Текст книги "Вершители Эпох (СИ)"

Автор книги: Георгий Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

Ним

Над городом повис полукруг луны, такой большой, что казалось, заполнил собой целое небо. Энью шагал в сторону богатых районов, овальной полосой светлых окон окружавших центральную крепость. Он слушал стук ботинок по мостовой, ветер, раздувающий пламя внутри него, шорох листьев редких деревьев, отдельные слова запоздалых прохожих. Мир говорил с ним всеми своими голосами наперебой, прерывая и смешивая один с другим, создавая из воздуха атмосферу ночи. Ему нравилось дышать прохладой – она очищала разум, делая мысли быстрыми и ясными. Он достал из кармана смятую бумажку и, прочитав ещё раз, сжёг прямо в руке, сжав пепел насколько сильно, насколько хватало злости. Энью прошёл открытые ворота внутренней, невысокой стены, и мир сразу преобразился: если снаружи уже царила ночь, здесь всё играло огнями фонарей, они били в глаза и отсвечивали бликами от металлических частей одежды.

Место, куда он шёл, было совсем недалеко, и было видно из любой части внутренней стены – высокое, четырёхэтажное, украшенное колоннами, разными узорами и завитками здание, верх которого охраняли четыре каменные горгульи, сидя на острых квадратных углах. Перед входом – высокими деревянными дверьми – стояли двое охранников, привалившись к стене и неторопливо болтая. Изнутри звучала музыка, а света из всех окон было больше, чем из всех домов рядом вместе взятых. Энью прижал руку к груди, ненадолго успокоив бешеное биение сердца, исходивший от него жар. В нём теплилось нечто его собственное: магия, взятая из самой души, из циркуляции крови, из движений мысли, частички реальности, скреплённые пониманием работы процессов, но кроме неё был целый организм – Фатум, – живущий с ним в неком симбиозе, в разделении полномочий.

Он глубоко вдохнул и вышел из переулка, направившись прямо к зданию, над входом которого красиво отсвечивала позолотой надпись «Приёмный дом». Он двигался как-то слишком быстро, хотя пытался сохранять спокойствие, может, из-за переполнявших его эмоций. Охранники вытянули руки, пытаясь его остановить, и Энью уже было приготовился отвечать, но, как только обе их руки легли на его плечи, что-то внутри проснулось, он увидел маленькие, тонкие и извилистые ниточки их судеб, и теперь было только одно желание – уничтожить, пожрать, не оставить после себя ничего. Вспыхнули синим пламенем плечи, и человеческие тела в мгновение осыпались пеплом вместе с одеждой, доспехами и оружием, развеявшись прахом в налетевшем ветре. Может, Энью показалось, но он почувствовал, как отдельно от всего остального тела губы подёрнулись лёгкой усмешкой. Он с шумом открыл двери и шагнул внутрь, занося на вычищенный пол грязь от ботинок. Человек в официальном костюме что-то ему сказал, потом преградил путь в залу, но Энью двинул рукой, сделав еле заметный жест, и в угол комнаты улетела ещё одна горстка пыли.

За дверями было светло, громко и очень людно. Казалось, вся знать города собралась в одном месте, только чтобы поболтать, обменяться новостями и открытиями, посплетничать и пообсуждать, поесть хорошей еды. Всё было белым, золотым и деревянным, во всей комнате витал аромат роскоши, праздности и цветочных духов. Странно, но на его появление сначала почти никто не обратил внимания, – наверное, считали, что без приглашения сюда не попасть, но Энью это было даже на руку. Человека, которого искал, он заметил почти сразу – статный, в возрасте, и традиционный костюм, в отличие от остальных, тёмно-синий. И ещё сильно выделялись глаза – карие, как земля, и сощуренные, как бы настороженные, будто всегда ищут подвох. Сила вела его вперёд, протискивала сквозь толпы говорящих к маленькому столику в самом углу. Только сейчас некоторые стали показывать на него или осторожно сторониться – одежда и плащ изорвались, а от ножен вообще остался только небольшой кожаный ремешок, держащий оголённый меч. Кое-кто поднялся, может, чтобы задать ему пару вопросов, но Энью посмотрел на него настолько властно, что тот поспешно ретировался, и со временем всё вернулось в норму. Старик сразу понял, что нужно оставаться на своём месте, и, заметив, что незнакомец направляется к нему, показал ему рукой на стоящий недалеко опустевший стул, предлагая сесть. Энью бесцеремонно придвинулся и закинул ногу на ногу.

– Эллисон Маргрей, – собеседник протянул руку, всё так же дотошно всматриваясь в его выражение лица. Энью в ответ взял со стола бокал и залпом осушил. – Представитель торговой гильдии Давиира.

– Энью Джехой.

– Джехой? – Маргрей нахмурился, силясь что-то вспомнить. – Джехой… Дай вспомнить… Шанир Джехой не твой отец, случаем? Мне кажется, я помню, что у него был сын.

– Всё верно.

– Ох! – старик расплылся в улыбке. – Мы с ним были хорошими друзьями! У него, кажется, какое-то предприятие на востоке?

– Да, было время.

– А теперь что?

– Отец умер много лет назад, – Энью поперхнулся. – А дело заброшено.

– Соболезную.

– Не стоит, я здесь не для этого.

– По делам отца?

– Не совсем, скорее, по моим собственным, – он проговорил это как можно холоднее, но глубоко в душе всё ещё теплилось желание вспомнить отца: вряд ли в мире осталось так уж много знакомых с ним людей. – Но если у него есть перед вами какой-то долг, я с радостью его верну.

– Нет-нет-нет! – запротестовал старик. – Шанир был исключительно трудолюбивым, гм, то есть самодостаточным, и уж точно не просил в долг у таких, как я. Я даже сомневаюсь, занимал ли он когда-либо вообще!

– Он часто говорил мне, – вдруг вспомнил Энью, – что мы сами должны менять мир вокруг. А сам не дожил до изменений.

– Ничего не поделаешь, – улыбнулся Маргрей, положив парню руку на плечо. Тот, к удивлению обоих, не одёрнул. – Даже хорошие люди уходят, но нужно помнить их наставления.

– Как вам здесь? – внезапно сменил тему Энью. – Вся эта вычурность, разговоры, иногда танцы?

– Нравится ли? – переспросил Маргрей. – Не совсем. Но это как моя работа: если не буду приходить, потеряю статус, не буду узнавать последние новости, потеряю инициативу. Иногда бывает, конечно, интересно, но это редко.

– Вот как… – Энью закинул руки за голову. – Я всегда думал, что такая жизнь, как у вас, это то, к чему нужно всю жизнь стремиться. По крайней мере, мне так говорили. Об этом все говорят.

– Может, это и неплохо, ещё и детям сразу будущее устроено, но все эти интриги, встречи, ужины, обязанности, – старик улыбнулся, – скажу по секрету: ужасно выматывает эта борьба. Иногда хочется заняться чем-то повеселее, а уже нельзя, видишь. Был бы твой отец здесь, может, что и посоветовал бы. Он такого не хотел никогда, говорил, что…

– «Мы не выживаем, а пытаемся жить», верно? – закончил за него Энью.

– Верно, – кивнул Маргрей. – Ты и правда его сын.

– У вас есть дети, да?

– К чему такие вопросы? Ну да, двое: старшему десять, младшему пять. Мы живём в особняке в соседнем городе, на юге, здесь по делам, если хочешь, когда решим все вопросы, заходи в гости.

– Вряд ли. Боюсь, у меня не будет времени, – Энью опустил голову. – Пойдёмте в прихожую, поговорим без лишних ушей.

Маргрей пожал плечами и вышел из-за стола, последовав за Энью к выходу, предварительно осторожно задвинув стул на место. Теперь они шли спокойно, не беспокоя понапрасну ни о чём не подозревавших гостей. Первая комната встретила их завываниями ветра из щёлки между дверьми и безмолвной пустотой. Энью немного понаблюдал, как сначала запереживал Маргрей насчёт отсутствия охраны, но потом просто властно приказал ему встать к стене, загородив собой выход и слушая, как быстрее забилось его сердце.

– Я на самом деле военный. Маг, если быть точнее, – Энью внимательно следил за изменением мимики старика, но ничего такого не заметил. – Возможно, вы знаете, из-за чего я здесь?

– Энью, ты в чём-то меня подозреваешь? Я люблю свою семью, я патриот своей страны, и не стал бы делать ничего противозаконного! Поверь мне, пожалуйста, ради нашей с вашей семьёй старой дружбы.

– Эллисон Маргрей, как раз из-за этого я и предлагаю вам сознаться прямо сейчас, – Энью глубоко вздохнул. – Мне бы очень не хотелось вас калечить или, тем более, убивать.

– Я не понимаю, о чём ты! – лицо Маргрея было предельно спокойным, но Энью точно знал, что он скрывает что-то, что поможет выйти на Нима.

– Я пытаюсь спасти одного человека, который очень важен для меня, – Энью потёр глаза от напряжения. – Он в руках лидера повстанческой армии. Что ты об этом знаешь? Любые контакты, адреса, имена – всё, что тебе известно. Просто передай их мне, и мы разойдёмся, как будто не встречались. Если ты не веришь, то слушай – сегодня ночью я обнаружил проход, вырытый под домами и ведущий далеко к северу…

Всё произошло так внезапно, что Энью даже не успел заметить, но сила в нём отреагировала гораздо быстрее мысли, это был чистый инстинкт – он заметил, как у его глаз рассыпается в пепел метательный нож, руки поднимаются вместе с языками пламени, создавая стену из огня, преграждающую путь пытающемуся сбежать Маргрею, а зрачки расширяются адреналином. В него полетело ещё два ножа, но теперь он остановил их сам, намеренно выпуская больше пламени и нагоняя страху.

– Сдаюсь, – Маргрей поднял руки, и, наверное, это было самым правильным решением в сложившейся ситуации. – Но, боюсь, информацию тебе всё равно от меня не получить.

– Когда будет наступление? Число, точное время, имя заказчика!

– Ради моей страны, – Маргрей встал в стойку у самой стены, вытащив из ботинка короткий кинжал. – Ты не вытянешь из меня ни слова.

– Число, точное время, имя заказчика! – несколько огненных лезвий мгновенно оказались у правой руки, начав прорезать плоть, одновременно прижигая рану. Маргрей выронил нож и схватился за плечо: ему не оставалось ничего, кроме как терпеть, пока Энью злобно ухмылялся, а всё его тело горело синим. – Число, время, имя заказчика!

– Пошёл ты, – выдавил он сквозь сжатые зубы, откидываясь назад от боли.

– Ладно, тогда по-другому, – Энью сейчас доставляло удовольствие злорадствовать, насмехаться, быть сильнее. – Как ты говорил? Твоя семья живёт в соседнем городе, кажется, на юге, да? И ты предлагал мне навестить…

– Не смей…

– Информация, и мы забудем друг о друге.

– Твою ж… Да, да, только убери эти… – лезвия уже успели порядком прорезать кожу, когда Энью спрятал их обратно в окружавшую их стену.

– Слушаю.

– Я могу сказать только одно, – старик потупил взгляд. – На меня вышли через гильдию охотников, незнакомый человек, поэтому я не знаю ни подробностей вторжения, ни времени. Я только знаю, что это случится скоро. Гильдия недалеко отсюда, метров сто-двести.

– Ты отдавал приказы тем, кто копал проход?

– Да, я. Где они… сейчас? – спросил Маргрей, опасаясь худшего.

– Мертвы, – Энью поправил ножны и подошёл вплотную к старику, скалясь, как хищный зверь. – Ладно, спасибо за наводку, я пошёл. Гильдия, значит… А, передавай друзьям привет!

Энью заметил, как порвалась натянутая струна вздохнувшего в последний раз тела, как оно обмякло, упало в пламя, пронзённое прямо в сердце. От этого вида было не по себе, но у Энью от одного запаха палёного горели глаза, будто убивать было задачей всей его жизни, будто только ради этого он стоит на этой земле. Плевать, кто перед ним – исковеркать, уничтожить, отправить в небытие – единственное, что можно сделать. Энью полностью очистил за собой комнату и вышел наружу, уже даже не заботясь о том, увидит ли его кто-нибудь или пострадает от его огня – ему теперь было всё равно. Он бросил магию в ноги, и от влитой силы каждая мышца завибрировала от напряжения и появившейся лёгкости. Перепрыгнув несколько крыш, Энью поискал глазами Гильдию, но, видимо, либо старик не знал точно, либо соврал насчёт места, так что он чертыхнулся и, ещё немного постояв на месте, направился в противоположном направлении.

Гильдия охотников была двухэтажным домом, больше походившем на большой паб, чем на организацию государственного уровня. На первом действительно располагалось питейное заведение, совмещённое со стойкой регистрации и местом, где принимали и выдавали задания, а на втором – импровизированный постоялый дом, где обычно проводили не больше суток возвращавшиеся с работы. Сами охотники в большинстве своём были либо отставными военными, либо, наоборот, новичками, вставшими на дорогу приключений или просто сбежавшими от рекрутского набора. Занимались они почти всем: от наёмных убийств до вступления в армию или уничтожения разбойников. Сейчас в Давиирской Гильдии было человек тридцать, не меньше. Раннее утро подняло каждого с постели быстрее занять место за доской заказов и получить что-нибудь прибыльное, пока на улице ещё темно. Глава всего этого бесструктурного скопища неторопливо курил трубку, сидя на лестнице и наблюдая за потугами тех, кто сзади, пробиться к началу очереди. Сначала, когда снаружи послышался шум, он не придал этому значения, но он всё нарастал и нарастал, так, что заставил каждого замолчать и посмотреть наверх, пока треск огромного костра приближался, и, наконец, пробил крышу, настолько сильно ударившись об пол, что всё заходило ходуном, а несколько человек даже бросило на пол. Кто-то закричал, но через пару секунд всё стихло, осталось только синее пламя, горящее на плечах белокурого парня.

– Кто здесь главный? – спросил Энью, впрочем, сразу выцепив глазами одиночку на лестнице. – Мне нужна информация!

Он не успел договорить – глава кивнул головой, и на Энью набросилось сразу несколько охотников, занеся меч для удара. Он шумно выдохнул, понимая, что битвы уже не избежать, и на лице снова засияла злобная усмешка. Один меч он коротким движением руки отвёл в сторону, сцепляя его со вторым атакующим, третьего встретил в лоб, поймав боковой удар в ладони, потом развернув и швырнув его в одного из стоящих недалеко, и всё это с молниеносной скоростью. Глава сделал знак рукой, и его атаковали все остальные, по очереди наседая с разных сторон, используя щиты, мечи, луки, и ещё в дальнем углу оказался маг, очень не вовремя использовавший дальнобойные заклятия.

Несколько мечей подряд, прежде чем вытащить свой, он просто перемолол огнём, оставив только тлеющие рукоятки и обожжённые пальцы, после чего парой рубящих ударов наискосок отправил их владельцев в небытие. Несколько стрел, не долетев до него, обратились в пыль, после чего, отбив ещё атаку, он провёл рукой длинную диагональ, поджигая людей и деревянные стены на пути, распространяя и умножая силу огня. Что-то холодное коснулось его плеча, и он тут же оказался рядом с готовящим новое заклинание магом, обрубив ещё одну короткую жизнь вместе с обеими руками. В следующее мгновение он чуть не подставился под удар главы, только благодаря инстинктам успев отпрянуть на пару сантиметров, вытянув руку и пустив вперёд столп пламени, объявший человека с головы до ног и не оставивший ничего, кроме утонувшего в брани крика. Энью выругался – теперь из-за невнимательности придётся узнавать у кого-то ещё, – и вытянул перед сбой руки ладонями кверху, наливая их синевой до самых плеч и скапливая как можно больше энергии, словно ограничения магии больше для него не существовали. Всё здание затрясло до основания, будто прямо здесь был эпицентр землетрясения, потом из него вырвались языки пламени, перекрывшие все входы и выходы и заживо сжёгшие с десяток охотников, прежде чем оставить всего с дюжину внутри.

– Спрашиваю один раз, – злорадно пригрозил Энью. – Число и точное время наступления повстанческой армии! Кто сознается, прямо сейчас отпущу, остальные отсюда не выйдут.

– Завтра вечером, – пролепетал кто-то, кажется молодой парень с луком позади остальных. – Завтра, когда начнёт смеркаться.

– Мне этого хватит, благодарю. – Не успел парень договорить, кто-то из ближайших соратников вытянул меч, пронзая сердце предателя, и парень рухнул на спину, гулко ударившись о доски. Энью усмехнулся, сделав лёгкое горизонтальное движение кистью, и на пол слетели с десяток оставшихся голов, оставляя тишину только для треска дерева и рёва пламени. – Было проще, чем я думал.

– Так это твоих рук дело? – Энью обернулся. – Сколько же ты испортил…

Перед ним стоял спутник Хиллеви, одетый в чёрную чешуйчатую накидку и раскинувший руки в стороны, показывая на результат недавней битвы. Энью даже не заметил, как он появился, но теперь это было неважно, важно было только желание разрушать, синей язвой засевшее в сердце. Халд в этот момент напоминал ему жертву: эта непринуждённая поза, видимость слабости, но в то же время было в нём что-то странное и, может даже, страшное: манера речи, слова, произнесённые из его уст, каждое вымеренное, но резкое движение тела, и этот взгляд – серый, металлический, как лезвие несущего смерть ножа. Он молчал, Энью не разговаривал тоже, в глубине души понимая, что за пару секунд эта встреча уже стала дуэлью, и проиграть в ней – значит… Нет, он даже не хотел думать, что будет после, хотелось только выиграть любой ценой, любыми жертвами. Пока Энью думал, Халд сделал еле заметно переступание с ноги на ногу, но он успел среагировать, мгновенное приняв стройку и создавая вокруг себя кольцо из огня. Дальше всё произошло в течение секунды: Халд оказался рядом с ним, проходя через защиту и опалив только локоть, но этой задержки Энью было достаточно, так что он приготовился отвести прямой удар левым кулаком в голову и нанести ответный, когда Халд вдруг одним движением развернулся, присел и нанёс секущий удар ногой в развороте по обеим его коленным чашечкам, с хрустом выгибая их в обратную сторону и отбрасывая его к проломившейся от такого напора стене.

Пламени больше не было. Казалось, всё его существо разрезали, смяли и исковеркали. Энью очнулся в холодном поту. Ему казалось, что он умер, но голову всё терзал и терзал муторный страх, хуже, чем когда он лишился учителя, чем когда остался один. Это мгновение его поражения было настолько величественным и настолько ужасающим, что он, казалось, больше никогда, даже во сне или после смерти, не забудет его. Но всё же сейчас он был не в горящем здании, а в какой-то кровати, и это немного успокаивало, совсем немного, потому что руки и колени были обвязаны чем-то стягивающим, клейким и холодным – не получалось согнуть даже локоть. Комната была маленькая, потолок над постелью был в сантиметрах тридцати, ближе к центру расширялся и образовывал своеобразную крышу, смыкающуюся прямо над окном. Брёвна в стенах, как и доски в полу, были светло-коричневыми, почти без шероховатостей, да и дыр совсем не было, так что от этого всё вокруг казалось поновее и подороже. На соседней кровати, в другом углу, сидела Хиллеви, и насколько Энью мог видеть, не только татуировка, но и всё лицо было чернее тучи. За окном светало, лучи лезвиями пробивались сквозь стекло, освещая собой оседающую пыль.

– Вот на что… ты променял мои уроки? – её голос ударил громом, рассыпался низким басом разбившихся стёкол. Глаза сияли звёздами, как и у Халда в злополучной Гильдии. – На разрушение?

– Извини…

– На хаос, на уничтожение, на смерть, – Хиллеви была непреклонна, да и вряд ли Энью такими простыми словами мог бы всё исправить. – Ты – Вершитель, но даже не можешь ответить за свой собственный выбор.

– Я не… – промямлил он, когда Хиллеви молча подошла и подняла его за воротник, тем самым вызвав ещё большую боль в повреждённых конечностях.

– Сколько страдания ты причинил… А я хотела помочь, как когда-то Халд помог мне, вытащить тебя из этого дерьмо, но ты сам загоняешь себя в него по самую голову! Хочешь драться, да?! Хочешь силы?! Тогда смотри, вот твоя сила!

Хиллеви прикоснулась пальцем к его груди, потом отвела руку, оставив пепельно-серую дымящуюся точку, покрывшуюся ранами и узорами, после чего с силой ударила по ней ладонью, вложив в толчок скопленную магию. Энью отбросило назад – или ему так только показалось, – и перед глазами с бешеной скоростью сменяющимися картинками поплыли воспоминания, пока каждый убитый им человек поднимался из глубин белизны, тянул к нему обожжённые руки. И каждое их касание отдавалось по всему телу острыми ожогами, чувством беспомощности и вины, переживаний и страхов, – будто сплюснутым отражением того, что чувствовали все эти люди в последние мгновения. Внутренности будто облили ледяной водой, было ощущение, что рёбра ходят ходуном вместе с лёгкими, но всё это слишком притуплено, слишком не по-настоящему – иллюзия, созданная его учителем.

– Сможешь выдержать их боль, если я отпущу её на волю? Сможешь простить себя за такое и идти дальше? Сумеешь увидеть в этой крови свои замаранные руки? – Энью промолчал. – Я запечатала приобретённое от Фатума, но с этого момента мы незнакомы.

– Прошу, дайте мне… – он поджал губы. – Да, я поддался, я проиграл, но я исправлюсь…

– Проваливай, – Хиллеви сказала это ровным, спокойным тоном. – И будь благодарен, что на том пепелище была не я, иначе ты бы не был сейчас здесь.

– Я буду…

– Ты. Больше. Мне. Не ученик, – отрезала Хиллеви, облокотившись на стену и кивнув в сторону двери. Повисла нелёгкая пауза, но только для Энью: она своё решение изменять не собиралась. – Вон.

Ему хотелось увидеть, как она плачет, как говорит, что всё будет хорошо, что сделает как самый обычный человек – поступится своим обещанием, и всё вернётся на круги своя, всё будет в порядке, как будто не было этой кровавой ночи. Но ничего такого не произошло, и от этого у него тряслись поджилки: Хиллеви точно не была тем, кто не следует своим словам до конца. Но в то же время Энью чувствовал себя виноватым, и это была правда – он ещё никогда так искренне не обвинял себя в произошедшем, и теперь, когда его словно выгнали из семьи, как тогда, совсем давно, это было настолько горько и больно, что хотелось просто забиться в угол и страдать, обижаться, размышляя о своих поступках и унижаться собственной глупостью.

– Убирайся. Сейчас, когда я снова могу мыслить здраво, я ничего тебе не сделаю, но, прошу, – с металлом в голосе бросила Хиллеви, – убирайся.

***

– Я снова ошиблась, Джон, – проговорила Вайесс, усаживаясь на пол рядом с ним. Из глаз чуть не катились слёзы. – А ты, как обычно, был прав… Казалось бы, пора бы уже научиться, но я как была дурой, так и осталась.

– Всё в порядке, – Джон притянул её к себе и приобнял за плечи, заметив, как она убирает в карманы разбитые костяшки. Наверное, от злости. – Чувствовать – это нормально, и ошибаться тоже нормально. Главное, чтобы осталась возможность всё исправить.

– Считаешь?

– Уверен, – улыбнулся Джон, осторожно поглаживая её по голове. Потом поправил осколок звезды, переделанный ей под заколку. – Не думай об этом слишком много. Тебе и так слишком достаётся.

– Я ему сказала, что он ни на что не способен, – Вайесс опустила голову. – Но, может, ни на что не способна на самом деле я? Раз не могу справиться всего с одной судьбой, какой из меня Вершитель?

– Кое-что изменить невозможно. Судьба стабилизируется, живёт равновесием плановости и случайности, – Джон посмотрел наверх, где за потолком мерцали отражающиеся в серости его радужки звёзды. – Если ты в него веришь, если ты веришь, что он справится, значит, он справится.

– Ты очень изменился, я говорила? – Вайесс улыбнулась, закрыв глаза, и эта улыбка была для него ярче всех звёзд.

– А ты – совсем нет.

***

– К чёрту её, всё к чёрту… – Энью нашёл созданную в лесу тренировочную площадку, так и не изменившуюся с прошлого раза, и теперь просто тупо стоял, пялясь себе под ноги, словно пытался высмотреть каждую трещину в камне. – Мне никто не нужен. Всё, что хочу, я сделаю сам, своими руками.

Но он всё продолжал стоять, пока на небе скапливались облака, начав проливаться мелким дождём. Было холодно и промозгло, с волос закапало, а на площадке в выемках начали скапливаться лужи. Энью не знал, куда пойти, куда деться от самого себя, пока всё вокруг становилось серее и серее, и вот уже начался ливень – громкий, как само небо. Всё, что произошло ночью, было для него как в бреду, словно только что отошёл после пьянки, но всё равно лишил жизни людей именно он, и никто другой. Да, он убивал раньше, и немало, но всё это было по заданию, по приказу, по необходимости, а здесь… Здесь был чистый экстаз, и это пугало до рвоты.

– Что… все они… мне сделали? За что… – Энью плакал, упав на колени и до крови закусив нижнюю губу. В нос сразу отдало запахом, и он закрыл рукой рот. – Никто не виноват… Что теперь…

Он поставил струям лицо и упал на спину – так казалось, что слёзы текут не из глаз, а из далёкой серости туч. Немного подумав и собравшись с силами, он повторил привычное движение рукой, накапливающее магию. Показалось, что на руке вспыхнуло пламя, и, несмотря на то, что только показалось, он всё равно с шумом выпустил силу из пальцев, немного поранив ткани. Дыхание сбивалось и тряслось вместе со всем телом, было тяжело даже сидеть. Он попробовал ещё раз с другой рукой, в этот раз осторожнее, но и теперь его снова чуть не вырвало: пламя вызывало настолько сильное отвращение, что одного взгляда хватало, чтобы почувствовать себя плохо.

– Сам… Всё получится… – убеждал он себя, пробуя снова и снова, снова и снова терпя неудачу. – Ради чего? Ради Энн? Да, ради Энн… Ради неё нужно постараться… Я могу хотя бы постараться.

Энью глубоко вдохнул – не с первого раза: дыхание всё ещё сбивалось, – раскинул руки и начал собирать магию. По крупицам, доставая её из раскаяния и боли, из горя и злости, из несправедливости и едкой кислоты памяти. Руки налились синевой, и он, шипя, сжал зубы. Её оказалось больше, гораздо больше, чем раньше, и он сделал несколько плавных движений, почувствовав, как она волнами спокойствия перекатывается в теле, расходится по организму вместе с кровью, наливая жаром всё от головы до кончиков пальцев. Он с шумом выдохнул и сделал несколько резких проворотов с ударами, ощутив, как магия всколыхнулась и голубым паром вышла наружу, обратив в пар ближайшие капли.

– У меня есть всего полдня… – раз за разом повторял он, делая очередной выпад мечом. – Всего полдня… Значит, нужно не так, всё не так…

Примерно подсчитав время до сумерек – после тренировки оставалось, по меньшей мере, шесть часов, – Энью, сам тоже промокший до нитки, уселся на ровный влажный камень, подогнув под себя ноги, и закрыл глаза. Перебрав в уме все варианты, он пришёл только к одному – окончательному: чтобы сражаться наравне с Нимом, нужно больше силы, чем у него есть, но огонь он использовать не может, значит, остаётся только увеличить магию в теле. Проблема была в том, что сосуд может не выдержать потока, но Энью надеялся, что сможет сгладить последствия, использовав всё в кратчайшие сроки. Хотя, он не слышал о том, что кто-то раньше проверял эту идею на практике.

Он выровнял дыхание и соединил ладони, образуя руками замкнутый цикличный круг, узел для скопленной магии. Сила бурлила вокруг, всплывала в реальность синими точками и замысловатыми формами, собиралась линиями на кончиках пальцев, пока он копил её, образовывая вихри вокруг иллюзорных соприкосновений с телом. Вот энергия дошла уже до плеч, потом до ключиц, коснулась шеи и поползла в обе стороны, вызывая поочерёдные приступы боли и удовольствия, сменяя ночные воспоминания воспоминаниями недельной давности, где рядом с ним были Энн, Левард и, потом… Хиллеви. Энью постараться избавиться от назойливых мыслей, но они всё лезли и лезли в голову вместе с бесконечно стучащим ливнем, вместе с оглушающим шумом влажных листьев и клацаньем ветра о камень. Когда магия наполнила всё его тело, кроме головы, он почувствовал, что ещё немного, и он получит что-то безграничное, безмерно громадное и бесконечно долгое, но, когда рука уже потянулась в желеобразное марево миража, он резко сжал кулак и одёрнул её, запечатывая магию под замок. В этот момент он словно увидел своими глазами блок синего шара внутри, поставленный Хиллеви – огромное око, соединяющее цепи беспристрастия, останавливало рвущийся наружу огонь, и Энью, стараясь убежать от случившегося, поспешил вернуться из видения в реальность. И, что странно, линии, обычно невозмутимые, как и вся природа, тянулись в сторону города, собирались в комки энергии, накрывали дома куполами кудрявых течений.

Энью возвращался назад. Пока солнце стояло высоко над горизонтом – ещё тёплое, греющее куртку – деревья и дома почти не отбрасывали тени, и от этого мир казался неестественно красочным: это было время, когда тьмы было настолько мало, что сам воздух будто излучал ароматы тепла, хлеба и свежей травы. Он как раз зашёл перекусить и восстановить силы в булочную недалеко от стен. Всё мучное было твёрдым, поджаристым и свежим, так что он взял наугад пару булочек с творогом и теперь шёл по улице, наслаждаясь желтоватым молочным оттенком, играющим на фоне бесхитростно вкусного и горячего хлеба. Было людно и шумно, как, впрочем, и всегда бывает в больших городах. Через ворота позади него проехали несколько повозок с семьями – беженцев, наверное, – и всадников, направляющихся в замок. Энью зашёл за ближайший угол и сначала переулками направился к месту вчерашнего происшествия, но потом, подумав, свернул чуть левее, где было побезлюднее, и где, скорее всего, тоже проходил туннель. Собравшись с духом, он трижды вдохнул и выдохнул, успокаивая давление, и, направив магию в камень, осторожно разобрал кладку и убрал землю.

Он оказался прав: под ней оказались деревянные подпорки лаза, и он спрыгнул вниз, заделав за собой дыру – на самом деле, его уже не волновало, заметят его или нет, хотелось только победить Нима и… вернуть Энн, а дальше как пойдёт. Внизу было гораздо холоднее и мокрее. Земля прямо пропиталась дождём, медленно, каплями уползавшим куда-то в недра, из-за этого ноги сильно хлюпали в грязи, а вся одежда сразу же измазалась в падающих с потолка комьях грязи. Но, пройдя метров сто в условном направлении вчерашних домов, Энью заметил, как почва стала крепче, будто её утрамбовывали, а доски сменились новыми, ещё и с железными подпорками. Сам проход тоже расширился: если до этого он не мог идти с раскинутыми руками, то здесь могло поместиться в ряд человека три плечом к плечу, а то и больше. Подсвечивая себе небольшим огоньком в руке, он преодолел ещё несколько подпорок, прежде чем услышал голоса. Проход был ровно прямой, так что в конце, далеко он разглядел как маячат несколько факелов. Свет был яркий и медленно приближался, всё громче становились шуршащие в отдалении шаги. Энью прислушался – точно больше одного человека, может быть, два, а то и больше.

Нужно было что-то делать, и срочно. Магии в его теле было достаточно, и он решился на то, чему его учили, но сам ни разу не пробовал – сокрыть присутствие, раствориться в окружающем мире. Он прислонился к стене и, соединив руки, постарался сконцентрироваться на контуре своей кожи, волос, одежды. Нужно было не исчезнуть самому, а заставить исчезнуть всё вокруг, оставив видимым себе только собственное тело. Убирая определённое восприятие из мира, забираешь и у самого себя, так что, раз Энью не мог смотреть, он максимально плотно вжался в землю, оставив работать только слух и усилив его так, чтобы хотя бы сосчитать количество прошедших. Он не знал точно, получилось ли, поэтому, обливаясь потом, он ждал, пока шаги приближались мерным постукиванием сапог, всё больше, тяжелее и ближе. Десять, двадцать секунд, минута, две, а стук перед ним всё не прекращался, и, если судить по звуку, в шеренге шло больше одного человека, значит… Значит, информация о времени была недостоверной…