди пассажиров не было, и мы, мужчины, спокойно ждали спасателей. Мы не сомневались, что найдут нас достаточно быстро. Радиосвязь с самолетом поддерживалась до самой посадки, и радист передал наши координаты. Нам оставалось лишь набраться терпения да думать о том, как бы не замерзнуть.

Лично я уже закончил в Европе все дела, а в Штатах еще не пустил столь глубокие корни, чтобы поверить, что меня там ждут, поэтому неожиданное приземление в горах, страстно любимых мною много лет тому назад, в немалой степени потрясло меня. Я успел привыкнуть к городской жизни, стал рабом комфорта. Быстрый пульс американской действительности, скорости, живость, захватывающая дух, бьющая через край энергия Нового Света, действуя воедино, заставили забыть об узах, связывающих меня со Старым.

И вот, оказавшись среди великолепия гор, я понял, чего мне не хватало все эти годы. Исчезли мои собратья по несчастью, серый фюзеляж покореженного самолета, инородное тело среди девственной красоты природы, поседевшие волосы и лишние килограммы веса, груз пятидесяти пяти прожитых лет. Я снова стал юношей, полным надежд, жаждущим приключений, ищущим ответ на вечный вопрос. И ответ, естественно, был здесь, за теми вершинами. Я стоял у самолета в городском костюме, а горная лихорадка пенила мою кровь.

Не хотелось видеть полные тревоги лица пассажиров, вспоминать напрасно прожитые годы. Чего бы я не отдал, чтобы вновь стать молодым, мальчишкой, и, не задумываясь ни о чем, штурмовать сверкающие пики. Я знал, что чувствует человек, поднявшийся на вершину. У воздуха там особый вкус, тишина не такая, как внизу. Сверкает на солнце лед, обжигают лучи, а сердце буквально останавливается, когда нога на мгновение соскальзывает с крошечного выступа и рука впивается в страховочную веревку.

Я не отрывал глаз от любимых гор и чувствовал себя предателем. Я продал их за комфорт, легкую жизнь, благополучие. И я сказал себе, что искуплю вину после того, как нас найдут. С возвращением в Штаты я мог не спешить. И решил провести отпуск в Европе, посвятив его горам. Купить соответствующую одежду, снаряжение, подготовиться к восхождению. Приняв решение, я ощутил безотчетную радость, у меня сразу полегчало на душе. Остальное уже не имело никакого значения. Я вернулся к пассажирам, укрывшимся в самолете, и смеялся и шутил до прихода спасателей.

Они добрались до нас на второй день. Мы почувствовали себя куда уверенней, увидев на заре самолет, кружащий над нами на высоте многих сотен футов. А вскорости появились и горцы, грубоватые на вид, но несказанно обрадовавшие нас своим приходом. Они принесли одежду, еду и очень удивлялись – они сами в этом признались, – что нам понадобилось и то и другое. Они-то думали, что не найдут нас живыми.

Горцы помогли нам спуститься в долину, куда мы попали на следующий день. Ночь мы провели на северном склоне горного хребта, который от самолета казался далеким и неприступным. На рассвете мы снова тронулись в путь, ярко светило солнце, долина лежала прямо под нами. На востоке горы громоздились все выше, один или, возможно, два пика сверкали снежными шапками, вдавленные в синее небо словно костяшки сжатой в кулак руки.

Как только мы начали спуск, я обратился к руководителю спасателей:

– Я увлекался альпинизмом, когда был помоложе. Но я совсем не знаю вашей страны. Сюда часто заглядывают альпинисты?

Тот покачал головой. Ответил, что там очень сложные условия. Он и его помощники приехали издалека. Жители долины невежественны. Иностранцы и туристы бывают здесь очень редко. И если меня интересуют горные восхождения, он может помочь подобрать хороший маршрут, хотя близко зима и сезон практически закончен.

Я все смотрел на восточный хребет, далекий и прекрасный.

– Как называют тот двойной пик на востоке?

– Монте Верита, – ответил спасатель.

Вот тут я понял, что привело меня в Европу…

С моими товарищами по несчастью я расстался в маленьком городке в двадцати милях от места вынужденной посадки самолета. Автобусы доставили их к ближайшей железнодорожной станции, а оттуда они отбыли в цивилизованный мир. Я остался в городке. Снял номер в крохотной гостинице, перенес туда багаж. Купил крепкие башмаки, брюки из толстой кожи, куртку, пару теплых рубах. А затем отправился в горы.

Как и говорил мне горец, сезон восхождений уже закончился. Но меня это совершенно не волновало. Пусть я был один, но меня окружала красота гор. Я уже забыл их целительное спокойствие. Тело мое наливалось прежней силой, холодный воздух наполнял легкие. В пятьдесят пять лет я только что не кричал от восторга. Исчезли суета и напряжение, тревоги, будоражащие мир, яркие огни и терпкие запахи городов. Только сумасшедший мог так долго нести на себе такое бремя.

В таком настроении я пришел в долину у восточного склона Монте Верита. Она практически не изменилась, во всяком случае, увиденное мной полностью совпало с описанием Виктора. Маленький городок, мрачные, замкнутые люди. Нашел я и харчевню, едва ли кто решился бы назвать ее гостиницей, где надеялся переночевать.

Меня встретили с безразличием, но достаточно вежливо. После ужина я спросил, проходима ли тропа к вершине Монте Верита. Мой собеседник, хозяин харчевни, где я был единственным посетителем, и по совместительству бармен, взглянул на меня, пригубил предложенный мною стакан вина.

– Мне кажется, она проходима до деревни. Далее, не знаю.

– Вы часто общаетесь с тамошними крестьянами?

– Иногда. Случается. Не в это время года, – последовал ответ.

– Сюда заглядывают туристы?

– Редко. Они предпочитают север. Там лучше.

– У кого в деревне я могу переночевать?

– Не знаю.

Прежде чем задать следующий вопрос, я долго вглядывался в его угрюмую физиономию.

– A sacerdotesse, они все еще живут на вершине Монте Верита?

Бармен вздрогнул. Его глаза широко раскрылись, он навалился на стойку бара.

– Кто вы? Откуда вам известно о них?

– Значит, они существуют?

Бармен подозрительно оглядел меня. Многое произошло в этой стране за последние двадцать лет. Она познала насилие, революцию, когда сын шел против отца, и даже этот отдаленный регион не остался в стороне. Поэтому бармен не спешил откровенничать с незнакомцем.

– Ходят слухи, – осторожно ответил он. – Я предпочитаю в это не вмешиваться. Опасно. Иначе жди какой-нибудь напасти.

– Для кого?

– Для крестьян из деревни, для тех, кто живет на Монте Верита, – я о них ничего не знаю, – для нас, здесь, в долине. Я ничего не знаю. Если я ничего не знаю, со мной не случится ничего худого.

Он допил вино, вымыл стакан, протер тряпкой стойку. Судя по всему, ему очень хотелось как можно быстрее отделаться от меня.

– Когда вы будете завтракать?

– В семь утра, – и я поднялся в мою комнату.

Распахнув дверь, я вышел на узкий балкон. Маленький городок спал. Лишь несколько окон светились яркими точками. Ночь выдалась ясной и холодной. Из-за гор выплыла луна, освещая их темную громаду. Через день ожидалось полнолуние. Мне казалось, что я перенесся в прошлое. В комнате, где мне предстояло провести ночь, возможно, останавливались Виктор и Анна, давным-давно, летом 1913-го. Анна могла стоять на балконе, на этом самом месте, не сводя глаз с Монте Верита, а Виктор, не подозревая о грядущей трагедии, говорил ей, что пора спать.

И теперь вслед за ними я пришел к Монте Верита.

Завтракал я без бармена. Кофе и хлеб принесла мне девочка, вероятно его дочь. Спокойная, вежливая, она пожелала мне доброго пути.

– Я собираюсь в горы, и погода, похоже, будет отличная. Скажите мне, вы бывали на Монте Верита?

Девочка тут же отвела глаза.

– Нет, нет, я никогда не покидала долины.

Как бы между прочим я рассказал ей о моих друзьях, побывавших здесь много лет тому назад, о том, как они поднялись на вершину и обнаружили там, между пиков, сложенное из камня строение, за стенами которого, как они с удивлением выяснили, жила какая-то секта.

– Они все еще там, не так ли? – Я поднес к сигарете огонек зажигалки, закурил.

Девочка испуганно оглянулась, словно опасаясь, не подслушивают ли ее.

– Говорят, что да. Отец не касается этой темы в моем присутствии. Молодежь не должна знать об этом.

Я выпустил к потолку струйку дыма.

– Я живу в Америке, но полагаю, что здесь, как и в большинстве других мест, молодые люди, собираясь вместе, обсуждают именно то, о чем они не должны знать.

Девочка улыбнулась, но промолчала.

– Позвольте предположить, что вы и ваши юные подруги часто шептались о том, что происходит на Монте Верита.

Я немного стыдился своей двуличности, но не видел иного пути для получения нужных мне сведений.

– Это правда. Мы говорим об этом, но не при всех, – вновь она оглянулась, а затем продолжила полушепотом: – Девушка, которую я хорошо знала, – она вскорости собиралась замуж – ушла и не вернулась до сих пор, и все говорят, что ее позвали на Монте Верита.

– Никто не видел, как она уходила?

– Нет. Она исчезла ночью. Она не оставила даже записки, ничего.

– А может, она отправилась совсем в другое место? В большой город? В один из туристских центров на севере?

– Не верится. Кроме того, перед уходом она вела себя как-то странно. Во сне поминала Монте Верита.

Я выдержал паузу, а потом ненавязчиво продолжил допрос:

– Что влечет их на Монте Верита? Жизнь там невыносимо тяжела, даже невозможна.

– Не для тех, кто слышит зов, – девочка покачала головой. – Они остаются вечно молодыми, никогда не стареют.

– Откуда вы это знаете, если их никто не видел?

– Так было всегда. Это вера. Поэтому жители долины ненавидят и боятся их, но в то же время завидуют. На Монте Верита знают секрет бессмертия.

Задумчиво смотрела она в окно, на далекую гору.

– А вы? – не отставал я. – Вы думаете, вас позовут?

– Я недостойна, – ответила девочка. – И потом, я боюсь.

Она унесла кофейник и пустую чашечку из-под кофе, поставила передо мной блюдо с фруктами.

– А теперь, – едва слышно произнесла она, – исчезновение девушки принесет беду. Жители долины разъярены. Кое-кто отправился в деревню, чтобы договориться с крестьянами и вместе напасть на монастырь. У нас дикие люди. Они попытаются убить всех, кто там живет. А потом станет еще хуже, вызовут войска, начнутся допросы, пытки, расстрелы. Можете представить, чем все это кончится. Вы приехали сюда не в самое удачное время. Все боятся. И только шепчутся между собой.

Услышав приближающиеся шаги, девочка метнулась за стойку бара и, низко опустив голову, занялась посудой.

Ее отец, войдя в зал, подозрительно оглядел нас. Я затушил сигарету в пепельнице и встал.

– Все еще хотите идти в горы? – спросил он.

– Да. Я вернусь через день или два.

– Дольше лучше не задерживаться.

– Вы думаете, испортится погода?

– Может, и так. К тому же в горах сейчас опасно.

– В каком смысле?

– Могут быть беспорядки. Люди взволнованы. Могут потерять голову. Случается, что незнакомцы, иностранцы попадают под горячую руку. Так что вам лучше отказаться от восхождения на Монте Верите и поехать на север. Там все спокойно.

– Благодарю. Но я выбрал Монте Верита.

Хозяин харчевни пожал плечами, отвернулся.

– Как желаете, не мое это дело.

Я вышел на улицу, пересек маленький мостик над горной речушкой и ступил на проселок, ведущий к восточному склону Монте Верита.

Поначалу из долины доносились какие-то звуки. Лай собак, треньканье колокольчиков на шеях коров, крики мужчин, зовущих друг друга. Затем поднимающиеся из труб дымы слились в единое марево, а сами дома издалека уже казались игрушечными. Проселок извивался по склону, поднимаясь все выше и выше, и к полудню долина затерялась далеко внизу. Я не думал ни о чем, кроме восхождения, перевалил один горный хребет, оставил позади второй и наконец достиг третьего, самого крутого, нависающего над головой. Продвигался я довольно медленно, другого не позволяли ни ослабевшие мышцы, ни затрудненное дыхание, но душевное возбуждение гнало меня вперед, и я совсем не чувствовал усталости. Наоборот, мне хотелось, чтобы подъем никогда не кончался.

Я даже удивился, когда передо мной внезапно возникла деревня. Мне-то казалось, что идти до нее еще не меньше часа. Должно быть, я очень спешил, потому что маленькая стрелка на моих часах не дошла до цифры «четыре». С первого взгляда стало ясно, что деревня покинута и живет в ней лишь несколько человек. Разбитые окна, провалившиеся крыши, дымок над двумя-тремя домами, ни одного работающего на полосках полей. Четыре тощие, неухоженные коровы щипали траву, в застывшем воздухе глухо звенели их колокольчики. После восторга, испытанного мною при подъеме, деревня представилась мне мрачной и зловещей. Мысль о том, что придется ночевать в таком месте, не радовала меня.

Я направился к дому, над которым поднимался дымок, и постучал в дверь. Пару минут спустя ее приоткрыл подросток лет четырнадцати, оглядел меня и, обернувшись, кого-то позвал. Появился мужчина моего возраста, обрюзгший, с ничего не выражающим взглядом. Он заговорил на местном диалекте, тут же заметил, что я не понимаю ни слова, и перешел на язык долины.

– Вы доктор?

– Нет, я иностранец, приехавший сюда в отпуск, чтобы полазить по горам. Если вы не возражаете, я хотел бы остановиться у вас на ночлег.

Его лицо вытянулось.

– У нас тяжелобольной. Я не знаю, что делать. Из долины обещали прислать доктора. Вы никого не встретили?

– К сожалению, нет. По тропе я шел один. Кто болен? Ребенок?

Мужчина покачал головой.

– Нет, нет, детей в деревне нет.

В его взгляде мелькнуло отчаяние, но я не представлял, чем смогу помочь. Лекарств с собой я не брал, за исключением пакета первой помощи и флакона аспирина. Аспирин мог бы пригодиться при высокой температуре, поэтому я вытащил флакон из рюкзака и протянул мужчине.

– Это таблетки. Могут помочь.

Мужчина пригласил меня в дом.

– Пожалуйста, посмотрите сами, что с ним.

С неохотой принял я приглашение, но поступить иначе не мог. В комнате на узкой кушетке у стены, закрыв глаза, укрытый двумя одеялами, лежал мужчина. Бледный, небритый, с заострившимися чертами лица, указывающими на близость смерти. Я приблизился, пристально посмотрел на него. Его глаза раскрылись. Какое-то мгновение мы молчали, не веря увиденному. Затем он протянул руку и улыбнулся. Виктор…

– Слава богу… – прошептал он.

От волнения я потерял дар речи. Виктор что-то сказал хозяину дома на местном диалекте, вероятно о том, что мы – давние друзья. Тот кивнул и ушел. А я остался у кушетки, сжимая руку Виктора.

– Давно ты болеешь?

– Почти пять дней. Плеврит. Такое со мной бывало и раньше. Правда, на этот раз я чувствую себя хуже. Старею.

Вновь он улыбнулся. Несмотря на тяжелую болезнь, он почти не изменился, я видел перед собой прежнего Виктора.

– Ты, похоже, процветаешь, – продолжил он. – Просто благоухаешь достигнутыми успехами.

Я спросил, почему он не писал, чем занимался эти чуть ли не двадцать лет.

– Я порвал с прошлым образом жизни. Полагаю, ты поступил точно так же, хотя и по-своему. Уехав из Англии, я больше не возвращался туда. Что у тебя в руке?

Я показал флакон аспирина.

– Боюсь, он тебе не поможет. Я здесь переночую, а утром первым делом найду одного или двух парней, которые помогут отнести тебя в долину.

Виктор покачал головой.

– Потеря времени. Я умираю. В этом сомнений нет.

– Ерунда. Тебе нужен доктор, соответствующий уход. Здесь это невозможно, – я оглядел темную, душную комнатушку.

– Обо мне не думай, – настаивал Виктор. – Важнее помочь другим.

– Кому?

– Анне, – у меня перехватило горло, а он продолжал: – Она все еще тут, знаешь ли, на Монте Верита.

– То есть она по-прежнему за теми стенами и никогда не покидала их?

– Поэтому я в этой деревне, – ответил Виктор. – Я приезжаю сюда каждый год, с самого начала. Я наверняка писал тебе об этом после войны. Двенадцать месяцев тихо и скромно я живу в маленьком портовом городке, а затем еду к Монте Верита. В этом году я приехал позже, потому что приболел.

Я не верил своим ушам. Что за жизнь избрал для себя Виктор, без друзей, без интересов, долгие месяцы ожидания бесцельного ежегодного паломничества.

– Ты хоть раз видел ее?

– Нет.

– Ты писал ей?

– Каждый год я привожу письмо. Оставляю его под стеной и возвращаюсь на следующий день.

– Письмо забирают?

– Обязательно. А я получаю плоский камень с нацарапанным на нем ответом. Камни я забираю с собой. Я храню их в моем доме.

Пронесенная сквозь годы верность Анне раздирала душу.

– Я пытался изучить эту религию, веру. Зародилась она очень давно, куда раньше христианства. Есть древние книги, в которых она кратко упоминается. Время от времени я натыкался на них, беседовал со стариками, учеными, интересующимися мистицизмом, культами древних галлов, друидами. И в каждом источнике я читал о могуществе луны, которая может дать людям вечную молодость и красоту. Между горцами тех времен существовала сильная связь.

– Можно подумать, Виктор, что и ты поверил во все это.

– Поверил. Как и те немногие дети, что остались в этой деревне.

Разговор утомил Виктора. Он потянулся к кувшину с водой, стоящему у кровати.

– Послушай, аспирин тебе не повредит, даже поможет, если у тебя высокая температура. Возможно, тебе удастся уснуть.

Я заставил его принять три таблетки и укрыл одеялами.

– В доме есть женщины?

– Нет. Меня это удивило. Деревня словно вымерла. Всех женщин и детей отправили в долину. Остались только мужчины да подростки, не больше двадцати человек.

– Тебе известно, когда ушли женщины и дети?

– Кажется, за несколько дней до моего приезда. Этот мужчина, сын старика, который когда-то жил здесь, но давно умер, толком ничего не знает. Если у него что-то спрашиваешь, он только смотрит на тебя и молчит. Но с домом он управляется. Он тебя накормит, устроит на ночлег, а юноша скажет все, что тебя интересует.

Виктор закрыл глаза, и во мне зародилась надежда, что он заснет. Я подумал, что знаю причину, заставившую женщин и детей покинуть деревню. Это произошло после исчезновения девушки из долины. Их предупредили, что на Монте Верита возможны беспорядки. Я не решился сказать об этом Виктору и все еще рассчитывал уговорить его спуститься в долину.

Уже стемнело, и я почувствовал, что голоден. Я прошел в другую комнату, в глубине дома. Там я застал лишь юношу и попросил принести мне что-нибудь поесть и попить. Он меня понял, я вернулся к Виктору, и вскоре на столе появились хлеб, мясо, сыр.

Я ел, а юноша смотрел на меня. Глаза Виктора оставались закрытыми, и я полагал, что он спит.

– Он поправится? – спросил юноша.

– Думаю, что да, если я найду помощников, чтобы отнести его к доктору в долину.

– Я вам помогу, и два моих друга. Мы можем пойти завтра. Потом будет сложнее.

– Почему?

– Днем позже тут будет жарко. Придут люди из долины, мои друзья и я присоединимся к ним.

– И что произойдет?

Юноша замялся. Пристально взглянул на меня.

– Я не знаю, – и выскользнул из комнаты.

– Что он сказал? – донесся с кушетки слабый голос Виктора. – Кто придет из долины?

– Не знаю, – и я попытался заслониться от ответа. – Кажется, какая-то экспедиция. Но он предложил помочь перенести тебя в долину.

– Сюда не приходят экспедиции, – разволновался Виктор. – Тут какая-то ошибка.

Он позвал подростка и, когда тот зашел в комнату, обратился к нему на местном диалекте. Подросток мялся, но, с неохотой, отвечал на вопросы. Слова «Монте Верита» повторились несколько раз. Наконец Виктор выяснил все, что хотел, и мы вновь остались вдвоем.

– Ты что-нибудь понял? – повернулся ко мне Виктор.

– Нет.

– Не нравится мне все это. Что-то затевается. Пока я лежал здесь, я чувствовал приближение беды. Мужчины какие-то странные, угрюмые. По словам мальчика, в долине что-то произошло, люди разъярены. Ты знаешь, в чем дело?

Я не мог подобрать нужных слов, а Виктор не спускал с меня глаз.

– Хозяин харчевни встретил меня не слишком радушно, но посоветовал отказаться от восхождения на Монте Верита.

– По какой причине?

– Конкретной он не назвал. Но намекнул, что там может быть неспокойно.

Виктор молчал, глубоко задумавшись.

– Из долины не исчезали женщины?

Лгать не имело смысла.

– Я что-то слышал о пропавшей девушке, но не уверен, что это правда.

– Может, и правда. Тогда мне все ясно.

Вновь наступило молчание, и я не мог разглядеть его лица, находившегося в тени. Одной слабой лампочки не хватало для освещения всей комнаты.

– Завтра ты должен подняться на Монте Верита и предупредить Анну, – произнес наконец Виктор.

Думаю, я ожидал этих слов. И лишь спросил, возможно ли это.

– Я мшу набросать схему тропы, но ты и так не заблудишься. Тропа проложена по дну высохшего ручья. Несмотря на дожди, она все еще проходима. Если ты выйдешь на рассвете, у тебя будет целый день.

– Что мне нужно сделать?

– Ты должен оставить письмо и уйти. Я тоже напишу несколько строк.

Я сообщу Анне, что болен и о твоем внезапном появлении, после двадцати лет разлуки. Знаешь ли, пока ты говорил с мальчиком, я подумал, что это чудо. Мне даже кажется, что сюда тебя привела Анна.

Как и двадцать лет назад, его глаза светились юношеской любовью.

– Возможно, – кивнул я. – Или Анна, или, как ты, бывало, говорил, горная лихорадка.

– Разве это не одно и то же? – откликнулся он.

В тишине маленькой тесной комнаты мы долго смотрели друг на друга, затем я отвернулся и, позвав мальчика, попросил принести мне матрац, одеяло и подушку. Ночь я провел на полу, у постели Виктора.