Текст книги "Вершители Эпох (СИ)"

Автор книги: Георгий Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

– Ничего. Пара тысяч лет – и привыкаешь к голоду. Правда, ничего страшного.

– Дашь закурить?

– Не-ет, – смеётся Юнмин, и Джон узнаёт его, этот смех. – Я думал, ты перестал. Я вот перестал. Почти. Кстати, та зажигалка с тобой? «Смерть – ещё не конец», или как там?

– Наоборот, «Жизнь – только начало».

– И что по этому поводу думаешь?

– Думаю, что Эдвин Рокс никогда такого не говорил, кем бы он ни был, – признаётся Джон, утопая в кожаной обивке. – Маркетинг, и всё.

– Почему тогда носишь? Память? Или как какой-то смысл?

– Напоминание. Ношу, потому что не всегда обязательно о чём-то знать, чтобы это любить. Как жизнь.

– Мудро, – шутит Юнмин, доканчивая мороженое.

– Не смейся, – улыбается Джон. – Сначала поживи с моё, а потом уже…

– Кстати, сколько тебе?

– Не считал.

– Я тоже… А ей?

– Не больше двухсот.

***

Что-то произошло. Она почувствовала это всем своим нутром, каждой клеточкой тела и каждой частичкой силы. Нервозно затрещала татуировка, сдавил вены красный куб… Внешне ничего не случилось – она всё так же отступала под атаками Энью и Харао, всё так же наносила контрудары, выводя то одного, то другого из строя на пару секунд. Показалось, что мир изменился, будто потерял какую-то одну, неважную, но всё-таки существующую до этого момента краску. Заглянула в белый мир – нет, не показалось – там, далеко, в перипетиях киноплёнки замерцали белым пустоты, пробелы судьбы, то, что она не могла предугадать. И теперь именно эти мелкие, неминуемо приближающиеся просчёты могли стоить ей жизни. Нет, ей было наплевать на это, но её жизнь ставила под угрозу Джона, а этого она допустить не могла. Нужно было что-то делать, делать срочно, так что она решилась на риск: просмотр плёнки белого мира стоил ей времени, небольшого, но всё-таки стоил, так что она отбросила его, положившись только на свою интуицию, навыки и опыт. И этот риск Вайесс тоже выбирала сама, что бы потом Джон ни сказал, как бы ни возмущался, риск был оправдан, целиком и полностью оправдан. Она глубоко вздохнула и сжала рукоять так сильно, что на гарде показалась трещина. Вайесс высвобождала те ощущения, когда убивала в стеклянном лесу, когда убивала в иллюзии города, убивала в походе с Волонтёрами… А потом она вспомнила, как до этого убивала гораздо больше, в бессчётном количестве не-своих жизней, в бесконечных сражениях, полных только отчаяния, запаха смерти и тлена.

Вскинулась наполненная мощью рука, налились венами и чернотой мышцы, ушла за вторую половину лица рокочущая татуировка, перекрывшая второй глаз. Меч с грохотом прорезал пространство. Взвились клубы дыма и камней, откололся и упал треугольный, филигранно отрезанный кусок стеллы. Что-то живое пошатнулось и упало, утягивая за собой скрутившиеся цвета – Инно, неудачно попавший под атаку. Следом Энью и Харао атаковали одновременно, и Вайесс присела на колено, принимая удары на оба лезвия и вибрацией отбрасывая врагов в стороны. Тело кишело всплесками силы, иногда вырывающимися наружу и заставлявшими воздух дрожать, как от июльской жары. Харао взревел и бросился обратно, но Вайесс только вытянула руку, и его отбросило назад волной черноты и острых углов.

– Я же говорила, стоит только быть немного быстрее, – бесцветным тоном сообщила она себе. – Ну и постараться, конечно.

***

– А она неплохо справляется, – замечает Юнмин, вытянув шею и смотря в запотевшее окно: снаружи жарко, а здесь пара кондиционеров. – Сам учил?

– Частично.

– Частично?

– Она будто создана для этого, – сложил руки на груди Джон. – Сам иногда удивляюсь, как интересно шутит Вселенная.

– Тебе жаль её?

– Нет.

– Тогда что?

– Горжусь, – ответил Джон. – Горжусь, что она сама встала на этот путь, каким бы он ни был и куда бы ни привёл в итоге. Это то, что ей всё это время было нужно, я считаю. Кажется, она тоже так думает.

– М-м, – одобрил Юнмин, поднимаясь и накидывая пальто, потом шляпу. Пальто было чёрным, но укороченным, так что для низкого парня смотрелось очень даже солидно. – Пойдём, пройдёмся.

– Почему нет, – Джон тоже поднялся, кряхтя. Потом накинул чёрную мантию с капюшоном и повязал вокруг такой же чёрный вязаный шарф.

– Тебе идёт, – удивился Юнмин. – Даже странно. Не помню, чтобы ты разбирался в моде. А-а, она выбирала?

– Да, – признался Джон. – Она разбирается.

– Вот как… – Может, ему показалось, но во взгляде Юнмина, вроде как, промелькнула и тут же пропала искорка зависти. – Ну что, куда?

– Выбирай сам. Главное, не в парк.

***

Энью плакал. Нет, не тот, что стоял сейчас перед ней во весь рост, невозмутимый и готовый умереть, но не сдаться. Плакал тот, что внутри, плакала его старая душа, изломанная, исстрадавшаяся. А теперь он был просто Вершителем, таким, каким хотела видеть его Вселенная, и каким не хотел его видеть больше никто. Вайесс демонстративно повернула оружие горизонтально и встала в боевую стойку, в то же время движением руки запечатывая рвущегося на волю Харао в коконе из роющихся змеями чёрных щупалец. Ним выкрикивал что-то, барахтался, понемногу увязая в собственном страхе, пока Энью и Вайесс стояли друг напротив друга, обмениваясь взглядами.

– Ты убил её, да? – она начала подходить ближе, шаг за шагом, держа обе руки на рукояти. – Ты убил Энн?

Ответа не последовало, только приглушённое хлюпанье и давление воздуха от трясущегося в дрожащих руках меча. Вайесс узнала эту стойку – самая первая, которую он всегда использовал в начале боя, так что она перехватила меч и завела его за шею, выдвинувшись коленом вперёд и готовясь обороняться.

– Я не буду использовать магию, – вдруг выпалила она, в то же время удивляясь своим собственным словам. Но это было её искупление, и она – неординарность, неподчинение – отдавалась на волю случая. – Чтобы наши силы были равны. Так будет честно.

Энью промолчал, но дёрганье меча прекратилось, и он выставил остриё вперёд, приставляя обеими руками рукоять к собственной груди. Вайесс начала двигаться вперёд, сокращая расстояние. Меч был тяжелее, чем обычно, но, благодаря тренировкам, ненамного. И даже притом, что теперь ей не могло помочь ничего, кроме знания основ и собственного опыта, не было ни волнения, ни, тем более, страха. Только подъедало сердце осознание, что придётся направить меч на собственного ученика, и это после всех лет избавления от жестокости и обретения себя… На самом деле, после того, как Фабула изменил её, заставил смотреть на мир шире, чем собственное эго и больная память, показал, что не всё предопределено и из самого дерьма всегда можно выйти победителем, она хотела показать то же самое Энью.

– Это я виновата, – твёрдо ответила Вайесс собственным мыслям. – Я забыла, что чувствуют люди. Я не понимала, что ты чувствуешь после всего, что я с тобой делала, после той судьбы, по которой я тебя повела.

– Ненавижу. Зачем, – проскрежетал зубами Энью, впиваясь ногтями в рукоять. – Если бы ты не появилась, если бы вас не было в том городе, если бы вас не было, Энн была бы жива, учитель был бы жив, ничего бы не случилось. Ненавижу! Хватит!

Вайесс еле успела уйти влево, уводя в сторону метящее в шею лезвие, но напор был таким сильным, что её чуть не сбило с ног. Она прямо чувствовала, как растёт в нём ненависть, как пожирает невидимой пастью злость на целый мир, на то, через что ему пришлось пройти, на недовольство, желание исправить то, что случилось, на стыд и горечь поражений. Вайесс знала это чувство, понимала его, как, наверное, не может понять никто другой, но ничего не могла с этим сделать. Это был его выбор, выбор не Вершителя или воина, а просто человека, не сумевшего перешагнуть через потерю. Она глубоко вдохнула и, задержав дыхание, плавно перехватила меч в атакующую стойку, приставив гарду к левому бедру. Энью атаковал снова, но она, дважды отбив удар вправо, с разворота ударила ногой, целясь по рёбрам. Он успел отскочить, но получилось опасно.

– Меч – это не только железо. Это продолжение твоей воли. Не думай, что сможешь победить только яростью.

Вайесс приблизилась, нанося удары то справа, то слева, заставляя Энью только защищать поочерёдно ноги и голову. Пока что она уступала в скорости, зато у неё было преимущество в возможностях атак и радиусе защиты, так что она то разрывала дистанцию, то снова наседала одними рубящими, заставляя его уставать. В конце концов, Энью не хватило силы удержать меч, и она резким движением вправо и вверх заставила рукоятку выскользнуть из пальцев. Клинок с глухим стуком воткнулся в землю метрах в десяти. Энью выставил руку вперёд и выпустил огонь, прежде чем она успела отойти или защититься, что-то прорезало предплечье, будто по коже забегали иголки. Она не чувствовала боли, но это ощущение не нравилось её телу, и когда взгляд упал на место повреждения, вместо руки до локтя осталось только догорающее пеплом чёрное месиво.

– Неплохо. Но, я думала, мы сражаемся на мечах, – спокойно ответила Вайесс, перехватывая клинок в одной руке и опуская её под его тяжестью. – Да, так держать его, конечно…

– Я не следую твоим правилам, – прорычал Энью, поднимая откинутый меч.

– …Тяжело, – закончила она, – Всё повторяется, как в первую встречу, да?

На секунду в глазах Энью промелькнул огонёк осознания, но только на секунду, потому что в следующую он уже, ускорившись, атаковал сбоку, чуть не выбив оружие у неё из рук. Удержать получилось только везением, потом что в последний момент одно лезвие упёрлось в землю, но Энью даже не дал шанса его вытащить. Вайесс успела заметить, как меч приближается к её шее, но обороняться времени уже не оставалось, так что она просто перекатилась в сторону, оставляя свой в земле. Убрала повреждённую руку за спину, потом подняла вторую, закрывая как можно больше пространства для нападения. У неё был только один шанс на победу – успеть перейти в зону досягаемости для удара прежде, чем до неё достанет меч.

Энью, похоже, нападал, просто пытаясь попасть, и даже не размышлял над стойками и вариациями ударов, так что сначала она только отступала, по очереди уворачиваясь от каждой атаки. Нужно было дождаться, пока он сделает прямой выпад и даст возможность приблизиться, после чего ударить по шее или в солнечное сплетение, лишая равновесия, а потом уже думать, как победить с одной рукой. В этом плане отсутствие предплечья было даже выгодно: уклоняясь вправо, она не подставляла левую руку, и, к тому же, тело весило немного меньше. Но это не сработало. Она не совсем поняла почему, но ничего не сработало. Когда Энью сделал этот выпад, она не стали уходить в сторону, сокращать дистанцию или уводить меч в сторону, а просто подалась вперёд, повинуясь какому-то инстинкту, сидящему глубоко внутри, инстинкту, который нещадно требовал платы.

Меч прошёл насквозь через сердце, окропившись красной, горячей от кипевшей внутри энергии крови. Она услышала стук Пустоши, отдавшийся мурашками в похолодевшей коже, но сердце не прекратило биться ни через секунду, ни через десять, ни потом, всё продолжая качать кровь по изрезанному телу. Не телу, а хранилищу огромной энергии, не дававшей этому хранилищу прекратить существование. Это было обещание – Красной, Пустоши, Фабуле – обещание продолжать жить, которое она не могла нарушить по собственной воле.

– Если бы я была человеком, – улыбнулась она, осторожно касаясь пальцем переносицы Энью. – Ты бы убил меня…

Его откинуло назад, и больше двинуться не получилось. Голова заполнилась мороком, одним серым, повторяющимся воспоминанием – как он поднимает с земли копьё, взвешивает древко на руке, а потом отпускает, сквозь красную пелену смотря, как оно достигает цели, раз за разом. И снова тонет город в кровавой боли осознания, снова поднимает, взвешивает, бросает, и так по кругу, сотни, тысячи раз, пока его разум не достигнет пика и не сломается или не переродится.

– Это уже произошло, и никак ты это не изменишь, – оборачиваясь, проговорила Вайесс. – Теперь сам выбирай – остаться на месте или пойти вперёд.

***

– У него похожая аура, – заметил Джон, хлюпая коричневыми ботинками по лужам. – Ты ради такого всё провернул?

– Разве у нас есть дозволение что-то «провернуть»? – отмахнулся Юнмин. – В этом плане у нас меньше привилегий, чем у твоей ученицы.

– Я же просил, только не в парк…

– А я когда-нибудь тебя слушал? – засмеялся Юнмин.

– Было время, – Джон коснулся фонаря, и на пальцах осталась влага недавнего дождя. Поверхность была матовое, а стекло немного грязное, так что светило тускло и даже немного зловеще. – Когда-то давно.

– Давно не считается.

– Ага, точно…

– Что теперь делать будешь?

– По плану.

– Если хочешь избавиться от меня,…

– Я не избавиться от тебя хочу.

– Если хочешь избавиться от меня, – проигнорировал его Юнмин. – Ты же понимаешь, что придётся сделать. И всё равно готов?

– С этим лучше не тянуть, – Джон выдохнул, и в ночной воздух поднялась струйка пара. – Сам знаешь.

– Хочешь драться, или решим мирно?

– Мне кажется, надо сделать покрасивее, – улыбнулся Джон. – Всё-таки они смотрят… А ты?

– Впервые за «очень давно», – Юнмин вперил глаза в собственные кеды. – Сделаю, как попросишь. Только не тяни с этим.

– Не боишься?

– С чего бы?

– Ну… – почесал подбородок парень. – Я-то ладно. А ты ведь теперь не один…

– Ты прав, – мелко заморосил дождь, ударяясь о широкие полы шляпы. – Но вряд ли это что-то меняет.

– Вряд ли, говоришь? – Юнмин загадочно улыбнулся, заглядывая прямо в глаза человеку, который должен был стать его приёмным отцом, в эти глубокие серые глаза, полнившиеся вселенской и обычной, человеческой мудростью. – Как знать…

***

Чёрные щупальца водой вытекли из обрубка руки, восстанавливая кости, ткани, кожу, и возвращая конечности чувствительность. Вайесс посгибала пальцы, подождав, пока организм привыкнет, потом так же затянула рану в груди. Фатум поднялся, мерзко улыбаясь половиной лица и заложив руки за спину. Мир вокруг вертелся смешением из противоположностей, усиленный растворяющейся в воздухе смертью. Вайесс заглянула в белый мир, но там не было ничего, кроме смещающихся друг на друга невидимых экранов, будто само пространство в нём начало искривляться. Но, несмотря на то, что он снова не мог ей помочь, она могла с уверенностью сказать, что Фатум в той же ситуации. Татуировка плавно вернулась на место, продолжая бесноваться от одного взгляда на это перекошенное, обрамлённое шрамом лицо.

– Я много раз пытался тебя подправить, – Фатум засунул руки в карманы. – И каждый раз ничего не получалось. Значит, он всё-таки лучше в этом разбирается.

– У меня свой сценарий. Я не полагаюсь ни на тебя, ни на него.

– Разделяешь с ним обязанности, как Нимы разделяют со мной? Джон, ты же был против этого проекта?

– Это совсем другое, – отозвался тот.

– Я захотела этого сама, – поддержала Вайесс. – Я попросила, он согласился.

– Мы слишком заигрались в силу, Фатум, – твёрдо прервал её Джон. – Оба заигрались. Это не то, чем могут владеть люди вроде нас. Пора пустить начатое на самотёк. За много лет одиночества я понял только одно: мы всё это время гнались за собственными иллюзиями, думали, что мы особенные, что наша задача – контролировать. Она показала мне, что мир слишком жесток, чтобы давать одному больше, а другому меньше просто так.

– Что ты имеешь в виду? – обернулась Вайесс. – Что значит «на самотёк»?

– Мы все – такие же люди, мы ничего не выбираем и ничего не в состоянии изменить, а она – в состоянии. Она может отказаться от судьбы, или, может, так всё и задумано, это неважно. В любом случае, я хочу оставить всё на неё. Не потому что мы не справляемся, а потому что мы устарели, мы утратили независимость, потому что я верю, что она справится лучше.

– Джон…

– Она – мессия, которого мы не заслужили, – он повернулся к Вайесс, и в глазах было столько горечи, будто он собирался уйти. Она прочувствовала всем сердцем, как что-то оборвалось, что-то, держащее их вместе столько лет, оттенок речи, играющий в разговорах, тяжесть испытаний, разделённая на двоих, искорка пересекающихся взглядов. – Она обязательно поймёт. Поймёт то, что не смогли понять мы.

– Ты что несёшь! – вскинулась Вайесс, бросаясь к нему.

Фатум ухмыльнулся, и она успела заметить неровный оскал, но какой-то наигранно злой, неправильный, не такой, что должен быть в этот момент. Это было схоже с тем, что было в белом мире, ощущение, но человеческое, обычное – интуиция, простая интуиция. Юнмин угловатым движением выдернул из уха иголку, а Джон, в тот же момент, – сломал зажигалку, сминая и бросая её в траву. Тральмар взорвался магией, ограждая архипелаг от остального мира зеркальной стеной. Вспенилось и накрыло несколько островов штормовое море, откатывающееся в неистовом рёве бесчисленных цунами, бьющихся о стены. Вайесс отбросило, но она крепко вцепилась в землю, чернотой защищая Энью и смертельно раненого, как оказалось, Нима от льющихся во все стороны потоков силы. Это была мощь, способная разрушить, стереть в пыль не один мир, и оттого, что она оказалась запертой здесь, напряжение только возрастало, взрываясь пересекающимися потоками магии и повсеместно создавая то возникающие, то так же быстро пропадающие аномалии. Небо побагровело, отсвечивая розовым в облаках и покрывая землю сплошной пеленой красного. Обрушилась с оглушительным грохотом стелла, но не рухнула, распадаясь на камни и оставаясь висеть в воздухе, поддерживаясь чем-то до непонимания хаотичным. Деревья вокруг словно срезало, так что теперь торчали только кое-где разломанные, кое-где обгоревшие пеньки. Стало тяжело и душно, как будто воздух вдруг превратился во что-то маслянистое и липкое, забился в горло и мешал вдохнуть ещё хоть раз, заставляя задерживать дыхание на несколько секунд перед очередным глотком.

Это было смешение всех правил, всего, что произошло, происходит и будет происходить в одном моменте времени, в одной точке пространства, и казалось, в каждого из Судей сейчас стекались все жизни пятнадцати миров, все судьбы, за которые они были в ответе, давая одному силу Пути, и другому – силу каждого из ответвлений. Вайесс была беспомощна, будто всё, что она перетерпела, не стоило ни гроша, и все эти надуманные слова Джона… Она была не ровня ни одному из них, – ни в опыте, ни в силе. Это была не магия, не энергия, а осколок космоса, собранный пучками пульсирующих звёзд, готовых разорваться в любую секунду и отправить за собой целое измерение. Вайесс надёжно закрепила Нимов в тёмных коконах, после чего, медленно перебирая ногами и отпрыгивая от горящих извержениями сотен вулканов аномалий, начала медленно приближаться к Фатуму, протягивая в его сторону одновременно разрушающиеся и собирающиеся воедино чёрные лезвия. Пустошь стонала сотнями душ, каждая из которых уходила на один-единственный шаг, и насколько бы внушающими не были запасы сил, у всего, включая её, был предел, теперь приближающийся с ужасающей скоростью.

Фатум соединил руки, собирая силу в меньший объём, чем реальность могла выдержать, а потом раскинул, выпуская её вперёд, и белый столп прорезал воздух прямо рядом с телом Фабулы, в последний момент успевшего уверенно отступить в сторону. Земля, попавшая под удар, превратилась в пустоту, нарушая любой существующий баланс, но и это неравновесие они впитывали в себя, компенсируя ошибки сроком собственной жизни. Фабула ответил тем же – соединение рук, накопление и выбрасывание, но в этот раз луч бы не цельным, а распался на множество крючковатых линий, устремившихся в одну цель. Фатум в свою очередь только вытянул вперёд руку, и белизна исчезла, впившись змеями в кисть и растекаясь новой волной землетрясений по архипелагу. Земля за его спиной пламенем и камнем отлетела в стену, разбиваясь и опадая в воду, вызвав очередной приступ беснования гигантских цунами. Волна ударила по чёрным лезвиям, но Вайесс прорезала её, заставляя катастрофу обогнуть её со сторон.

– Не…вероятно… – только успела проговорить она, уклоняясь от отлетевшего в её сторону обрубка стеллы.

Фабула уверенно атаковал на дистанции, заставляя Фатума только поглощать и не давая времени ни на что, кроме отражений. Вайесс узнала этот стиль – её собственный – только теперь вместо чёрной энергии Пустоши он пользовался кристально белой, почти прозрачной составляющей межреальности, направляя и придавая ей форму одной лишь только силой мысли. Он нападал справа, сзади, по всему диаметру тела, не прекращая, – и Тральмар не выдержал, затрещал, захлёбываясь в крови собственных волн, разломленный трещинами и гневно вырывающийся наружу магмой истерзанной коры. Земля смешалась с водой и плазмой, образуя застывающие и снова распадающиеся узоры отчаяния и непереносимых мучений – игл, крюков, шипов и узловатых, фиолетово-алых очертаний того, что когда-то было природой.

Фабула раскинул руки, не замечая ничего вокруг, кроме своего соперника, и на месте, где стоял Фатум, образовался гладкий шар, призванный запечатать его внутри, но тот в этот же момент пошёл пузырями и лопнул, рассыпавшись едким дождём по преображающейся земле. Тральмар превращался во что-то гнилое и острое, будто живое, и материя в нём ломалась и выстраивалась с нуля, заполняя собой всю отведённую пустоту до колеблющихся стен. Поднимался и закручивался в спирали скал и шипов центральный остров, собирая в себе остатки остальных, и снова обрушиваясь вниз, составляясь заново из ещё более мелких частей.

– Я всё ещё, – прокричал Фабула, направляя в сторону врага два гигантские, как остров, иглы, и движением рук швыряя их вперёд, – не простил тебя!

– Значит, я не могу тебе уступить, – ровным тоном ответил Фатум, вытаскивая меч из несуществующих ножен. Иглы в мгновение ока одним взмахом раскололись напополам, гулким эхом врезавшись в воду.

Они поднялись в воздух, и преображения на секунду остановились, но только на секунду, потому что Фабула сразу же вынул из межреальности лук и наложил на тетиву сотканную из зеркал стрелу. Юнмин в ответ прокрутил в руках меч, как делают все уверенные в себе бойцы на арене, и с неба копьями смерчей посыпались молнии, разрезая электричеством самые высокие глыбы. Торнадо окрасились в фиолетовый, и каждое дуновение ветра рвало на куски камни, поднимая твердь и разбрасывая во все стороны. Фабула выстрелил. Вспышка света нанизала на себя момент, проходя через единственный миг, оказываясь прямо у тела Фатума, но тот резко отпрянул назад и молниеносным взмахом взорвал стрелу тысячами звёздных искр. Вайесс заметила, что Джон, подражая ей, воспользовался моментом и перешёл в ближний бой, создав из солнечных лучей двухклинковый меч. Острия с режущим уши лязгом столкнулись, отсвечивая в стороны серебряными бликами, и пространство вокруг порвалось надвое, соединяясь в точке соприкосновения, впитавшей в себя все окружающие звуки. Надрывный металлический скрежет заставил землю заходить ходуном, то поднимая, то опуская материю звуковых вибраций. Может, из-за возраста, может, из-за опыта, но Джон побеждал, постепенно сдавливая Юнмина к земле одной физической силой, и чем больше он вкладывал, тем горячее становился воздух, начав понемногу плавить кожу вместе с одеждой. Вайесс теперь была настолько близко, что, казалось, ещё пара десятков шагов – и она сможет достать до них рукой.

– Я помогу, – мысленно обратился к ней Джон, готовясь к обороне. – Сделай то, что должна.

Вайесс кивнула, и из рук медленно, осторожно появилось лезвие, огранённое зубцами и напитанное силой до такой степени, что аннулировало воздействие белизны, возвращая землю вокруг в стабильность. Она вливала туда всё, до чего доставала – чёрные пески, куб, медленно перетекавший из пальцев, Око, глядевшее из глубин сущего, судьбы запечатанных под стеной Вершителей, красные отблески стены, собственную боль и память о Джоне, засевшую в голове греющими сердце словами. Она вливала в остриё собственную жизнь, свои воспоминания, свои мечты, свои страхи, и оно отзывалось на них протяжным, воющим гулом. А потом она поняла, что отдала слишком много, и, как только Джон обездвижил Фатума, держа его на месте всей оставшейся мощью, упала в беспамятство.

Вокруг была пустота – даже не бесцветная, просто «ничего». Она не знала, сколько это длилось, но показалось, что долго, потому что, когда что-то появилось рядом с ней, искрясь и подрагивая, она улыбнулась – искренне и по-детски. Это была линия судьбы – маленькая и девственно светлая, как только что взошедшее солнце. Она была из крепко связанных между собой, сжатых в одну сплошную длинную вереницу ярких пятнышек, пышущих огненным теплом. Потом появились ещё, ещё, и ещё, и вот уже Вайесс шла в коридоре из бесконечно одинаковых линий, тянущихся системными вариациями до самого горизонта, и каждая судьба менялась, разветвляясь притоками в разные стороны, соединяясь с остальными, постоянно преображаясь. Это была самодостаточность, вселенское спокойствие, и в этот момент она поняла: здесь не было ничего «важного» или «неважного», не было ничего «главного» или «второстепенного», здесь был просто мир такой, какой он есть – с бесконечностями вариаций, со способом реализовать любую возможность, и эта реализация не зависела от Вершителей или Судей – она зависела только от этих маленьких точек-мыслей, потом становившимися пятнами-событиями. На самом деле, Вершителей… не существовало, или, наоборот, каждая из этих линий была линией Вершителя, и каждая так или иначе влияла на все остальные, и ни одну, конечно, нельзя было обрывать по собственной воле.

– Всё это время, – подумала она вслух, если только здесь существовали слова, – баланс нарушали… мы.

А потом она увидела их – две бесконечные красные линии – оборванные, израненные и потрескавшиеся от старости. Вселенная показала ей – они были ошибкой системы, заклинившей деталью, случайно появившейся от переизбытка энергии. Вайесс увидела их прошлое, уходящее вглубь веков, и все сделанные ими изменения, каждую переделанную человеческую жизнь, сплетённую с Нимами судьбу Фатума, и с ней – судьбу Джона Фолкса, увидела настоящее, застывшее картинкой на одном из пятен, и посмотрела в будущее, туда, где через пару шагов обе судьбы одновременно обрывались, возвращая рисунку идеальную геометричность.

Она коснулась обеих линий, и по ним побежали потоки воли, переливавшейся в её тело через соединения с каждым человеком пятнадцати миров. Она принимала их на себя не как владелец, а как посредник между необходимостью и собственной миссией, вливая их в чёрное, как ночь, и тонкое, как воздух, лезвие. Медленно потянулось время, с каждым мгновением возвращаясь в норму и перекрывая собой иллюзорное видение мира судеб. Вайесс заметила, как порвал распавшийся кокон Энью, как преодолел расстояние между ней и Фабулой, как создал из магии короткий нож… Душа рвалась остановить его, пресечь, самое главное, спасти Джона Фолкса, так что она повернула лезвие в его сторону, и тут же сдвинула обратно, пресекая собственные мысли. Ей показали, что этот вариант – единственный, и в этот раз не могла помочь ни её способность к импровизации, ни напитавшая её сила.

– Ты говорил, что придётся чем-то жертвовать, если необходимо, – обратилась она к нему, даже не надеясь, что он услышит. – Не думала, что придётся жертвовать таким.

Лезвие само подалось вперёд, утягивая её за собой и перетекая из руки в руку чёрным воском рукояти. Ей это надоело, надоело, что сама не может взять это в руки и поступить как считает нужным, надоело, что её тянут за собой, что из раза в раз она возвращается в волонтёрский отряд беспомощностью, бессилием, отрешённостью. Ей снова крутили как игрушкой эти надменные, бесстрастные, розово-голубые, переливающиеся тенями облака. И, оказалось, ничего она не оставила, да и как можно было оставить, как – забыть, пересилить, что должно случиться, чтобы она наконец поняла, поняла, «куда дальше» и «как дальше», но пока что перед глазами была такая же бессмысленность, как и в сердце, а клинок всё двигался вперёд, прорубая путь через секунды и ведя за собой её послушные руки.

– Нет! Пожалуйста, – по щекам градом катились кровавые слёзы, и жадно хватала их горечь татуировка, впитывая в себя эмоции, пока зазубренный клинок неминуемо приближался к цели. – Нет! В сторону!

Фатум отреагировал слишком медленно, или, может, она была быстрее, но когда он заметил, было уже слишком поздно и для него, и для Джона Фолкса. Два меча – чёрный и бесформенный, как космос, и синий, как штормовое море, – плавно прорезали одежду, потом кожу, добираясь до сердец через разрубленные ниточки уходящей жизни. Вайесс увидела, как на единственное мгновение слетает с лица парня эта вечно задиристая ухмылка, как разглаживается шрам, на секунду возвращая того улыбчивого парня, которого, наверное, когда-то знал Джон, и который теперь смотрел на неё, крепко держась за лезвие и всаживая его всё глубже и глубже в собственную память. Момент остановился разделённой реальностью, и они оказались вдвоём где-то посередине хода времени, будто время для них вдруг пошло в обратную сторону, уничтожая само себя.

– Забирай, – прошептал Юнмин, вкладывая что-то мягкое ей в руку, и из уголка рта потекла светлая струйка бессмертия. – Если он верит в тебя, я тоже.

– Я ничего… – плакала Вайесс, удивляясь тому, как могло скопиться внутри столько слёз. – Я ничего не могу. Я бесполезная… Я не могу ничего решить.

– Послушай… Говорю тебе как тот, кто видел гораздо, гораздо больше, – хмыкнул парень, кладя ладонь на раскиданные во все стороны чёрные щупальца волос, и те послушно улеглись на место, шипя от касания белизны. – Тебе не нужно ничего решать. Не нужно…

– Он сказал…

– Ты всё видела сама, и теперь то, что ты хочешь узнать, уже внутри тебя. Ничего не важно – ни я, ни Джон, ни целый мир, ни эта дурацкая миссия. Ты уже – часть Вселенной, ты стала тем, кем Он гордится…

– Что мне нужно делать?

– А что ты хочешь?

Рассыпались на части две красные линии, вместе с собой разрывая межреальность, съёжившуюся в одну точку. Вайесс смотрела из неё, как исчезают две долгие, как вечность, жизни, растворяются в успокоившемся море и заделанных трещинах, как всё вокруг становится ярче и насыщеннее, а внутри, в самой душе, что-то падает и разлетается на осколки, окончательно и бесповоротно сломанное. В этот момент она – Вселенная, она – Пустошь, и по коже скальпом стекает боль, позабытая много веков назад, человеческая боль. Она переполняет её, рвётся наружу, и в тот самый момент, когда отрывается и сгорает последний осколок красных линий, последний осколок её прошлой, открывается в глубинах мироздания Око, и из черноты её бесчувственности сыпется волнами чёрный, металлический песок, погребая под собой остатки Тральмара и вбирая в себя остатки жизни Судей. Момент неравновесия, момент передачи полномочий разделяет всё на «до» и «после», пока создающее новую Пустошь Око смотрит ей прямо в глаза – и радужка этого, нового Ока голубая, как дождь, как свет галактики над головой, как последние минуты заката, голубая, как самое светлое будущее.