Текст книги "Вершители Эпох (СИ)"

Автор книги: Георгий Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

– Вернулась? – ей показалось, в его взгляде проскользнуло нечто, похожее на удивление. Вайесс в ответ смиренно улыбнулась. – Ты первая, кто вернулся.

– Так это тоже… – она вспомнила, как Он столкнул её вниз, но почему-то внутри не было ни капли злости, как раньше, только смирение, согласие со своей участью.

– Испытание?

Голова упала в песок раньше, чем Вайесс смогла что-либо сделать или даже сказать – глаза просто закатились наверх, тело обмякло, и она рухнула вниз, сбитая с ног усталостью и жаждой. В голове пронеслись воспоминания – бесконечное число её воспоминаний вперемешку с чьими-то другими, и уже невозможно было отделить одного от другого, всё смешалось в один клубок из разноцветных ниток, и каждая была событием, что-то значила, была чем-то важным для обладателя. Боль, очень много боли было в этом клубке, она рвалась наружу, рычала и кусала нитки, разрывая и так бессвязные сплетения. Вайесс поняла – это были их воспоминания, тех людей, что она видела внизу, их надежды, их ненависть к миру, их общее стремление наверх. Этот клубок из страха был сродни чему-то громадному, будто целому маленькому миру, сотканному из переживаний всего лишь пары сотен, но какая сила была в этом едином порыве, одном желании слиться и создать нечто новое и более совершенное. И поломанное, изрезанное, исхудавшее тело было вместилищем для этого порыва, её боль смешивалась с их болью, перешивала её под себя, скраивала с собственной силой воли и ощущением мира. Их боль стала её новым восприятием, которое не спрятать и не убрать, которое вьётся вокруг душащей теплотой летнего зноя и растекается невидимыми потоками.

Вайесс почувствовала, как опустившиеся руки касаются чего-то мягкого, как меховое одеяло растекается по пальцам, вбирая в себя всю скопившуюся немощь, как чьи-то руки опускают её и заворачивают в клубок из удобства, а по горлу пробегает горькая обжигающая ниточка чего-то бодрящего и спокойного одновременно – вроде чая или замешанного лекарства, судя по ударившему в нос запаху. Где-то совсем рядом стало светло, как будто в глаза ударило покрасневшее полуденное солнце. Треск костра навевал хорошие сны, и Вайесс отключилась окончательно, отдавшись странным мыслям о том, что все люди из подземелья, может быть, когда-то были настоящими.

Она сначала даже не поняла, где оказалась. Снаружи, за казавшимся из-за заспанных глаз слишком белым проёмом, гудела человеческая жизнь. Звучали голоса – далёкие и близкие, и хоть слов было не разобрать, это всё-таки была человеческая речь, и на секунду ей показалось, что она в Арденне, и что-то детское и полузабытое всплыло в этом странном выражении лица и поджатых губах. Столько звуков рядом с ней не было долгое, долгое время, и она подняла руки к ушам, чтобы прикрыть от слишком резко вписавшегося в её маленький мирок шума, но потом, подумав, опустила, и глубоко вдохнула полупрохладный утренний воздух, наполняя им застоявшиеся лёгкие. Эта лёгкость – она не чувствовала её с тех пор, как отдыхала последний раз, ей казалось, что слова «уют» она не услышит уже никогда, но это меховое одеяло было таким приятным, и его не хотелось отпускать до тех пор, пока глаза не привыкнут к свету, а тело – к температуре, но даже тогда, наверное, было бы лучше отоспаться ещё немного. Вайесс не знала, было ли это ещё одним испытанием Бога, но сейчас хотелось только прислушаться к желаниям тела и не отвлекаться больше ни на что, включая даже Его.

– Всё ещё хочешь учиться? – она совсем не заметила, как в дверном проёме появилась облокотившаяся на стенку фигура – Бог появился тут так, словно это был его дом, и ничей больше, словно всё, что стояло на проклятой земле – его дом. В ответ Вайесс только плотнее укуталась в мех, предпочтя не отвечать.

– Спрашиваю, потому что у тебя есть задатки, и я не собираюсь тратить их на то, что тебе не по душе.

Вайесс впервые обратила внимание на то, что несмотря на низкий, немного стариковский голос и седые пряди, Бог довольно молод для своего имени. Много кто, включая и её саму, представляли божество обычно как старика, опирающегося на палку или посох, ну или хотя бы чтобы было в таком существе что-то неправильное, несоответствующее нормам. Но сейчас перед ней был всего лишь человек, может, не внутри, но по виду – мужчина лет так тридцати, довольно статный, и даже, по меркам современной моды, красивый, с короткими тёмными волосами, спадающими до глаз, и редкой, неаккуратно обрезанной щетиной. С другой стороны, она сама выглядела гораздо хуже – впалая посеревшая кожа, синяки, складки на лбу – просто исхудавшая до костей оболочка.

– Чего так разглядываешь? – Бог ухмыльнулся и сел недалеко на лежащий ковёр, скрестив ноги. – Нравится образ?

– Образ? – слова давались гораздо лучше, и Вайесс села напротив, покраснев и завернувшись в одеяло как в плед.

– Ты же не думала, что я правда так выгляжу, – улыбнулся Бог, показывая на себя пальцем, – Пока нравится так. Поменяю, если захочется.

– А вы приветливее, чем кажетесь…

– Сейчас, подожди, – Бог порылся в кармане и достал узорчатую тонкую палочку, потом поднялся, вставил её в подсвечник и поднёс к верхушке большой палец. Палочка загорелась и чем-то задымила. – Вот так…

– Это благовония?

– Да, с эфирными маслами, – ответил Бог, продолжая что-то делать с подсвечником, – здесь такое очень любят. Мне тоже нравится, хотя я больше привык к запаху костра. Расслабляет?

– Ещё как… – аромат был и впрямь очень насыщенным, о таком в Арденне она не слышала, – А куда мы попали?

– Что… – Бог замялся, словно обдумывая что-то, и даже не видя его лица, Вайесс чувствовала это задумчивое, напряжённое выражение. – Что тебе рассказывали про отступников?

– Так мы у отступников?! – Вайесс вспылила, но сразу успокоилась, вспомнив, что бывает, если напороться на этот строгий взгляд. – Ладно, что там… Нас когда инструктировали перед походом, давали наводки, но особо ничего важного… Говорили, что много лет назад они предали Арденнцев и выступили против, уйдя жить в глубину Пустоши. Потом ещё про опознавательные знаки и всякую патриотическую ерунду. Не знаю, как остальные, но я не особо верю в то, что пропагандируют, да нет, остальные, думаю, тоже не верят. До базы их никто не добирался, так что сведений и нет.

– Верно, только не до конца.

– Так получается, что всё это время мы не могли найти их из-за Стены и так сами навлекали на себя эти бури? – перебила Вайесс, ошеломлённая своим открытием. – Всё это время их защищали вы? Тогда как они проходят через Стену, если мы не можем?

– Ваши пути различны, поэтому эффекты разные, – бросил Бог, – Не надумывай, скоро сама всё узнаешь.

– Извините…

– Будет тебе… – Бог вернулся на место, поставив ещё две палочки, и, улыбнувшись, снова скрестил ноги. – На самом деле конфликтов особо и не было – просто Арденнцы сумели найти себе безопасный клочок земли, а «отступники» – нет. Есть в глубинах Города что-то, чего боится Пустошь, вот и не подходит близко. Скорее всего, из-за этого так и вышло, не помню точно. Я сам там не был, но у меня понемногу появляются предположения на этот счёт. Во всяком случае, тебе бояться этих людей точно не нужно: от тех, что ты встречала раньше, они отличаются разве что немного цветом кожи. Чувствуй себя как дома, поправляйся.

– А вы?

– Я уйду и вернусь через неделю, и тогда ты дашь мне ответ. Если продолжишь, мы перейдём к тренировкам, если откажешься, я верну тебя домой или куда захочешь. Лови, – Бог достал из внутреннего кармана что-то зелёное и бросил его Вайесс. Яблоко ударилось об мех, скатилось вниз, остановившись рядом с рукой, и застыло, направив черенок куда-то вверх. – Судьба твоя, выбор тоже твой.

Вайесс просто смотрела, ничего не отвечая, как Он поднимается, отряхивает плащ, и выходит, не сводя с неё серого взгляда. В голову ударило смутное чувство тревоги, как будто в этот момент она лишилась чего-то очень ценного, частички себя, к которой она так привыкла. Сладко пахли оставленные резные палочки, и она встала, наблюдая, как вьётся тонкой струйкой дымок и расползается по комнате, оказавшейся небольшой постройкой из чего-то вроде смеси глины и чёрного куста. Она приложила руку к стене – материал отозвался холодным и шершавым, чёрные вкрапления стёкол задрожали сквозняком, приветствуя розоватую бледность руки. Сейчас на ней не было ничего, кроме меха, но холодно не было совсем, как будто даже в эту утреннюю прохладу Он принёс капельку по-настоящему необычной, но какой-то слишком человеческой теплоты.

Зачем она шла за ним? Был ли это секундный порыв или осознанное решение, разложенное по полочкам воспоминаний – она не знала, но что-то внутри настойчиво и невнятно шептало о правильности. Что было на её плечах – наследие Макри или наследие тех полулюдей, передавших её свои мысли? Наверное, ничего из этого: в ней было нечто своё, созданное из разного, но уникальное, и это давало ей силы двигаться. Двигаться… Вайесс села, скрестив ноги как Он, и попробовала помедитировать, в это же время строя в голове логические цепочки. Ей пришло в голову, что даже такое, казалось бы, простое решение, нужно как следует обдумать.

Простое… Почему оно кажется простым? Потому что Бог спас её? Но, с другой стороны, он же и вогнал её в этот бесконечный круговорот иллюзий, и всё ради чего – чтобы… помочь? Помочь ей найти себя, может, избавиться от призраков прошлого и от сомнений относительно будущего. Значит, несмотря на всю отрешённость и жестокость, всё, что он делал, было ради неё, ради её же блага, но зачем – этот секрет он держал при себе. Посмотреть с другой стороны – чему Он может научить её?

– Быть сильной, – ответила она сама себе полушёпотом, – Быть не такой как все. Не бояться терять и уметь сохранять в сердце, что любишь. Расти и улучшать себя.

Вайесс протянула руку и подняла перед глазами яблоко – изумрудное, даже немного зеркальное, оно манило неприкосновенностью и ощущением вкуса, и она надкусила его, почувствовав, как хрустит спелая кожура, а по зубам льётся кисло-сладкий сок, вызывая приятную оскомину. Перед ней был запретный плод – но кто, ей подумалось, запретил его сорвать – может быть, люди сами решили, что он недосягаем, и перестали пытаться? Поэтому люди и не могут научить, как его присвоить. А Он – совсем не человек, или, по крайней мере, не обычный. В Городе единственное, что она слышала и читала в газетах о Нём, была его невозможность. В таких газетах была какая-то житейская мудрость, спрятанная между погорелых строчек, устроившаяся фоном описанных событий, будто все они были о чем-то одном и ни о чем одновременно, будто эта мудрость впитывала в себя самые маленькие доли смысла, заложенного рядовым писакой в элегантно пропечатанные строчки. Ей не нужно было существовать, чтобы довольствоваться собой и грацией своих принципов, ее задачей было проявляться всплесками, взрывами ощущений, перемешанных с односторонним знанием о мире и собственным эго. Такие газеты жгли в подвалах и на площадях, разбрасывали под офисными ботинками и снежно-грязными башмаками, давили и рвали, и все же – они оставались в строчках, написанных в темноте и аккуратно сложенных в конверт, оставались в осторожно, потом все громче и громче сказанных словах, оставались в будущем. Клочки бумаги, словно вездесущая, навязчивая идея, заражали умы разнообразием. Возможно, от отрицания внешнего мира, возможно, от отрицания самих себя, но люди настолько свыклись со слабостью, что поверили в то, будто это единственный образ жизни. Силой, которую они так жаждали, ища себе надуманных врагов, было их собственное страдание, другими словами, их личная слабость, их заскорузлое, трепетно оберегаемое несчастье. Замыкаясь не только за стенами, но и в себе, они ограждали себя от стресса, от возможности верить и являться, от способности принимать невозможное. Катализатором было – увидеть собственными глазами, и может быть, о таких людях Он говорил, упоминая, что она "не первая"? Вайесс усмехнулась, в воображении меряя шагами комнату, и в недоумении подняла глаза. Интересная штука получалась – Бога нет, но он существует. Тогда, возникал самый последний и закономерный вопрос – верила ли она ему?

– Да, верю, – Вайесс опустила голову и улыбнулась тому, что она так долго не могла принять. – Он может научить меня жить так, как я хочу.

***

Место, где она оказалась, не было большим – всего тридцать-сорок небольших домиков, похожих на её, ещё колодец и, в самом центре, арена для битв, всю неделю простаивавшая и убиравшаяся раз в день ребятами лет десяти, сбегавшимися со всей округи. Люди не слишком замечали её, редко выходившую из своего убежища, разве только чтобы купить еды в местном магазине, отличавшемся от остального пейзажа светящейся вывеской, или сходить к импровизированной электростанции, тянущей провод куда-то в глубину чёрных песков. Вайесс немного разбиралась в технологиях, прожив жизнь в Арденне, поэтому на третий день немного помогла жителям с починкой раздатчика, с тех пор каждый вечер приходя на проверку оборудования и установку дополнений. Иногда те самые детишки окружали её, разглядывая незнакомые очертания лица и слушая незнакомую речь, бормоча что-то на своём наречии, немного похожем на Арденнское, но, скорее всего, больше смешанном со старыми языками, ещё сохранившимися в этой глуши.

Чтобы что-то узнать, приходилось объяснять на пальцах, но даже так, хоть и неохотно, но ей рассказывали многое из уважения к принёсшему её человеку, или, может, по Его просьбе – Вайесс не знала. Знала, что его здесь почитают как некоего провидца или что-то вроде того – объяснила торговка – и иногда преподносят ему дары в виде еды или редких камней, от которых он обычно отказывается. Ещё знала, что как раз таки большинство отступников живут не здесь, а в большом городе между песков, куда и тянутся линии электропередач, либо странствуют ближе к Аванпостам, иногда перехватывая патрули и довольствуясь пайками и водой солдат – выживают, в общем, как могут. Вайесс не сказала бы, что к ней относятся враждебно, но всё-таки посматривают с опаской, скосив глаза и ускоряя шаг при встрече. И всё же её никто не трогал – эти смуглокожие, улыбчивые люди продолжали жить так же, как раньше, по возможности избегая изменений или не допуская их совсем. В целом они действительно ничем не отличались, кроме того, что смеялись немного чаще, да и жизнь их была поразмеренней и поспокойней.

Охраняли деревню мужчины – Вайесс ни разу не встречалась с солдатами, но говорили, что как раз сейчас они ушли в главный город за новыми материалами и желающими перебраться сюда. Как она поняла, из города сейчас сбегали, потому что на пятый день пришла истощённая вереница людей – человек десять – и они что-то говорили, судя по реакции и паре слов, которые Вайесс успела выучить, про пески и чью-то гибель. С первого дня она пыталась тренироваться, измождая себя до неунимаемой дрожи в руках и ногах – всё самое простое: отжимания, приседания, пресс, но с самого первого начала протестовало так сильно, что больше пяти раз за подход сделать так и не получилось.

– Твоя боль должна стать не меньше боли Пустоши, её ненависть должна стать твоей ненавистью, её страдание – твоим страданием, – Бог вошёл так же незаметно, как и всегда, прикрыв за собой дверь и застав Вайесс мокрой от пота в попытках простоять в планке хотя бы на пару секунд дольше. Он вывел её из равновесия и она упала на пол, подложив обе руки под голову и тяжело дыша. – Не волнуйся, это всё пройдёт. Как только научишься удерживать свои мысли и воспоминания, силы будет гораздо больше.

– И когда это? – усмехнулась она, безуспешно пытаясь подняться на костлявых локтях.

– Твоя жизнь – это ответственность. Прими на себя Пустошь, и тогда она поможет. Но если возьмёшь боль слишком рано – погибнешь.

– С какой стати, – Вайесс с усилием перевернулась на спину и задышала ещё прерывистее, – Вы мне всё это рассказываете? Я разве согласилась?

– Я понимаю твои намерения так же ясно, как и то, что сейчас эти твои попытки не просто бессмысленны, они ещё и вредят тебе. – Он подошёл и подставил ей плечо, она неуклюже оперлась, будто согласившись с его словами. – Пока прекрати эти глупые выходки, есть способ гораздо быстрее и надёжнее.

– Сдохнуть? – на её лице появилось подобие саркастической улыбки, но Он не поддержал, и Вайесс смутилась, поняв, что шутка была неуместной.

– Сила – это не боевые навыки и не скорость удара. Сила – это знание. Ты должна приобрести знание о мире, знание о судьбе, потому что, если хочешь спасти людей, пойми одну вещь, – он аккуратно усадил её к стенке и движением руки смахнул со лба прилипшую прядь, – спасти человека может только он сам.

– Разве гибель – заслуженное спасение? – Вайесс вспомнила Бена и Макри, точно не заслуживавших своей участи.

– По-твоему, остальные её заслуживали? – поинтересовался Бог, приковав её к месту взглядом. – Никто не заслуживает, ни один человек не хуже и не лучше другого, но такова судьба – их судьба, судьба их окружающих. Меняй её.

– Так вы всё знаете… – эта правда как-то не приходила ей в голову раньше, может, как раз от своей очевидности. Бог оставил этот вопрос без ответа.

– Как насчёт перейти на «ты»? Твой тон слишком сильно идёт вразрез с таким обращением.

– Наверное, так будет проще, – насупилась Вайесс. Ей подумалось, что, и всё-таки, Он очень даже походит на обычного человека.

– Завтра проверим тебя на прочность, – закончил он, установив сменную палочку и направившись к двери, – Отсыпайся и не вздумай делать глупостей, ладно?

– Что за проверка на прочность?

Бог вышел и направился к импровизированному магазинчику, как и все остальные дома, словно неуклюже выточенному из камня, добытого на залежах неподалёку. Полноватая женщина мягко улыбнулась постоянному гостю и быстро забегала по витрине, приводя в порядок попадавшие с покосившихся полок товары. В углу тихо и безмятежно догорали благовония, сделанные из смеси песка и ещё чего-то, принесённого ветрами. Бог не обратил внимания, сделав пару шагов вперёд и незаметно, будто даже не коснувшись шелушившейся обертки, взял со стола черный, словно в копоти, батончик, на котором размашистыми буквами было выведено незнакомое ему слово. Он немного порылся в памяти, выискивая хоть что-то похожее, но к возвращению женщины, вернувшей еду на место, так ничего и не вспомнил. Богу стало интересно, и он шагнул вперёд, вытянув руку и коснувшись пальцев продавщицы. Перед глазами возникла судьба – похожая на киноленту линия, но тянущаяся до самого горизонта, вверх и в стороны, словно созданная им стена, и в каждой крупице кадра переливалось разными цветами событие. Влево – прошлое, и Бог промотал влево, выискивая боковым взглядом момент с батончиком. Он смотрел будто через сетчатку глаза стрекозы, наблюдая разу за каждым моментом в отдельности и за всем целым, не упуская из вида ни малейшей детали в готовности вклиниться и притянуть к себе, чтобы взглянуть поближе. Наконец, выцепив что-то яркое и размытое, он отпустил остановившийся поток событий, после этого побежавший с прежней скоростью и выкинувший его из цепочки воспоминаний. Рука отодвинулась и женщина, ещё раз улыбнувшись, всё же убрала ладонь. Бог заметил, как по её шее пробежала волна мурашек и как похолодела волна возникшей вокруг атмосферы, но виду не подал, выдав сухое «спасибо» и, ничего не покупая, выйдя на улицу и улыбнувшись оттого, что наконец-то узнал название батончика. Где-то далеко застрекотала железно-чёрная листва кустов, и он, остановившись, смял в руке какую-то бумажку, потом бросил и затоптал в сразу накрывший её песок.

– Хороших скитаний тебе, друг! – выкрикнул парень, поднимая руку и подбегая к Богу. На нём был скошенный кожаный жилет и куртка, порванная в области рукавов. На оголённых руках чернели неаккуратные татуировки, изображающие не то линии, не то волны. Бог не ответил. Гатча – так звали парня – подбежал ближе и опёрся ему на плечо, переложив винтовку в другую руку и улыбаясь, но избегая контакта глаз. – Давно вернулся?

– Недавно, – буркнул Бог Пустоши, смахивая с себя надоеду движением плеча. Гатча послушно отошёл, зная, что конфликтовать не стоит. – Дело к вам есть, касаемо девушки, которую я привел с неделю назад.

– С неделю? – поднял брови солдат, взявшись закоптелой рукой за не менее грязный подбородок, измазанный в чёрной золе. – Значит, мы ещё не встречались. Мы с ребятами только вернулись, может, познакомишь, а?

– Не лез бы ты, – предостерёг его Бог, – Сам всё узнаешь, когда надо будет.

– Всё, всё! – замотал головой Гатча, но потом виновато поднял взгляд, словно ребёнок. Впрочем, подумал Бог, они все долгое время оторваны от общества – живут своим умом, и редко возвращаются в родные места. – А когда узнаю?

– Сказано же тебе, – Бог со злостью уставился на виновато отводящего взгляд паренька, на вид не старше шестнадцати, но фигура уже мускулистая от бесконечных тренировок. – Помолчи. Завтра, наверное.

– Завтра? – взбодрился Гатча. – Так отлично!

Бог Пустоши одним движением перехватил поднятую от радости руку. Образы засосали его в себя, но он продолжал держать контроль над нестабильной судьбой, норовившей вылиться наружу через его тело. Где-то за границей остановившегося во времени сознания Гатча начал крениться в сторону, расслабив от невозможности двигаться ноги, но секунд было ещё полно, здесь все события снаружи текли в соответствии с тем, как долго он просматривал эту странную киноплёнку. Иллюзорный Бог промотал вперёд, смахнув её в сторону махом ладони. Образы засветились красным, потекли размытостью по его пустынным ботинкам, испачкали штаны бордовыми каплями. Там, впереди, чем дальше он двигался, тем насыщеннее становился цвет, и вот он уже переливался и отсвечивал злостью и смертью, но Бог умудрялся смотреть сквозь него, разглядывать и запоминать детали, раздвигать застившую взгляд пелену. В какой-то момент он нахмурился, пристальнее вглядываясь в событие, но потом одёрнулся и посмотрел вниз и в сторону, вперив глаза в несуществующий пол.

– Посмотрим, какой из тебя Вершитель, – медленно пробормотал он себе под нос, адресуя фразу пустоте под ногами, и отпустил покрасневшую руку Гатчи. Время потекло – сначала медленно, потом ускоряясь и возвращаясь в нормальный вид. Вскинутая рука окончательно поднялась, но улыбка с лица парня спала, словно он что-то забыл и вспомнил одновременно.

Вайесс перевела дыхание. Такое она видела в первый раз, если не в последний. Она видела, как время застыло, и сначала показалось, что и она двигаться не сможет, момент сковал всё, кроме мыслей, циклично и бесповоротно, мир заскользил по дуге, став чем-то прозрачным, тем, сквозь что можно видеть настоящее, и она видела, как Бог листает страницы, как на ноги ему капает что-то тёмное и страшное, такое, чего быть не должно. Рука двинулась сама собой, с силой сжала онемевшие пальцы на каменном угле дома, так, что ногти заскрежетали о шершавую поверхность. Непонимание пугало её, перед глазами была неизвестность, белая пустота, но ещё больше пугало то, что в этом всём где-то глубоко в рассудке она оставалась спокойна, и в этом маленьком бесконечном мирке из белизны – она могла двигаться. Вайесс стояла позади, так что Бог её не замечал, или замечал, но не показывал виду. Она наблюдала, успокаиваясь и слабо двигая затёкшим от напряжения телом, удивляясь, как пальцы словно проходят сквозь воду или тонкую плёнку, как на плечи начинает давить приятная тяжесть, и как хочется спать, но чёрные, как ночь, картинки, которые смахивал Бог, возвращали её назад, напоминая о чём-то, чего она ещё не видела, вызывая странные, последовательные дежавю, которые сразу же и забывались, похожие на маленькие искорки, пробегавшие и затухавшие в голове в один мимолётный момент.

Когда парень двинул рукой, а белизна начала превращаться в материальное и цветное, она поняла, что всё кончилось. В голове назойливо стучало предупреждение, приказ уходить, но она оставалась на месте, запыхавшаяся, но уверенная. Сердце колотилось, но пару вдохов и выдохов – тихих и глубоких – успокоили ритм, настроив его на нужный лад. Бог сделал что-то ещё – поворот тела, движение лица, – но она их пропустила. Голова раскололась надвое, ударившись бешеной болью в виски и глаза. Её шатнуло, она оперлась на стену, уже не думая ни о чём, кроме того, как быстрее добраться до кровати и выключить сознание, выключить всё: и эту сонливость, и боль в голове, и воспоминания о белом мире, и ощущения, и всё остальное, оставить только наслаждение. На губах пролегла лёгкая улыбка, выцветшие ресницы ударились друг о друга, так сильно, будто у этого хлопка был звук – самый громкий звук в окружавшем её мире. Она инстинктивно зацепилась за угол входа, потом хватилась за ручку двери, и, наконец, рухнула вниз, зацепив порог и сильно ударившись о пол.

***

Арена была центром. Центром этого маленького безымянного городка, центром внимания и эмоций всех его жителей. Как огромный плетёный глаз, она выглядывала из-под земли вереницей каменных и тканевых переплетений, образующих перевёрнутую корзинку с метровым основанием, полузасыпанным песком. По кругу, снаружи, стояли скамейки, но до этого времени они только покрывались сколами и трещинами, делаясь старее и заброшеннее изо дня в день. Крик был первым, что она услышала. Гомон толпы – небольшой, но разраставшийся, будто каждый пытался перекричать предыдущего – эмоционально и со всей силы. Потом заболело плечо и локоть, подложенный под голову – так сильно, что двигать пришлось медленно, разминая затёкший сустав. Показалось, что с движением крик стал громче, но глаза ещё не привыкли к свету, и она потёрла их и сузила, рассматривая плетёные каменистые загородки, такого же цвета пол, и с пару десятков людей на той стороне. Она была внутри арены, без сомнений. В бок что-то ударилось, но не сильно – сначала еле коснулось, а потом с силой толкнуло её на спину, так, что она перекатилась и ударилась о стенку. В глаза посыпался песок, а в голые руки впились кусочки камня, оставив красные вмятины. Вайесс оперлась на пол и поднялась, сплёвывая песок и моргая глазами, одновременно и привыкая к свету, и вычищая забившуюся пыль. Его она увидела сразу – Бог стоял на другом конце арены, но перед ним были ещё шестеро – мужчины в таких же жилетках, как и у неё – все щуплые, невысокие, может чуть больше её самой, но с одного взгляда видно, что жизнь провели не в Арденне, которая не учит суровости выживания. У этих шестерых всё уже было написано на лицах – выражения уверенные, серьёзные, даже бдительные, такие, словно парни готовились защищаться. У каждого в руках было по оружию – в большинстве копья и разного вида мечи, у одного – пара ножей.

– Приятно познакомиться, я лидер этой компании, – светловолосый парень, явно повыше остальных, со странными татуировками, обёртывающими всё от запястий до плеч, протянул ей руку и мило улыбнулся. Ей показалось, что даже слишком искренне. Вайесс подумала, что даже не удивляется, и уже в который раз – если Он был здесь, как ей казалось, значит, всё идёт по его плану. Она протянула руку в ответ и сильно сжала, но он сжал сильнее. – Неплохо, знаешь?

– Вайесс, – представилась она, доверившись парню, но всё равно осторожничая. Под ложечкой неприятно засосало – предчувствие беды, но это предчувствие было настолько знакомо, что внимания она почти не обратила.

– Гатча, – представился парень и глянул на Бога Пустоши. Тот согласно кивнул, но взгляд был направлен на неё. В серых глазах многое можно было прочитать, пока Он разрешал, но Вайесс не стала, увидев одобрение и решив, что этого достаточно. Ей показалось, что Он остался этим доволен. – Скиталец просил нас подготовить тебя. Не знаю, что он за садист и как ты его терпишь, но, в общем, тебе нужно одолеть нас шестерых, так, чтобы мы не смогли двигаться, либо погибли. Мы – с оружием, ты – без. Всё просто.

– Ясно… – наверное, раньше в ней вскипела бы ненависть, или она бы попыталась выбраться, но не сейчас. Сейчас собранные в подземельях Стены души были с ней, и это придавало дурацкой, но всё-таки уверенности. В ней теплилась мысль, что ради этого момента она жила, а ради следующего проживёт этот, и каждый момент был важен, каждый имел значение и не мог не произойти. Ощущение, принесённое из белого мира, заполнило её силой, силой отчаяния и отчаянной уверенности. – Значит, пока не выиграю, дальше не пойдём, да?

– Типа того, – лениво отозвался Гатча за всех шестерых, нервно подёрнув плечами. Вайесс показалось, что он… боится? Нет, не щуплой истощённой девчонки перед ним, но чего-то более глубокого, и она сразу поняла, что это нужно использовать.

– Ладно, давайте с первого раза, – сказала громко, но ком в горле всё-таки сбил голос, и она смахнула ощущение одним взмахом головы. О том, что она действительно может погибнуть, думать не хотелось, даже с тем условием, что, возможно, Бог снова её вернёт. Нельзя было давать слабину, хотя бы пока Он наблюдает. Дальше уже более уверенно, – Справитесь?

– На себя-то посмотри, – буркнул Гатча, сплёвывая в сторону. Толпа загудела сильнее, вскинув руки и запрыгав, постепенно выравнивая гул в один общий ритмичный напев.

Вайесс двинулась первой, даже не поняв толком, откуда взялась эта прыть и агрессия. Гатча подался в сторону, но не успел – был слишком близко, и она ударила его раньше, чем он успел вытащить ножи. Парень отпрыгнул влево на достаточное расстояние, вытер рукой лицо, но не увидел крови. На его лице заплясала ухмылка, мол, зря тебя переоценивал. Вайесс встала в стойку, ответив серьёзным взглядом исподлобья и перепрыжками с ноги на ногу. Тело было неуклюжим, не слушалось, но ей это нравилось: было такое лёгкое чувство эйфории, будто после пары кружек пива, но рассудок оставался холодным. Это напоминало танец, но более вымеренный, спокойный, готовность читать движения – свои и чужие – была в каждой крупинке зрачка, от света расширившегося ещё сильнее. Гатча ударил, как только её взгляд упал на остальных пятерых – сильно, со злостью, как настоящий воин. В глазах читалось не желание убивать, но смирение и готовность к тому, что это произойдёт, готовность принять на себя вину. Его поступь была лёгкой, гораздо более уверенной, чем её, и она споткнулась, заметив, что не успевает уклониться от ножа, и, наверное, эта удача её и спасла. Нож дёрнул воздух перед её лицом и, чиркнув по решётке, отлетел в сторону, брошенный сильной рукой. Следующий удар она уже прочитала, упершись правой ногой в пол и сделав рискованный проворот на обеих, сильно замахнувшись и целясь костяшками в голову. Без подготовки, конечно, ничего не вышло, но зато пришёл адреналин сражения, и ни увернувшийся от удара Гатча, ни образовавшийся небольшой порез на руке не умерили пыла.