Текст книги "Страна Лимония"

Автор книги: Геннадий Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

На обратном пути Герман намеренно подошёл к командирской палатке, чтобы узнать концовку сального рассказа, но вместо этого услышал голос капитана Гаджиева:

– ...в Париже сделал остановку на неделю, походил по кафешкам на Монмартре...

Париж Германа не интересовал. За командирской палаткой попеременно вспыхивали два огонька от сигарет. «Поди, тоже начальство подслушивают», – подумал он, направляясь к еле различимым в темноте фигурам.

– ...а полицаи в тот день делали облаву. Я схоронился в стогу сена во дворе у самого старосты Пинзюка...

«Понятно, – сообразил Герман, – полковник опять про свою войну вспоминает. А ведь был, наверное, лихой рубака».

– Эй, как вас там! – окликнул Германа прервавший свои воспоминания Стрельцов.

– Капитан Потскоптенко!

– Капитан, ты из первой группы?

– Да.

– Иди скажи своим, чтобы посты выставили. Сегодня ваша очередь!

– Есть, товарищ полковник!

В секрете

Герман вернулся в свою палатку. То, что он увидел, больше напоминало цыганский табор. Совсем кривые ветераны демонстрировали не менее кривым новобранцам колониальные товары с пояснениями – где и почём это добро было куплено. Олег Филимонов тупо смотрел на Селиванова и не в такт кивал головой.

– Юра, Стрельцов просил выставить посты.

– Мать честная, совсем забыл, – еле справляясь с артикуляцией, ответил Селиванов.

– Гера, будь человеком, сходи ты. Видишь, мы уже того...

– Ладно, – с охотой согласился трезвенник, – только покажи, куда и с чем...

Селиванов с великим трудом экипировал Германа, выдав ему рацию, бронежилет, прибор ночного видения и два автоматных рожка.

– Каска одевается на пилотку, учись, студент! – с этими словами он с размахом и звоном напялил на него первый попавшийся железный головной убор.

– Поаккуратней! Больно же... – возмутился заступающий в наряд часовой.

К секрету добирались с приключениями. Селиванов тыкал фонариком в разные стороны, несколько раз заваливался в кусты, но в конце концов вывел в нужное место. Инструктаж был коротким и маловразумительным:

– Сидишь тихо... Водишь туда-сюда...

– Кого водишь?

– Трубу... туда-сюда... Увидел – сообщил по рации... Не курить, не спать... Начальство не тревожить – оно тоже люди... Ракетницей не баловаться.

– Так ты мне ракетницу не дал!

– Ах да, извини... «Духов» не беспокой, они – тоже люди...

– От же, блин, все кругом люди!

– А ты думал!.. Ну, в общем, бывай! В два ночи придёт смена из второй группы. Усёк?

– Усёк.

Борясь с гравитацией, ветеран, ломая кусты, удалился.

Герман, выслушав непривычную для его уха песнь далёкого муэдзина, включил прибор ночного видения, присел на старый матрас под кустами и начал оглядывать окрестности. Прибор однотонно свистел, показывая окружающий ландшафт в изумрудно-зелёном цвете. Первое беспокойство прошло. Часовому стало тепло и уютно. Вдалеке слышались далёкие раскаты хоровых песен разошедшихся не на шутку офицеров. С противоположной стороны, через поле с высокой неубранной травой, доносились мирные голоса двух женщин, бранившихся друг с другом. «Наверное, жёны Мулло Омара», – с лёгкой усмешкой на губах подумал умиротворённый Герман. Вдруг голоса смолкли. Послышалась короткая гортанная реплика, женский визг и снова всё стихло.

«Ну вот, одна получила... от Омара, – удовлетворённо констатировал Герман. – Ему точно не до нас». С этой мыслью часовой пригнулся и чиркнул спичкой. Прикурив, он спрятал сигарету в кулак и с наслаждением затянулся. Молодой месяц и будто умытые россыпи звёзд настраивали на размышления.

Где-то вдалеке громко заплакал ребёнок. Словно услышав первого, к нему присоединился ещё один, затем ещё... и ещё. Герману стало не по себе. «Что это они все хором?» – недоумевал он. Вдруг отчаянный детский плач одного из них перешёл в собачий лай. И постепенно все потревоженные дети тоже начали... лаять. Часовой покрылся мурашками: «Это что за хренотень?» В довершение ночного концерта собачий лай стал превращаться в отчаянный волчий вой. Потом это всё смешалось: плакали дети, лаяли псы и раздирающе выли волки. «Мама дорогая! Да что же это творится!» – не на шутку струхнул часовой. Но вот, как по команде, всё стихло. Герман, сжимая в руке автомат, покрывался испариной. Оцепенение длилось недолго. Как-то само по себе в голове всплыло: «Шакалы!» Герман никогда не видел этих животных, но никаких сомнений не оставалось: на такие номера способны только эти твари. В подтверждение догадки далеко за полем, перед высоким глиняным дувалом, мелькнули тени. В приборе ночного видения картинка была не самой лучшей, но через изумрудные снежные помехи можно было различить пять-шесть мелких животных. Один шакал поднял голову и завыл, к нему присоединилось ещё двое. За дувалом отчаянно зашёлся в лае дворовый пёс. «Ну и концерт!» – отметил про себя успокоившийся наблюдатель. Вдруг единственная дверь в стене отворилась, из неё тёмным силуэтом выскочил человек с автоматом и навскидку выпустил короткую очередь в ночных гостей. Шакалы бросились врассыпную. Герман даже не успел навести на цель свой «калашников», как за стрелявшим скрипнула запираемая дверь и в мире вновь воцарилась тишина. Внезапно ожила рация:

– Первый, Первый, я Восток. Откуда стрельба? Приём.

– Восток, я Первый. Мулло Омар собак стрелял, – ответил Герман, с удивлением отмечая трезвый голос Востока.

– Первый, Первый, Мулло Омар сейчас в Пакистане. Приём.

– Восток. А мне откуда знать... Я только приехал.

– Первый, с приездом. Конец связи.

– Спасибо, Восток.

Герман окончательно успокоился. Кругом – свои. «Духи» спят без задних ног. Вдруг его мысль сделала резкий поворот: «Этот главарь, что в Пакистане, поди, не одну жену имеет, а двух или трёх как минимум. Вот я, к примеру, с одной справиться не могу. А как же он с тремя? У меня времени на утехи не хватает – весь в работе. А было бы три – что бы я с ними делал? График завёл?» Но, вопреки сомнениям относительно своих мужских потенций, в голове сама по себе начала проявляться картинка: он в окружении Ирки Литвиновой, Ран`о, что из самолёта, и «фарфоровой» одноклассницы Ольги. Образ жены даже усилием воли никак не прорисовывался. Вместо неё лезла симпатичная студентка, с которой он прошлым летом познакомился в автобусе. «Ладно, ладно, не обращай внимания на детали», – мысленно распалял он своё воображение. Четверо виртуальных жён окончательно проявились, но место «фарфоровой» Ольги почему-то заняла её подруга Наташа Сытина в ночной рубахе. Жена так и не приходила. «А куда она денется!» – загасил нравственные позывы размечтавшийся часовой. Вся четвёрка виртуальных прелестниц стояла перед его глазами как живые. Истосковавшийся по земным утехам офицер, забыв про войну и шакалов, серьёзно озаботился вопросом, почему понятие «многочлен» относится исключительно к математике?

Внезапно идиллическая картинка пропала. Герман боковым зрением заметил движение. «Что за чёрт!» – раздосадовано подумал он, направляя оптическую трубу в сторону возникшей помехи. В изумрудной зелени экрана ночного прибора отчётливо маячил афганец в длинной белой рубахе и мешковатых штанах. «Как он только не мёрзнет?» – прокомментировал его появление слегка продрогший часовой. В руках у афганца был какой-то большой бесформенный предмет. Нарушитель шёл со стороны Самархеля в направлении одинокого дерева на краю поля. Вот он остановился и начал оглядываться. Нет, пошёл снова. Герман передёрнул затвор автомата и ловким движением закрепил на нём прибор ночного видения. Теперь подозрительный человек постоянно находился в перекрестье военной оптики. Афганец подошёл к дереву, снова оглянулся по сторонам и скрылся в высокой стерне неубранного поля.

«Связник из Пакистана! Идёт от Мулло Омара!» – догадался часовой. Вдруг совсем рядом с деревом замаячила голова связника, да так и осталась неподвижной, слегка возвышаясь над высокой травой.

«Что ж он через поле-то не идёт? – задал сам себе вопрос часовой. – Может, он мину закладывает? – продолжал прикидывать варианты наблюдатель. – Точно, мину, сволочь, ставит... а это что за дымок над ним поднялся? Надо сообщить руководству».

– Восток, Восток! Я Первый. Приём!

Рация шипела, но не отзывалась. Герман повторил вызов.

– Первый, что тебе? – проклюнулся заспанный голос.

– Восток, Восток! Тут афганец мину закладывает. Приём!

– Где закладывает? Приём!

– Под деревом, у поля. Приём!

– Под каким деревом? Что за чёрт!.. – Шипение, и через несколько секунд: – Первый, жди, не стреляй. Я к тебе! Конец связи.

Герман внутренне собрался, присел на одно колено, намотал ремень автомата на руку и впился глазом в ночной прицел. Голова нарушителя вновь пришла в движение. Наконец он встал, одной рукой легко придерживая какую-то ветошь, и двинулся в обратную сторону. Герман слегка нажал на курок, не выпуская из перекрестья подозрительного человека. «Ну что этот «Восток» медлит. Уйдёт же, уйдёт сейчас!»

Словно отвечая на мысленный посыл часового, со стороны затихших палаток послышались торопливые шаги. Вот затрещали сухие ветки под ногами бегущего человека. Наконец из кустов вынырнул наспех одетый «Восток» с автоматом наперевес.

– Где афганец?

– Да вот же, к дороге подходит.

– А где мину заложил?

– Вон, под тем деревом.

– Тебя как звать?

– Герман. А что?

– А то, Герман, что нафар твой «до ветру» ходил.

– Как же так, – возмутился часовой, – он же свёрток туда нёс, а обратно – только обёртку какую-то.

– Эх, салага! – в сердцах выдохнул «Восток». – Твой афганец сходил по-большому. И все дела.

– Да я сам видел: он сел, потом дымок пошёл...

– Какой дымок! Это он тёплой водой из бурдюка подмывался. И не дымок, а – парок! Пойми, салага...

– Герман я!

– Хорошо, пусть будет Герман. Так вот, Герман, ни один уважающий себя афганец в туалет ходить не будет. Не приучен. Мы их уже год как дрессируем. На работе ещё прикидываются, а как домой, так сразу в поле или под дувал. Ты знаешь, они струю стоя пустить не могут!

– Да ну!

– Вот тебе и «да ну»! Слушай, Герман, сиди себе тихо. Ничего не случится. Можешь соснуть, если приспичит, только не тревожь больше меня!

– А тебя как звать?

– Виктором... майор Белоусов, – отрекомендовался «Восток».

– Очень приятно...

– Мне тоже... Ну так как, договорились? Ты мне дашь поспать?

Герман охотно согласился и пообещал больше его не беспокоить. Остаток дежурства прошёл спокойно. Молодой месяц уже падал спиной на ветви деревьев, когда послышались долгожданные звуки продиравшегося сквозь кусты человека. К часовому шёл сменщик. И не просто шёл, а прямо-таки ломился, как лось по весне. Герман встал, вглядываясь в темноту. Послышались характерный треск ломаемых веток и глухой звук от падения тела. «Споткнулся, что ли?» – подумал часовой. Минуту стояла тишина. «Может, пойти навстречу?» Словно в ответ, послышалось мычание, а затем визгливый тенор разорвал ночную тишину: «Косил Ясь конюшину, косил Ясь конюшину! Ко-о-осил Ясь...» – чуть ли не минуту держал на высокой ноте последние слова из популярного шлягера «Песняров» долгожданный сменщик. Затем человек в кустах зашёлся кашлем, громко сам себе пообещал бросить курить и, наконец, поднялся. Герман включил китайский фонарик. На его мутный свет вышел мужик с шикарной бородой лопатой, в бушлате и бронежилете. В правой руке, точно лукошко для грибов, ночной леший держал за ремешок каску. Его левая рука была закинута далеко за спину.

– Ты сменщик? – полюбопытствовал Герман, когда его накрыла первая волна перегара.

– А ты кто такой? – закрываясь «лукошком» от света, вызывающе взвизгнул леший.

– Часовой!

– Нет, я – часовой! – не унимался бородач.

– Хорошо, хорошо! Давай, меняемся по-быстрому!

– М-м-м! – с этим звуком сменщик окончательно нарисовался, волоча за собой по земле автомат за отпущенный на всю длину ремень.

– Выгуливаешь? – не без иронии спросил его Герман.

– Кого?

– Калашникова.

– А-а-а... Нет! Я на пост иду!

– Скатертью дорога...

– Подвинься! – потребовал леший и, не дожидаясь согласия, боком завалился на старый матрас, уже нагретый Германом.

В родной палатке по-прежнему горел свет, но её обитатели уже спали. Их тела живописно распластались по всем углам. Поперёк кровати Германа лежал так и не успевший раздеться Володя Конюшов. «Пусть себе спит», – подумал Герман, выключая свет и ложась на чьё-то пустующее место.

Хмурое утро

Утром похолодало. В десятом часу в палатку вошёл полковник Стрельцов. Смурные офицеры, сгрудившись вокруг керосиновой печки, пили чай.

– Почему никого нет на совещании? – строго спросил полковник.

Офицеры молчали. После второго «почему» Малышкин и Селиванов, путая друг друга, пытались замазать коллективное разгильдяйство напряжённой обстановкой, сложившейся ночью.

– Вот спросите Германа, – сваливая продолжение объяснения на единственную трезвую голову, вешал «лапшу» на полковничьи уши усталый Селиванов. – Он сегодня ночью заметил странные перемещения «духов».

– Ладно, пусть доложит на совещании. В десять-тридцать – всем в штабную палатку! – закончил утренний обход командир «Тибета».

Обстановка в штабной палатке напоминала собрание общества анонимных алкоголиков. Несмотря на обилие карт, наглядных пособий и лозунгов, развешанных по её стенам, общий разговор никак не мог выйти на решение предстоящих оперативно-боевых задач. Капитан Гаджиев, стоя с указкой у карты провинции Нангархар, докладывал последние изменения в ситуации вокруг Джелалабада. Он, глядя в бумажку, перечислял главарей новых банд, передвижения и места дислокаций старых. Сыпал всеми этими «Ахмадами», «Гуломами», «Моххамадами» и прочими мусульманскими именами собственными.

Герман пытался что-то записывать, но быстро сдался и просто слушал докладчиков, наблюдая за двумя сверчками, поднимавшимися по центральной опоре палатки.

– Из Центра пришла информация, – начал полковник Стрельцов, – в нашей провинции появились американские советники!

– Да они никогда здесь не переводились, – вяло прокомментировал майор Белоусов, теребя длинными изящными пальцами раздвоенный волевой подбородок.

– Тише, тише, товарищи! – застучал карандашом по столу капитан Гаджиев. – Дадим и вам слово, Виктор Михайлович.

– Так вот, руководство «Каскада» поставило общую задачу захватить иностранных советников, – поднимая вверх указательный палец и повышая свой старческий голос, сообщил Стрельцов. – Успешная операция могла бы стать нашим достойным вкладом к предстоящему XXVI съезду КПСС. – Полковник снял очки и торжественно обвёл присутствующих мутным взглядом. – За поимку «иносоветников» полагается Звезда Героя Советского Союза! – торжественно закончил он.

– Всем? – не выдержал Конюшов.

– Не понял... – поднял очки выступающий.

– Капитан Конюшов спрашивает, кому «Героя» давать будут, – развил реплику новобранца Малышкин.

– Как положено... – замялся старик, потирая очки.

– Тогда понятно, товарищ полковник, – попытался закрыть вопрос Юрка Селиванов.

– Нет, вы не подумайте, товарищи... – стал оправдываться полковник, – всякая звезда найдёт своего героя.

– Поймаем, поймаем американцев, товарищ полковник, не сомневайтесь, – крикнул кто-то из задних рядов.

– Итак, товарищи офицеры, – водружая очки на место, продолжил Стрельцов, – имеем достоверную информацию ХАДа о наличии трёх военных советников США в квадрате...

Капитан Гаджиев услужливо ткнул указкой в карту.

– Ага... Вот именно... Именно в этом квадрате. – Стрельцов склонился к карте, поднял очки и, шевеля губами, попытался прочесть название населённого пункта про себя. – Джан... Джанбаз...

– Джанбазхейль, товарищ полковник. Это на востоке от их главной базы Тура-Буры, – помог старику майор Белоусов.

– Тура-Буры, – одними губами беззвучно повторил старый партизан название базы.

Тут же со своего места соскочил капитан Гаджиев:

– Короче, товарищи офицеры! Вопрос решённый. Завтра в семь утра сводный отряд первой и второй группы при поддержке взвода пограничников выезжает на аэродром. Руководителем операции назначен майор Белоусов. В восемь ноль-ноль четырьмя бортами при поддержке штурмовых вертолётов отряд вылетает на юг и ориентировочно в восемь-сорок десантируется на прилегающую к Джан... Джанбаз...

– Джанбазхейлю!

– Спасибо... то есть десантируется вблизи Джан... Джанбаз... Ну, вы поняли!

«Великий Хурал», улыбаясь и оживая, утвердительно закивал головами.

– Прошу подготовить оружие, боеприпасы и медикаменты... на всякий случай, – добавил полковник Стрельцов. – А сейчас – всем в столовую. Уже дважды кашу разогревали.

«Леший» и коммунизм

В столовой Герман оказался напротив вчерашнего «песняра», который сменил его на посту. Бородатый леший мрачно жевал овсяную кашу, запивая её компотом. Увидя устремлённый на него взгляд, леший оставил ложку и с вызовом спросил:

– Что надо?

– Да так... Ты меня не помнишь?

– Помню... вчера из Кабула прилетел.

– Да нет! А как я тебе пост сдавал – не помнишь?

– Извини, друг, вот этого не припоминаю, – вытаскивая из бороды хлопья овса, признался леший.

– Герман, – протягивая руку сменщику, представился молодой человек.

– Виктор Колонок, – пожимая протянутую руку, ответил бородач.

– У нас что, одни Викторы в отряде? – перебирая в памяти новых знакомых, удивился Герман.

– Этого добра хватает, – согласился он. – Для полной «Виктории» над духами, понимаешь... – Сосед с самым подходящим для Афганистана именем минуту помолчал и, наклонившись к собеседнику, спросил: – Герман, кстати, а я вчера ночью ничего такого не делал?

– Нет, – слукавил молодой человек. – Разве только песню спел, и то – не до конца.

– Тут такое дело... – и бородач, оглянувшись по сторонам, перешёл на шёпот, – я пистолет потерял.

– Искал?

– Всё вокруг поста обшарил! – в отчаянье признался Колонок.

– Пошли со мной, у меня тут кой-какие соображения есть, – подбодрил его Герман.

Оба ночных караульных быстро запихали в рот остатки каши, допили компот и дружно направились на пост. Ещё раз перетряхнули старый матрас и прошлись по близлежащим кустам – всё тщетно. У Германа оставался единственный вариант: он держал в голове песню лешего о Ясе, который косил какую-то «конюшину». Поэтому он первым пошёл по одной из трёх извилистых дорожек, сходящихся у старого матраса. Место временной лёжки пьяного «песняра» нашлось сразу. Первое, что бросилось в глаза, – подсумок с четырьмя автоматными рожками.

– Твой? – спросил подошедшего Герман.

– Мой! Ети его мать! А я про него и думать забыл... – обрадовался Виктор. – А вот и пистолетик! – с выражением полного счастья в голосе закончил поиски напарник.

Подняв пропавшие вещи, Колонок засунул пистолет за пояс, надел подсумок на ремень и подошёл к Герману. Герман, сотворив скромное выражение лица, приготовился принимать благодарности. Но такого он просто не ожидал: леший сгрёб благодетеля в охапку, троекратно облобызал, размазывая на его лице остатки каши, застрявшие в бороде.

– Дай тебе Бог многие лета! – закончил счастливый бородач церемонию. Отойдя на шаг, он торжественно осенил Германа крёстным знамением и, наконец, поделился своими страхами.

– Милай, ты ж меня от позора спас! Найди это кто другой – мне криндец! За неделю из партии и органов вышибут! Идём, я тебя спиртиком угощу!

– Спасибо, в следующий раз. Мне к завтрашней операции готовиться надо.

– Летишь? – полуутвердительно спросил Колонок и, дождавшись кивка в знак согласия, продолжил: – Зря это всё. Наши командиры сами только недавно прибыли. Горячатся, а ситуации не просекают.

– Что так?

– Полковник наш – мужик, конечно, хороший, душевный даже, да только война эта – не его. Он ещё в той, Отечественной, как застрял, так и выбраться не может.

– А капитан Гаджиев?

– Карьерист он, Герман, – подходя к палаточному городку, высказал свои соображения Виктор, – обыкновенный сопляк, пороху не нюхал. Кто его толкает – не знаю. Вот погоди, вернётся Крест, начнём работать.

– Кто такой Крест? – удерживая полог, поинтересовался Герман.

Офицеры вошли в брезентовый домик второй группы и уселись за пустым столом с разбросанными костяшками домино. В палатке никого не было.

– Крест – это Серёга Крестов из Ташкента, – продолжил новый знакомый. – Он в прошлом году разработал самую масштабную операцию против «духов» в Тура-Буре и освободил двести заложников. Тебе это что-нибудь говорит?

– Ага.

– Вот когда Крест, Лях с Мамонтом через пару недель из отпуска вернутся, тогда и порядок будет, а пока – пусть начальство потешится, в бирюльки поиграет.

Виктор грузно поднялся со стула, сбросил сбрую с подсумком на кровать. На брезентовом пологе у её изголовья висел целый иконостас фотографий. Герман подошёл и начал вежливо разглядывать.

– Семья?

– Да, как видишь.

– Жена красивая... А дети в тебя пошли.

– Идти-то им больше некуда! – хохотнул счастливый глава семейства.

– А это твой отец? – спросил Герман, наткнувшись на фотографию симпатичного мужчины с выразительным лицом.

– Нет, не мой. Это отец всех белорусов.

– Машеров, что ли? – сообразил Герман.

– Он, родимый. Жаль, пожил мало. Прикончили его.

– Как же так! Сказали – ДТП... Вроде как его машина в самосвал въехала.

– А ты больше уши развешивай! – слегка обозлился Виктор. – На других соплежуев из Политбюро даже велосипедом не наедешь, а тут, понимать, самосвал в кустах!

Герману вдруг в голову пришла простая мысль: настоящая свобода слова бывает только на войне! Здесь, в Афганистане, всех будто прорвало. Родимые пятна социализма так и пёрли из глоток, и заткнуть их, видимо, не было никакой возможности.

– В Минске был? – спросил Колонок.

– Нет ещё, не доводилось.

– А на Олимпийских играх в Москве?

– Был. Сидел в Кунцеве, охранял гандболистов.

– Ну и как? Коммунизм видел?

– Да, точно, – признался Герман, – наверное, это и был коммунизм!

– А у нас в Минске уже давно коммунизм! – запальчиво воскликнул Виктор. – Потому что все работают. Мы сборочный цех Советского Союза.

– Извини, Витя, слышал уже. Работают все – и узбеки, и хохлы, и казахи с грузинами. Только русские ни хрена не делают. Наверное, поэтому у нас в магазинах сметану через край разливают, а в Киеве ложка в той же сметане сутки стоять может. Я, Витёк, только в Тернополе на Украине впервые пиво разливное попробовал. Из бочки ручным насосом качали. Пена шапкой стояла. Может, и в Риге все без продыха работают? А у них что ни шаг – то кафешка, что ни два – ресторан. Колбасы – десятки видов. А у нас – «Докторская» да «Любительская». Весь N-ск – один сплошной завод, все улицы копотью засраны, а наш Академгородок – это же половина отечественной пауки. Только жрать нечего! Ты когда-нибудь в очереди за молоком стоял, так, чтобы за час до открытия магазина...

– Ладно, Гера, уймись, – спохватился бородач, смущённо жуя отвислые усы. – Может, ты и прав. Давай лучше к завтрашней операции готовиться.

Герман согласился и пошёл в свою палатку.