Текст книги "Святая ночь (Сборник повестей и рассказов зарубежных писателей)"

Автор книги: Герман Гессе

Соавторы: Карел Чапек,Марсель Эме,Пер Лагерквист,Эрих Кестнер,Моррис Уэст,Артур Шницлер,Никос Казандзакис,Анна Зегерс,Стэн Барстоу,Теодор Когсвелл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 40 страниц)

– О, так вот почему вы строите этот огромный ящик? Знаешь, как Шоубол назвал его? «Ноев ковчег». Чудесное название. Он спросил меня: «Ты слышала о Ноевом ковчеге?» Я не сразу поняла, о чем идет речь.

– Дорогая моя, – Ханна помрачнела, – для тебя и Шоубола это шутка, для меня – нет. Я должна запасти провизию для этого ящика на целый год.

– Мне помнится, ты упоминала сорок дней…

– Да, но потом вода должна сойти, и на это уйдет чуть ли не год.

– Ханна! Это безумие!

– Естественно, но что я могу поделать?

– Когда я впервые узнала о ковчеге, то сказала Шоуболу: «Наша дочь попала в сумасшедшую семью».

– К сожалению, ей не повезло, бедняжке. У нее такой хороший характер. Но, Тирза, каково нам будет в этом ящике, со всякой живностью, для которой хватит места? И нам придется просидеть в нем целый год!

– Ужасно, – по телу Тирзы пробежала дрожь. – Но если дождь не пойдет, вы, разумеется…

– О, мы все равно полезем в ящик. Ной настроен очень решительно. Будем сидеть в ящике и ждать дождя. Потом будем ждать, пока он кончится. Потом еще целый год. А потом… О, Тирза, я так завидую тебе и Шоуболу, благоразумному Шоуболу, которого не осеняют такие странные идеи.

– Я думаю о Мерибол. Ей придется нелегко.

– Да, да. К счастью, сейчас она не видит дальше носа Иафета и счастлива. А вот мы, со всеми вонючими тварями… Ну ладно, дорогая, зачем обременять тебя нашими маленькими заботами. Я так рада, что повидалась с тобой.

Она встала, прижалась щекой к щеке Тирзы, двинулась к двери, но остановилась на полдороге, вспомнив о цели своего визита.

– Какая же я глупая! – Ханна рассмеялась. – Я совсем забыла о том, что просил передать мой муж. Мне даже стыдно повторить его предложение. Ты подумаешь, что я смеюсь над тобой.

– Ну что ты, Ханна, мне и в голову не придет ничего подобного.

– Заранее прости меня, дорогая, – Ханна помолчала и продолжила:

– Тирза, пусть это покажется нелепым, но Ной приглашает вас, если вы того пожелаете, присоединиться к нам и просидеть в ящике весь год. Боюсь только, что о провизии вам придется позаботиться самим. Мужчины никогда не думают об этом, но ты-то меня понимаешь? А мы с радостью возьмем вас с собой, – она глубоко вздохнула и закончила: – Вот! Я все сказала.

– О, дорогая, – воскликнула Тирза. – Передай Ною нашу глубокую благодарность, но… знаешь ли, у Шоубола столько дел на следующей неделе, да и мне врачи рекомендовали как можно больше бывать на свежем воздухе. Не волнуйся, ничего серьезного, но…

– Разумеется, Тирза. Не думай об этом. Но муж настаивал на том, чтобы я спросила тебя, и я не могла его ослушаться. До свидания, дорогая, передай Шоуболу мои наилучшие пожелания. До свидания.

– Мерибол, милая, у меня плохие новости, – сказала за ужином Ханна.

– Твои мать и отец не верят в потоп. Так опрометчиво с их стороны, – она поймала взгляд Керин и добавила: – Я сделала все, что могла.

– Я в этом не сомневалась, – улыбнулась Керин.

Слова «отец» и «мать» донеслись до Мерибол издалека. Она разглаживала брови Иафета.

Строительство ковчега близилось к завершению. Соседи насмотрелись на него, вдоволь насмеялись и потеряли интерес к гигантскому сооружению.

Как-то Керин вынесла из дому кувшин с молоком.

– Ты устал, – сказала она Симу, – и, наверное, хочешь пить. Посиди со мной. Нам надо поговорить.

Сим положил топор и распрямился.

– Я не устал, – но взял у нее кувшин и сел рядом.

– Сколько ты еще будешь строить?

– Осталось закончить крышу, – Сим отпил молока. – Вкусно. Я думаю, еще дня три-четыре.

– А потом?

– О чем ты?

– Потом мы войдем в ковчег и останемся там. Все вместе.

Сим кивнул.

– Мы и так живем вместе.

– Разве я этого не знаю? Но пока удается хоть изредка побыть вдвоем. А теперь целый год…

– О, пустяки. Сначала, возможно, будет тесновато, но мы привыкнем.

– Целый год, – вздохнула Керин. – Мне кажется, я не… – она замолчала и неожиданно добавила: – Сим!

– Да?

– Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал.

– Все, что ты скажешь.

– Когда потоп кончится, ты уйдешь со мной?

– Куда?

– Куда глаза глядят, подальше отсюда и чтобы мы были вдвоем.

Сим изумленно уставился на жену.

– А в чем дело, Керин? Разве тебе плохо с нами?

– Я думаю, муж и жена должны жить отдельно.

– Да, дорогая, но с детьми. Как папа и мама.

– Нет, нет! – с жаром воскликнула Керин. – Без детей, если они уже выросли.

– Это закон, – попытался возразить Сим.

– Неужели? Тогда почему Мерибол не живет с отцом и матерью? А ты хотел бы жить с моими родителями, будь они живы?

– С дочерьми дело обстоит иначе.

– С дочерьми дело обстоит иначе, – согласно повторила Керин. – Значит, дети не обязаны вечно жить с родителями. Святой закон этого не требует.

Сим почесал затылок, глотнул молока.

– А разве плохо жить вместе? Я что-то не понимаю. Тебя все любят. Кто мешает тебе быть счастливой? Я знаю, что мама любит тебя.

– И мне нравится твоя мать. Я восхищаюсь ею, и она часто забавляет меня.

– Забавляет? – удивился Сим. Ему-то слова «мать» и «забава» казались несовместимыми.

– И все, естественно, уважают твоего отца. Такой милый старичок. Иногда он тоже забавляет меня, – улыбнувшись, верно вспомнив о чем-то, добавила Керин.

Опять это слово!

– Керин! – вскричал Сим. – О чем ты говоришь!

– Да, они оба мне нравятся. Мне хорошо в вашей семье. Но, видишь ли, я не люблю никого, кроме тебя.

Сим изо всех сил старался понять, что она хотела этим сказать, но никак не находил правильного ответа. И смог лишь промямлить: «Я думал, мы все счастливы, живя под одной крышей», – но в голосе его не слышалось уверенности.

– Все! – фыркнула Керин. – Хам и Айша не разговаривают друг с другом. Иафет и Мерибол счастливы лишь потому, что ведут себя так, будто вокруг никого нет. То есть считают, что они уже ушли.

– Ты же не хочешь, чтобы мы вели себя, как Иафет и Мерибол?

– А ты не хотел бы этого? – мягко спросила Керин.

В изумлении Сим повернулся к жене, заглянул в глубину ее голубых глаз и утонул в них. Внезапно он протянул к Керин руки, сжал в объятиях так, что у нее перехватило дыхание, и поцеловал.

– Хорошо, я обещаю, – сказал Сим. – А теперь мне надо доделать крышу.

Керин, напевая, пошла к дому, с пустым кувшином в руке.

– Согласно гласу божьему, – объявил Ной в тот вечер, – ковчег подплывет к вершине Арарата. Произойдет это не раньше семнадцатого дня седьмого месяца. Затем вода начнет постепенно убывать.

– А что мы будем делать? – спросил Иафет.

– Мы будем постепенно вылезать, дорогой, – хихикнула Мерибол.

– И окажемся на вершине Арарата, – добавил Хам. – Мама, ты сможешь спуститься с горы высотой в семнадцать тысяч футов?

– Даже не знаю, дорогой. В последнее время мне как-то не приходилось лазить по скалам. Но думаю, у меня получится лучше, чем у коров.

Ной дернул себя за бороду.

– Возможно, я не все понял насчет Арарата, – неохотно признал он.

– Будем надеяться, дорогой, – улыбнулась мужу Ханна.

Хам вошел в комнату Айши. Та обернулась и холодно спросила:

– Что тебе нужно?

– Я не задержу тебя. И не сердись, во всяком случае до того, как я начну.

– Начнешь что?

– Говорить то, что хочу сказать.

– О, значит, мы снова разговариваем друг с другом? – спросила Айша. – Как приятно. Впервые за столько месяцев.

– Возможно, больше нам говорить не придется. Или я выбрал неудачный момент? Ты, я вижу, собираешь вещи. – Хам прошел к туалетному столику, сел перед ним, взял в руки деревянный гребень. – Я сам вырезал его для тебя. Ты помнишь? Получилось неплохо.

Айша выхватила гребень из его руки.

– Пожалуйста, не мути воду. И не пора ли тебе начать собираться? Вечером мы должны войти в ковчег.

– Вы-то войдете. А я – нет.

Она резко повернулась к Хаму.

– Что ты хочешь этим сказать? – Айша положила гребень на туалетный столик.

Хам встал.

– Присядь и расчеши волосы. Если ты не хочешь меня слушать, все равно не потеряешь время даром. Садись! – Он протянул гребень Айше, и та села. – Раньше мне нравилось наблюдать, как ты расчесываешь волосы, смотреть на твое серьезное, отрешенное лицо, следить за плавными движениями рук. Но теперь все изменилось. Ты одна, и я один и… О чем ты спрашивала меня? О, насчет того, собрал ли я вещи. Ну, за этим дело не станет. Видишь ли, я не собираюсь в ковчег.

– Ты что, не веришь в потоп? Конечно, не веришь.

– Иногда верю, иногда нет. Но я знаю наверняка, что не имею права на спасение. Я не могу не спросить себя: «Почему Хам?» Я понимаю, почему Яхве выбрал отца и мать, Сима и Керин. Они хорошие люди. Я не уверен насчет Иафета и Мерибол. Они счастливы, и мне кажется, что трудно найти лучшее время для смерти. С другой стороны, они – милые дети и никому не причинили вреда. Все ясно мне и с Айшой. Разве можно уничтожить истинную красоту? Но когда я думаю о Хаме, меня гложат сомнения. И мне кажется, что нелепо выделять четырех мужчин и четырех женщин из всего человечества, доказывать, что они лучше всех остальных. На Земле есть плохие люди, смею сказать, что я один из них, но только не дети, только не младенцы. Я не могу поверить в такого бога.

– Значит, ты хочешь рискнуть?

– Да… Айша, я хочу, чтобы ты пошла со мной.

– Сейчас?

– Да.

– Почему?

Хам говорил медленно, словно с самим собой.

– Я никогда не решился бы попросить тебя. Но когда ты воскликнула: «Да утонуть бы нам всем и покончить с этим!» – я понял, что ты так же несчастна, как и я, и, значит, у нас есть шанс начать все сначала. Мы используем этот шанс, если уйдем вместе. Другими словами, – продолжал он более уверенно, – я не хочу целый год жить с тобой в этом чертовом ковчеге и наблюдать за Иафетом и Мерибол, зная, что люблю тебя в сто раз больше, чем он, но не имею мужества первым шагнуть тебе навстречу.

Рука Айши с деревянным гребнем застыла в воздухе. В наступившей тишине она вновь начала расчесывать волосы, а затем сказала: «Встань так, чтобы я могла тебя видеть».

Хам подошел и встал сзади, чуть сбоку. Они смотрели в зеркало на свои отражения.

– Так ты и стоял раньше, когда тебе нравилось наблюдать, как я расчесываю волосы?

– Да.

– Мне кажется, ты никогда не говорил об этом.

– Я думал, ты знала.

– И напрасно. Не стоит гадать, что я знаю, а что – нет.

– Теперь ты знаешь.

– Да. И все-таки я считаю, что мы вместе должны войти в ковчег. На всякий случай. Ты не возражаешь?

– Теперь нет.

– Возможно, – Айша улыбнулась, – Иафет и Мерибол смогут подсказать нам, как стать счастливыми.

– Мы обойдемся и без них. У меня очень хорошая память.

– У меня тоже. О, у меня тоже!

– Айша!

– Когда все закончится, я обещаю тебе, что мы уйдем вдвоем далеко-далеко, и у нас будет настоящая семья.

– Спасибо тебе, любимая моя.

– Мужество возвращается к тебе?

– Да, – кивнул Хам.

Она повернулась к мужу.

– Докажи мне это.

Под безоблачным небом они вошли в ковчег, накормили животных и собрались в жилой комнате.

– Давайте обратимся к господу нашему и попросим его благословить наше начинание, – сказал Ной. – Давайте помолимся, чтобы мудрость его сияла для нас ярким маяком, а наша вера в него стала крепким щитом, о который разобьются все опасности, подстерегающие нас на пути.

Молодые и старые, умудренные и легкомысленные, верующие и неверующие, они упали на колени, ощущая беспомощность перед грядущим, не ведая, что ждет их впереди. Ной молился, и их сердца, казалось, бились в такт его словам, но постепенно все нарастающий монотонный звук заглушил его голос… И они поняли, что слышат, как по крыше ковчега барабанят первые капли дождя.

Стэн Барстоу
ДВАДЦАТЬ СРЕБРЕНИКОВ

Перевод М. Загота

огда две старые девы, сестры Норрис, пришедшие к маленькой миссис Фосдайк по благотворительным делам, негромко постучали в дверь ее крошечного домика на Паркер-стрит, они застали хозяйку в пальто. С присущей им вежливостью сестры извинились и сказали, что зайдут в другой раз. Но миссис Фосдайк пригласила их в дом.

– Я только что вошла, – сообщила она. – Минуту-другую назад вы бы нагнали меня на улице.

Тут только сестры Норрис заметили, что миссис Фосдайк одета во все черное – шляпка из магазина, а пальто, наверное, сшито своими руками на швейной машинке, – и, словно прочитав их мысли, миссис Фосдайк сказала:

– Я была на похоронах, – и сестры удивленно ойкнули, потому что за последние дни никто из их знакомых не перебрался в мир иной.

Хозяйка предложила им сесть. Старшая мисс Норрис села на краешек кресла возле стола, аккуратно прикрыв ноги юбкой, младшая, распрямив спину, – на стул у окна. Миссис Фосдайк сбросила пальто и начала хлопотать с большим и заварным чайниками в углу у раковины.

– Выпьете по чашечке? – спросила она, задержав ложку со второй порцией заварки над чайничком.

– Право… – начала было младшая миссис Норрис, но ее сестра, с горделивым достоинством старшей, ответила за обеих:

– Спасибо, вы очень любезны.

– Ненавижу похороны, – рассуждала вслух миссис Фосдайк, наливая в заварной чайничек вскипевшую воду. – Если хоронят человека, хоть как-то тебе близкого, на душе становится грустно-грустно. А если покойник при жизни был тебе не мил, чувствуешь себя просто лицемером.

Из шкафчика над раковиной она вытащила две чашки с блюдцами, тщательно протерла их полотенцем и поставила рядом со своей на пресс для отжимания белья – покрытый клеенкой, он стоял у окна.

– Это был родственник? – отважилась младшая сестра мисс Норрис.

Миссис Фосдайк покачала головой.

– Нет, друг. Добрый друг. Миссис Марсден, она жила в Хилтопе. Вряд ли вы ее знали. Вдова, как и я. Ее муж умер лет пять или шесть назад. Он занимал какой-то пост на текстильной фабрике. Жили они в достатке, всего хватало. Бедняжка… У нее оказался рак. Слава богу, кончились ее мучения.

Она разлила чай, передала сестрам чашки, потом по очереди протянула им сахарницу и кувшинчик с молоком. Сама она стояла между прессом и раковиной, ее седые волосы под черной шляпкой искрились в лучах позднего утреннего солнца.

– Как страшно, – задумчиво произнесла она, сделав маленький глоток.

– Я знала миссис Марсден пятнадцать лет, а ведь могло статься, что наше знакомство не продлилось бы и двух месяцев. Порой люди становятся друзьями при таких странных обстоятельствах.

Началось с того, что я откликнулась на объявление в «Аргусе». Так и попала в их дом. Мой Джим тогда был еще жив, судьба как раз приковала его к коляске. Я искала работу, но идти куда-то на полный день не могла, надо было ухаживать за мужем. Поэтому я нанялась в несколько домов убираться, на шесть раз в неделю, по утрам. Одной из хозяек и оказалась миссис Марсден. Я ходила к ней три раза в неделю.

Поначалу думала, что долго у нее не задержусь. Нет, сама работа тут ни при чем, и деньги тоже. Просто в то время автобусы в Хилтоп еще не ходили, а тащиться в гору пешком… От города это полторы мили. Казалось, подъем этот с каждым днем становится все длиннее и круче… лучше и не вспоминать. Но мы сильно нуждались, и выбора у меня не было.

Когда Джима парализовало, я сразу поняла – легко не будет. Но сказала себе – ничего, справимся. Пока ноги меня носят, справимся.

Сестры Норрис, которые никогда ничего не делали по дому, в лучшем случае пылесосили ковер, что-то пробормотали в знак сочувствия и продолжали потягивать чай из чашек.

– Постепенно я привыкла, втянулась, мне даже это стало нравиться – выходить на люди. Наводить в домах порядок. В общем, как-то жили. По утрам за Джимом приглядывала наша соседка, миссис Рид, а во второй половине дня я хлопотала по хозяйству, ходила за покупками. Мы никогда много не требовали от жизни, довольствовались простыми радостями. Любили слушать церковные песнопения. По воскресеньям в церкви была служба, а по средам – Светлый час для женщин, и я обычно выкатывала коляску Джима на крылечко. Пусть послушает пение, посмотрит, что делается на улице. Еще по субботам в школе устраивали концерты – сей-час-то этого почти нет, – и каждый, кто хотел, мог принять в них участие. Я как сейчас вижу лицо Джима, довольное, улыбающееся, сидит и кивает головой в такт музыки…

– Ваш муж был прекрасным человеком, миссис Фосдайк, жизнелюбом, – изрекла старшая мисс Норрис. – Мы все восхищались его мужеством.

– Да, правда. Ну конечно, песнопения, Светлый час – вы все про это знаете.

Так вот, познакомившись с миссис Марсден, я поняла, что можно жить в достатке и все же быть несчастливой. Иметь много денег, здорового мужа, но не знать душевного покоя.

Помню, однажды мы впервые поговорили с ней как женщина с женщиной. Была среда, и я хотела побыстрее освободиться, поспеть домой к началу Светлого часа. Я работала у миссис Марсден первую неделю, и пришлось объяснить ей, в чем дело.

– Я могу немного задерживаться по понедельникам и пятницам, если нужно, – сказала я ей, – но пропускать Светлый час в среду мне бы не хотелось.

– Разумеется, я не собираюсь лишать вас этого удовольствия, – ответила она, но голос ее звучал как-то странно, я даже подивилась. Неделю мы к этому не возвращались, но в следующую среду она заговорила о церкви сама, и я снова уловила те же странные нотки. Тогда я спросила, а сама она разве не ходит в храм божий?

– Раньше ходила, – ответила она. – Очень давно. С детства мне прививали веру в Бога. Я состояла в нескольких комитетах. Работала на церковь, словно рабыня.

– Почему же вы теперь туда не ходите? – спросила я.

– Незачем стало.

Помню, я даже вздрогнула.

– Не хотите ли вы сказать, – я собралась с духом, – что перестали верить в Бога?

Не успела я задать вопрос, как мне стало стыдно – зачем лезу не в свои дела? Меня это совсем не касалось.

А она помолчала с минуту и ответила: «Да». Вот так, просто, без обиняков.

Я выключила пылесос и уставилась на нее. Мне встречались люди, которые не ходят в церковь, но никто еще не говорил мне в открытую, что он – безбожник. Ведь получалось именно так.

И тогда я сказала:

– Это, конечно, не мое дело, но что заставило вас отвернуться от Бога?

Она скомкала в руках тряпку, лицо словно окаменело.

– У меня был мальчик, – сказала она. – Он умер.

Что ж, я могла понять чужое горе.

– Это ужасно, – согласилась я. – Но ведь многие…

– Но это был мой сын, мой. Десять лет мы молились: Боже, пошли нам ребенка. И Бог услышал наши молитвы – послал. Ребенок родился слабоумным. Через три года он умер. У вас не было ребенка-дегенерата, миссис Фосдайк?

Как она страдала! Мне было больно смотреть на нее.

Нет, ответила я, не было.

– Но я знаю одного прекрасного богопослушного человека, – добавила я, – которого судьба до конца его дней приковала к инвалидной коляске. А он был в расцвете сил. Поэтому я могу час понять, миссис Марсден.

– И вы продолжаете верить? – воскликнула она презрительно и гневно. – Но как можно верить в Бога, который позволяет свершаться такому?

– Конечно, будь все в мире прекрасно и безоблачно, вера в Бога давалась бы легче, – возразила я. – Верить мог бы любой, безо всяких жертв со своей стороны. Но Бог не позволяет этого. Он посылает нам страдания, чтобы мы закалились и очистились.

– Чушь и ерунда, – отмахнулась она. – Я все это слышала сотни раз. Ну при чем тут маленький ребенок? Чем он виноват?

– Вы правы, вы правы, – согласилась я. – Это нелегко понять. Но как Господь может сделать исключение для детей? Они не могут не подвергаться опасности, как и взрослые.

Тогда она стала ко мне спиной и принялась драить туалетный столик. Но через секунду круто обернулась.

– Как же вы можете с этим мириться? – воскликнула она. – Как можете не противиться этому?

– Спорить о вере нет смысла, миссис Марсден, – сказала я. – Мы можем доказывать друг другу свою правоту до Судного дня, но так ни к чему и не придем. Ведь вера – внутри нас, либо она живет в человеке, либо нет. Вы спрашиваете, как я могу с этим мириться? Но разве есть другой выход? Вера – единственное, что у меня осталось. – Я взглянула на нее и добавила: – Бедная вы моя, вам, наверное, так ее не хватает.

Тут я зашла слишком далеко. Она выпрямилась, сразу стала холодной. Она, скажу вам, была худощавая женщина и, если хотела, могла принять очень надменный вид.

– Я не нуждаюсь в вашем сочувствии, спасибо, – сказала она. – Можете верить во что угодно, это ваше дело… А сейчас займитесь, пожалуйста, ковром, – добавила она, – если не возражаете.

Потом я очень жалела об этом разговоре. Уж коли мне приходится ходить по домам, лучше всего поддерживать с хозяйками дружеские и уважительные отношения, осложнять их ни к чему…

– Еще чашечку? Не стесняйтесь. Раз уж чай сделан, надо его выпить, а то пропадет… Вот и хорошо.

Сестры Норрис позволили наполнить свои чашки и, поскольку неотложных дел в это утро у них не было, устроились поудобнее и приготовились слушать, что еще им поведает миссис Фосдайк о своих отношениях с покойной миссис Марсден.

– Было видно, что наш разговор не дает ей покоя, – продолжала миссис Фосдайк. – Казалось, она только и ищет случая к нему вернуться. Злость и горечь, что скопились у нее внутри, так и рвались наружу. Мне это не нравилось, и я уже подумывала об уходе. Но все-таки решила остаться. Как к хозяйке я к ней претензий не имела, а деньги были нужны… До гордыни ли тут?

Короче говоря, я работала у нее полгода, и вот наступила эта среда. Утренние часы, как всегда, пролетели быстро, казалось, только начали убираться, а уже двенадцать. Я собралась уходить, но тут миссис Марсден кое о чем вспомнила. Она попросила меня отнести один из костюмов ее мужа в химчистку, а самой срочно понадобилось заскочить к соседке, та вот-вот могла уйти.

И она принесла в кухню небрежно переброшенный через руку мужской костюм.

– Вот, – сказала она. – Муж его давно не носит. Посмотрим, может, после чистки у него будет приличный вид. А я побегу, а то прозеваю миссис Уилсон. Бумага и бечевка в ящике. Да, и проверьте сначала карманы, я не успела. – И она выбежала, напомнив напоследок, чтобы я не забыла закрыть дверь на задвижку.

Я посмотрела на костюм. С виду совсем новый, я еще подумала: «Надо же, есть люди, у которых такие костюмы лежат без дела». Я еще не дошла до того, чтобы просить у хозяек ненужную одежду, хотя временами соблазн был велик. У Джима такого костюма не было никогда в жизни.

Я аккуратно стряхнула пыль с костюма, потом стала проверять карманы. Когда взялась за жилет, я вдруг даже не услышала, а почувствовала, как в кармане что-то хрустнуло, и, засунув туда пальцы, вытащила сложенный вдвое фунтовый банкнот. Я думала о мистере Марсдене, который не носит совсем еще хорошую одежду, а теперь задумалась над другим: как же свободно должны жить люди, если у них может запросто заваляться целый фунт.

Я положила банкнот на угол кухонного шкафа и завернула костюм в плотную бумагу. Потом поймала себя на том, что краем глаза посматриваю на деньги. Кто о них знает, кроме меня? Фунт… двадцать шиллингов. Ну что такое фунт для Марсденов? А для Джима и меня? И в лучшие годы у нас их было не так много, и каждый был заработан тяжелым трудом, каждый шиллинг шел в ход только тогда, когда не тратить его было невозможно. А последнее время нам приходилось и вовсе туго. Появились новые расходы. Я взяла банкнот и стала думать о том, что на него можно купить. Фрукты для Джима, немного табака – это для него большой праздник. Белье у него поизносилось. Хорошо бы бутылку тонизирующего вина – оно здорово его бодрит.

И вот я стояла в кухне миссис Марсден с фунтовым банкнотом, свернутым в маленький комочек в моей руке, где его никто не мог увидеть. И казалось, ничего больше не было в мире – только эти деньги и моя нужда в них.

Голос миссис Фосдайк, звучавший все мягче, совсем затих – она стояла и молча смотрела в окно. Сестры переглянулись, но миссис Фосдайк уже очнулась и подошла к кухонному столику, чтобы поставить на него пустую чашку.

– Я уже говорила, это было в среду. В пятницу я снова пришла в дом миссис Марсден к девяти часам, как обычно. Ясно помню, утро было дождливое. Не сильный дождь, а такой меленький, моросящий, но, кажется, вымокаешь под ним больше, чем под хорошим ливнем. В общем, пришла я, промокшая до нитки, переоделась в рабочую одежду, а пальто свое отнесла наверх, в ванную, чтобы с него там стекла вода. Потом мы вместе с миссис Марсден вымыли посуду после завтрака и принялись убирать в комнатах первого этажа, как всегда по пятницам.

Миссис Марсден в то утро была какая-то молчаливая, и я решила, что ей, наверное, немного нездоровится. В одиннадцать мы на пяток минут прервались и пошли на кухню выпить по чашечке чая с печеньем. И там миссис Марсден говорит, как бы между прочим:

– Кстати, мистер Марсден сказал мне, что в костюме, который вы отнесли в химчистку, он, кажется, оставил деньги. Вы ничего не находили в карманах?

У меня это совершенно вылетело из головы, но я, естественно, сразу все вспомнила. Поставила чашку на стол, подошла к полке и вытащила банкнот из-под банки.

– Вы, значит, не заметили? – спросила я. – В среду я сунула этот фунт сюда. Хотела вам напомнить, да память все слабее и слабее. Больше я ничего не нашла: один фунт.

Не знаю, заметила она или нет, но мои пальцы дрожали, когда я передавала ей деньги.

Она разгладила банкнот на столе рядом с тарелкой и обещала передать его мистеру Марсдену, когда он вернется. А я ей в ответ: забавно, как это он вспомнил об этих деньгах? Ведь костюм-то не носил уже давно, миссис Марсден сама сказала.

Тут она что-то такое промямлила, запнулась… У нее словно язык отнялся, чувствую – что-то здесь не так. Посмотрела ей в глаза… И вдруг все поняла, в одну секунду.

– Господи! – воскликнула я. – Так это вы положили деньги в костюм мужа? Он, наверное, о них и понятия не имеет. Положили нарочно, надеялись, что я найду их и возьму себе.

Она покраснела. Лицо ее запылало, как пожар.

– Я должна быть уверена в честности людей, которые у меня работают, – сказала она, как-то даже горделиво, надменно, хотя эти слова дались ей нелегко.

Ну, тут я обо всем на свете позабыла. Словно с цепи сорвалась.

– И что, вы теперь уверены в моей честности? – вскинулась я. – Могу признаться, соблазн был велик – вам от этого легче? Вы сбились с пути истинного, но зачем тащить за собой меня? Один фунт, миссис Марсден, – сказала я. – Двадцать сребреников. Большего я не стою, да? Иуде заплатили тридцать!

Она поднялась.

– Вы не смеете разговаривать со мной в таком тоне, – сказала она и бросилась мимо меня наверх по лестнице.

Я сидела за столом, закрыв лицо руками. Казалось, вот-вот разрыдаюсь. Не могла понять, зачем она это сделала. И немножко помолилась, поблагодарила господа. «Боже, – молилась я, – если бы ты знал! Ведь я едва не согрешила!»

Прошло несколько минут. Я встала, подошла к лестнице, прислушалась. Потом поднялась в ванную и взяла свое пальто. Постояла минутку. Я понимала: больше мне в этом доме делать нечего. Меня даже подмывало вот так и уйти – не сказав ни единого слова. Но она задолжала мне за целую неделю, и гордость такого рода была мне не по карману.

И я тихонько позвала:

– Миссис Марсден.

Ответа не было. Тогда я подошла к двери в ее спальню и прислушалась. Изнутри доносился какой-то звук, но я не могла понять, что это. Я снова окликнула ее, и когда она не ответила, легонько постучала в дверь и вошла. Миссис Марсден лежала на одной из стоявших рядом кроватей, лицом к окну. Она плакала – это ее всхлипывания я слышала из-за двери, – плечи ее тряслись, а я стояла и смотрела на нее. Что-то в ее облике тронуло меня до глубины души, и тогда я выпустила из рук пальто, подошла поближе и положила руку ей на плечо.

– Будет, будет, – утешила я хозяйку. – Не надо так убиваться. Ничего страшного не случилось.

Я села рядом с ней на кровать, и она вдруг повернулась и взяла меня за руку.

– Не уходите, – попросила миссис Марсден. – Не оставляйте меня.

Что я тогда почувствовала! Радость захлестнула меня, захлестнула огромной волной. Как прекрасно сознавать, что ты живешь на свете не зря, что ты кому-то очень нужен!

– Конечно, я не оставлю вас, – заверила я. – Не оставлю.

Миссис Фосдайк вздохнула и отвернулась от окна.

– И я не оставила ее, – сказала она. – Не оставила.

Она посмотрела на сестер, перевела взгляд с одной на другую.

– Ну вот, – сказала она, и на губах ее появилась застенчивая улыбка.

– Я никогда и никому об этом не рассказывала. Но сегодня утром как-то все вспомнилось… Да и ей, бедняжке, сейчас уже ничто не повредит.

Она взглянула на часы, стоявшие на каминной полке.

– Господи, вы посмотрите, сколько времени! Замучила я вас своей болтовней!

– Какая очаровательная история, – восхитилась младшая мисс Норрис, женщина романтического склада. – Так похожа на библейскую…

– Может быть, – быстро сказала миссис Фосдайк, – но вы, наверное, пришли не за тем, чтобы я вам рассказывала сказки?

– Дело вот в чем, – начала старшая мисс Норрис, вынимая из большой сумки пачку бумаг. – Мы организуем сбор пожертвований для детского приюта и хотели узнать, не возьмете ли на себя ваш район в этом году? Вы очень заняты, мы знаем, и все же…

– Ну что ж… – миссис Фосдайк уперла палец в подбородок, – пожалуй, найду время и для этого.

– Вы такой замечательный сборщик, миссис Фосдайк, – вступила младшая мисс Норрис. – Люди не скупятся на пожертвования, когда приходите вы.

– Ну ладно, ладно, смогу, – согласилась миссис Фосдайк, и сестры Норрис засияли.

– Мы знаем, миссис Фосдайк, что добрые сердца и руки еще не перевелись, – провозгласила старшая из сестер.

– Да уж, наверное, знаете, – ответила миссис Фосдайк с некоторой сухостью в голосе.

– Вам уготовано место на небесах, миссис Фосдайк, – объявила счастливая младшая сестра.

– Ну что вы, право, – смутилась миссис Фосдайк. – Кто-то ведь должен присматривать за бедными крошками, ведь должен?