Текст книги "Святая ночь (Сборник повестей и рассказов зарубежных писателей)"

Автор книги: Герман Гессе

Соавторы: Карел Чапек,Марсель Эме,Пер Лагерквист,Эрих Кестнер,Моррис Уэст,Артур Шницлер,Никос Казандзакис,Анна Зегерс,Стэн Барстоу,Теодор Когсвелл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 40 страниц)

– Ты вернулся, волшебник Ушмаля, – так приветствовал Гонзало жрец. Все прислужники поклонились. – Пришло время богов, время воздвигнуть пирамиду в их честь.

Гонзало кивнул, он распрямил свое искалеченное тело, вытянулся как можно выше.

– Я пришел, чтобы применить старые чары, – сказал Гонзало, – и привел с собой помощника. Он сделал жест рукой, и двое прислужников подтолкнули Розарио вперед. Только теперь Розарио полностью осознал степень безумства старика. Они подвергли себя стольким лишениям, но сейчас… все это казалось невероятным и одновременно неизбежным… уму непостижимо – вот она желтая деревня, сотни индейцев окружили алтарь под крышей из пальмовых листьев, все это не бессмысленно, может, он наконец-то сделал первый шаг к постижению тайн древних майя. И он проникнет в тайны, которые не открывались ему так долго. Чуть вздрогнув, он склонил голову и отдал себя во власть начинавшейся церемонии.

– Время петь! – вскричал Гонзало. – Время молиться! Мы – народ богов. Мы молимся, и они слышат нас, даже когда они в недрах земли, даже когда они на небесах. Сегодня я воздвигну для них чудесную пирамиду, и они придут к нам, как оно было много лет назад.

Послышалось согласное бормотание, и индейцы преклонили колена. Ведь это были слова самого Волшебника Ушмаля. Жрецы чуть отступили. Вперед вышли две женщины, обнаженные девы, они поднесли Волшебнику и его помощнику чаши со священным бальче. Сначала Гонзало поднял чашу вверх и предложил ее богам. На древнем майя он объявил богам, как их народ готовился к этому самому священному из празднеств. Три дня они постились, ели только маленькие кусочки мачаки и пили только бальче. Потом он отпил из чаши, за ним – жрецы и Розарио. Девы забрали пустые чаши и удалились.

– Я Волшебник Ушмаля, – запел Гонзало, – я освещаю путь богам. В джунглях Ягуара я воздвигну пирамиду Юм Кину, богу Солнца. Раз вы наделили меня волшебной силой, я осмеливаюсь также обратить мою песнь к Итзамне, самому богу жизни…

Так он пел, и голос его, подхваченный хором, наполнял ночь. Пел и Розарио. Он вдруг заметил, что покачивается в такт пению, и на какой-то миг ему стало безумно одиноко – кругом полно индейцев, но он словно отделен, отсечен от них. В нем пробудилось чувство ответственности, когда он взглянул на Гонзало и увидел, что старик целиком отдался творимому им действу. Гонзало и вправду верил, что он – Волшебник Ушмаля, что сегодня он воздвигнет в джунглях пирамиду, в это верили и остальные, они пели с удивительным рвением: Наконец, когда Розарио закрыл глаза и слова песнопения сами полились из него, поверил и он – воздвигнуть пирамиду в честь богов возможно. Возможно не вообще, а именно здесь, сегодня, и он запел в полный голос.

Песнопения еще долго тревожили ночь, девы вернулись с чашами бальче, ладанки снова наполнили копалом, подбросили дров в костры. Забытые слова народа майя, никогда Розарио не слышанные, сами срывались с его губ. Его наполнила величайшая сила. Он чувствовал, как все его существо переполняется верой, прежде ему неведомой, и в душе он уже не сомневался, что он и Гонзало – жрецы, посланники богов, они наделены чрезвычайными полномочиями. Они способны воздвигать пирамиды в честь богов! Способны вершить приводящие в трепет древние таинства – это не удел прошлого, нет! Потому он и приехал в деревню, выкрашенную для богов в желтый цвет. Он оказался избранником именно потому, что искал и теперь вознагражден за веру. По жилам его текла какая-то сила, он возвысил голос, требуя, чтобы пустые джунгли разверзлись и исторгли пирамиду. В этот миг сильный порыв ветра взвихрил искры и пепел от костра. Люди сжались от страха и пали на землю ниц. Даже жрецы перед лицом освобожденной силы попятились назад.

– Сейчас! – воскликнул Гонзало. – Сейчас явится Пирамида Волшебника!

Ветер принес какой-то пронзительный, качающийся звук, искры дождем посыпались на людей, те с криками стали разбегаться. Из ослепляющего пылевого вихря вырвался столб света, и на миг перед их глазами засияло изображение золотой пирамиды. Земля заходила ходуном. Розарио закричал от восторга и в изнеможении рухнул на землю. Оглушительная боль и радость этой ночи – все вдруг отхлынуло, оставив в душе пустоту. Разгоряченный, дрожащий от возбуждения, он услышал собственный смех.

Он не знал, долго ли пролежал, но, взглянув на небо, увидел: уже забрезжил рассвет. В воздухе было покойно. Где-то в джунглях покрикивали и пели птицы. На юго-западе, над Паленке укладывалась спать луна. Он повернулся и взглянул на Гонзало. Старик стоял, поникнув головой, руки бессильно свисали вдоль туловища. Розарио хотел что-то сказать, но не мог произнести ни слова.

– Тебя постигла неудача, – услышал он бормотание жреца, – но разве их постигла неудача?

– На следующий год, – Гонзало кивнул, – на следующий год…

Он взглянул на Розарио, глаза его горели обжигающим огнем. Розарио согласно кивнул. Он шагнул вперед, чтобы коснуться своего учителя в знак поддержки, но прислужники уже оттащили старика и распластали на жертвенном камне. Его вздымавшаяся грудная клетка оказалась незащищенной, и жрец поднял нож.

Жрец наклонился над Гонзало, и луч восходящего солнца сверкнул на остром лезвии из обсидиана. Легкий хрип, бульканье – и, когда жрец выпрямился, в руках его трепетало сердце Гонзало. Он воздел руки к восходящему солнцу, потом бросил еще живое сердце в огонь алтаря. Все вокруг забормотали слова благодарственной молитвы.

Гонзало даже не закричал. Видно, он был готов к такому концу. Он проиграл, как игрок на поле Ушмаля, и теперь приблизился к богам. Розарио же, когда прислужники взялись за него, закричал, стал отчаянно сопротивляться. Но их не интересовало его сердце. Они крепко схватили его, и жрец сделал надрез. Резкий, короткий. Розарио почти не почувствовал боли, но, когда его отпустили, он не устоял – упал на землю. Ему перерезали ахиллово сухожилие, сделали из него калеку. Спотыкаясь, волоча ногу, он потащился вперед, толпа расступилась, давая ему дорогу. Ногу разрывало от боли, он едва дополз до лошадей. Никто не шевельнулся, чтобы остановить его. Он добрался до привязанных лошадей, нечеловеческим усилием подтянулся, залез в седло – люди стояли и смотрели. Он повернулся, окинул их долгим взглядом, на мгновение ему открылась истина – глаза их горели давней неизбывной надеждой. Они превратили его в своего нового карлика, нового волшебника. И через год, когда на полуостров Юкатан снова придет день солнцестояния, он вернется сюда, он будет с ними. Это было время майя, время древних веков, его не уничтожит ни кипучее обновление жизни на земле, ни перемены в культуре, происшедшие за многие столетия. Осталась еще сила, чтобы выполнять миссию богов. Он оглядел собравшихся, сияющих золотом в ярких лучах утреннего солнца. Да, наконец-то ему открылось его предназначение.

Он приветственно вскинул руки и прокричал:

– А-ра! Слава народу майя!

Потом пришпорил лошадь и ускакал в джунгли.

Ален Милн
ПЕРЕД ПОТОПОМ

Перевод В. Вебера

ам говорят, что Ламех породил Ноя, когда ему было 182 года, а затем прожил еще 595 лет. Поэтому мы не удивляемся, читая: «Всех же дней Ламеха было семьсот семьдесят семь лет; и он умер». Этого следовало ожидать. Но следующая фраза дает нам пищу для размышлений. В ней говорится: «Ною было пятьсот лет и родил Ной: Сима, Хама и Иафета». Вряд ли речь тут идет о двух независимых событиях. Скорее всего, тогдашний летописец не стал бы специально сообщать нам, что в какой-то момент Ною исполнилось пятьсот лет. Об этом мы могли бы догадаться и сами, памятуя, что ему было 595, когда умер его отец. Но если, и это весьма вероятно, указанные события связаны между собой, нам хотели сказать, что в возрасте пятисот лет у Ноя родилась тройня. Как тут не вспомнить написанное ниже: «В то время были на земле исполины».

Современному историку, однако, довольно трудно представить себе как пятисотлетнего мужчину, находящегося в расцвете сил, так и пожилого джентльмена годков этак на восемьсот сорок. Скорее он подумает, что с той поры изменилась не природа человека, но система отсчета, и сочтет целесообразным разделить возраст патриархов на десять в надежде получить более правдоподобную картину. Таким образом, по его предположению, Ной вошел в ковчег, когда ему было шестьдесят лет, а сыновьям Ноевым – двадцать восемь, двадцать четыре и двадцать соответственно. И так как в известной истории очень мало сказано о женщинах, хотелось бы уделить им побольше внимания, предварительно напомнив нашим читателям, что жену Ноя звали Ханна, жену Сима – Керин, Хама – Айша, а Иафета – Мерибол. Теперь мы можем начать.

По ночам Ной часто видел сны, а за утренней трапезой пересказывал их содержание. Прямые предсказания грядущих бедствий перемежались весьма неопределенными пророчествами, правильное толкование которых становилось возможным лишь после совершения события. Например, если саранча уничтожала посевы, Ной самодовольно напоминал семье, что месяц назад во сне вычерпывал ситом бездонный колодец. Одновременно признавая, что ошибся, трактуя видение как знак того, что из второго сына не выйдет никакого толка. Ной не любил Хама. Хам позволял себе спорить с отцом.

Однажды Ною привиделся особенно яркий сон. Воды Тигра и Евфрата слились и ринулись на него, а он и Хам оказались на бревне посреди разбушевавшейся стихии. «Почему тебе не приснилось это наводнение? – спросил Хам. – Тогда мы могли бы построить лодку и спасти мою мать и моих братьев и жен моих братьев, – а помолчав, добавил: – И Айшу». А затем Хам превратился в крокодила, и крокодил крикнул: «А как же моя жена?» И внезапно все животные закричали: «А как же наши жены?» Но он сидел уже не на бревне, а на верхней ветви кипариса и отпиливал ее, намереваясь строить лодку. И тут к своему ужасу обнаружил, что пилит сук, на котором сидит. Падая, он громко закричал, и жена его, проснувшись, спросила: «Что такое?» Слава богу, это был только сон. И Ной сказал: «Это сон, дорогая. Утром я тебе все расскажу». А потом, размышляя, лежал три часа и в конце концов даже забыл, что это был сон. Он снова заснул, когда нарождалась заря, и к тому времени у него уже не осталось сомнений, что с ним говорил сам Яхве.

– Сим, мальчик мой, – обратился Ной за завтраком к старшему сыну, – чем ты собираешься заняться сегодня утром?

Сима он любил больше остальных. Сильный и послушный, тот не отличался умом, но природа наградила его золотыми руками. И Ной знал наверняка, что старший сын сделает именно то, что ему скажут. Не то, что Хам, бесстыдный и вечно всем недовольный. Хам ничего не принимал на веру. Он ставил под сомнение то, что считалось законом для других, в частности он не считал, что отец – олицетворение мудрости и его следует почитать, даже если ваши мнения расходятся. Иафет только что женился на Мерибол, а Мерибол только что вышла замуж за Иафета. Они сидели вместе, думали вместе и гуляли вместе. И уже шесть месяцев ни один из них не говорил «я», а только «мы». На какое-то время они оказались полностью потерянными для общества.

Прежде чем Сим успел собраться с мыслями, чтобы ответить отцу, Ной продолжил:

– Я хочу, чтобы ты отложил все дела и помог мне строить лодку. Хам, ты, несомненно, желаешь знать, почему лодку, если вода у нас разве что в колодце? Хам, мальчик мой?

– Мой дорогой отец, – ответил Хам, удивленно подняв брови, – мне бы и в голову не пришло спрашивать, зачем строить лодку. Наоборот, я всегда думал, что нашей ферме недостает именно лодки. Каждому из нас нужна своя лодка. Всего семь лодок, – пояснил он, взглянув на Йафета-и-Мерибол. – Как знать, для чего может понадобиться красивая лодка.

– Ты совершенно прав, Хам. Нам может понадобиться лодка.

Ханна поспешила вмешаться, чувствуя, что дело идет к ссоре.

– О, ты же собирался рассказать нам свой сон. Тебе приснились лодки? Мне кажется, раньше они тебе никогда не снились.

– Раньше не было повода, Ханна. Но на грани ужаснейшей катастрофы в истории человечества, когда великий потоп вот-вот захлестнет всю Землю и уничтожит род людской, меня милостиво предупредили и дали дельный совет.

Ближние Ноя восприняли его слова довольно спокойно. Самое худшее, что они могли ожидать от сна главы семьи, так это падения овцы в колодец. Из чистого любопытства Хам поинтересовался, откуда возьмется вода.

– Отовсюду, сын мой, – сурово ответил Ной. – С небес.

– О, значит, пойдет дождь?

– Дождь будет идти сорок дней и сорок ночей, пока под водой не скроются даже склоны Арарата.

– А мы будем сидеть в нашей лодке?

– Не только мы, но и по две особи каждого вида животных, мужская и женская.

Иафет-и-Мерибол улыбнулись друг другу.

– А в чем, собственно, дело? – спросил Хам.

– Насколько я понимаю, грехи этого мира вывели Яхве из себя и он намерен уничтожить все живое, за исключением нашей семьи и… э… тех животных, о которых я только что упомянул. Яхве испытывает к нам, вернее сказать, ко мне, особое расположение.

– Что же будет потом? Или мы навечно останемся в лодке?

– Когда вода спадет, мы начнем все заново и возродим цивилизацию.

– Мы ввосьмером и все животные?

– Да.

– Может, ты что-то не так понял? – спросила Ханна Ноя. – Или ты считаешь, что я тоже должна рожать детей?

Ной нахмурился.

– Женщина, как ты смеешь указывать богу в его делах?

– Помилуй господи, я только сказала, что ты мог неправильно истолковать этот сон.

Иафет-и-Мерибол о чем-то пошептались, и Мерибол спросила:

– Папа Ной, мы хотим узнать, собираетесь ли вы брать с собой двух скорпионов?

– Разумеется, дитя мое. Яхве не допускает никаких исключений.

– Мы думаем, – продолжил Иафет, – что скорпионов лучше оставить. Нам кажется несправедливым спасение двух скорпионов, если матери и отцу Мерибол суждено утонуть. Разве мы не можем обойтись без них? Сказать, что не удалось их поймать, или мы поймаем двух самцов, или что-то в этом роде?

– Чем отличается самец скорпиона от самки? – поддакнул Хам. – Кто-нибудь знает?

– Я думал, – холодно заметил Ной, – что все объяснил тебе перед брачной ночью.

– Неужели? – удивился Хам. – Но мне кажется, речь тогда шла не о скорпионах, – он взглянул на жену и добавил: – В тот момент в этом не было необходимости. – Айша ответила полным ненависти взглядом и опустила глаза.

– Наверное, самец больше самки, – предположила Ханна. – Или меньше?

– Он может быть моложе, мама, – ответил Сим.

– Вероятно, – Ханна улыбнулась, – Яхве не станет возражать, если мы начнем строить новый мир без скорпионов.

– Ему это очень не понравится, – насупился Ной.

– Ладно, пусть скорпионы остаются, – подытожил Хам. – Только бы не забыть о них.

– Пусть также останутся мама и папа, – с улыбкой добавила Мерибол.

– Разве ты не рада, что стала членом нашей семьи? – спросил Иафет, целуя жену в нос. Мерибол быстро оглядела комнату и укусила его за ухо.

– Все это мелочи по сравнению со строительством лодки, – важно изрек глава семейства. – Чтобы вместить всех животных, потребуется большая лодка. Как мне сказали, она должна быть четыреста пятьдесят футов в длину, семьдесят пять в ширину и сорок пять в высоту.

Сим ахнул.

– Батюшки! – выдохнула Ханна.

Иафет присвистнул.

– И как ты назовешь эту большую лодку? – ехидно спросил Хам.

Хотя патриархи следили за тем, чтобы женщина знала свое место в доме, как и предписывалось законом божьим, трудно поверить, что ее влияние на семейные дела намного отличалось от того, каким она пользуется теперь, в век славной эмансипации. Ханна, надо отметить, часто путала Ноя с Яхве, смотрела на них как на детей и считала своим долгом оберегать их от хлопот.

– Дорогой, прежде чем приступать к вырубке леса, задержись на минутку, – сказала она после завтрака.

– В чем дело, Ханна? Ну ладно. Сим, подожди меня у колодезных ворот.

– Да, отец, – Сим вскинул топор на плечо и вышел из дому.

– Так что, дорогая? – спросил Ной.

– Я насчет лодки…

– Думаю, мы должны назвать ее «ковчег». Да, теперь я вспоминаю, что именно так называл ее Яхве. Ковчег.

– Ты действительно в это веришь? Дорогой, иногда твои сны… Взять хотя бы пророчество о том, что в Хама ударит молния.

– Если ты вспомнишь, любовь моя, – назидательно ответил Ной, – вскоре после этого у Айши случился выкидыш, вызвавший горе и потрясение, сравнимые с ударом молнии в Хама. Именно это и предрекал Яхве, просто я не до конца разобрался в значении его слов.

После стольких лет совместной жизни Ханна по-прежнему не могла надивиться простодушию Ноя. С жалостью смотрела она на мужа. Да разве кому-нибудь старше пяти лет могло прийти в голову, что у Айши был… Неужели он не видит, что происходит между Хамом и его женой?

– Значит, ты веришь в потоп?

– Больше, чем во что бы то ни было.

– Тогда нам надо как следует подготовиться к жизни в ковчеге. Как долго придется нам в нем пробыть?

– Дождь будет идти сорок дней. А потом нужно какое-то время, чтобы спала вода. Я не знаю, сколько на это потребуется дней. Возможно, не меньше года.

– Нам нужен запас пищи и питья для восьми человек и всех зверей. Ты знаешь, сколько существует видов животных и что они едят?

– Нет, – в замешательстве ответил Ной. – Я… – Тут он широко улыбнулся. – Я поручу это Хаму. Каждый должен внести свою лепту.

– Они же не принесут с собой еды?

– Я… э… нет. Не думай, дорогая, – торопливо добавил он, – что я не чувствую той огромной ответственности, которую возложило на тебя указание Яхве.

– Рада слышать, что ты это понимаешь. Поэтому я надеюсь, что ты не скажешь: «Как это похоже на Ханну», – если к концу десятого месяца что-нибудь случится с редкими животными, о повадках которых нам ничего не известно.

– Дорогая моя, я тебя ни в чем не упрекну.

– Ты видишь много странных снов, Ной. Возможно, это один из них. Хорошо, дорогой, бери топор и иди. Сим, наверное, уже заждался тебя.

После ухода Ноя Ханна заглянула к Керин.

– Кажется, это надолго, – сказала она.

Вскоре даже соседи поняли, что дело принимает серьезный оборот.

– Похоже, ты что-то строишь? – спросил как-то раз Натаниэль, весьма наблюдательный мужчина.

– Да, – ответил Ной, вытирая пот.

– Скоро ты сведешь со своей земли весь лес.

– Что делать? – вздохнул Ной.

– А зачем тебе это нужно?

Натаниэль стал тридцать вторым, задавшим этот вопрос.

– Зачем? – Ною уже надоело отвечать. – Да просто так.

– Если я быстро мигну, а потом посмотрю в сторону, мне начинает казаться, что ты строишь дом. Я прав?

– Да.

– Большой дом, не так ли? Ты ожидаешь прибавления семейства?

– Да.

– Это хорошо. Я только радуюсь, когда вижу, что молодые люди… – он хотел сказать «наслаждаются жизнью», но в последний момент передумал, – …выполняют свой долг перед обществом.

– Да, – кивнул Ной.

Натаниэль почувствовал, что задает слишком много вопросов, и перешел к делу.

– Как я уже сказал, тебе может не хватить строительного материала. Я мог бы уступить тебе кипарисовую рощу площадью в пару акров, если тебя это интересует.

– Северный лес? – оживился Ной.

– Да. Возможно, роща даже больше двух акров.

– Что ты за нее хочешь?

– У тебя хорошие овцы, – осторожно ответил Натаниэль.

– Что ж, тут есть о чем поговорить, – кивнул Ной. То обстоятельство, что все овцы, кроме двух, были обречены, в немалой степени способствовало его сговорчивости. Да и самого Натаниэля ждала та же участь, поэтому он мог сначала получить лес, а передачу овец перенести на более поздний срок, после потопа.

– Приходи ко мне вечером, – предложил Натаниэль, – и мы все обсудим.

Ной снисходительно кивнул. Да и можно ли вести себя иначе, если сам господь бог назвал тебя единственным в мире человеком, достойным спасения.

– Как идут дела? – спросил Хам старшего брата за обедом несколько недель спустя.

– О, все нормально, – ответил Сим.

– Если ты бы работал так же усердно, как твой брат… – добавил Ной. – Старший брат, – пояснил он, взглянув на Иафета-и-Мерибол, по-прежнему составлявших единое целое, – тогда бы и у тебя все шло нормально. Ты отвечаешь за животных, но пока, как я вижу, не ударил пальцем о палец.

– Наоборот, – Хам почесал локоть. – Я поймал блоху. Правда, не знаю, самец это или самка. Но начало положено.

– Бездельник, – пробурчал Ной.

– Этого еще не хватало, – вмешалась Ханна. – Мало мне зверей и птиц, я еще должна заготавливать пищу для блох.

– Как раз об этом я и хотел спросить тебя, отец. Напрасно ты считаешь, что я сидел сложа руки. Я думал. И поверь мне, тут есть о чем подумать, хотя никто не придает этому особого значения.

Очевидно, «никто» включало в себя и Яхве, поэтому Ханна испугалась.

Его реакция всегда была непредсказуемой. Он так легко обижался. И она поспешила добавить, что ей тоже пришлось много думать, не так-то просто запасти провизию на целый год.

– Именно это я и имел в виду, мама. Отец настаивает, чтобы мы взяли каждой твари по паре. Ни больше, ни меньше.

– Настаивает Яхве, – поправил сына Ной.

– Пусть так. Но некоторые животные едят друг друга. Если мы хотим весь год кормить двух львов, нам понадобятся отнюдь не две газели. Иначе у нас не останется ни львов, ни газелей. Львы, я подсчитал, съедают по газели в день. Поэтому, взглянув на наше путешествие с позиции льва, мы должны взять с собой семьсот тридцать газелей.

– Яхве говорил только о двух, – упорствовал Ной.

– Поступайте, как хотите, – пожал плечами Хам. – Мне-то какая разница.

Ной погладил бороду.

– Еще одна проблема, – прошептал Иафет на ухо Мерибол, и они захихикали.

– Решение очевидно, – довольно улыбнулся глава семьи. – Можно выйти из любого положения, надо только подумать. Мы забьем этих газелей. Яхве не возражал против того, чтобы мы взяли с собой их туши, – от торжественно оглядел сидящих за столом. В комнате повисла тяжелая тишина.

– Я всего лишь женщина, – сухо сказала Ханна, – и мое единственное желание – повиноваться богу и мужу. Но если мне предложат на выбор, спокойно утонуть или целый год жить в ящике с тушами семисот тридцати газелей…

– Да утонуть бы нам всем и покончить с этим! – с жаром выкрикнула Айша. Из ее глаз брызнули слезы, и она выбежала из дому. Айша! У Хама внезапно защемило сердце. Если она тоже несчастна… Он было поднялся, чтобы последовать за ней. Но какой в этом толк? Что он услышит от нее, кроме: «0, оставь меня в покое!» Хам снова сел, но на душе у него стало легче. Айша!

– Всю жизнь я соблюдал закон божий, – с горечью молвил Ной. – Я повиновался его заповедям. И если теперь мои близкие ни в грош не ставят указания Яхве, тогда мне действительно лучше утонуть.

– Да, дорогой, – Ханна успокаивающе погладила его по руке, – но мы не утонем. Потому что ты построишь нам прекрасную лодку.

– Ковчег.

– Конечно, дорогой, ковчег. Эту лодку, которая растет не по дням, а по часам.

– Трудно найти глупца, который рискнет поспорить в мудрости с нашим создателем, – медленно заговорил Хам, тщательно подбирая слова. – Но если он дает нам приказ, который не в силах выполнить ни один человек, не сойдем ли мы с указанной им тропы, убеждая себя, что слова его невозможно полностью услышать, до конца осознать, правильно истолковать?

Ной молча поглаживал бороду.

– Можно нам, отец? – спросил Иафет, поднимая руку.

– Да, сын мой. Пусть выскажется каждый из нас.

– Мы все обговорили между собой, и вот что мы думаем. Нам не удастся заполнить ковчег разными животными с густой шерстью и взять с собой лишь двух блох. А еще есть и мухи! Представь себе Хама, гоняющегося по всему ковчегу за мухами и осматривающего каждую пойманную, чтобы отобрать одного мальчика-муху и одну девочку-муху… – Мерибол хихикнула. – А потом ему придется убить всех остальных. И птицы. Двух мы пустим в дверь, но что делать с теми сотнями, которые сядут на крышу? Кошки! Сколько котят мы возьмем с собой? И как сможет Хам собрать всех живых тварей? Возможно, в сотне миль отсюда на горе живут в пещере редкие пчелы. Как ему поступить с ними?

– Мне все равно придется идти туда за вторым орлом, – ввернул Хам.

Ной молчал. Да и что он мог возразить. Он поднял голову и увидел, что Сим просит слова.

– Да, мой мальчик.

– Я вот думаю… если мы не будем брать всю эту живность, размеры ковчега уменьшатся, и мы обойдемся имеющимся у нас лесом.

Ной кивнул.

– Керин? Мы тебя слушаем.

– Мы хотели бы еще кое-что выяснить, отец, – вмешался Иафет.

– Говори.

– Вот что нас интересует. Что мы сделаем, когда вода покроет землю и мимо, держась за бочку, проплывут отец и мать Мерибол? Помашем им рукой?

– Керин! Ты хотела нам что-то сказать.

Светлые волосы Керин двумя косами спускались ей на плечи. Холодная безупречность ее лица резко контрастировала с волнующей, пугающей красотой черноволосой и страстной Айши. Керин всегда держала себя в руках, зная, что у нее есть и чего она хочет.

– Что бы мы ни говорили, – ответила она, – но каждому из нас придется подчиниться велению сердца, разума, совести. Если Яхве намерен уничтожить весь мир, не в наших силах ни помочь ему, ни помешать. Но если он предоставляет нам и только нам возможность спастись, тогда все наши устремления должны быть направлены на выживание. Устремления не только тела, но и души. В чем-то мы можем и ошибиться, но, что бы мы ни сделали или не сумели сделать, планы Яхве относительно нашего мира останутся неизменными.

«Все они против него, – подумал Ной. – Все!»

– Дорогой, если ты позволишь мне…

– Говори, Ханна.

– Не лучше ли подождать, пока ты увидишь еще один сон, который многое нам прояснит?

– Я не могу видеть сны по заказу, Ханна. Я не могу вызвать Яхве, чтобы он говорил со мной.

– Нет, дорогой, но я заметила, что такое часто случается, если ты поешь ливанского меду. Керин, милая, ты сможешь найти горшочек на верхней полке чулана? Прошу тебя, достань из него немного меду, положи на тарелочку и принеси сюда.

В конце концов Ною удалось выбраться и из этого тупика. Он согласился пойти на компромисс. В этом его поддержала божественная власть. Образно говоря, он изложил возникшие трудности Яхве, когда, удалившись на покой, детально обсуждал создавшуюся ситуацию с Ханной, пока та не заснула. К утру решение окончательно созрело. Его совесть была чиста. Он сделал все, что мог.

– Вот что я думаю насчет животных, – изрек Ной за завтраком.

– И насчет отца и матери Мерибол, – добавил Иафет.

– Теперь я получил четкое указание. (Ханна взглянула через стол на Керин и кивнула.) Мудрость господа нашего труднопостижима, и разум простого смертного неспособен сразу осознать ее. А подменяя своими несовершенными мыслями не понятую до конца святую мудрость, человек легко впадает в прискорбные ошибки.

Он помолчал, словно ожидая услышать мнение сидящих за столом, но никто не произнес ни слова, не зная, чего от них ждут: почтительного согласия или вежливого неодобрения.

– Ну почему вы с самого начала не поняли, что, говоря о живых тварях, я имел в виду только домашних животных. Если Яхве желает уничтожить злое и грешное человечество, он тем более хочет избавиться от всех хищников, бегающих и ползающих. Хам, тебе следовало сразу догадаться об этом. А упоминание цифры «два»? Ну почему вы увязали ее с числом животных? Речь, естественно, шла лишь о том, что мы должны взять с собой и женские и мужские особи. Иафет, мальчик мой, я удивлен, что ты сам не пришел к такому выводу. Ханна, дорогая, ты представляешь, как можно прожить целый год без коров и овец, которые дадут нам мясо и молоко? Исходя из этого, сама мысль о том, что мы возьмем с собой лишь двух овец… – Ной выдержал паузу и добродушно хмыкнул, – кажется весьма нелепой.

– Разумеется, теперь, когда ты столь логично изложил свою точку зрения, мне все понятно, – улыбнулась Ханна. – У мужчин, – добавила она, обращаясь к Керин, – с логикой дело обстоит гораздо лучше, чем у нас, женщин. Мерибол, дорогая, когда я вижу, как ты гложешь ухо Иафета, я чувствую, что плохо веду хозяйство. Оставь его про запас, на случай, если потоп продлится дольше, чем мы ожидаем.

– Божий глас объявил мне, – громко возвестил Ной, – что мы, возможно, вновь окажемся на сухой земле через восемь недель после начала дождей. Восемь недель, Ханна. Тем не менее, – добавил он, – мы должны запастись едой на целый год, на всякий случай.

– Разумеется, дорогой, – кивнула Ханна. – Как ты поймешь позже, Керин, когда заживешь отдельно, одного божественного намека достаточно для того, чтобы облегчить себе жизнь.

– Теперь поговорим о людях, – продолжил Ной, – в том числе об отце и матери Мерибол. То ли благодаря моим молитвам, то ли в своем безграничном милосердии Яхве сменил гнев на милость. Мы можем предупредить о потопе наших друзей и соседей, дать им шанс на спасение.

– Как он добр, – пробурчал Хам.

– О, благодарю вас, папа Ной, – сказала Мерибол и добавила, когда Иафет подтолкнул ее в бок: – Спасибо вам обоим.

– Дорогой, ты хотел сказать, дать им шанс спастись в нашей лодке…

– Ковчеге.

– …В нашем ковчеге или каждый из них должен строить собственную лодку?

– Ну… – Ной запнулся, не находя ответа.

– Ты понимаешь, в чем тут разница, дорогой? – озабоченно спросила Ханна.

– Я думаю, Ханна, пока не стоит искать ответ на этот вопрос. Главное сейчас – предупредить их о потопе.

– Но все и так знают, зачем мы строим ковчег, – возразил Хам. – Не так ли, Сим?

– Они приходят и спрашивают, я отвечаю, а потом они смеются надо мной.

– Разве этого недостаточно, отец?

– В общем-то, да, мой мальчик, но я считаю, что кое-кого следует предупредить особо.

– Например, Натаниэля.

– Честно говоря, я имел в виду не Натаниэля, но отца и мать Мерибол.

– Я согласна, – поддержала мужа Ханна. – Сегодня же я зайду к твоей матери, Мерибол, и все ей объясню.

Ханна так и сделала, и сколь радостна была их встреча! Когда восторги поутихли, Ханна перешла к делу.

– Какая прекрасная стоит погода, но, разумеется, не помешал бы и небольшой дождь.

– Насколько я понимаю, – не без ехидства ответила мать Мерибол, – он скоро начнется.

– О, так ты слышала наши новости? – рассмеялась Ханна. – Сорок дней и сорок ночей. Представляешь?

– Это… официальная информация? – мать Мерибол посмотрела в потолок.

– Боюсь, что да. Как, впрочем, и все, что говорит Ной. Надеюсь, ты понимаешь, как с ним трудно.

– Шоубол был таким же, но я выбила из него всю дурь.

– Ты умная женщина, Тирза, – вздохнула Ханна. – Мне следовало поступить так же. Но теперь, к сожалению, уже поздно.

– Ты в это не веришь, не так ли? – не слишком уверенно спросила Тирза.

– В потоп? – Ханна рассмеялась. – Дорогая, о чем тут говорить – сплошной дождь.

– Я сказала Шоуболу: «Кто слышал о дожде, который льет сорок дней?»

– Действительно, кто? Но это еще не все. Дождь вызовет потоп, вода покроет даже вершину Арарата, и все живое утонет! Умора, да и только! И чего только не придумает этот Ной!