Текст книги "Страна Лимония"

Автор книги: Геннадий Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

«Свободный рынок», калоши и конспирация

Следующий день был объявлен выходным. Объявил капитан Гаджиев, совершавший утренний обход вверенного ему подразделения. Все «каскадёры» лежали по кроватям, перебрасываясь короткими репликами по разным поводам. В пятницу напоминать, что сегодня выходной, было излишне. Во всём подлунном мире мусульмане отдыхают именно в этот день.

С большим энтузиазмом «каскадёры» встретили сообщение о затопленной с утра бане. Трое добровольцев, включая Олега Филимонова, ушли заготавливать эвкалиптовые веники. Герман, отбросив журнал «Химия и жизнь», пристал к Юрке Селиванову с просьбой прокатить его с Репой по Джелалабаду. Старослужащий беззлобно отмахивался, дописывая отчёт о вчерашней операции. В одиннадцатом часу в палатку заглянул шифровальщик Колосков с требованием ускорить подготовку отчёта, так как в полдень он должен выйти на плановую связь с Кабулом. Герман признал в шифровальщике того тщедушного спортсмена, что бегал по стадиону во время его прогулки. Селиванов, чертыхаясь, выпроводил шифровальщика, собрал листы и ушёл в штаб на утверждение отчёта. Вернулся он в плохом настроении.

– «Борода» совсем охренел, – пояснил расстроенный Юрка, – всё тыкал в нос двадцать шестым съездом КПСС, терзал душу какими-то недоработками, а в конце исправил два уничтоженных ДШК на три. А я даже не знаю – вчера мы хоть одно пулемётное гнездо разбомбили или нет!

– «Борода» – это наш полковник? – полюбопытствовал Герман.

– Да, позывной такой.

– А тебе какая разница, сколько пулемётов мы уничтожили.

– Разницы-то особой нет, только обидно, ведь все так делают, и не только в Афганистане, – согласился Юрка и добавил: – Ладно, буди Репу. Как придут Олег с Малышкиным, выезжаем в Джелалабад. «Борода» добро дал.

По инструкции находиться в городе можно было только в гражданском костюме. Герман решил надеть пиджак и свитер. Олег напялил вельветовую куртку, а сверху – меховую безрукавку. Репа выклянчил у Малышкина кожаное пальто «на вырост». Вся команда засунула за пояс пистолеты и загрузилась в «батон» – защитного цвета рижский микроавтобус с эмблемой Красного Креста. Пока собирались, пошёл дождь. Выглянув на улицу, Герман решил надеть тёщины полусапожки с ферганскими галошами. Перед выходом украдкой взглянул на себя в зеркале. Вид оставлял желать лучшего, однако опухоль на носу сошла, а вулканический прыщ обзавёлся белой головкой, что свидетельствовало о его скором извержении. «Ничего, после бани выдавлю», – подумал Герман.

В «санитарке» ехали пятеро: двое старожилов и трое новобранцев. Селиванов с Малышкиным объясняли неофитам правила поведения советских граждан за рубежом:

– ...не материться, на баб не заглядывать, детей в машину не пускать, стрелять только в крайнем случае.

Троица послушно кивала головами. Миновали аэропорт и вскоре въехали в городские кварталы. Джелалабад в полном смысле городом не был. Каких-то 60–70 тысяч жителей, одноэтажные дома с высокими глиняными стенами-дувалами, редкие каменные мечети и одиночные кирпичные дома городской администрации. На перекрёстках – регулировщики со свистками и жезлами. По всем углам – бесцельно слоняющиеся солдаты афганской армии поодиночке, но в основном – по два. Идут, держа друг друга за руку, и волокут спущенные на ремнях автоматы.

Изредка навстречу попадалась военная техника союзников. В основном бэтээры, облепленные улыбающимися солдатами афганской армии. Завидев «санитарку», военные начинали дружно улыбаться, махать руками, свистеть и клянчить у русских подарки. Пару раз каскадовский «батон» с трудом увиливал от ползущих на малой скорости торговых крепостей – «барбухаек». Огромные, неповоротливые, преимущественно индийские грузовики, переделанные в дорожные баржи для перевозки товаров, словно реликтовые мастодонты, обдавая угарными выхлопами, катили по кривым улочкам Джелалабада. «Барбухайка» – это русский новояз, словесная конструкция, образованная от афганского выражения «Б`ороу ба хейр» (иди себе с Богом). От оригинального тяжёлого грузовика оставались только двигатель, рама и частично – кабина. Типичный глобальный тюнинг с заменой рессор, кузовов и более мелких деталей. Машины обшивались декоративными металлическими цепями, тибетскими колокольчиками, а над кабиной возвышались крашеные фигурки местных святых и богов. Во второй «барбухайке» глазеющие по сторонам «каскадёры» с трудом узнали советский трёхосный карьерный КрАЗ.

Водитель притормозил у рынка. Собственно, и рынок – тоже одно название: длинная улица с глиняными нишами по бокам. Зато в этих своеобразных витринах чего только не было! Прав оказался ташкентский таксист – богатый народ эти афганцы!

Не успели остановиться, как «батон» окружили грязные босоногие дети.

– Бакшиш (подарок), шурави, дай бакшиш! – неслось отовсюду.

«Как они не мёрзнут?» – удивился Герман, глядя на свору малолеток, месящих голыми ногами грязь на проезжей улице.

Малышкин, равнодушно взирая на привычную картину, вынул из штанов портсигар, изящно достал двумя пальцами сигарету «Прима» и сладко затянулся дымком. «Идите, мужики, погуляйте, – предложил он, раскрывая томик своего любимого Стивена Кинга, – а я в машине подежурю».

Четвёрка каскадовцев пошла по рядам. Первую остановку сделали у дукана с радиоаппаратурой. Герман был в шоке. Глиняная витрина была заставлена новейшей японской техникой. В углу, напротив керосинового каталитического обогревателя, восседал хозяин в добротном халате и белоснежной чалме.

– Валигуль, Салом Алейкум! Новые товары есть? – начал Селиванов.

Валигуль, словно проснувшись, гостеприимно развёл руки:

– Сало-о-м Алейкум, инжанейр-саиб (господин инженер)! Чет`урасти, дж`урасти, бах`ейрасти...

– Дурасти, шиздюрасти, мандюрасти, – подхватил пышное восточное приветствие Юрка. – Товар, спрашиваю, есть?

– Аст! Аст (есть, есть), инжанейр-саиб. «Вилко» нау аст!

– Что за «Вилка»?

– О-о-о! – воздел руки вверх хозяин дукана. – Бехтар`ин юнит ин джах`он (лучшее устройство в мире)! – перемежая английский и дари, пропел дуканщик. Не переставая витиевато нахваливать товар, он вытащил из недр своего крошечного магазина тёмно-кремовую со стальным отливом махину с огромными, забранными в серебристую решётку динамиками. Герман лишился дара речи. На черта, спрашивается, он сутками сидел с паяльником у самодельного усилителя, копил деньги на дефицитные радиодетали, ездил на заводы-производители за бракованными блоками питания. Вот оно, радиолюбительское счастье, вот оно, совсем рядом. К его восторгу, немыслимой силы усилитель грянул во всю свою мощь. Красивый бархатистый мужской голос выводил восточные пассажи. Офицер был поражён.

– Кто это? – пытаясь перекричать исполнителя, закричал Герман.

Валигуль, слегка приглушив мощь электронного монстра, гордо произнёс имя: «Ахмад Захер!» – и тут же, перевернув кассету, включил японское чудо вновь. Под сладчайшие переливы каких-то неведомых инструментов, поддержанных мощью симфонического оркестра, неземным голосом запела женщина. У Германа голова пошла кругом. «Почему, почему в Союзе их никто не знает?! Почему только Пугачёва и Ротару, почему Магомаев и Кобзон! Откуда в этой дикой стране такая божественная музыка?» Предваряя его вопрос, Валигуль торжественно пропел: «Гу-у-угуш, аз Ирон!»

– Ладно, Валигуль, выключай концерт! – прервал знакомство с прекрасным Востоком Селиванов. – Видишь, новых покупателей привёл. Бакшиш давай, а то больше не приведу!

Дуканщик, мягко выключив аппаратуру, нагнулся за прилавок и вытащил цветастый пакетик с двумя презервативами.

– Кям аст (мало)! – проявил знание языка Селиванов.

– Ма! – протягивая два пакетика, закончил торг Валитуль.

– Ташак`ур (спасибо), приятель, – засовывая подарок в карман, поблагодарил гость. – Ты бы, Валигуль, сказал, как там в Джанбазхейле? Может, слышал чего?

Дуканщик покинул насиженное место и приблизился к «инженеру»:

– Бисьйо-о-ор хуб аст (очень хорошо)! Як ДеШеКа-мешека хароб шод (один ДШК повреждён), сиздах нафар морд`е аст (тридцать человек погибли)...

– Американские мушаверы (советники) – марг или зендеги (убиты или живы)? – переходя на оперативный сленг, спросил Селиванов.

– Пакистан рафт`а (ушли в Пакистан)!

– Ну ладно, Валигуль, спасибо и до свиданья бом`оно худ`о! – попрощался покупатель.

– Худ`о хоф`ез! – ответил дуканщик, забираясь в свой тёплый угол.

Герману не терпелось узнать, зачем Юрка спрашивал какого-то дуканщика о результатах вчерашней операции, но он, опережая вопрос, бросил: «Валигуль – известный агент ХАДа».

– Что значит «известный»? – не понял Герман. – Он же агент!

– Все знают, что Валигуль агент. Он работает на нас, на «духов», на «паков» (пакистанцев), на американцев и даже на французов.

– Ни хрена себе, агент! – подивился Герман. – И как его только не убьют?

– А за что его убивать? Он всем пользу приносит. Вот видишь, зато сегодня будет что в вечернюю сводку вставить.

– Да-а-а! Ну и дела! – продолжал поражаться молодой оперработник.

Так за разговорами о специфике афганской разведки и контрразведки офицеры дошли до следующего дукана. Его хозяин, издали заметив покупателей, выскочил из своей мазанки и, на ходу раскрывая зонтик, бросился навстречу.

Началась длинная церемония взаимного приветствия: «...четурасти, дажандурости, байхейрасти... дурасти, глупасти, шиздюрасти...» В завершение высокие договаривающиеся стороны заключили друг друга в жаркие объятия и долго выбивали пыль из одежд.

– Может, хватит? – не выдержал Олег, промокший под дождём.

– Молчи, – вполголоса прошипел Юрка, – мне у него гарнитур женский купить надо.

Покупатели зашли под навес и принялись разглядывать товары. «Всё для женщин», – прокомментировал капитан Репа. На многочисленных вешалках и крючках красовались женские трусы, полупрозрачные вышитые панталоны, атласные комбинации на тоненьких тесёмках и прочие атрибуты интимного женского гардероба. Герман, поддавшись минутному наваждению, сильно возбудился и, чтобы сохранить безмятежный вид, уставился на свои грязные калоши.

Дуканщик не мог усидеть на месте. Он, как взбесившаяся юла, вертелся и носился по узеньким проходам, заставленным товаром, и поминутно выбрасывал на прилавок очередной шедевр нижнего белья.

– Бисьёр кашаньг, о-о-очен карасива! Карашо! – тарахтел продавец.

– Уймись, Хамид! – прервал его танцы за прилавком Селиванов. – Английские женские гарнитуры есть?

Дуканщик даже застонал от удовольствия:

– Ест, ест, мушавер-саиб! – и тут же веером выбросил целлофановые пакеты с пастельных цветов бельём.

Селиванов брезгливо двумя пальцами поднял один из них и посмотрел на свет.

– Пакистан!

Продавец закатил глаза и сделал вид, что он лишается чувств.

– Энглиз`и! Амрико`и! – и, наконец, изобразив полное отвращение, добавил: – Пакистон`и – нист!

Герману стало неудобно за сверх всякой меры услужливого продавца, и он уставился на дешёвую бижутерию. А дуканщик всё вертелся, заламывал руки, прыгал через прилавок и, наконец, очередной раз перелетая через груду товаров, со всего маху врезал сконфузившемуся покупателю рукой по физиономии. В глазах у Германа пожухло, потом поплыли какие-то жёлтые круги, которые тут же сменили фиолетовые пятна. Каскадовец без сил сполз на грязный пол.

– Гера, ты жив? – склонился к пострадавшему Селиванов.

Герман открыл глаза. Кроме Юрки на него смотрели две пары глаз и одна – с крепко зажмуренными веками. Раненый с плохими предчувствиями двумя пальцами коснулся своего носа. Вулканического прыща не было. С носа капала кровь, но Герман чувствовал огромное облегчение: «Теперь не надо будет ничего выдавливать!»

Дуканщик открыл глаза. В них отчётливо запечатлелись страх и ужас.

– Ты ранил моего товарища! – закричал Селиванов. – Ты чуть его не убил!

Продавец, схватив с прилавка грязную тряпку, пытался ею утереть нос Германа.

– Уйди, скотина! – заорала жертва маркетинга.

– Бакшиш давай! – не позволяя ситуации рассосаться, заревел Юрка, наседая на дуканщика.

Афганец заверещал, как заяц, попавшийся в капкан. Вокруг стали собираться люди.

– Б`ороу, б`ороу отсель, шайтаны! – крикнул в толпу Селиванов и, обернувшись к виновнику инцидента, принялся за своё. – Бакш`иш давай, компенсацию! Понял?

Афганец всё понял и тут же притащил комплект женских трусов «неделька».

– Ты что мне это дерьмо суёшь, – возмутился Юрка, но тут ожил поверженный Герман.

– Вот это давай! – указал он на приёмник, висевший в одиночестве при входе в магазин. Бедный продавец, поминутно апеллируя то к Аллаху, то к Саурской революции, пытался откупиться, поочерёдно предлагая духи «Кобра», пакеты женских гигиенических прокладок и, наконец, блок презервативов.

– Бери! – не вытерпел Селиванов.

– Вот это! – настаивал утирающий кровавые сопли Герман.

Впавший в отчаяние негоциант, терзаемый страхом и жадностью одновременно, вдруг принялся поливать своих клиентов из пульверизатора пахучим до омерзения одеколоном. Но Герман был неумолим. Тогда суетливый афганец, на секунду вперив взгляд в жертву своей неосторожности, указал пальцем на тёщины полусапожки.

Герман гневно отверг предложение: «Да я за польские сапоги весь твой дукан куплю!»

– На хэйр (нет)!

– Что значит «на хер»! – искренне возмутился раненый.

– Туфля нист! Калоша лоз`ем аст (калоши нужны)!

– Так бы и сказал, – согласился всё более оживающий покупатель.

Герман снял калоши, а дуканщик – приёмник. Обмен дарами происходил под бурные аплодисменты собравшихся. Покупатель сиял от счастья: обменять калоши на японский приёмник – это высший пилотаж, да ещё за здорово живёшь провести ювелирную косметическую операцию – вот они, уроки Станиславского!

Из дукана «каскадёры» выходили в самом хорошем расположении духа. Герман косил глазом на белый лейкопластырь, прилепленный дуканщиком к его носу, и с наслаждением прижимал к груди вожделенный трофей.

Ложь в эфире

Весь вечер Герман крутил ручки приёмника. Это был настоящий подарок судьбы. Четыре – коротковолновых, два – средневолновых и один – длинноволновый диапазон. Дома друзья-чекисты обзавидуются. Из трофейного динамика неслись то «Сельский час», то сводки с трудового фронта. Наконец в приёмнике ожил голос ведущего из русской службы BBC: «...жена академика Сахарова Елена Боннер...» – «Бьёт своего мужа столовой ложкой по голове...» – вслух дополнил английского ньюсмейкера информированный Герман.

«Задолбали они уже этим Сахаровым, – подумал он, вспоминая материалы наблюдательного дела, которые в начале службы давал ему на ознакомление любезнейший Михаил Иванович. – Не такие вы простые, господа Сахаровы», – по-чекистски прищурившись, вполголоса спорил с диктором радиослушатель из Самархеля.

«...вчера утром, – продолжил голос из приёмника, – был нанесён массированный бомбоштурмовой удар советскими военно-воздушными силами в провинции Нангархар в Афганистане...» Герман обратился в слух. «В результате удара вблизи кишлака Джан... Джанбаз...» Ведущий на секунду запнулся. – «Извините, – Джанбазхейль. Итак, в результате массированного налёта имеются многочисленные жертвы среди мирного населения...» Герман аж подпрыгнул от удивления.

– Мужики, мужики! По Би-Би-Си про нас говорят! – с этими словами он вывернул громкость на полную мощность.

«Повстанцы сбили два вертолёта противника...»

– Что за чушь! Что он несёт! – возмутился радиослушатель.

«...в этих условиях падение марионеточного просоветского режима Бабрака Кармаля неизбежно...»

– Ну, скотина, ну, урод! – не переставал возмущаться Герман до конца новостей.

– Гера, а ты бы сходил к дедушке, рассказал, что про нас «голоса» передают, – подал здравую мысль лежащий на кровати Малышкин. Он закрыл томик Стивена Кинга и вытащил из-под подушки свой заветный портсигар. – Иди, Николаич, иди. Уважь начальство.

Герману идея понравилась, и он, прихватив чей-то зонт, пошёл в штабную палатку. «Борода» пил из блюдца чай вприкуску. Выслушав доклад, полковник Стрельцов вытер полотенцем вспотевшую шею, дожевал орешки с кишмишом и наконец промолвил:

– Поди, Гера, по-быстрому к радисту, пусть передадут в Центр, что, по данным американской разведки... Нет, отставить, что... наша операция вблизи Джан... Джанбаз...

– Джанбазхейля, товарищ полковник.

– Да, верно, вблизи его, треклятого. Так вот, операция эта имела широкий мировой резонанс.

Через весь лагерь под проливным дождём Герман нёс в себе тяжелейший для него вопрос-прозрение: «Неужели, неужели весь мир держится на лжи?»

Через полчаса в Кабул улетела внеочередная шифротелеграмма за подписью «Борода», а Герман с товарищами в это время уже хлестали свои разгорячённые тела свежими эвкалиптовыми вениками.

Пенсионер Рейган

Воскресенье было первым по-настоящему рабочим днём. Утром полковник Стрельцов собрал совещание.

– Обстановка в мире, – начал старый партизан, – имеет тенденцию к осложнению. – Стрельцов сделал паузу и обвёл подслеповатыми глазами притихших каскадовцев.

– К чему это он? – испуганно шепнул Олег Филимонов, нагнувшись к уху Германа.

Вчера к вечеру они с Володей Малышкиным, непонятно с какого перепугу, нажрались до чёртиков и заснули на неубранном поле напротив дома свирепого Муллы Омара. Получасовые поиски силами отряда не дали никаких результатов, но уже к закату от кровожадного соседа на замаскированный секрет со старым матрасом прибежал мальчонка и потащил за рукав часового прямо в поле. Сбежавшиеся каскадовцы с трудом разбудили «сладкую парочку», схоронившуюся в сухих стеблях мака. Для Германа оказалось открытием, что поле напротив их базы было аптекарским, а сам Мулла Омар имел от властей лицензию на выращивание мака в медицинских целях. Провинившихся доставили в штабную палатку на допрос, но так как оба офицера могли лишь беспомощно улыбаться и крутить кукиши у лица начальства, «разбор полётов» решили отложить до утра.

– Что мне сказать, если спросит? – продолжал волноваться Олег.

– Старший лейтенант Филимонов, может, вы за меня совещание проведёте? – прервал его шёпот Стрельцов.

Олег отшатнулся от Германа и принял позу отличника церковно-приходской школы, обратив преданный взгляд в сторону ментора.

– Так вот, повторяю, наша недавняя чекистско-войсковая операция...

Участники совещания заулыбались, радостно встречая явные проявления старческого склероза своего руководителя.

– Николай Иванович, вы не успели рассказать о сложной военно-политической обстановке в мире, – помог старику капитан Гаджиев.

– Да, вот именно... – пытаясь вспомнить предыдущий запев, продолжил полковник. – Наша операция была проведена на фоне резкого осложнения мировой общественно-политической обстановки. Как вам уже известно, в Польше нарастают кризисные явления, – более уверенно выстраивал свою генеральную линию старый ветеран, – преступники из профсоюза «Солидарность»...

– Какие они преступники! Они же пролетарии! – выкрикнул кто-то с места.

– Кто сказал эту глупость? Какие в Польше могут быть пролетарии! – вскипел докладчик. – Это американские наймиты, получающие деньги из рук ЦРУ!

– Все? – опять не удержался диссидент, но тут же заткнулся под градом толчков, тычков и злобного шипения офицеров, желавших поскорее завершить совещание.

– Нет, не все! А их верхушка во главе с Лёхой Валенсой! Но, как вы знаете, ЦК ПОРП уже приняло адекватные меры, назначив председателем правительства генерала Ярузельского, искреннего друга Советского Союза, – продолжал гвоздить польских ревизионистов Стрельцов. – Американский империализм во главе с новым президентом... – старик скосил голову на газету «Правда», – ...новым президентом Рейганом не в состоянии разрушить нерушимые узы дружбы...

– Куда ему, актёришке задрипанному! – поддержала выступающего галёрка.

– Какому ещё актёру? – снова сбился с мысли полковник.

– Так этот Рейган, который Рональд, в боевике снимался! Помните, товарищ полковник?

Стрельцов растерянно оглядывался, сомневаясь, его разыгрывают или говорят серьёзно.

– Да, товарищ полковник, новый президент США снимался в фильме «Великолепная семёрка», – пришёл на помощь капитан Гаджиев, – я этот фильм без дубляжа в Париже видел, – не удержался он.

– Вы это серьёзно? – недоверчиво переспросил докладчик.

– Да, там он ещё эту актрису раздевает...

– Точно, и стрелял метко, лучше нашего Германа... – загалдело собрание, вспоминая эпизод фильма.

Герман, польщённый вниманием товарищей, решил внести свою лепту в обсуждение личности американского президента.

– Товарищ полковник, это хорошо, что президентом в Штатах сделали этого старого пердуна Рейгана. Только ваш заместитель неправ. Рейган играл шерифа в фильме «Закон и порядок», а «Великолепная семёрка» обошлась без него. Тогда ещё он был молодым. А сейчас он старый и ровным счётом ни черта не смыслит в политике.

Гаджиев злобно сверкнул маслинами глаз, а Стрельцов вдруг как-то насторожился, но Германа уже несло:

– Я в одном журнале читал, что после шестидесяти в мозгу у человека происходят необратимые изменения, ведущие к старческому слабоумию.

В воздухе повисла тишина. На следующей неделе руководителю «Тибета» должно стукнуть шестьдесят два года, и штабисты уже подыскивали достойный подарок своему шефу.

– Товарищи офицеры, тихо! Минуточку внимания, – спас положение капитан Гаджиев, – вернёмся к нашим задачам.

Старый партизан как-то вдруг осунулся и тихо сел на своё место.

– Докладываю, товарищи офицеры, – продолжил Гаджиев, – что наши коллеги в провинции Кандагар вчера вечером захватили два каравана с оружием и боеприпасами. Во время проведения операции все мятежники были уничтожены.

Гаджиев выдержал паузу и продолжил:

– Это достойный подарок XXVI съезду КПСС. Вы знаете, что многие трудовые коллективы...

– Но у нас в провинции караваны не ходят, – перебил Гаджиева Юрка Селиванов. – У нас до границы с Пакистаном рукой подать. Нам это оружие в «барбухайках» везут.

– Вот и надо парочку таких «барбухаек» захватить, – поддержал мысль молодой заместитель Стрельцова.

Тут вдруг совершенно неожиданно встал Володя Малышкин и попросил слова. Гаджиев встрепенулся и, сдвинув брови, пригрозил:

– Вами, товарищ Малышкин, и вашим собутыльником Филимоновым мы займёмся отдельно.

– Да послушайте, наконец, – возвысил голос провинившийся, – мы тут с Филом вчера совещались...

Громкий хохот потряс штабную палатку.

– Что вы ржёте, послушайте, наконец! – пытаясь перекричать развеселившихся офицеров, настаивал Малышкин. – Мы с Филимоновым перед тем как... В общем, мы вчера встречались с моим агентом «Фархадом».

– Где? – уже не скрывая улыбки, полюбопытствовал Гаджиев.

– В бассейне.

– Где-где? – переспросил ведущий совещания.

– Я же говорю – в бассейне. Там сейчас воды нет, и туда никто не ходит. Мы спустились и беседовали с агентом в условиях полной конспирации.

– Так вы «на троих» начали? – задала шутливый вопрос галёрка.

– Агент «Фархад» сообщил, – не обращая внимания на шутки, продолжил Малышкин, – что рядом с нами на высоте... – он указал её координаты, – в подвале одиноко стоящего дома располагается большой склад оружия и боеприпасов.

– Так-так, продолжайте, товарищ Малышкин, – вновь взял бразды правления в свои руки полковник Стрельцов. – А кто может это подтвердить?

– Съездим в ХАД, поспрашиваем, на обратном пути заедем в аэропорт, к ГРУшникам, потрясём советников Царандоя.

– Хватит, хватит. Достаточно подтверждения ХАДа, – оживлялся полковник. – Если всё совпадает, вечером организуем авианалёт.

Но тут боевой настрой руководства попытался развеять Виктор Колонок. Разглаживая бороду, он глубокомысленно сделал паузу и произнёс:

– Насчёт встречи с агентом я не сомневаюсь, только что за ерунда, товарищи офицеры? Зачем «духам» тащить боеприпасы в гору, а потом корячиться – нести обратно. Что, мало мест на равнине?

Руководство стало оглядываться. Семена недоверия легли в благодатную почву. Но тут вновь вскочил Малышкин.

– Я ручаюсь за достоверность информации. А насчёт «туда-сюда»... Где вы видели «духов» с мозгами? Если бы они могли думать, то зачем, спрашивается, нас пригласили. Короче, заволокли боеприпасы на гору, и точка! Зачем да почему – разберёмся, когда разбомбим их логово.

Полковнику Стрельцову аргумент показался убедительным. Он встал, протёр очки и предложил отработать план нанесения бомбоштурмового удара.

– А теперь, – обратился полковник к офицерам, – прошу всех приступить к работе. Да, ещё: к середине недели сдайте ваши предложения по новым вербовкам.