Текст книги "Страна Лимония"

Автор книги: Геннадий Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

В ожидании поезда

У вокзала Германа растормошил водитель.

– Эй, парень, конечная! Не спи, заметут!

– Спасибо... спасибо, – забормотал проснувшийся пассажир. Поднявшись, он, покачиваясь и опираясь на поручни, мешковато вывалился из салона. Герман был пьян. Он сделал три неуверенных шага, словно только что приземлившийся космонавт. Кто бы мог подумать, что дорога на войну будет такой извилистой...

Погода была стабильно мерзкой. Сумерки сменились «тьмою египетской». Шёл мелкий противный дождь. Не было ни ветерка. Совсем рядом, рассыпаясь многократным эхом, гундели алюминиевые репродукторы, дирижируя формированием грузовых составов. Герман, привычный к частым командировкам и переездам, любил звуковую многоголосицу железнодорожных вокзалов. Запахнув плотнее дарёный халат, молодой человек нетвёрдым шагом направился к зданию. Ташкентский вокзал жил своей размеренной ночной жизнью. Три работающие торговые точки заманивали посетителей фонограммами популярных исполнителей. Сложная композиция привокзальной симфонии состояла из сольного барабанного ритма «Бони-М», арии какой-то героини из индийского фильма и заунывной узбекской песни. Герман направился в сторону модной музыки карибских эмигрантов. Ритмичные звуки исторгались из чрева импортного магнитофона солидных размеров с множеством экзотических светодиодов, мигавших в такт мелодии и отражавшихся на его никелированных излишествах. «Ого, какой!» – уважительно подумал Герман, подходя к мангалу, возле которого под навесом был установлен на табурете шедевр японской технической мысли.

Слегка уставший, но всё ещё бойкий шашлычник, орудовавший за мангалом, затараторил по-узбекски, явно обращаясь к Герману.

– Не понимаю, дорогой... – добродушно прервал он монолог узбека у жаровни.

– Столько живи, и – не панимай! – укоризненно покачал головой работник торговли, страдавший отнюдь не узбекским акцентом.

– Я только сегодня приехал... Не местный. А халат подарили, чтоб не мёрз.

– Кушыт будэм?

– Будем!

– Пэчэн, яйца баран, карейк, люля-кебаб, – перечислял немыслимые для N-ска яства шашлычник.

– Палочку из корейки и палочку из печени.

– Садыс пака...

Герман, попросив прикурить, послушно перешёл за пустой столик под брезентовым навесом. Задумчиво затягиваясь сигаретой, он обозревал полупустое пространство летнего привокзального кафе. В центре, разложив на газете варёные яйца, зелёный лук и пару помидоров, сидели два путейца в кирзовых сапогах, чёрных замусоленных ватниках и грязных парусиновых кепках. Часто ударяя стаканами, они тянули какой-то нескончаемый «шмурдяк» из молочного бидона, вполголоса матерились, поминая в сердцах начальство и родную партию, членами которой, как оказалось позже, они состояли. «Пролетарии, ети их!.. – ругнулся молодой человек. – Что за глупость, меня, прежде чем в партию принять, наизнанку вывернули, а этих, поди, за одно только происхождение в коммунисты определили», – разминал внутреннюю социальную обиду Герман.

– Эй, малчик, бери, пожалиста! – позвал шашлычник. – Вах, тарелка нет, кончилась, панимаш, в газету заверну? – предложил работник прилавка.

– Валяй! Так ты тоже не узбек?

– Азербайджан знаешь? Учи язык, малчик, – ворчал узбекский азербайджанец, заворачивая дымящееся мясо сначала в лепёшку, а потом в газетный лист.

Герман подхватил кулёк и, пересчитывая сдачу, направился к своему столику. Оставив снедь, он отсчитал 75 копеек и подошёл к пролетариям с молочным бидоном.

– Не пойду я на собрание, – услышал он незлобивую перебранку путейцев, – что я, эту дуру дома не слышал?

– Не кипятись, Витёк, дома она – жена, а на работе – парторг, – успокаивал своего товарища более лояльный железнодорожник.

– Я не посмотрю, что парторг, завалю сегодня и... чтоб завтра выступать не смогла! – парировал член семейной партячейки и выразительно показал руками – что он сделает с парторгом.

– Ты ей «этим» горло не заткнёшь, раззадоришь только!

– И... и горло тоже...

– Тьфу на тебя, Витёк, ничего у тебя святого...

– Я извиняюсь, мужики... у меня вот тут 75 копеек... пятнашками не поменяете? – прервал мужской разговор Герман. – Мне бы по межгороду позвонить.

Оба пролетария молча полезли в карманы и начали выуживать мелочь. Потом высыпали её в протянутую ладонь. Герман стоял как вкопанный с пригоршней монет в вытянутой руке. Он весь ушёл в слух. И было от чего. На самом отшибе промокшего летнего кафе сидело пятеро мужчин, вспарывавших ночную тьму взрывами хохота и громкими восклицаниями.

– ...прямо под Кабулом!.. Га-га-га!.. Бэтээром – в дерьмо!.. А там этого много? И-ха-ха!

Герман, как зачарованный, даже не поблагодарив путейцев, двинулся к весёлой компании. «Свои!» – мелькнула обоснованная догадка. Даже не спрятав мелочь в карман, а лишь прижав раскрытую ладошку к халату, обрадованный молодой человек, сбивая стулья, подошёл к вмиг затихшей компании.

– Здорово, мужики! – радостно воскликнул он.

– Здоровее видали... Плыви себе, убогий... Здесь не подают... – вразнобой ответило несколько голосов. А самый длинный вдруг вытащил из кармана горсть медяков и протянул их оторопевшему коллеге.

– Да мне... да я... – заблеял Герман.

– Извини, земеля, чем могу, – даже привстал длинный.

– Я свой! – возопил совсем растерявшийся Герман.

– Твоих ещё в двадцатом постреляли! Бери, басмач, что дают, и проваливай! – угрожающе добавил самый мелкий.

– Я – в «Каскад»! В Фергане – на сборный пункт! – отчаянно возопил «однополчанин».

За столом напряглись. Мелкий встал и недоверчиво спросил:

– Имя командира «Каскада»?!

– Лазаренко! Генерал Лазаренко.

– Документы покажь! – не унимался недопёсок.

– Да ты что! Своих не признаёшь, – расстёгивая халат и запуская свободную от пятнадцатикопеечных монет руку во внутренний карман пиджака, кипятился Герман.

– Ладно, не вопи! Откуда будешь? – осадили его из-за стола.

– Из N-ска!

– А что басмачом вырядился?

– Друг халат дал... пальто в камере хранения оставил.

– Во сколько поезд?

– Мой – в девять... Да тут всего лишь один вечерний поезд, – начал приходить в себя Герман.

– Садись к нам... Как звать?

– Герман!

– Садись, Герман... на, выпей!

– Я сейчас, только закуску принесу, – с этими словами опознанный чекист метнулся к своему столу, прихватил свёрток и через минуту разворачивал его перед своими новыми товарищами.

Время до отхода поезда прошло незаметно. Шестеро молодых ребят несли содержательную чушь, прыгая с темы на тему. Мелкий оказался старшим лейтенантом из Свердловска, ветераном, возвращающимся в Афганистан после первой командировки. Он нарочито тихим голосом посвящал новобранцев в премудрости службы за канавой. Остальные почтительно внимали, боясь перебить его неловким вопросом. Потом снова хором галдели, оглашая опустевшее кафе свежими матерками.

Мангал догорал. Перепившие путейцы-пролетарии по очереди пытались подняться со стульев, но тут же падали обратно. Наконец тот, у кого жена была парторгом, изловчившись, встал и протянул другу руку. Тот по ней, как по канату, подтянулся и, прихватив бидон, пошёл к выходу.

– Витёк, за мной, – промычал воскресший путеец.

– Иду уже... а ты не беги... не поспеваю, – выписывая кренделя, эхом отзывался товарищ.

– Во надрались гегемоны, – несколько завистливо прокомментировал кто-то из чекистов.

Вокзальный репродуктор возвестил о подаче на первый путь пассажирского поезда до Ферганы. Компания молодых людей резво сорвалась с места и выкатила на перрон. Герман сбегал в камеру хранения и догнал коллектив, когда он уже загружался.

– Гера, давай к нам! Вагон пустой. Мы с проводницей договорились, – позвал старший лейтенант из Свердловска.

– Бегу, Сашок! – ответил Герман, передавая ребятам чемодан и пальто.

Поезд тронулся.

В вагоне

Вагон действительно оказался полупустым. Будущие воины-интернационалисты заняли отсек возле туалетной комнаты. Мигом накрыли стол, и вечер знакомств и воспоминаний продолжился. Герману вдруг сделалось тоскливо. Захотелось домой, в тёплую постель, захотелось услышать тихое сопение сына, привычные шлепки падающих со стен тараканов. Захотелось жены. Не просто женщины, а именно жены. «Да... что-то я расклеился», – грустно подумал он, запахнув полы ещё влажного халата и выходя в тамбур. За окном мелькали полустанки. Колёса, подражая ударнику из «Бони-М», отбивали привычный железнодорожный ритм. Вагон качало, скрипели какие-то железные сочленения. Вдруг зашипели тормоза и поезд начал замедлять ход. Запахло пережжённым металлом. В окне замелькали вагоны стоящего товарняка. Потом пошли платформы с накрытой брезентом техникой. Поезд Ташкент – Фергана замедлял ход и, наконец, совсем остановился. Напротив окна тамбура вырисовывался силуэт драпированного маскировочной сеткой танка.

На грозной машине сидел закутавшийся в овчинный полушубок и плащ-палатку боец. Увидев прислонившегося к окну Германа, боец скатился с брони и у самого борта начал подавать руками знаки. Герман открыл дверь.

– Тебе чего, служивый?

– Закурить не найдётся?

Герман пересыпал часть сигарет в карман, а пачку с тремя оставшимися – кинул бойцу.

– Спасибо, дяденька!

– Какой я тебе дяденька... Кури на здоровье... Откуда будешь?

– Из Омска.

– Ну надо же, а я там в школе учился... и родители в Омске остались, – обрадовался Герман.

– А где они живут?

– На Малунцева, возле «Кристалла».

– А я на пятачке напротив «Автодора», – обрадовался часовой.

– Постой, боец, я тебе ещё сигарет принесу, – расчувствовался Герман. Он мигом вернулся к уже разбушевавшейся компании, забрал прямо со столика початую пачку, затем, секунду подумав, бутылку пива, и вновь выскочил в тамбур.

– Бутылку поймаешь? – заорал Герман, пытаясь перекричать многотонную дрожь отправляемого воинского состава. – Лови!

Часовой принял бутылку пива в расставленную в руках плащ-палатку. Пока он засовывал подарок в широкий карман полушубка, лязгающий состав с техникой уже набирал ход.

– Лови сигареты!

– Не могу!

– Я брошу на соседнюю платформу, – с этими словами Герман, изловчившись, швырнул пачку сигарет в проходившую мимо него очередную платформу. Пачка чиркнула о борт, слетела под колёса и запрыгала по шпалам.

– Чёрт, – ругнулся Герман.

– До встречи в Омске! Я по воскресеньям на каток хожу у «Политеха», – затихали в воздухе последние слова солдата.

– Как же, найду я тебя, – ворчал, дивясь обоюдной тупости земляков, пассажир, закрывая дверь тамбура.

Воинский эшелон прощально мигнул огнями последнего вагона и растворился в темноте, освобождая вид на ветхое здание вокзала. В глаза ударил свет пристанционных прожекторов и пары десятков светильников полупустого перрона. Перед взором Германа предстала типичная картина позднего советского разгильдяйства: из тёмной арки облупленного здания с круглыми часами и покосившимся названием населённого пункта маячил силуэт Ленина, поднявшего в приветствии бетонную культю с торчащей из неё арматурой. Но больше всего поражало, что вождь, ещё в студенчестве потерявший б`ольшую часть своей шевелюры, в местной интерпретации был волосатым. Германа даже передёрнуло от омерзения. Мало того, что с головы памятника свисали нечёсаные патлы, так они ещё и трепетали в затихающих вихрях умчавшегося в ночь военного эшелона. Вновь открыв дверь тамбура и присмотревшись внимательно, молодой человек заметил, что всё пристанционное хозяйство было обвешано и облеплено какими-то клочьями то ли пакли, то ли ваты. «Белое золото! – догадался Герман. – Хлопок, обыкновенный хлопок, а те ровные холмы по краям вокзала – «стога» хлопка!» «Белое золото» свисало с проводов, фонарей и откосов вокзала. «Боже праведный! – невольно вырвалось у Германа. – Сколько взрывчатки можно из этого сделать! Не то что этот городок – весь Ташкент к чертям собачьим снесёт!» Молодой человек вспомнил, что в годы его детства для особо любознательных издательство «Учпедгиз» выпускало специальные брошюрки: «Изготовление взрывчатых веществ в домашних условиях», «Взрывчатые вещества и их свойства», «Самодельные взрывные устройства». «Чудн`о, – подумал Герман, – сейчас за распространение подобных книжек могут и посадить, а тогда – чуть ли не в каждом книжном киоске продавали».

Состав дёрнулся и медленно начал набирать скорость. Герман выбросил окурок и закрыл дверь. Вернувшись в вагон, он увидел необычную картину: всё разношёрстное воинство, не шелохнувшись, сидело за столом в полном молчании. Слышно было, как в соседнем отсеке храпят два узбека. «Помер, что ли, кто? – мелькнуло у него в голове. – Может, Брежнев? Давно, вроде, пора...»

– Мужики, – начал было Герман.

– Тс-с-с! – зашипели самые крайние.

– Вот так, под эту песню, и скончался на моих руках рядовой Васильев... – торжественно и тихо прошептал ветеран Сашка, положив одну руку на струны гитары, а другой вытирая слезу.

– Спой ещё, – прокашлявшись, попросил кто-то из притихших офицеров, – знаешь, ту, что про Чаквардак.

– «Как у нас в уезде Чаквардак среди девок шум и кавардак!» – ударил по струнам каскадовец. Народ ожил. Застучали стаканы, хрустнули в молодых зубах солёные огурцы, полетели первые матерки. Разом оборвался храп за тонкой переборкой соседнего отсека.

– Полезу-ка я спать, – отхлёбывая из горлышка пиво, принял единственно верное решение Герман.

Примостившись на верхней полке, уставший пассажир сложил руки под голову и, дождавшись, когда ветеран затянул очередную жалостливую песню, провалился в сон.

– Эй, земляк, проснись! Это ты так воняешь? – тряс заснувшего товарища самый длинный, будущий волонтёр Леонид из Белоруссии.

Герман напрягся. Зная за собой грешок, он и в этот раз не мог быть уверенным, что за день деликатесы восточной пищи не произвели некоторого количества метана, который он мог бесконтрольно выпустить на волю.

– Не я... – неуверенно оправдывался сонный Герман.

Действительно, в кубрике пахло отвратительно. Конечно, определённую составляющую в одорологический букет вносили остатки пиршества, особенно бычки в томате, вернее то, что от них осталось с набухшими в этом томате окурками.

– Может, и не ты, но твой чапан – определённо!

– Чево?

– Халат твой. По-узбекски – чапан. Он и воняет.

Герман потянул полу халата к носу. Мать честная! Подарок благоухал всеми земными пороками.

– Это мне физик-узбек подарил... – оправдывался Герман, снимая с себя ещё совсем недавно такой уютный халат.

– Физиков-узбеков не бывает, – парировал отпрянувший от новой волны запахов Лёня. – В нерусских республиках все учёные – либо историки, либо филологи, либо философы.

– А мой – физик! – стоял на своём Герман.

– Что ж он тебе такое дерьмо подарил?

– Когда дарил, он не вонял.

– Да снимешь ты его когда-нибудь! – не выдержал Леонид.

Герман спрыгнул с полки и пошёл в тамбур с пресловутым чапаном в вытянутых руках. Без халата в тамбуре было холодно. Подарок, будто понимая, что его хотят выбросить, разом перестал вонять.

– Бедненький, – подумал Герман, – поди, привык ко мне, согрелся, да на радостях и не сдержался – завонял.

Пассажиру стало жалко этот образчик древней одежды. Он повертел его на вытянутых руках. Чапан, словно извиняясь, выдал очередную порцию запаха – что-то вроде догорающего кизяка.

– Извини, брат, проветрись немножко, а перед выходом я тебя заберу, – растроганно промолвил его владелец, после чего подвесил обмякшую верхнюю одежду на стоп-кран.

По возвращению друзья обнюхали Германа и сошлись на том, что терпеть ещё можно. Сонный проводник объявил, что поезд подходит к Фергане. Молодые ребята загалдели и бросились собирать пожитки. Проводник снова вернулся и спросил разрешения собрать бутылки, после чего, не дожидаясь согласия, наклонился за стеклотарой. В этот момент поезд тряхнуло. Завизжали тормоза. Народ, придавленный почти космическим ускорением, размазался по стене. С третьей полки с прощальным звуком сорвалась Сашкина гитара и, срикошетив от второй, обрушилась на пол, откинув облезлый чёрный гриф в сторону.

– Криндец! – констатировал ветеран, пытаясь перекричать звуки хаоса экстренно тормозящего поезда.

– Едрена мать! – подал голос проводник, лежащий на груде бутылок под весёлой капелью перевернувшихся на столе консервов. – Опять какой-то ишак на путях застрял, – развивал свою версию сборщик бутылок, – или какой другой ишак на стоп-кран нажал!

Поезд стоял. Герман, потирая ушибленный лоб, пытался собраться с мыслями. «Халат! Это халат!» – вдруг отчётливо, с уверенностью медиума подумал он. «Я сейчас!» – с этими словами догадливый молодой человек рванул в тамбур. Халата не было. Стоп-кран всем своим видом демонстрировал непоколебимую железную эрекцию, задрав конец красной ручки под углом сорок пять градусов. «Мистика! Просто чудеса какие-то!» – сокрушался Герман. – «Это месть!» – чуть ли не прокричал он.

– Какая, к чёрту, месть! – эхом откликнулся проводник, входя в тамбур. – «Филюганы» хреновы, скотоложцы долбанные! Бежит уже, поди, по степи к своему дому. Не хочет, подлец, из города домой на автобусе ехать, вот и ударил по тормозам, – с этими словами проводник поднял стоп-кран и припал разбитым лбом к холодному стеклу, пытаясь узреть убегающего «филюгана». – Ни хрена не видно! Что за страна! Одни ишаки и узбеки! – распалял себя железнодорожник.

Герман посчитал излишним излагать проводнику версию произошедшего, основанную на собственном мистическом прозрении.

Состав снова дёрнулся, набрал ход и вскоре вместе с первыми лучами зимнего солнца прибыл в Фергану. Невыспавшаяся компания с шутками и гомоном выкатилась на перрон. Город встретил героев морозцем, вокзальной разноголосицей и барабанным вступлением всё той же группы «Бони-М», которая, казалось, прибыла на гастроли в Фергану на том же, что и чекисты, поезде.

– Пошли к коменданту, – скомандовал Сашка, и группа оперов, выдыхая морозный пар, скрылась за вокзальными дверями.

В Фергане

Комендант, средних лет подполковник в небрежно наброшенной на плечи шинели с голубыми петлицами воздушно-десантных войск, сидел в нетопленом прокуренном кабинете. Поднявшись навстречу, он приветствовал разношёрстную компанию зычным басом:

– Добро пожаловать в расположение учебного центра 105-й дивизии ВДВ!

«Боевики» слегка оробели. Подполковник был выше Лёньки из Белоруссии и при необходимости мог бы отжать ветерана Сашку одной рукой десять раз.

– Кхе, кхм, – первым пришёл в себя ветеран. – Мне бы, товарищ подполковник, сразу бортом на Мазари-Шириф, а этих, – Сашка шмыгнул носом, – надо направить в учебку.

– Присаживайтесь, товарищи, – подал пример подполковник, оседлав скрипучий венский стул. – Так, кто у нас прибыл?

Офицер-десантник достал сброшюрованный список и с трудом отковырял согнутым пальцем огромной руки первую страницу.

Приходящие в себя «коммандос» начали по очереди представляться, а бравый подполковник – ставить «крыжики» напротив найденных фамилий. В кабинете коменданта элита спецназа КГБ мало чем отличалась от доставленных в милицию подростков, подпаливших мусорную корзину на танцплощадке.

– Семерых не достаёт, – подытожил он.

– Все. Других не видели, – послышался неуверенный ответ.

– Непорядок! – продолжил подполковник и, наклонясь к селекторной панели, внятно произнёс: – Маша, кликни по матюгальнику прибывших к нам.

Через минуту сразу три репродуктора, загоняя эхо под потолок, хриплым женским голосом предложили прибывшим военнослужащим группы «Каскад» зайти в кабинет военного коменданта.

– Товарищ подполковник, это же разглашение... Мы секретная группа... – начал было Лёня.

– Да бросьте, ребята, у нас каждая городская проститутка про «Каскад» знает. Ваши как приедут, понаберут «тёлок» и давай им мозги компостировать во время антракта!

– Что, в театр водят? – переспросил любознательный Герман.

– Да, что-то вроде... У нас в театрах даже трусы в гардероб сдают, – ответил довольный собственной шуткой подполковник.

Секретная группа смущённо замолкла.

– Да, и вот ещё... с нашими женщинами поаккуратней. Триппер словите, как я-те-дам! К вашим услугам также сифилис, гонорея, лобковая вошь... Вопросы?

Вопросов не было. В кабинет постучали. На предложение «Войдите!» в помещение вошли семеро человек, с виду гражданских, с чемоданами, рюкзаками и... типичными чекистскими рожами. Вновь прибывшие были покруче статью первой шестёрки. Но даже среди них выделялся белокурый атлет с широкой грудью и бычьей шеей, на которой, будто лифт, туда-сюда сновал хрящеватый кадык. «Слава Богу, – подумал Герман, – хоть один не подкачал, а то этот подполковник совсем задавил своим экстерьером... Блин, и где только кадры таких дохляков находят», – досадовал он, с неприязнью разглядывая своё отражение в никелированном чайнике.

– Кто тут комендант? – равнодушно спросил атлет, играя желваками и с хрустом разминая скрещённые ниже пояса руки.

– А вы догадайтесь, товарищ... – вставая из-за стола, угрожающе тихо произнёс подполковник.

На венский стул упала шинель, и взорам «героев» открылся «иконостас» из орденов Боевого Красного Знамени, Красной Звезды и четырёх орденских планок.

– Лейтенант Пронин! Пензенское Управление, – отрапортовал вытянувшийся в струнку ошалелый атлет.

– Лейтенант, сми-и-ррна! – рявкнул капитан. – Желаете за свой счёт вернуться в Пензу?

– Никак нет!

– Тогда соблюдайте субординацию... Вольно! – и уже с усмешкой добавил: – Лейтенант, никогда ты не станешь майором! Слушай Высоцкого...

– Так, товарищи офицеры, все на выход, – скомандовал комендант, завершив процедуру опознания вновь прибывших. – Слева на привокзальной площади – два борта «Газ-66». Занять один и убыть согласно предписанию.

Погрузка и рассадка прошла быстро. Белокурый лейтенант Пронин первым запрыгнул на борт и потом, как башенный кран, одной рукой загружал сослуживцев.

– Уси? – подошёл к откинутому борту прапорщик с отвисшими, как у «Песняров», соломенными усами.

– Все! – нестройно ответил хор мальчиков.

Герман откинул брезентовый полог, чтобы убедиться, что это не тот прапорщик Грицко, что задержал его в Ташкенте. На него хмуро и как бы вскользь смотрел шикарного вида хохол в полевой форме и до блеска начищенных сапогах «в гармошку». Прапорщик презрительно сплюнул и сквозь зубы скомандовал: «Мыкола, пойихалы!»

– Ну почему половина прапорщиков в Советской Армии – хохлы? – задал сам себе вопрос Герман. – И что они все такие недоверчивые?

Крытый брезентом грузовик медленно выехал за пределы вокзала. «Каскадёры» молчали. Первым не выдержал ветеран Сашка. Он вытащил останки своей гитары и демонстративно выбросил их на пустынной дороге, ведущей в город.

– Санек, ты чего? – спросил длинный Лёня.

– Доигрался... «Там» другая музыка будет... – как бы про себя, но достаточно громко ответил старший лейтенант. Он с досадой мастерски сплюнул сквозь стиснутые зубы, но воздушный вихрь за машиной переадресовал плевок забывшемуся в мыслях о засилье хохлов Герману.

– Сашка, целься почётче! – обиженно произнёс он, вытирая с лица ветеранский харчок.

– Извини, друг, это со злости. И какой только идиот на стоп-кран в поезде нажал!

Герману стало неловко. Чувствуя ответственность за проделки взбесившегося халата, он ни с того ни с сего предложил:

– А что, мужики, скинемся Сашке на новую гитару, а?..

Пассажиры, сохранившие самые душевные впечатления от жалостливых Сашкиных песен, тут же согласились. Офицеры-новобранцы как раз проезжали большой торговый центр.

– Эй, водила, стой покудова! – пророкотал лейтенант Пронин, барабаня по крыше кабины.

– Чего ишшо? – высунулся из тормозящей машины прапорщик.

– Товарищ прапорщик, нам комендант приказал карты города купить, чтоб не заблудиться, – начал своё первое в этот день враньё Герман.

– Команды нэ було! – отрезал хохол, скрываясь в кабине.

– Позвоните подполковнику, товарищ прапорщик! – настаивал Герман, принявший руководство по закупке гитары на себя. – А то мы с учебки сами позвоним.

– Тэлэфонив нэмае! – пробурчал озадаченный прапорщик, соображая, была ли по данному вопросу какая команда или его разыгрывают. – Тай, лэшый с вамы! Кто за картами побегит?

– Все! – заорало христово воинство, выпрыгивая из машины.

– Яки скаженны... – чертыхнулся упёртый хохол и, переводя взгляд с бегущих чекистов на ослицу, справляющую малую нужду у входа в универмаг, чертыхнулся вторично: – Чтоб вон`а сдохла, бисова скотына!

Гитару нашли сразу. Настоящую, концертную, с узким грифом и перламутровой инкрустацией. Сашка тут же налепил на свой новый инструмент переводную картинку индийской красавицы с бюстом шестого размера.

– Это ещё зачем? – поморщился Герман.

– Чтобы другие не стянули.

– Да где ты в Афганистане вторую такую найдёшь! – возразил инициатор покупки.

– Но всё-таки... – не сдавался менестрель.

Герман махнул рукой на Сашку и рысцой побежал по другим отделам. Он купил карту, несколько пачек гэдэровской плёнки «Орвохром», шариковую ручку и... большие калоши. Эстетически продвинутый чекист тщательно выбирал резиновую обувь, натягивая один за другим экземпляры на свои польские полусапожки. Наконец, взопрев от примерки и надышавшись едкими испарениями плохо завулканизированной резины, удовлетворённо крикнул продавцу: «Беру!» Но тут его взгляд остановился на сверхмодных женских сапогах-чулках французского производства.

– Дай посмотреть, – обратился он к продавцу, прикидывая, с каким наслаждением он облачил бы длинные ноги своей жены в этот хит зарубежной обувной промышленности.

– А ты что, на калоши их натягивать собираешься? – недоверчиво покосился на него продавец.

– Обижаешь, земляк! Да что я, совсем тупой, что ли? – развеселился покупатель.

– Кто же вас, русских, знает, – вполне серьёзно ответил работник прилавка.

– Любезный, – рассердился Герман, – чья бы мычала, а твоя бы молчала! Живёте, как при коммунизме, ещё и русских всуе поминаете.

– Работать надо! – гордо, с достоинством ответил узбек.

– Да пошёл ты... – вполголоса ругнулся уязвлённый покупатель. – Только у вас все работают, а наши в N-ске да Томске брюхо на морозе греют!

Помахав перед носом прапорщика картой Ферганы, Герман запрыгнул в машину. Скоро подошли остальные. Все были с кульками и свёртками, славя товарное изобилие узбекской провинции. Быстро пересчитали друг друга. Тринадцать! Чёртова дюжина. «Хороша компания!» – суеверно подумал Герман.

– Калоши-то зачем взял? – полюбопытствовал Сашка, настраивая новую гитару под шум мотора, работающего на холостом ходу.

– Да так, пойду в Афгане в театр, скину калоши в гардеробе и в чистой обуви – на своё место.

– Ну, если только в театр, – вполне серьёзно отозвался музыкант.

Прапорщик молча подал команду водителю, машина тронулась и через несколько минут въехала в расположение учебного центра. Сашка пошёл договариваться о своей отправке первым же бортом, а остальные, пройдя регистрацию, смешались с полутора сотней офицеров, будущих боевых товарищей, собравшихся со всего Советского Союза на маленьком клочке огороженного колючей проволокой учебного центра 105-й дивизии ВДВ.