Текст книги "Рассказы о любви"

Автор книги: Герман Гессе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

– И свиста твоего что-то совсем не слышно, – сказала она оживленно, – и никто у тебя вроде не умер. Скажи, уж не влюбился ли ты часом?

Карл не совладал с собой и слегка покраснел, тем не менее решительно отверг такое подозрение и заверил, что с ним все в порядке, вот только он немного рассеян и его одолевает скука.

– С этим я тебе сейчас помогу, – весело воскликнула Бабетта. – Завтра у маленькой Лиз с Нижнего переулка свадьба. Она уже давно была помолвлена с одним рабочим. Она могла бы сделать и партию получше, надо думать, но этот мужчина не так уж и плох, а лишь деньги тоже душу не греют. И тебе надо пойти на эту свадьбу, Лиз знает тебя, и все будут рады, если ты придешь и покажешь, что не загордился. Анна из «Зеленого дерева» и Грета из епископства тоже там будут, и я, а так вообще-то людей будет не много. Кто за все это будет платить? Это будет такая тихая свадьба, домашняя, без особого пиршества и танцев, и вообще ничего такого подобного. И без этого можно здорово повеселиться.

– Но меня же не приглашали, – с сомнением сказал Карл, тем более что эта затея была ему не очень-то по душе.

Но Бабетта только засмеялась.

– Ах, что там, я это улажу, да и речь-то идет всего лишь о часе или двух в вечернее время. И еще вот что мне пришло в голову! Лучше всего, если ты придешь со скрипкой. А что? Почему бы и нет? Ах, что за глупые отговорки! Ты возьмешь ее с собой, и дело с концом; всем будет забава, и все тебе еще будут за то благодарны.

Много времени это не заняло, молодой господин дал вскоре свое согласие.

На другой день Бабетта зашла за ним к вечеру; на ней было роскошное платье времен ее юности, которое было ей тесновато, и она в нем вспотела, была очень возбуждена, щеки так и пылали от радости предстоящего празднества. И она не захотела ждать, пока Карл переоденется, а позволила ему только надеть свежий воротничок и, нагнувшись, сама почистила, несмотря на праздничный наряд, его ботинки. А потом они вместе отправились в дом в бедном пригороде, где молодожены сняли комнатку и кухню. Карл прихватил с собой скрипку.

Шли они медленно и осторожно, со вчерашнего дня наступила оттепель, и им хотелось прийти в чистой обуви. Бабетта зажала под мышкой необычайно большой массивный зонт и придерживала обеими руками юбку, поднимая ее повыше, что вовсе не радовало Карла: он немного стыдился, что его видели в ее обществе.

В скромной побеленной комнатке молодоженов вокруг соснового стола, накрытого чистой скатертью, сидели семь или восемь человек, не считая молодых, двух дружков жениха, нескольких родственниц и подружек невесты. В качестве свадебного угощения внесли жаркое из свинины с салатом, а еще на стол поставили пирог, а на пол – два больших кувшина с пивом. Когда Бабетта вошла с Карлом Бауэром, все встали, хозяин дома отвесил два скромных молчаливых поклона, а бойкая на язык хозяйка поприветствовала их и представила всех гостей, и каждый из них пожал им руку.

– Попробуйте пирога, – предложила хозяйка, а муж молча поставил на стол еще два стакана и налил пива.

Лампу еще не зажгли, и потому Карл, отвечая на приветствия, не узнал никого, кроме Греты из епископства. По знаку Бабетты он вложил в руку завернутую в бумагу золотую монету, которую Бабетта заранее дала ему специально для этой цели, и произнес пожелание счастья. Потом ему подвинули стул, и он сел перед своим стаканом пива.

В этот момент, испытав внезапный испуг, он увидел рядом с собой лицо той юной служанки, что отвесила ему недавно пощечину в Брюэльском переулке. Она, похоже, его не узнала – во всяком случае, смотрела на него совершенно без признаков волнения – и приветливо протянула ему, следуя предложению хозяина всем чокнуться, свой стакан. Немного успокоившись благодаря этому, Карл отважился открыто взглянуть на нее. В последнее время он каждый день довольно часто вспоминал это лицо, которое видел тогда лишь мгновение и с тех пор больше ни разу, и весьма удивился, что выглядит она совершенно иначе. Она была мягче и нежнее, изящнее и светлее, чем тот образ, который он носил с собой. Но она была не менее прекрасна и еще более очаровательна, и ему показалось, что она едва ли старше его.

Другие – собственно, Бабетта и Анна – оживленно беседовали друг с другом, а Карл не знал, что сказать, сидел тихо, крутил в руке стакан и не спускал глаз с юной блондинки. Подумав о том, как часто ему хотелось поцеловать этот рот, он испугался: ему показалось, что чем дольше он смотрит на нее, тем труднее и безумнее эта мысль, осуществить которую просто невозможно.

Он замкнулся, какое-то время молчал, сидел невеселым. А потом Бабетта крикнула, что ему пора взять в руки скрипку и что-нибудь сыграть. Юноша противился, он немного стеснялся, но потом раскрыл футляр, дотронулся до струн, настроил скрипку и заиграл любимую всеми песню, которую, несмотря на то что тональность была высоковата, сразу затянула вся компания.

Одним словом, дело пошло и за столом воцарилось громкое веселье. Молодожены продемонстрировали новенькую лампу, налили в нее керосин и зажгли. Все пели песню за песней, внесли новый кувшин пива, и когда Карл Бауэр заиграл танцевальную мелодию, одну из тех немногих, что знал, сразу образовались три пары и закружились, весело смеясь, по тесной комнатке.

Около девяти часов гости засобирались. Блондинке довольно долгое время было по пути с Бабеттой и Карлом, и, пока они шли, Карл наконец отважился завести с девушкой разговор.

– А у кого вы здесь служите? – спросил он робко.

– У купца Кольдерера, на углу Закгассе.

– Ах вот как.

– Да, там. Так вот…

– А вы уже давно тут?

– Полгода.

– Я хотел сказать, что уже один раз видел вас.

– А я вас нет.

– Однажды вечером, в Брюэльском переулке, а?

– Не помню. Где же взять столько времени, чтобы разглядывать каждого, кто встретится на улице.

Он облегченно вздохнул: она не узнала в нем того хулигана, а ведь он уже собрался просить у нее прощения.

Она дошла до угла своего переулка и остановилась, чтобы попрощаться. Бабетте она протянула руку, а Карлу сказала:

– Ну, тогда прощайте, господин студент. И спасибо вам!

– За что же?

– За музыку, такую чудесную. Спокойной ночи вам.

Карл протянул ей, когда она почти уже повернулась, руку, и она прикоснулась к ней своей ладошкой. И потом ушла.

Когда он потом пожелал на лестнице Бабетте спокойной ночи, она спросила:

– Ну как? Повеселился или нет?

– Да, было очень весело, просто чудесно! – сказал он счастливый, радуясь, что на лестнице темно: он почувствовал, как к его лицу приливает жаркая кровь.

* * *

Дни увеличивались. Становилось постепенно теплее, воздух голубел, а серый, лежалый лед таял все заметнее во всех ямках и закоулках двора; после обеда было еще светло, и в воздухе пахло ранней весной.

Бабетта возобновила по вечерам свои дворовые посиделки и засиживалась с подружками и своими подопечными, если позволяла капризная погода, перед входом в погреб за разговорами. Карл держался пока в стороне, мысли его кружились в мечтах вокруг его влюбленности. Живности в его каморке больше не было, да и резьбой и столярными работами он больше не занимался. Вместо этого он приобрел две здоровенные железные гантели неимоверной тяжести и, если скрипка не помогала, поднимал и опускал их в каморке до изнеможения.

Три или четыре раза он встречал блондинку в переулке и каждый раз находил ее еще более привлекательной и любезной, чем прежде. Но он не разговаривал с ней и даже не видел никакой перспективы для себя, чтобы сделать это.

Однако, покинув однажды в воскресенье после полудня, в первое мартовское воскресенье, дом, он услышал рядом в маленьком дворике голоса собравшихся девушек и остановился с неожиданно появившимся любопытством и поглядел в щелку приоткрытых ворот. Он увидел сидящих впереди Грету и радостную Маргрет из переплетной мастерской, а позади них светлую блондинистую головку, немного поднявшуюся как раз в этот момент. И Карл узнал свою девушку, блондинку Тину, и от радостного испуга ему пришлось сначала перевести дух и собраться с силами, прежде чем он толкнул ворота и подошел к компании.

– А мы уже подумали, что господин слишком загордился! – крикнула, смеясь, Маргрет и первой протянула ему руку.

Бабетта погрозила ему пальцем, но тут же подвинулась, освобождая ему место и приглашая сесть. А девушки уже опять продолжили прерванный разговор. Карл, как только представилась возможность, покинул свое место, походил какое-то время взад и вперед, потом остановился позади Тины.

– Значит, и вы здесь? – спросил он тихо.

– Да, а почему бы и нет? Я всегда думала, что вы тоже сюда когда-нибудь придете. Но вам, вероятно, приходится много учиться.

– О, с ученьем все обстоит не так уж плохо, с этим можно и подождать. Если бы я знал, что вы здесь, я бы приходил сюда каждый раз.

– Ох уж эти ваши комплименты!

– Но это правда, совершенно определенно. Знаете, тогда на свадьбе все было так чудесно.

– Да, очень мило.

– Потому что там были вы, только поэтому.

– Не говорите никогда таких слов, вы же просто шутите.

– Нет, нет. Не сердитесь на меня.

– А почему я должна сердиться?

– Я боялся, что больше никогда не увижу вас.

– Да? И что потом?

– Потом… Я даже не знаю, что бы я сделал потом. Может, бросился в воду.

– О Боже, какая жалость! Вы промокли бы до костей.

– Да, вы, наверное, только бы рассмеялись.

– Нет, не так. Но вы говорите такие глупости, что с ума можно сойти. Следите за тем, что говорите, а то я, чего доброго, поверю вам.

– Сделайте такую милость, я сказал что думаю.

Но резкий голос Греты заглушил его слова. Она рассказывала крикливым голосом длинную, страшную историю про злую госпожу, которая ужасно обращалась со своей служанкой, плохо ее кормила, а когда та заболела, под шумок уволила. И только она закончила свой рассказ, как громко и энергично загомонили девушки, пока Бабетта не утихомирила их. В самый разгар словопрений соседка Тины обняла ее за бедра, и Карл Бауэр заметил, что ему следует пока повременить с продолжением их противоречивого разговора.

Сблизиться опять не удалось, но он упорно ждал, пока часа через два Маргрет не подала знак, что пора уходить. Уже начинало темнеть и потянуло прохладой. Он коротко сказал «адье» и поспешил уйти.

Когда четверть часа спустя Тина недалеко от своего дома распрощалась с последней спутницей и направилась в полном одиночестве к себе, из-за клена неожиданно появился гимназист и вежливо поприветствовал ее с большой робостью. Она немного испугалась и гневно посмотрела на него.

– Что вам, собственно, надо?

Но тут она заметила, что юноша имел испуганный вид и был очень бледен, тогда она смягчила суровый взгляд и тон:

– Так что же все-таки с вами?

Он начал заикаться и был не в состоянии произнести что-либо путное. Однако она все же поняла, что он хотел сказать, а также и то, что все это для него серьезно, и стоило ей увидеть, что юноша, беспомощный, как он есть, целиком находится в ее руках, и она тут же его пожалела, естественно, не без гордости и радости, которые испытала при своем триумфе.

– Не делайте никаких глупостей, – сказала она ему добросердечно. А когда почувствовала, что у него в голосе сквозят слезы, еще и добавила: – Мы в другой раз поговорим друг с другом, сейчас мне надо домой. Да и вам не стоит так волноваться, ведь правда? Так что до свидания!

Она поспешно поклонилась, а он побрел домой, очень медленно, сумерки сгущались и постепенно перешли в темень и ночь. Он шел по улицам и площадям, мимо домов, стен, садов и мирно журчащих фонтанов, вышел в поле за городом и снова вернулся назад, прошел ратушной аркой до верхней рыночной площади, и все вокруг, так казалось ему, выглядело по-другому, превратилось в незнакомую сказочную страну. Он полюбил девушку и сказал ей об этом, и она не оттолкнула его, а сказала ему «до свидания!».

Долго и бесцельно бродил он по городу, ему стало холодно, и он засунул руки в карманы брюк, а когда повернул за угол, узнал свой переулок, где жил, очнулся от сна и начал, несмотря на поздний час, громко и настойчиво насвистывать. Звуки раздавались эхом в ночной улице и умолкли, только когда он вошел в холодный подъезд вдовы Кустерер.

Тина много думала о том, чем же обернется вся эта история; во всяком случае, гораздо больше самого влюбленного, неспособного в лихорадочном состоянии ожидания и сладострастного волнения много размышлять. Девушка находила, чем дольше перебирала в мыслях и обдумывала все происшедшее, все меньше качеств в обворожительном юноше, достойных порицания; и новым приятным ощущением для нее было, что в нее влюбился такой тонкий и образованный, к тому же совершенно неиспорченный юноша. При этом она ни секунды не думала о любовных отношениях с ним, которые принесли бы ей только сложности или даже вред и никогда бы не привели к достижению каких-либо солидных целей.

С другой стороны, в ней все сопротивлялось тому, чтобы причинять боль бедному мальчику жестким ответом или вообще не отвечать ему. Больше всего ей хотелось бы вразумить его наполовину по-сестрински, наполовину по-матерински – по-доброму и с шуткой. Девушки в этом возрасте более зрелые, больше, чем юноши, уверены в себе, тем более служанка, которая сама зарабатывает себе на хлеб; в таких вещах, как жизненная мудрость, намного превосходит любого гимназиста или студента, тем более влюбленного и безвольно отдающего себя на ее усмотрение.

Мысли и решения попавшей в затруднительное положение девушки колебались в течение двух дней то в одну, то в другую сторону. Сколько раз она приходила к мнению, что строгий и недвусмысленный отпор – самое верное решение, столько же раз этому противилось ее сердце, еще не влюбившееся в юношу, но испытывавшее жалостливое доброжелательное благоволение.

И наконец она сделала то, что делают в таких ситуациях большинство людей: она до тех пор взвешивала свои решения в пользу то одного, то другого, пока они не утратили значимость, поскольку вместе представляли собой все те же колебания и сомнения, как и в первые часы их возникновения. И когда пришло время действовать, она не сказала ни слова из всего продуманного и решенного до того, а предоставила всему идти как идет, как само разрешится; именно так же поступил и Карл Бауэр.

Она встретила его на третий вечер, когда ее отправили несколько поздновато с одним поручением, недалеко от дома. Он скромно поздоровался и выглядел довольно смущенно. Двое молодых людей стояли друг перед другом и толком не знали, что нужно сказать. Тина боялась, что ее увидят, и быстро отступила в темный проем открытых ворот, куда Карл последовал за ней с опаской. Где-то рядом в конюшне били копытами кони, а в соседском дворе или саду какой-то неопытный любитель впервые упражнялся на флейте.

– И это называется, он играет! – тихо сказала Тина и натужно засмеялась.

– Тина!

– Да, что случилось?

– Ах, Тина…

Испуганный юноша не знал, что услышит в ответ, но ему хотелось думать, что блондинка если и сердится на него, то не так уж непримиримо.

– Ты такая милая, – сказал он совсем тихо и тут же испугался, что невольно обратился к ней на ты.

Она помедлила немного с ответом. Тогда он – в пустой голове все шло кругом – взял ее руку, но сделал это так робко и боязливо держал ее, не сжимая и словно просительно, что она не смогла решительно осадить его. Напротив, она улыбнулась и провела бедному влюбленному другой рукой по волосам.

– Ты на меня не сердишься? – спросил он, потрясенный до глубины души.

– Нет, мой мальчик, мой маленький мальчик, – засмеялась Тина весьма дружелюбно. – Но мне нужно сейчас идти, меня ждут дома. Мне надо еще купить колбасы.

– А можно я пойду с тобой?

– Нет, ты что себе думаешь? Иди вперед, отправляйся домой, чтобы нас никто не увидел вместе.

– Тогда спокойной ночи, Тина.

– Да-да, иди уж, пожалуйста! Спокойной ночи.

Он хотел бы еще о многом спросить и попросить, но сейчас юноша об этом не думал и шел, счастливый, легким, спокойным шагом, словно мощеная городская улица была мягкой лужайкой, слепыми от счастья глазами он ничего не замечал вокруг, он только что покинул залитое ослепительным светом пространство. Он почти не поговорил с ней, но обратился к ней на ты, и она к нему так же, он держал ее за руку, а она погладила его по голове. Этого было более чем достаточно, и спустя много лет он потом чувствовал, когда вспоминал этот вечер, как счастье и благодатная доброта наполняют его душу, заливают теплым светом.

А Тина, когда она потом раздумывала над случившимся, вообще не могла понять, как это произошло. Но, вероятно, чувствовала, что Карл был счастлив в этот вечер и благодарен ей за это, она не могла также забыть его детское смущение и не видела в конечном итоге ничего дурного в этой сцене. Во всяком случае, умная девушка теперь знала, что несет ответственность за этого романтика, и решила вести его за собой по верному пути мягко и по возможности уверенно. Потому что первая влюбленность, будь она даже сладкой и неземной, на самом деле всего лишь репетиция и обходной маневр, с чем она совсем недавно столкнулась сама, и это было болезненно. Так что она надеялась помочь малышу, не причинив ему особой боли, справиться с этой напастью.

Следующее свидание состоялось только в воскресенье у Бабетты. Тина приветливо поздоровалась с гимназистом, кивнула ему со своего места, улыбнувшись раз или два, и, казалось, ничто не изменилось в ее отношении к нему. А для него каждая ее улыбка была бесценным подарком и каждый взгляд – как пламя, охватывавшее его жаром.

Через несколько дней после этого Тине удалось наконец вразумительно побеседовать с юношей. Это было во второй половине дня, после занятий в гимназии, когда Карл опять блуждал вокруг ее дома и подкарауливал ее, что ей не понравилось. Она провела его через маленький сад в дровяной сарай за домом, где пахло дровяной стружкой и сухим буком. Там она его и пропесочила основательно – запретила прежде всего преследовать ее и поджидать и объяснила, что подобает, а что нет влюбленному юноше его сорта.

– Ты видишься со мной каждый раз у Бабетты, и от нее ты можешь каждый раз проводить меня, если тебе захочется, но только до того места, где вместе с нами идут и другие девушки, не до самого дома. Идти со мной вдвоем ты не можешь, и если ты не будешь обращать внимание на других и держать себя в руках, то это кончится очень плохо. У людей повсюду глаза, и стоит им увидеть дымок, они тут же закричат «пожар!».

– Да, но если я твое сокровище… – напомнил ей Карл, чуть не плача.

Она рассмеялась.

– Мое сокровище! Это еще что такое? Скажи это Бабетте, или твоему отцу дома, или твоему учителю! Ты мне очень нравишься, и мне не хочется обижать тебя, но для того чтобы стать моим сокровищем, ты должен стать самостоятельным и зарабатывать себе на хлеб, а до этого времени еще далеко. Пока ты просто влюбленный учащийся, и если бы я относилась к тебе плохо, никогда бы не заговорила с тобой об этом. И вешать из-за этого голову не надо – это делу не поможет.

– Что же мне делать? Ты не любишь меня?

– О, малыш! Разве об этом идет речь? Ты должен стать разумным и не требовать того, что в твоем возрасте еще рано. Мы останемся добрыми друзьями и подождем… со временем придет все то, чего ты хочешь.

– Ты так думаешь? Но послушай, кое-что я все-таки хочу сказать…

– И что же?

– Да, видишь ли… Собственно…

– Ну говори же!

– …не хочешь ли ты поцеловать меня?

Она разглядывала его красное лицо с нерешительным выражением на нем и его детский миленький ротик и какое-то мгновение, казалось, думала, а почему бы и нет? Она тут же отругала себя и строго тряхнула светлой головкой.

– Поцеловать? За что же?

– Просто так. Только не сердись.

– Я не сержусь. Но и ты не должен быть таким дерзким. Как-нибудь потом мы еще поговорим об этом. Ты едва знаком со мной, а уже хочешь целоваться! Такими вещами не шутят, это не игрушки. Так что будь хорошим мальчиком; в воскресенье мы опять увидимся, и ты принесешь свою скрипку, ладно?

– Да, с удовольствием.

Она отправила его домой и смотрела ему вслед, как задумчиво и невесело он идет. И опять подумала: какой приличный молодой человек, она не должна причинять ему боль.

Если нравоучения Тины и были горькой пилюлей для Карла, он подчинился и чувствовал себя при этом совсем не плохо. Правда, у него были другие представления о сути любви и он был поначалу весьма разочарован, но вскоре понял древнюю истину, что лучше давать, чем брать, и что любовь делает тебя прекраснее и душевнее того, кто лишь позволяет себя любить. То, что он не таился в своей любви и не стыдился, а признавал ее, хотя и не был пока вознагражден, давало ему ощущение радости и свободы и возвышало его над узким кругом его незначительного предшествующего существования, возводило его в высокий мир великих чувств и идеалов.

На посиделках с девушками он теперь всегда немного играл на скрипке.

– Это только ради тебя, Тина, – сказал он однажды, – потому что ничего другого приятного я не могу для тебя ни сделать, ни дать тебе.

Весна потихоньку подкрадывалась – и вдруг пришла: с первыми желтыми цветочками и нежно-зеленой травой, с бездонным синим небом и далекими горами, покрытыми лесом, с тонкой вуалью молодой листвы на ветвях и вновь возвращающимися косяками перелетных птиц. Женщины выставляли на зеленые деревянные подоконники глиняные горшки с гиацинтами и геранью. Мужчины, засучив рукава рубашек, переваривали на солнышке обед и играли под вечер во дворах в кегли. Молодые люди ощущали беспокойство, становились мечтательнее и влюблялись.

В одно из воскресений, озаривших улыбкой и молочно-сизым светом уже зеленую речную долину, Тина отправилась с подружкой гулять. Они хотели пройтись часок в направлении старой крепости по лесу. Но когда подруги проходили на окраине города мимо одной харчевни при саде, где играла веселая музыка, а на круглой лужайке пары танцевали шляйфер^[21], они хоть и не остановились, не поддавшись искушению, но сделали это очень медленно и неохотно, и когда улица выгнулась дугой и девушки при этом изгибе еще раз услышали издали взлетающие ввысь сладкие звуки мелодии, они пошли еще медленнее, а потом и вовсе нет, прислонились к ограде лужка на краю улицы, стояли и слушали, а когда через некоторое время силы вернулись к ним и они могли продолжить путь, полная веселья и страсти музыка пересилила их и позвала назад.

– Старая крепость Эмануэль-бург не убежит от нас, – сказала подружка.

Они обе утешились и, краснея, опустив глаза, вошли в сад, где небо через сплетение веток с коричневыми смолистыми почками каштана смеялось еще веселее. Была чудесная погода, и когда Тина к вечеру возвращалась в город, она делала это не одна – ее вежливо сопровождал сильный мужчина приятной наружности.

На сей раз это был ухажер что надо. Помощник столяра, которому оставалось немного до мастера, а следовательно, и не стоило медлить с женитьбой. Он намеками говорил о своих чувствах, путаясь в словах любви, и ясно и четко, без запинок, об обстоятельствах своей жизни и перспективах. Выяснилось, что он уже несколько раз видел Тину, не будучи с ней знаком, и нашел ее для себя желанной, имея в виду не мимолетное любовное приключение. В течение недели они встречались каждый день, и он нравился ей все больше; при этом они обсуждали все необходимое и сошлись вскоре на том, что обо всем договорились, и все знакомые, и они сами стали считать их помолвленными.

Первое умопомрачительное возбуждение сменилось у Тины тихой торжественной радостью, за которой она все забыла, и бедного гимназиста Карла Бауэра тоже, который все это время ждал ее понапрасну.

Когда она вспомнила про оставленного без внимания юношу, ей стало жалко его, так что в первый момент она даже решила еще какое-то время не говорить ему об этой новости. Но потом ей показалось, что это не очень хорошо с ее стороны и даже непозволительно, и чем больше она об этом думала, тем труднее казалось ей найти выход. Она опасалась, что может открыто, без обиняков, выложить все как есть ни о чем не подозревающему юноше, хотя и знала, что это единственно правильный путь, но только теперь она поняла, насколько опасной была ее благожелательная игра с мальчиком. Во всяком случае, должно было еще что-то случиться, прежде чем юноша узнает от других о ее новых любовных отношениях. Она не хотела, чтобы он стал думать о ней плохо. Она чувствовала, не зная этого достоверно, что подарила юноше первое ощущение любви и первое представление о ней и что обман принесет ему вред и отравит все им пережитое. Она никогда не думала, что эта детская история доставит ей столько хлопот.

В конце концов, не зная, что делать, она пришла к Бабетте, которая вообще-то в любовных делах была не самой авторитетной советчицей. Но она знала, что Бабетта любила своего гимназиста и беспокоилась о его самочувствии, и уж лучше она получит от нее взбучку, чем бросит на произвол судьбы юного влюбленного.

Без взбучки не обошлось. Бабетта, выслушав внимательно, при полном молчании, весь рассказ девушки, гневно топнула и с возмущением напустилась на покаявшуюся девушку.

– Не прикрывайся красивыми словами! – закричала она на нее с сердцем. – Ты просто водила его за нос и бессовестно развлекалась с ним, с Бауэром, и больше ничего.

– Ругань делу не поможет, Бабетта. Знаешь, если бы я только развлекалась, я бы не пришла к тебе сейчас и не призналась. Мне это все далось нелегко.

– Ах вот как? А сейчас как ты себе это представляешь? Кто должен теперь все это расхлебывать, а? Может, я? Или все останется с ним, с беднягой?

– Да, его мне очень даже жалко. Но послушай меня. Хочу сказать, я сейчас поговорю с ним и все скажу ему сама, не дам себе пощады. Просто я хотела, чтобы ты об этом знала, чтобы последила за ним, если ему совсем худо будет… Если ты, конечно, захочешь это сделать…

– А разве я могу иначе? Дитя, глупое еще, может, для тебя это будет уроком. Я имею в виду твое тщеславие и желание поиграть в Господа Бога. Тебе не повредит.

Результатом этого разговора было, что Бабетта в тот же день устроила встречу обоих во дворе, причем Карл так и не догадался, что она обо всем знает. День клонился к вечеру, и кусочек неба над маленьким дворовым пространством золотился угасающим закатом. В прихожей у дверей было темно, и никто не мог видеть там двух молодых людей.

– Да, видишь ли, я хотела тебе кое-что сказать, Карл, – начала Тина. – Сегодня мы должны попрощаться друг с другом. Все когда-то кончается.

– Но что случилось… Почему?..

– Потому что у меня есть теперь жених…

– У тебя есть…

– Успокойся, ладно? И послушай меня. Видишь ли, я тебе нравилась, и мне не хотелось так, ни с того ни с сего, сделать тебе от ворот поворот. Я ведь тебе сразу сказала, ты помнишь, что ты не имеешь только поэтому права считать себя моим сокровищем, так ведь?

Карл молчал.

– Ведь так?

– Ну вот видишь.

– И теперь мы должны поставить последнюю точку, и тебе не стоит так близко принимать это к сердцу, в переулке полно девушек, и я не единственная и к тому же не самая подходящая для тебя, ведь ты учишься и станешь потом господином и, может, даже доктором.

– Нет, Тина, не говори так!

– Однако это именно так и не иначе. И я хочу тебе сказать еще раз, что это все еще не настоящее, когда влюбляешься в первый раз. Будучи таким молодым, ты еще не знаешь, чего хочешь. Из этого никогда ничего не получится, и позднее ты будешь смотреть на это совсем другими глазами и понимать, что это было совсем не то.

Карл хотел ответить, хотел во многом возразить, но от горя не мог произнести ни слова.

– Ты хотел что-то сказать? – спросила Тина.

– О, ты, нет, ты не знаешь…

– Что, Карл?

– Ах, ничего. О-о, Тина, что мне теперь делать?

– Ничего, спокойно жить дальше. Пройдет немного времени, и потом ты будешь рад, что все так случилось.

– Ты говоришь, ах, что ты только говоришь…

– Я говорю всего лишь, что все идет своим чередом, и ты увидишь, что я абсолютно права… но что все это надо прекратить одним махом, абсолютно все…

Он ничего не произнес, и она положила руку ему на вздрагивающее плечо и молча ждала, пока он перестанет плакать.

– Послушай меня, – сказала она потом решительно. – Обещай мне, что останешься хорошим и разумным мальчиком.

– Я не хочу быть разумным! Я хочу умереть; лучше мертвым, чем…

– Э, Карл, не будь таким непутевым! Послушай-ка, раньше ты ведь однажды потребовал от меня поцелуй, помнишь?

– Помню.

– Ага! Если ты будешь хорошо себя вести… видишь ли, я не хочу, чтобы ты думал потом обо мне плохо; я хочу попрощаться с тобой по-доброму. Если будешь примерным мальчиком, то я тебя сегодня поцелую. Хочешь?

Он только кивнул и беспомощно посмотрел на нее. Она приблизилась к нему и поцеловала его, и поцелуй этот был тихим и бесстрастным, целомудренным и сдержанным. Она взяла его руку, слабо пожала и быстро пошла к двери.

Карл Бауэр слышал звук ее шагов, они затихали; вот она покинула дом и спустилась по лестнице, вышла на улицу. Он все это слышал, но думал совсем о другом.

Он вспомнил тот вечерний зимний час, когда юная блондинка дала ему в переулке пощечину, и тот вечер ранней весной, когда в тени ворот девичья рука гладила его по голове, и мир кругом был такой чарующий, и улицы города стали неузнаваемыми, божественно прекрасными просторами. И ему вспомнились мелодии, которые он раньше играл на скрипке, и та свадьба в пригороде, с пивом и пирогом. Пиво и пирог, подумалось вдруг ему, что за нелепое сочетание, но что уж дольше об этом думать, ведь он потерял сокровище и был обманут, она его покинула. Правда, она все-таки поцеловала его… поцеловала… О, Тина!

Он устало опустился на ящик – во дворе было полно пустых ящиков. Маленький квадратик неба над ним стал красным, потом серебряным, потом погас и долго оставался темным и мертвым, а через пару часов, когда его осветила луна, Карл все еще сидел на своем ящике, и его укороченная тень лежала перед ним черной и бесформенной на неровной брусчатке.

Молодой Карл Бауэр лишь мимоходом бросил через высокий забор беглый взгляд в страну любви, но этого оказалось достаточно, чтобы его жизнь без утешения и женской ласки сделалась для него печальной, утратившей цену. Дни стали пустыми и тоскливыми; ко всему, что происходило вокруг, даже к своим будничным обязанностям, он оставался безучастным, словно все это его не касалось. Учитель древнегреческого напрасно взывал к нерадивому гимназисту, витавшему где-то в облаках; лакомые кусочки верной Бабетты тоже не манили его, а ее добрые уговоры и советы отскакивали от него как от стенки горох.

Последовало очень резкое, чрезвычайное предупреждение ректора и постыдное наказание домашним арестом, чтобы вернуть сбившегося с пути юношу на стезю труда и добродетели. Он понял, что глупо и досадно быть отстающим перед последним годом обучения, и начал усердно заниматься длинными весенними вечерами, так что дым шел коромыслом. Это было началом выздоровления.