Текст книги "Страна Лимония"

Автор книги: Геннадий Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

Роковая зажигалка

Несмотря на конфуз, хорошее настроение его не покинуло. Герман пешком отправился сначала по книжным магазинам, где приобрёл с десяток совершенно дефицитных в Сибири книг, потом зашёл на почту и отправил всё это добро в N-ск. Далее его путь пролегал по центру города, застроенного великолепными в сравнении с архитектурой N-ска зданиями. «Да, такое у нас не строят, живут же люди! – завистливо подумал Герман. – Вот вернусь и попрошусь по обмену в Узбекистан, – разродился он новой идеей, – поживу годика три, а там подумаю, может, останусь насовсем. Задолбали уже эти морозы».

Не сразу Герман почувствовал, что запасённое в нём тепло быстро улетучивается. Определённо стало холоднее, задул лёгкий, но неприятный ветер. Синие горы скрылись в сером мареве. «Что ж я, дурень, пальто оставил в камере хранения!» – мелькнуло в голове, когда молодой человек поравнялся с узбекской альма-матер – Управлением КГБ УзССР. «Зайти – представиться? – размышлял он в нерешительности. – Может, знакомых найду». Несколько минут он глазел на входящих и выходящих из здания. Местные чекисты мало чем отличались от N-ских: такие же костюмы с однотонными сорочками и неизменными галстуками «в тон». А ещё – короткие стрижки и какое-то неуловимо-чекистское выражение лица. «Да уж, конспирация, мать их ети! – ругнулся коллега. – Верно говорил Генка Легостаев – от нас за версту молью несёт».

Послышался нарастающий шелест покрышек и утробный рокот мощного мотора. К парадному подъезду медленно подплывал представительский «ЗиЛ» с тонированными стёклами. Герман уступил дорогу, хотя давить его, судя по всему, никто не собирался. Первым из машины выскочил щеголеватый капитан с васильковыми петлицами. Щёголь изящным движением открыл заднюю дверь и вытянулся по стойке смирно. Из салона показалась нога в чёрном лакированном туфле и штанине цвета хаки с широким, просто до неприличия широким красным лампасом. Германа охватило любопытство обыкновенного уличного зеваки. Конечно, он и до этого видел генералов. У начальника N-ского Управления тоже были «ЗиЛ» и старая «Чайка». И он тоже иногда надевал форму и так же вальяжно, забросив «ботву» на лысину, выходил из машины. Герману казалось, что все генералы даже не относятся к виду Homo Sapiens, а, скорее, представляют высшую расу небожителей.

Наконец из машины окончательно появился высокий и необычайно тучный генерал-лейтенант с раскосыми глазами и седым коротким «ёжиком». «Просто орёл! – подумал Герман, делая шаг в сторону лимузина. – Ну, хорош, блин! Красивый, как... как пожарная машина». От прохлады и высокоторжественного зрелища в носу у чекиста-зеваки засвербело, он коротко чихнул, брызнув веером себе под ноги. «Чёрт!» – выругался Герман, машинально потянувшись рукой в карман за платком.

«Стоять!!!» – рявкнул кто-то прямо перед оторопевшим Германом. Его словно прошило током и отдалось кислинкой во рту. Подняв голову, изрядно струхнувший молодой человек увидел направленный на него пистолет в руках красавчика-капитана. Генеральский порученец, схоронившись за открытой бронированной дверью лимузина, целился своему коллеге в переносицу. Тучный генерал слегка согнувшись в коленях, пятился назад и в сторону, судорожно застёгивая китель.

– Свои! – в отчаянье заорал Герман, поднимая руки и отдаваясь во власть подбежавших дежурных прапорщиков.

– Я тебе, блин, дам «свои»! – заворачивая «ласты» виновнику инцидента, зашипел здоровенный прапорщик. – Я те, сучий потрох, покажу, как пушку вытаскивать! – продолжил он, передавая скрученного Германа подоспевшим охранникам.

– Есть! Есть, товарищ капитан! – двумя пальцами вытаскивая пистолет-зажигалку, завопил верзила после минутного личного досмотра. – У, вражина! – с зубовным скрежетом, торжествуя и помахивая зажигалкой перед носом оторопевшего «террориста», процедил он.

– Это просто зажигалка! – закричал Герман.

– Разберёмся, разберёмся, гражданин! – метал громы раздухарившийся прапорщик.

– Что за чёрт! – разглядывая потешное оружие, ругнулся дознаватель. – Гляди-ка, точно, зажигалка! – с досадой признался он, высекая огонь из направленного в небо пистолета. Шмон продолжался.

– Да он иностранец, товарищ генерал, – вдруг радостно завопил верзила, поднимая над головой раскрытый паспорт Германа.

– Это заграничный! – пытался встрять задержанный.

– Вижу, что не наш! – продолжал торжествовать дежурный. – Ить, балакает-то по-нашему, товарищ капитан, – передавая изъятый синий паспорт подоспевшему адъютанту, не унимался он.

– Отставить, Грицко! Не ори на всю площадь! Дай сюда, – с этими словами красавчик открыл документ.

– Поц... Поцкри... Потскоптенко, – не сразу прочёл капитан.

– Да, я... – начал было Герман.

– Заткнись, тебя не спрашивают! – зашипел Грицко.

– Да коллега я... – не унимался задержанный, судорожно сглатывая слюну.

– Не вижу, что калека, – вновь поднял на него глаза капитан.

– Какой он калека!!! – просто взвыл Грицко.

– Отставить, прапорщик! А вы, Потс... Потско...

– Потскоптенко, товарищ капитан.

– Я же говорил – иностранец, – уже не так уверенно встрял Грицко. – Финн, что ли...

– Это украинская фамилия, – пояснил Герман.

– Да шоб тоби... На какой такой Вкраине с такими хвамилями ходють! – опять не выдержал прапорщик.

– Замолчи, Грицко! – скомандовал капитан. – Не видишь, паспорт – советский.

– В упор не вижу! – огрызнулся уязвлённый хохол. – Я этих синих отродясь не видел!

– Герман Николаевич, что вы здесь делаете? – успокаиваясь, обратился капитан к виновнику переполоха. – Да отпустите его руки, Грицко! – скомандовал капитан.

Наконец вся компания заметила, что за допросом с любопытством наблюдает генерал, уже застегнувший китель со смещением всего ряда на одну петлю. Участники задержания, конечно, заметили перекошенный генеральский мундир, но обратить внимание начальства на непорядок в форменной одежде не решились.

– Товарищ генерал, вы китель неправильно застегнули, – позволил себе смелость указать на сиятельный просчёт приходящий в себя Герман.

– Спасибо... как вас там? – пробасил огромный узбек с золотыми погонами.

– Герман Николаевич меня зовут, – всё более смелея, представился задержанный. – Капитан Потскоптенко из N-ского Управления КГБ.

– Удостоверение! – уже спокойно спросил капитан.

– У меня только командировочное предписание... во внутреннем кармане. Удостоверение осталось в «кадрах». Разрешите предъявить? Только «Макарыча» спрячьте, – показывая взглядом на пистолет в руках капитана, попросил Герман.

– Да, Костя, ты бы оружие убрал, – пророкотал генерал, расстёгивая китель. – Хватит уже народ пугать.

Прапорщик Грицко, совершенно разочарованный итогами задержания, боком отходил в сторону, бурча вполголоса про «клятих капытянив, дурних начальныках» и многое ещё, что при детях говорить не полагается.

– Что, Герман Николаевич, на канаву? – ознакомившись с документами, уже совсем миролюбиво обратился бдительный капитан ко вновь обретшему свободу Герману.

– Да, в Афганистан... на полгода.

Наконец справившийся с шеренгой золотых пуговиц на кителе генерал решил задать последний вопрос:

– Как звать начальника управления?

– Беглов, генерал Беглов.

– Колька! – и вновь переходя на нижние октавы. – Николай... Николай...

– Степанович, товарищ генерал.

– Так, Константин, – обращаясь к адъютанту, распорядился обладатель широченных лампасов, – верни документы капитану, а ты, капитан, – переводя взгляд на Германа, – впредь не делай резких движений в охраняемой зоне.

– Виноват, товарищ генерал, я только за платком полез, сопли утереть.

– А если бы закурить захотелось?

Только тут до Германа дошло, что если бы он вместо платка вытащил игрушечный пистолет, то лежать бы ему здесь уже минут пять с простреленной головой.

– Уразумел, сынок? Эх, молодо-зелено... Ну и капитаны пошли... сопливые! – не удержался генерал, слегка расплывшись в улыбке. – Да, ещё... передай, боец, своему Степанычу, что на нем должок висит. Напомни ему, как в Ростове мы всю ночь в штабные карты играли.

– Так точно, непременно, товарищ генерал! Как с Афгана вернусь, так тут же про должок намекну, – расхрабрился Герман.

– Ну, тогда держи «пять», – протянул руку улыбавшийся генерал. – Если что нужно, обратись к Константину. А ты, Костя, верни его вещи да помоги коллеге. Не на танцы едет – на войну! – С этими словами генерал оставил капитанов и, грузно покачиваясь, последовал к проходной.

– Герман, какие просьбы есть? – ёжась на прохладном ветру, дежурно спросил капитан Костя.

– Да нет, спасибо, всё в порядке, только...

– Что – только?

– Со страху приспичило малость... Мне бы до ветру... Где тут у вас?..

– Только если... если – в музей Ленина. Точно – там в подвальном этаже туалет есть. А пускать не будут, передай, мол, от Костика Лозового из Конторы.

Герман бросился к музею.

Ленин и Герман

Пулей влетев в святая святых всего прогрессивного человечества с криком «Я – от Костика Лозового!», несостоявшийся террорист дробно застучал каблуками по ступенькам, ведущим в подвальный этаж.

Вверх по лестнице Герман поднимался с чувством выполненного долга.

– Как дела у Константина Викторовича? – прервала его эйфорию пожилая русская женщина, сидящая в узбекском наряде у резной стены.

– Это вы мне?

– А кому же ещё!

– А кто такой Константин Викторович?

– Лозовой, Костя Лозовой!

– А-а-а, Костик... так с ним всё нормально. На повышение пошёл. Велел вам кланяться.

– Ой, спасибочки! Душевный он человек. Было в прошлом годе, микрофоны устанавливал, так мы за час всласть наговорились. Я его чаем поила, а он меня шоколадными конфетами угощал. Молодой – а умный какой... страсть просто! – ударилась в воспоминания старушка. – А вы, должно быть, монтёр по микрофонам этим? То-то я гляжу, только вошли – и сразу в подвал. Коротнуло что, али звук пропал?

– Сигнал пропал. Микрофоны от громких звуков из строя выходят, вот я и поменял один, – принялся острить Герман.

– А как бы мне внучка к вам устроить, – совсем вошла в доверие бабуся, – и отличник он у меня, и на гитаре играет, только очки дюже толстые носит.

– Таких не берут в космонавты! – строго ответил посетитель. – Но если Костик возьмётся, может, что и получится.

– Ах ты, батюшки-светы! – запричитала старушка. – Он у меня...

– Знаю, знаю! Только Константин Викторович! Кстати, а зачем эти микрофоны в туалете установили?

– Вам лучше знать!

– Хотя... ну да – что это я!

– Вы только сами подумайте, где иностранцам в музее Ленина встречаться! У экспонатов не наговоришься, помещение-то не ахти какое, вот они всё в туалет и прут. Бывает, по часу не выходят. Туалет у нас чистенький, тёплый, на 20 посадочных мест...

– Ну надо же!

– Да, вот я и говорю, на 20 мест женских и 20 мужских...

– Понятно! – Германа стала утомлять словоохотливая женщина.

– А на Троицу приходили два иностранца, жуть какие подозрительные: оба лохматые, с цепями. Один – высокий, смуглый, косичка у него сзади, другой – низенький, весь такой красный и плешивый, но с двумя косичками...

– Слышал о них – матёрые разведчики! – насупив брови, начал врать Герман.

– Батюшки-светы! Что ж я проморгала! Милицию надо было вызвать... Так я и подумала! Вот ты погоди, мил человек, послушай только: значит, вошли поврозь, сурьёзные обои, и сразу – шасть в туалет! Да так цельный час без четверти носу не казали, а как вышли – то уже в обнимку, счастливые такие, будто по «Москвичу» выиграли. Да так и пошли, охальники, к патрету Крупской. А перед ней давай зубы скалить да пальцами тыкать.

– А где «патрет» этот? Может, что сзади прицепили?

Старушка резво поднялась, оставив вязание, и, лавируя между скучающими пионерами, подвела Германа к фотографии «тридцать на сорок» с поясняющей надписью «Н. К. Крупская выступает перед красноармейцами...» Молодой чекист дальше читать не стал.

– Матушка, позвольте мне более тщательно осмотреть «патрет».

– Да уж будьте так любезны, я вашим ребятам не раз говорила, уж больно часто иностранцы у портрета Крупской останавливаются. Подозрительно это.

– Сейчас проверим.

Бдительная старушка тут же начала отгонять расшалившуюся детвору подальше от стенда: «Кыш, бесенята, не видите – реставратор пришёл... Крупскую чинить будет».

Герман принялся изучать фотографию. Действительно, на изрядно отретушированной копии перед шеренгой красноармейцев в лаптях стояла растрёпанная женщина с накинутой шалью, в жакете и длинной юбке. Лицо её было повёрнуто к фотографу, а правая рука – в полтора раза длиннее левой – вздымалась в революционном приветствии. Над красноармейцами неизвестный мастер ретуши тоже постарался: бойцы натужено улыбались, дружно вперив взгляды в широкий зад Надежды Константиновны.

– Да, начальство сюда давно не заглядывало, – ухмыльнулся лже-реставратор. – Но боже мой, какой же у Ленина вкус! И куда он только глядел, когда жену выбирал. Должно быть, здорово изголодался в Шушенском, если на такую позарился!

Герман пристально вгляделся в лицо верной спутницы вождя: глаза вразбег и на выкате, волосы не прибраны, грудь – что мешки с зерном. «Мля-а-а, ведьма, да и только, – ужаснулся он, – сняли бы фото со стенда, хоть вождя не срамили!»

Изучив портрет Крупской, молодой человек бочком двинулся к выходу с видом профессионала, тщательно изучающего ленинское наследие. «Да-а-а, а вот эта хорошенькая... Инесса Арманд... Что ж к ней-то не припал». Арманд чем-то неуловимо напоминала его сегодняшнюю спутницу. «Ну, эта хоть не кокетничала, – язвительно подумал ценитель прекрасного, – правда, кто их знает, может быть, тоже татарка и где попало с Ильичом взасос целовалась».

Наконец Герману стало стыдно за разгул собственной фантазии. «Что это меня сегодня развезло?» – задал он себе вопрос и оставил его без ответа, выходя боком из музея. Вместе с ним вылетел выводок горластых пионеров, которые, почувствовав свободу, бросились врассыпную, заполняя прилегающую площадь, будто распадающийся на ветру букет цветов.

Физик и «фараон»

На улице изрядно похолодало. Начал накрапывать мелкий противный дождик. Герман зябко поёжился, поднял воротник и направился в сторону музея Искусств, надеясь там отогреться и посидеть в одиночестве за чашкой кофе. Сегодняшние встречи и приключения его изрядно утомили. Стараясь не искушать судьбу, он обходил стороной редких милиционеров, прикидывался глухонемым, если к нему обращались случайные прохожие, в общем, самым решительным образом пресекал любые попытки Фортуны втянуть его в очередное приключение. Даже завидев на торце жилого дома огромный плакат-растяжку с портретом Леонида Ильича Брежнева, предусмотрительный молодой человек вначале огляделся по сторонам, а уж потом вперил взгляд в монументальное полотно.

Герман, разглядывающий Генерального Секретаря, лишний раз убедился, что в Узбекистане по каким-то неведомым ему причинам более половины почитаемых советским агитпропом ликов имели ярко выраженные восточные черты. Два года назад его больше всего поразил бронзовый бюст А. С. Пушкина, выставленный в Историческом музее. Не лишённый дарования узбекский ваятель мастерски придал великому русскому поэту выражение творческой печали с лёгким налётом меланхолии. Поэт слегка склонил голову, отчего его подбородок упёрся в две внушительного вида жировые складки. Затылок поэта был изрядно стёсан, и его макушка уползла куда-то вверх. Собственно, в этом ничего удивительного не было. Узбекские каноны красоты диктовали свои условия. Встретить узбека с нормальным затылком – большая редкость. Издавна, особенно в сельской местности, младенца пеленали в кокон, делали дренаж для отвода продуктов жизнедеятельности и в таком виде держали его достаточно долго. Ребёнок лежал исключительно на затылке, отчего его сахарные косточки деформировались и голова приобретала очертание тыквы плодоножкой вверх. Так что бронзовому Пушкину всего лишь придали классические черты, более доступные для визуального восприятия недавно разбуженного громами цивилизации дехканина. Глаза и скулы бронзового поэта были также слегка отретушированы в угоду национальным пристрастиям, так что издали Пушкин здорово смахивал на опечаленного басмача, рассматривающего прохудившиеся калоши.

Герман не находил ничего предосудительного в адаптации художественных образов к восточному менталитету. В конце концов, великий Пушкин в жизни отнюдь не блистал красотой, и только художнику Кипренскому удалось написать его прижизненный портрет, от которого его современников по крайней мере не бросало в оторопь. И ещё – хорошо, что во времена гениального поэта фотография была неизвестна. В противном случае его лицо метиса с курчавой эфиопской головой и растрёпанными бакенбардами могло бы просто напугать неподготовленное к восприятию исторических его почитателей из числа потомков. В Советском Союзе, кстати, никого не смущали многочисленные скульптурные изображения Ленина с мускулистыми руками и богатырским сложением стероидного культуриста. Но этот пятиэтажный портрет Брежнева просто поверг Германа в шок. Стуча зубами от холода, приезжий ценитель прекрасного то давился от смеха, то впадал в оцепенение от увиденного. Сходство с оригиналом ограничивалось пятью звёздами Героя. Сверху вниз на Германа смотрел Левиафан средних лет, с хитрыми раскосыми глазами довольного жизнью узбека. За его плечами вставало огненно-красное солнце, играющее золотыми бликами на фарфоровых зубах Генсека.

– Приплыли! – оторопело прошептал, с трудом ворочая синими от холода губами, изумлённый молодой человек.

– Нравится? – послышалось сзади.

Герман застыл с высоко поднятой головой. «Авось пронесёт!»

– С вами всё хорошо? – с разрывом в минуту последовал второй вопрос.

Герман опустил голову и вперил взгляд в кафельный плинтус ниже портрета. На чёрной глянцевой поверхности корявыми белыми буквами было написано: «Гюльзай – дурра!» Удвоенное «Р», видимо, символизировало достоверность и осведомлённость автора надписи в существе вопроса. Сзади зашуршало, после чего перед застывшим молодым человеком сначала появилось велосипедное колесо, затем владелец этого велосипеда в военной плащ-накидке, скрывающей второе колесо педального транспортного средства.

– А-у! – весело произнёс молодой узбек, помахав для верности рукой перед лицом истукана.

– Че надо? – не выдержал Герман.

– Да, собственно, ничего, – миролюбиво ответил незнакомец, – просто в первый раз вижу человека, разглядывающего наглядную агитацию.

– Её для того и делали, чтоб народ глядел.

– Может, и для того, только никто из нормальных смотреть её не станет. Это как телеграфный столб: вроде как и есть, а пройдёшь – и не вспомнишь.

Герман мысленно согласился с навязчивым балагуром, но тут его взгляд остановился на велосипеде. «Ни фига себе! – подумал он, – ничего подобного я не видел!» На первый взгляд, эта железяка походила на обычный велосипед с подвесным мотором. Но только на первый. Вместо мотора на раме была укреплена какая-то хрень, напоминающая компрессор от большого холодильника. Из «компрессора» шёл вал на хитрое механическое устройство с дополнительной цепью на заднее колесо.

«Чудик! – мелькнуло у Германа в голове. – Определённо – чудик! Непризнанный Кулибин».

«Кулибин», словно прочитав его мысли, коротко хохотнул и прокомментировал так и не заданный вопрос:

– Моё изобретение. Велосипед с рекуперативным накопителем энергии.

– На быстрых нейтронах! – съязвил Герман, намереваясь боком-боком улизнуть от незнакомца.

– Быстрые нейтроны неустойчивы, глюоновое взаимодействие может не выдержать.

– Слушай, мужик, что ты пристал! – начал хамить уязвлённый чекист.

– Ну ладно, парень, прощай, извини, если что не так, – обиженно произнёс незнакомец. – Просто вижу – человек приезжий, стоит, да ещё и думает. Таких тут пока мало.

Герману стало стыдно. «Если даже он и шизик, то совсем чуть-чуть. Большую науку двигают шизики». Именно поэтому он, Герман, не вернулся после армии в Институт полупроводников. Ему довольно рано стало ясно, что тягаться с «буйными» – бесполезно, а протирать штаны в лаборатории, кропотливо собирая материалы на «диссер», ему не хотелось.

– Извините, – подняв глаза на «Кулибина», добродушно произнёс Герман. – Мне с посторонними нельзя разговаривать.

– Что, как Красной Шапочке?

– Да, что-то вроде того... И у меня с утра одни неприятности... А что велик... накопитель – как у Гулиа?

– Я так и знал! Я просто чувствовал, что вы человек пытливый и думающий, – радостно воскликнул незнакомец. – Маховик ленточный, кожух от холодильника, ну а дальше вам всё ясно.

– В принципе, да. Только я ни разу не видел всё это в железе.

– Рустам, – протянул руку для приветствия незнакомец.

– Герман, – ответил приезжий, – а я с вами в какую-нибудь историю не вляпаюсь?

– Да что с вами такое, почему вы всего боитесь?

– Перебор вышел с общением и... чуть башку не снесли всего час назад.

– Подрались?

Но Герман решил не отчитываться перед незнакомым человеком.

– Извините, Рустам, я замёрз, иду в музей Искусств, согреться и кофеёк погонять. Вечером поезд... Так я пойду, а?

– Идите, конечно, однако музей на ремонте, – участливо согласился Рустам. – Но, если вы подождёте две минуты, я отдам велик брату, он тут в подвале мастерскую собрал, и провожу вас в «Голубые купола» – там кофе не хуже.

– Я замёрз!

– Не беда, в мастерской спиртик имеется.

Герман вдруг как-то легко согласился.

Через полчаса из служебного помещения вышли два приятеля, бурно жестикулируя и неся околонаучную пургу. На Германа был накинут ватный халат, местами прокуренный, но достаточно тёплый, чтобы в комфорте можно было дойти до центрального ресторана города Ташкента. Молодой чекист, напрягая память, сыпал остатками знаний, полученных на физическом факультете, а его новый друг проявлял такие чудеса в интерпретации физических реалий, что временами Герману хотелось задать сакраментальный вопрос: «Рустам, а ты действительно узбек?»

– Гера, ты только послушай, при спекании шихты получается высокочистая керамика с наперёд заданной частотой испускания инфракрасного света, – запальчиво объяснял компаньону суть своих научных изысканий физик из Узбекистана. Из подвала он вышел в европейском костюме, одетом на тонкий однотонный свитер. Дождь перестал моросить, и, глядя им вслед, досужий прохожий мог решить, что преуспевающий бухгалтер знакомит своего двоюродного брата из дремучего кишлака с достопримечательностями Ташкента.

– Ну и что это даёт? – блаженно спрашивал Герман, мысленно заготавливая более профессиональные вопросы.

– Как ты не понимаешь, инфракрасные лучи проходят живую плоть насквозь, – кипятился физик.

– Как рентгеновские?

– Вроде того, но в отличие от рентгеновских они не опасны.

– Тогда на хрена они кому сдались?

Рустам даже остановился, поражённый тупостью спутника.

– Аллах свидетель! Ты не понимаешь: выжигаются все болезнетворные микробы, а организму хоть бы хны! А чуть измени длину волны, и пожалуйста – можно целого баран`а запечь за десять минут.

– А-а...

– У тебя, часом, триппера нет? – пытливо заглядывая в глаза Герману, спросил дотошный физик.

– А если бы и был...

– Я бы в своей печи тебя за пять минут вылечил!

– Как того баран`а?

– Гера, ты тупой, как все русские!

– У нас в Союзе все равны, значит, узбеки тоже тупые!

– Да, пожалуй. И вправду, тупые встречаются... и даже очень часто.

– Ладно, ты про триппер рассказывай, не отвлекайся, – заводил своего нового знакомого Герман.

– Триппер ещё мой отец лечил за пару сеансов. Закапывал мужика в песок и оставлял на открытом солнце. Только водицы подносил.

– Так, теперь понятно. Выходит, в фильме «Белое солнце пустыни» один из героев, тот, кого по горло в песок закопали, просто от триппера лечился? – подначивая своего спутника, ёрничал Герман.

Бурно обсуждая проблемы лечения венерических заболеваний, приятели одновременно открыли створки резных дверей ресторана «Голубые купола».

– Сядем у тандыра, там теплее, – посоветовал Рустам.

– Рустамчик, а у тебя папа был врачом?

– Нет, пастухом. Овец пас.

– А как же лечение?

– Он по совместительству был табибом – народным лекарем и лечил не хуже современных докторов.

Молодые люди заказали бутылку болгарского коньяка «Плиска», кофе и две шоколадки. Официант скорчил брезгливую физиономию, но заказ выполнил. Приятели, перескакивая с темы на тему, отдавались душевному общению, перебрасываясь остротами и одаривая улыбками молодых девушек, сидящих за соседним столиком. Герман рассказывал о научных разработках в области выращивания и легирования арсенида галлия (тема его дипломной работы). Рустам охватывал более широкий круг проблем: сетовал на излишний либерализм, подтачивающий, по его мнению, социальные устои узбекского общества.

– С нами так нельзя, – горячился он, – мы пока только на пути к пробуждению. У нас ещё город не победил деревню. А когда нация пробудится, то мы себя покажем... Древние цивилизации, бывает, и обретают второе дыхание.

– А зачем деревню-то побеждать?

– Город тянет вперёд, а деревня – назад.

– Это слишком просто и неоднозначно, – парировал Герман.

– Гера, вспомни Карфаген!

– Тот, что должен быть разрушен?..

– Да, и если бы его римляне не разрушили, нашёлся бы второй Ганнибал, который бы уничтожил Рим, – со знанием дела поддержал древних разрушителей эрудит из Ташкента. – У нас в кишлаках ничего не изменилось. Всё, как и сотни лет назад. Весь прогресс, вся наша будущая цивилизация – в городе. В наших махаллях заправляют ваххабиты.

– А это кто такие?

– Гера, долго рассказывать, но там у вас в России скоро о них узнают. Такие, понимаешь, воинственные муллы, что-то вроде ваших революционеров в семнадцатом году.

– Почему же наших... революционеры эти общие.

– Как же, как же! Что-то я у большевиков ни одного узбека не припомню. Евреи были, латыши были, даже китайцы были, а вот узбеков – нет. Хотя, – и он радостно хохотнул, – русских там тоже не было или почти не было. А наши ваххабиты, если разгуляются, то мало не покажется! Они и на стороне душманов в Афганистане воюют. Мой двоюродный племянник – ваххабит! Упёртый, как ишак по весне.

Дальше, как и полагается у пьянеющих советских интеллигентов, разговор зашёл «за политику». Рустам нёс околесицу, достойную матёрого антисоветчика, но с одним удивительным припевом: советская власть, мол, самое лучшее, что можно придумать для Узбекистана.

– Странный ты какой-то, Рустам: кроешь коммунистов почём зря, а потом их же и выгораживаешь, – произнёс Герман, в очередной раз оглядываясь по сторонам.

– Гера, что ты вертишься, тут ни одного чекиста рядом нет. Я их сразу узнаю. Потом у них дела поважнее есть, чем наши бредни слушать.

– Рустам, – с паскудным выражением лица обратился к нему Герман, – а как ты думаешь, что надёжнее... или покрепче будет: Советская власть или Алайский рынок?

– Ну конечно, Алайский!.. Хотя знаешь, власть – тоже крепка.

Герман, спровоцировав учёного узбека на откровенность, смутился.

– Да, пожалуй... Рустам, где здесь туалет будет?

Рустам махнул рукой, указывая курс.

– Рустам, всё у вас хорошо, – продолжил вернувшийся Герман, – только отхожие места шибко срамные.

– А ты как хотел. Уровень цивилизации определяется чистотой сортиров, – сформулировал нехитрую м`аксиму продвинутый узбек.

– Вот и мой отец говорил о том же, – развил мысль Герман. – Он полтора года работал в Никарагуа, искал полиметаллы. Папа у меня геолог. На обратном пути сделал остановку в Рейкьявике. Зашёл в туалет и обомлел. Чище, чем у нас дома. Музыка играет, запах, как в розарии. Пошёл руки мыть, а там кранов нет. Торчит какая-то никелированная хрень – и ни одного маховика. Закручинился, но руку под эту хрень сунул, а оттуда – тёплая вода. Отец говорит, чувствовал себя, как эскимос на атомной станции. Вернулся – и давай советскую власть костерить...

– Это он зря, времени ещё мало прошло...

– Так и я ему о том же, а он – Союз развалится, Союз развалится! Ну, я ему: ты что, отец, по одному сортиру выводы делаешь, а он мне: если у нас таких отхожих мест не будет – советской власти конец!

– В чём-то твой отец прав. У нас времени на раскачку нет...

– Но причём тут сортиры?

– Пока не знаю, это надо обдумать. Вот у нас, в Институте Солнца, туалеты – чистые. Вернее, института ещё нет, а сортиры и название – есть.

– Да вы же утописты, Рустам! Город Солнца был у Кампанеллы. И у вас тоже... что за идиотское название!

– Не шуми. Как, по-твоему, назвать институт, для которого строят самую большую в мире солнечную печь. Вот в ней мы и будем спекать нашу керамику.

– Ладно, валяйте, утописты.

– Гера, а ты что такой трезвый, мы же бутылку заканчиваем?

– А ты? Выходит, зря продукт переводим?

– Это мы мозги напрягаем; если бы про баб говорили, уже давно под столом лежали.

– Нет, про баб не будем, мне уже на вокзал пора.

– Тогда по последней! – закрыл дебаты Рустам. – А ты куда, собственно, едешь?

– В Фергану.

– И что там?

Герман замолк, не находя подходящего ответа.

– Рустамчик, ты извини, я толком и не представился, – начал Герман.

– Это уже становится интересным!

– Да, Рустам, думаю, ты не изменишь своего мнения обо мне...

– Надеюсь.

– Я капитан КГБ. Еду в Афганистан. Пункт сбора – Фергана.

– Н-да... – не сразу нашёлся что сказать физик. – Тебя-то я и не разглядел... хотя... лицом к лицу – лица не видно. – Затем, поразмыслив, врастяжку сказал: – Хорошие мужики везде нужны, однако... зря ты физиком не остался. Можно было из тебя человека сделать... А с другой стороны: сильное государство – сильная армия и сильные спецслужбы... Ладно, Гера, дай подумать. Вернёшься – поболтаем.

– А как же! Телефон дашь?

Рустам оторвал салфетку и полез за ручкой.

– Рустик, чтобы ты не обижался, я тебе сувенир подарю, – чувствуя себя виноватым, сообщил Герман. – На! – С этими словами собутыльник вытащил из кармана зажигалку и протянул своему новому другу. – Держи, а то меня из-за этой хрени когда-нибудь пристрелят.

– Игрушки – не повод для стрельбы, – принимая подарок, глубокомысленно заметил Рустам.

– Как знать... – поёжившись, не менее глубокомысленно ответил Герман, засовывая огрызок салфетки с телефоном в карман.

Из «Голубых куполов» оба выходили до омерзения трезвые. Рустам посадил Германа в автобус и рекомендовал дышать в сторону. Учёный и «фараон» крепко пожали друг другу руки. Герман махнул на прощание из окна. Растворяющаяся в темноте фигура узбека ответила поднятием руки. «Какой славный мужик! Какие замечательные люди...» – подумал опечаленный молодой человек, уткнувшись в холодное стекло пустого автобуса.