Текст книги "Страна Лимония"

Автор книги: Геннадий Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

Подготовка к операции

На базе уже вовсю кипела работа: Конюшов модифицировал кобуру, орудуя перочинным ножиком. Вырезав очередной кусок, он цеплял кобуру на ремень и проверял, насколько быстро может выхватить пистолет. Трудяга Фил перематывал цветной изолентой автоматные рожки, скрепляя их попарно. В Германе ещё бурлила обида за земляков, которые пили сметану и ни разу в жизни не видели бочковое пиво.

– Фил, – придрался он к бывшему «коммунальщику», – ты что фигнёй маешься!

– Что? – не понял Олег, который по мере роста бороды и усов всё больше и больше походил на Хо Ши Мина.

– Зачем ты их связываешь?

– Так удобнее. Смотри, – с этими словами Филимонов снял уже собранный двойной магазин и, перевернув его, попытался пристегнуть к автомату другой стороной. Вышло не сразу, но Олегу демонстрация показалась убедительной. Герман взял его автомат в руки, повторил манёвр, однако результатами остался недоволен.

– Тяжёлый получается, да и цепляться будет за всё подряд, – резюмировал он.

– Потянет! – легкомысленно заметил Олег, укладывая перевёртыши в подсумок.

Между тем Конюшов, закончив процедуру обрезания кобуры, укрепил её обрубок на ремне и виртуозно воткнул в неё пистолет.

– А пистолет тебе зачем? – продолжал исходить желчью Герман.

– Застрелиться, – не моргнув глазом, ответил Вовка.

– Если только... – саркастически поддержал его друг.

– Могу тебе дать, – предложил Конюшов.

– Спасибо, я, если приспичит, из «калаша» себя порешу.

– Не выйдет! Тебе автомат не положен. Ты, Гера, назначен у нас снайпером, – огорошил друга Володя Конюшов.

– Как снайпером?

– А так. Приходил Белоусов, спросил, кто у нас метко стреляет, я тебя и заложил, – улыбаясь, сообщил коммунальщик. – Иди в оружейку, бери СВД и прикинь, сможешь ли ты из неё застрелиться.

Герман в дурном расположении духа пошёл искать майора Белоусова, мысленно посылая к чертям всю эту военную безалаберность, лишающую его возможности застрелиться из собственного автомата. Майора он нашёл в штабной палатке. Со словами «Разрешите войти» снайпер-самоучка откинул полог. Капитан Гаджиев, водрузив на стол китайский термос, изящно выгнутой ладонью показывал Стрельцову и Белоусову, как будут заходить на «высотку» вертолёты.

– Что тебе, Герман? – оторвавшись от демонстрации, спросил Гаджиев.

– Это правда, что я – снайпер?

Гаджиев перевёл взгляд на Белоусова.

– Да, он будет у нас снайпером, а что не так? – уставился на Германа майор.

– А то, что я ни разу из СВД не стрелял! – честно признался снайпер.

– Не бузи, Николаич, на стрельбах в Фергане ты показал лучшие результаты. Что ещё надо? – перешёл в наступление майор.

– Да, да, капитан, – поддержал майора полковник Стрельцов, – идите в оружейку и получайте СВД.

Со словами «Есть! Разрешите идти!» Герман покинул штаб и направился в оружейку, на ходу размышляя о коллективном кретинизме своего нового руководства. Но почему-то особо неприязненные ощущения вызвал глубоко раздвоенный подбородок майора Белоусова, который он непрестанно теребил, бросая отсутствующий взгляд на ершистого снайпера. «Спасибо – сапёром не назначили», – подытожил свои впечатления Герман, после чего успокоился. У него оставалась надежда на скорое возвращение легендарных Креста с Мамонтом, которые, по мнению Юрки Селиванова, должны будут железной рукой навести порядок в отряде.

Снайперская винтовка Герману понравилась. Отойдя к полю, он проделал несколько манипуляций с вверенным оружием, попытался разобраться со множеством рисок в оптическом прицеле, но быстро остыл и решил по-крестьянски ловить «духов» в перекрестье. Да, застрелиться из такой херовины не было никакой возможности. Вернувшись в палатку, он разобрал СВД, смазал всё, что можно, протёр детали ветошью и в собранном виде поставил у изголовья. В это время Олег и Володя резались в карты со старослужащими. Герман взял подсумок с гранатами, задумчиво посмотрел на два зелёных мячика и, вытряхнув их на кровать, обратился к Олегу:

– Олежка, ты гранаты берёшь?

– Не-а! – откликнулся моложавый Хо Ши Мин. – За меня Вовка кидать будет.

– Вовка, а за меня парочку кинешь? – обратился к другу Герман.

Конюшов, вслух отсчитывая удары колодой карт по ушам Малышкина, утвердительно закивал головой.

Герман спрятал гранаты в тумбочку между земляничным мылом и бритвенным прибором. Потом взял в руки пустой подсумок и аккуратно вырезал из него брезентовую перемычку. Затем достал из чемодана фотоаппарат и засунул его вместо гранат. «Может, советников американских поснимаю», – благодушно подумал он.

В поисках американских советников

В 6:30 утра сводный отряд по захвату американских советников загружался в бэтээры. Герман бережно нёс СВД, вызывая завистливые взгляды десантников. Настроение офицера было слегка омрачено его внешним видом. Взглянув с утра в зеркало, он с отвращением увидел заросшую физиономию и вулканический прыщ, вскочивший на носу. Операция по его удалению не увенчалась успехом. Весь нос покраснел, а его кончик раздулся, придав облику Германа сходство с соседом-алкашом из N-ска. В последнюю минуту он вдруг вспомнил, что у него нет пилотки под каску. Времени на обрезание полей панамы уже не оставалось, и снайперу пришлось прямо на неё нахлобучивать железный головной убор. Вид, конечно, был ещё тот! Селиванов, тащивший в бэтээр переносную рацию, увидев Германа, в ужасе отшатнулся и, придя в себя, язвительно заметил: «Герка, мы тебя первым к американам забросим, чтоб они от страху в штаны наложили».

Наконец машины были загружены. Все ждали майора Белоусова, который задерживался в штабной палатке. Герман сидел рядом с Конюшовым, который всё суетился, то поправляя разгрузочный лифчик с автоматными рожками, то перекладывая гранаты из подсумка в карманы, то пристёгивая и отстёгивая магазин.

– Вовка, ты когда-нибудь угомонишься? – не выдержал Герман.

И тут ударил выстрел. У Германа мгновенно заложило уши. Комариный звон, казалось, шёл из центра черепа. Пуля, срикошетив о две бронированные плоскости, вылетела и завертелась на металлическом полу. В кабине возникла зловещая пауза.

– Что это? – тихо подал голос кто-то из офицеров. – Все живы?

– Я только, я пробовал... Забыл магазин отстегнуть. Так вышло... У меня со вчерашнего дня «репа» гудит. – Это скороговоркой почти кричал оглохший Конюшов. Из ствола его автомата тонкой струйкой сочился предательский дымок, а вокруг волнами расходился запах пороховых газов.

– Я, мужики, не хотел... Не знаю, как это...

– Конь, это ты? – спросил пришедший в себя Володя Малышкин.

Виновник нечаянного выстрела был на грани истерики.

– Так что там у тебя с «репой»? – зловеще возвысил голос Малышкин.

– Со вчерашнего «репа» трещит, спасу нет, – почти обрадовался смене темы Конюшов.

– А ну, вылазь из машины! – грозно скомандовал Малышкин совсем растерявшемуся товарищу.

Конюшов, прихватив вещмешок и опираясь на так некстати оживший автомат, протискивался к боковому выходу.

– Ты куда?! – встретил его у люка майор Белоусов.

– Я, товарищ майор, я... «репа» трещит...

– Что у вас случилось, что за шум? – запихивая внутрь машины растерянного Конюшова, спросил Белоусов.

– Герман СВД уронил, – нашёлся Селиванов.

– Хорошо. Всем приготовиться. Выступаем. Я буду в головной машине, – сообщил Белоусов и закрыл люк.

– «Репа», дай сюда автомат с гранатами и сиди тихо, – властно скомандовал Малышкин, пытаясь перекричать взревевшие моторы.

– Ре-па... Ре-па! – заржали офицеры, единогласно голосуя за новую кличку своего товарища.

Бэтээр с «охотниками за головами» мягко тронулся, взлетел на откос дорожного полотна и устремился вслед за головной машиной, взявшей курс на аэродром.

По дороге отряд заехал в Джелалабад, где от колонны оторвался юркий армейский «газик», забравший в одном из городских кварталов афганца-наводчика. Хороня от чужих глаз, агента с переводчиком-таджиком пересадили в бэтээр, на котором ехал Герман с друзьями. Афганец, замотанный по глаза в шерстяной платок, ловко вскарабкался в салон и, подталкиваемый сзади переводчиком, стал протискиваться ближе к водителю. Вежливый наводчик посчитал своим долгом поздороваться со всеми каскадовцами, мимо которых он пролазил.

– Салом Алейкум... Джур... Бахэйр! – бормотал он, пожимая протянутые к нему руки.

– Да ползи уже! – не выдержал переводчик, толкнув союзника в спину. – Боро ба хэйр! (иди себе!) – добавил он на дари. Афганец плюхнулся на сиденье и что-то залопотал. – Хаф`е шоу! (заткнись!) – прервал его словоизлияния таджик.

Герману, мимо которого проползал источник развединформации, в момент, когда они обменивались рукопожатием, шибанул в нос терпкий запах.

– Фу, блин! Ну и воняет! – вполголоса пробормотал он, размахивая вслед ушедшему ладонью.

– Что, не нравится? – улыбаясь, спросил сидящий напротив Юрка Селиванов. – Привыкай, брат. Союзнички все так пахнут. Арийцы, понимаешь!

– Немцы, что ли? – не подумав, сморозил Герман.

– Нет же. Немцы тут ни при чём. Эти пуштуны считают себя потомками арийцев. Гордятся, черти!

– Видать, от гордости и воняют, – подхватил он Юркину мысль.

Посадка в вертолёты прошла быстро и без приключений. Герман летел в «Ми-8» рядом с открытой кабиной пилотов. Справа от него сидели благоухающий афганец с переводчиком. Они о чём-то оживлённо разговаривали, тыкая пальцами в карту.

– Что он говорит? – не выдержал Белоусов, сидящий по левую руку от Германа.

– Там перед высоткой возле Джанбазхейля должна быть разрушенная мечеть. В ней могут быть «духи». Лучше над ней не лететь, – пояснил переводчик. – Только мы эту мечеть на карте найти не можем.

– Дай сюда! – майор взял карту и начал изучать квадрат предполагаемой высадки десанта. Квадрат был изрядно замусолен штабными офицерами, разрабатывавшими операцию.

– Руки хоть мыли бы, стратеги... – брезгливо поморщился Белоусов. – А это что? – воткнул он палец в какой-то топографический символ. – Что это за хренотень?

К майору присоединился Герман. Символ был ему незнаком.

– Может, это и есть мечеть? – предположил он.

– Тогда почему над кружочком крест? – усомнился майор.

– Крест-то наискосок!

– Да, точно, наверное, если наискосок, то для всех культовых сооружений, – согласился Белоусов, оторвав руку от своего волевого подбородка.

Он встал и пошёл к кабине пилотов. Лётчики и командир десантников о чём-то говорили. Потом позвали наводчика и таджика. Афганец вошёл в раж и с жаром принялся излагать свои мысли. Судя по тому, как переводчик постоянно прерывал его фразой «Да заткнёшься ты!», мыслей у наводчика накопилось много.

– Будем заходить справа от этой мечети, – пояснил суть изменения курса вернувшийся майор.

– Приготовьтесь! Через пять минут выходим на цель, – объявил вышедший из кабины лётчик.

Герман вставил магазин в СВД, засунул в «ласточкино гнездо» оптический прицел и стал ждать.

Группа вертолётов пошла на разворот. В иллюминаторы ударил луч восходящего солнца и, пройдя по лицам десантников, ушёл в хвост. Герман усиленно моргал, пытаясь загасить световые фантомы, оставленные на сетчатке глаз утренним светилом. Вертолёт начал сваливаться вниз. Вдруг из кабины выскочил лётчик и поманил к себе наводчика с Белоусовым. Между ними завязала перепалка.

– Где тут ваша «высотка»! Это же яма, – слышались обрывочные фразы.

– Ну вот же развалины, это и есть тот самый кружок с точкой и крестом, – настаивал Белоусов.

– А где «высотка»? Куда вас прикажете высаживать?

Перебивая всех, отчаянно заголосил афганский наводчик.

– Что он там кудахчет?

– Говорит, что там тоже «духи» есть, – перевёл таджик.

– Да эти грёбаные «духи» везде есть! Где высота? Пусть он рукой покажет!

Таджик с полминуты что-то говорил наводчику, который часто кивал головой:

– А, а! Б`али, назд`ике... (да, да, недалеко от...).

После чего широко развёл рукой, казалось, призывая военных полюбоваться красотами его родины.

– Грёбаная страна! Грёбаный народ! – не выдержал командир вертолёта.

Группа винтокрылых машин приближалась к горной гряде. Стало ясно, что ориентиры потеряны. Один за другим вертолёты делали разворот у предгорий и ложились на обратный курс. Герман прильнул к иллюминатору. Вдруг он увидел, как из ущелья, словно рой светлячков, в его сторону вырвалась трассирующая струя, которая, не долетев каких-то двести метров, ушла по параболе вниз.

– Обстрел! – крикнул Герман.

– Из ДШК бьют, уроды! – пояснил стоящий в проходе пилот. – Недолёт! Рвём когти, командир.

Заработала рация. Лётчики, выравнивая машину, обменивались репликами. «Атакуйте четвёркой «крокодилов»!» – донеслось из кабины. Лёгкие боевые стрекозы уже выстраивались в «карусель»: сверху сваливалась на цель первая машина и, выпустив залп реактивных снарядов, уходила вверх, следом за ней пикировала вторая, прикрываемая огнём третьей, и всё повторялось. Вертолёт Германа нарезал большие круги, пока боевые «Ми-24» обрабатывали цель.

Крупнокалиберный пулемёт противника заткнулся, и, будто перехватывая эстафету, заработал ДШК на одной из высоток. Карусель медленно перестроилась и нанесла удар по новой огневой точке. Но вновь возникшее пулемётное гнездо и не думало прекращать работать. Трассирующие пули, казалось, направляемые рукой заботливого садовника, сканирующими струями били в направлении вертолётов.

– Да тут целый зоосад этого зверья! – донеслось из кабины. – Уходим, пока ракетами не ударили!

Рассыпавшиеся по большой территории вертолёты поворачивали назад, постепенно выстраиваясь в походный порядок. Белоусов поспешил в кабину лётчиков.

– А как же десантирование! – кричал он.

– Да на хрен оно нам сто лет упало! – отвечали лётчики. – Не видишь, тут же у них укрепрайон! Хорошо, что «духи» не сразу спохватились, а то бы пару вертушек точно сковырнули!

– Но у нас приказ! – не унимался майор. – Там советники! Американские советники!

– Да нам по фиг! Пусть хоть Джимми Картер. Пойми, майор, мы своё отработали. Одну точку загасили. Сколько нафаров положили – это вам считать. Садиться на «высотку», которая на самом деле – яма, мы не собираемся. Прилетим на базу, доложим, как доблестно вели себя десантники в кабине вертолёта, – хохотнул лётчик.

– Если ты о президенте США, то сейчас там Рональд Рейган, – заметил политически подкованный Белоусов.

– Да пошёл ты... со своим Рейганом. Летим взад, и точка! – вспылил обиженный лётчик.

Каскадовская «десантура», так и не успев как следует напугаться, с радостью восприняла решение возвращаться домой.

На аэродроме штурмовой отряд встречал полковник Стрельцов. Ожидая доклада, он ходил вдоль стены административного здания и пинал ржавые консервные банки. Завидев Белоусова, полковник поспешил ему навстречу.

– Нарвались на укрепрайон, товарищ полковник, – доложил майор, – встретили сильный заградительный огонь.

– А советники?

– Из окна не видели... – ухмыляясь, продолжал доклад Белоусов.

– Так-так! А потери?

– Одного нашего стошнило... других потерь нет.

– Да нет! У «духов»!

– А кто ж их считал?

– Эт хорошо, эт хорошо... Что в Центр докладывать будем?

– Доложим, мол, противник, готовясь к весенне-летнему наступлению, выдвинулся на передовые позиции и закрепился на востоке от основной базы Тура-Бура. По информации от нашей агентуры был произведён бомбоштурмовой удар. Разрушена инфраструктура укрепрайона. Противник понёс потери в живой силе и технике, – грамотно изложил основную суть будущей шифротелеграммы в Кабул майор Белоусов.

– Ладно, Виктор, а что на самом деле было? – не выдержал полковник.

– Да облажались, Николай Иванович, даже на место десантирования не вышли. Наводчик нам мозги запудрил какой-то старой мечетью, вот, поглядите, – с этими словами майор развернул карту и ткнул пальцем в загадочный символ, – вот она, мечеть с крестом.

– Какая, к чёртовой матери, мечеть! – зашёлся кашлем полковник Стрельцов. – Это колодец с журавлём. У нас в Карпатах на картах у каждого села такой знак стоял!

– Что ещё за журавль? – не понял Белоусов.

– Ты что, майор, на Украине не был? Там все колодцы оборудованы перекладиной-журавлём.

– А-а-а!

– Два! – и полковник смачно сплюнул себе на ботинок. Вытирая обувь, старый партизан мгновенно принял решение. – Ладно, проведём занятия с личным составом по топографии. Стратеги, млин! – Потом он долго и нудно морочил голову майору колодцами с журавлями, рейдами партизан, убитыми фрицами и прочими артефактами прошлой войны.

– Ну, теперь понял? – завершил исторический экскурс Стрельцов.

– Понял! Только... только не совсем.

– Что тут понимать! Даже мы в отчётах в штаб партизанского движения на каждых двух убитых фрицев одну мёртвую душу закладывали. Усёк арифметику, майор?

– Так точно!

Наконец начальство заметило стоящего поодаль Германа, который ждал окончания разговора, опершись на снайперскую винтовку.

– Кто такой?! – не выдержал устремлённого на него взгляда полковник Стрельцов.

Герман слегка опешил:

– Капитан Потскоптенко!

– Герман, что ли? – в свою очередь удивился полковник. – А что с физиономией?

Снайпер, у которого нижнюю полусферу обзора закрывал распухший красный нос, в двух словах поведал о вулканическом прыще и попросил перевести его из снайперов в гранатомётчики:

– При десантировании нам бы АГС пригодился. А я в Фергане этот аппарат хорошо освоил.

– Подумаем, – согласился полковник. – А сейчас всем по машинам... приедем – отдыхать!

Распоряжение полковника было выполнено. Каскадовцы, постепенно оживая после воздушных баталий, побросав оружие и амуницию, расползлись по своим палаткам.

Спать не хотелось. Герман, заметив, что его сосед, капитан Конюшов, строчит что-то на бумаге, тоже вынул из «секретера» чистый лист. «Здравствуй, дорогая моя...» – вывел он первую строку, после чего стал жевать шариковую ручку в надежде, что эпистолярная муза не замедлит к нему спуститься. Увы, муза, судя по всему, взяла отгул. Герман, помучавшись с четверть часа, поинтересовался, о чём пишет его друг Репа.

– Да вот, хочу рассказать жене, как мы сегодня летали. Про обстрел хочу...

– Репа, так про это нельзя! Нам ещё в Фергане говорили: в письмах домой – только на бытовые темы.

– Ё-маё! Я про цензуру-то забыл!

– Ты ещё напиши, как ты чуть нас в бэтээре не порешил, – съехидничал Герман.

– А ты – про свой прыщ на носу!

К разговору подключился Володя Малышкин, которому прискучило читать Стивена Кинга. Отложив в сторону книгу, он, открывая свой антикварный портсигар, авторитетно заметил:

– Да не заморачивайтесь вы! Пишите, что хотите. Цензура у нас выборочная, все письма доходят. Но лучше домашних не пугать, а то попрутся за объяснениями на работу.

Герман решил описать палаточный городок и его окрестности. Однако в Самархеле он ещё не был. Поэтому, с лёгкой душой отложив в сторону ручку, Герман встал и решил восполнить этот пробел.

Часовой

Стояла чудесная весенняя погода. Воздух бы насыщен ароматом цветов и эвкалиптов. Эти огромные деревья вперемежку с платанами росли повсюду. Он бесцельно обошёл спортивную площадку, понаблюдал за худосочным спортсменом, нарезавшим круги по беговой дорожке, подтянулся на турнике и, распахнув бушлат, отправился в глубь Самархеля. Довольно скоро он поравнялся с открытым бассейном. Воды в нём не было, зато прошлогодняя листва, устилавшая его дно, источала под лучами солнца пряный аромат. Побродив между одинаковыми уютными домиками гражданских специалистов, Герман поравнялся с капониром, в котором размещался танк и несколько 120-миллиметровых миномётов. На бруствере копошились загорелые солдаты в линялых гимнастёрках. Один, укрывшись от прохлады, загорал на старом кресле, подставив под весенние лучи свой бронзовый торс.

Всё это было так не похоже на то, что в обычном представлении ассоциируется с войной! Даже танк казался вполне обычной мирной техникой, готовой в любой момент выехать на вспашку полей. То тут, то там попадались афганцы в белых одеждах и чёрных жилетках. Они чистили арыки, мели дорожки, обстригали кусты и красили заборы. Проходя мимо, Герман прикладывал правую руку к сердцу, кланялся и приветствовал добродушных аборигенов ставшим уже привычным «Салам Алейкум!»

Так он обошёл весь городок и вышел к афганскому КПП у входа в Самархель. На КПП никого не было. Шлагбаум был закрыт, свежеокрашенная зелёная будка с фанерным государственным гербом скрывалась в тени раскидистого платана. Неподалёку горел очаг из камней, на котором грелся закопчённый латунный чайник.

Герман подошёл к будке сзади, осторожно перешагивая через окаменевшие пирамидки человеческих экскрементов. Он уже было собирался полюбопытствовать, как там обустроен быт афганского часового, как этот самый часовой вдруг со страшным шумом вылетел из темноты дощатой каморки и, выкатив глаза, что есть мочи заорал «Дреш!» Герман, вздрогнув всем телом, встал как вкопанный. «Дреш!» – второй раз дурным голосом закричал часовой, направив прямо в живот «каскадёру» ствол автомата. Превозмогая страх, испуганный молодой человек изобразил на своём заросшем лице некое подобие улыбки. Часовой, оставшийся довольным реакцией, звонко щёлкнул каблуками, взял автомат «на караул» и сделал равнение на Германа. Из-под новой фашистской каски на всё ещё робеющего юношу глядели хитрющие глаза афганца, скалящего в широченной улыбке восхитительно белые зубы.

«Чёрт бы тебя подрал, скотина! Чтоб ты от кариеса сдох!» – кипел от негодования Герман, но вслух смог лишь промолвить: «Мудак ты, братец!»

Афганец тут же вытащил ручку и записную книжку.

– Му-дак, – по слогам произнёс часовой, записывая новое русское слово. – Ин чи аст? (это что такое?)

– Не понял.

– Чито эта такая – «Му-дак»?

– А-а-а, это... это – молодец, – нашёл подходящий синоним Герман.

– Не-е-е, дуст (друг), – укоризненно покачал головой афганец. – Ма-ля-детц – эта пис-дюк!

Герман понял, что этот парень уже брал уроки русского языка.

– Мудак – это главный молодец, а пиздюк – поменьше, – пояснил оттаявший молодой человек.

Часовой снова взялся за ручку: «Му-дак – боз`орге (большой) малядетц, писдюк – куч`еке (маленький) малядетц.

– Гульмамад, – протянул руку афганец, заканчивая урок сравнительной филологии.

– Герман.

– Гирь-манн, – повторил афганец. – Ма, фекр микунам, шума яхуди хасти (я так понимаю, вы еврей).

– Не понял.

– Яхуди... как так па руси... Фалястин, панимаш? Исраэл, панимаш? Исраэл – душман. В Исраэл живьёт яхуди.

– Евреи?

– А, а, саист – Эврэй. Шума эврей хасти? (ты еврей?)

– Сам ты еврей, – уловив единственное знакомое слово, возмутился Герман. – Ты лучше на свою каску посмотри, – и он постучал по знакомой из кинофильмов немецкой каске со спиленными рожками. – В таких только фашисты ходят.

– А-а-а! Б`али, са`ист, дуст! (да, друг!) Кул`охе фашист`и (фашистская шляпа), – обрадовался понятливости собеседника часовой. Он тут же вернулся в будку и вышел в новой советской каске, держа в руках атрибут Второй мировой войны. – Эта-а на-ши ста-рий каск, – произнёс он нараспев.

– Понял-понял. Ваша старая каска.

– Караол Дауд!

– Понял. При короле Дауде носили.

– `Оффарин! (молодец!) – в восхищении нараспев пропел Гульмамад. – На-ста-я-счи дуст!

– Сам ты дуст. Я советский!

– Дуст-е шурав`и! (советский друг!)

– Дуст, панимай, – ду-руг! – корчился от лингвистического напряжения афганец. – Твая настаящни мудак! – разродился он первой правильно составленной фразой.

Герман скромно принял от афганца комплимент и посчитал, что на сегодня общение с населением надо ограничить. Он тепло попрощался с часовым и, переполненный впечатлениями, вернулся в палатку. За час с небольшим письмо жене на трёх листах было готово. Герман написал адрес, потом аккуратно вывел номер своей полевой почты и, лизнув конверт, запечатал его. Репа всё ещё лежал в кровати, излагая на бумаге свою версию первого рабочего дня. Но вскоре и он закончил письмо.