Текст книги "Страна Лимония"

Автор книги: Геннадий Казанцев

– Рыжий, да заткнись ты! – не выдерживает Крестов. – Дай хоть поесть!

– А ты, Крест, молчи! – огрызается рыжий, угрожающе тряся веснушками. – Ты хоть одного своими руками уложил? То-то, молчи лучше. Командовать-то всякий горазд, – и, повернувшись к Герману, продолжает. – Пилю, понимаешь, а штык тупой, как деревенский колун. Вспотел уже, «духа» соплями по глаза уделал. А он, падла, хрипит, а я, понимаешь, пилю.

– Да когда ж ты его перепилишь! – снова не выдерживает Крестов.

– Ты меня не перебивай, – свирепеет конопатый, – слушай лучше, может, в жизни пригодится. Этот хрипит, значит, а я – пилю...

Крестов забирает тарелку, уходит. К рассказчику, скребя алюминиевыми ложками по мискам, придвигаются Конюшов и Филимонов.

– ...он мне, сука, ногой в промежность ка-а-ак хряснет! У меня аж свет пожух. Я своей мордой в его падаю, а сопли – в разные стороны!

Репа с Филом в ужасе отстраняются, давясь остатками картошки.

– Тут я штык-нож перехватываю и ему в кадык – бздынь!

Слушатели прекращают есть и, борясь с позывами, застывают. Рыжий рассказчик триумфально обводит взглядом замерших «каскадёров».

– Ну, вы кушайте, кушайте... Сдох он... – заканчивает поучительный рассказ Лях. – А вот пожрать в тот день я так и не смог. Может, пригрипповал слегка...

Средние века высоких технологий

К середине мая второй заезд «Тибета» наконец-то разжился аппаратурой. Выбор музыкальных центров, магнитофонов и колонок оказался непростым делом. В глинобитных дуканах можно было найти всё, что довело бы до инфаркта простого советского радиолюбителя или меломана. Если возникало желание приобрести аппаратуру Hi-fi класса, то его удовлетворяли в Кабуле или заказывали по каталогу у агента всех разведок Валигуля. Несчастные «каскадёры» в условиях, когда возможности превышали потребности, целыми днями спорили о достоинствах того или иного музыкального монстра. Герман, к сожалению, и здесь проявил пагубную для себя осведомлённость.

Майор Белоусов, особа, приближённая к штабу, приобрёл уже давно рекламируемый Валигулем японский музыкальный центр «Вилко». Дуканщик наплёл советскому «командон-саибу» про немыслимую кучу достоинств своего товара, доверительно прошептав на ухо, что фирма «Вилко» выпускает по контракту радиоаппаратуру преимущественно для нужд Министерства обороны США.

Герман, который тоже терзал душу выбором наиболее оптимального варианта покупки, изучал характеристики приобретаемых «Тибетом» устройств. Белоусов не без гордости вручил ему паспорт от тёмно-кремового со стальным отливом музыкального центра.

– Заметь, Гера, диапазончик какой: от 15 герц – до 25 килогерц! – вручая глянцевую инструкцию, пропел счастливый майор.

– А зачем тебе эти герцы? – бесхитростно спросил радиолюбитель. – В нашем возрасте мы и половину частот не слышим.

– Ну, это ты не слышишь, а я – слышу!

– Возможно... Я только знаю, что звуки с частотой выше 20 килогерц могут улавливать разве только кошки, собаки и летучие мыши, а ещё...

– Послушай, Галилео, ты особо не умничай, возьми лучше и прочти – тут всё написано. А насчёт этих твоих частот, так я магнитофон в подарок детям везу. Они знаешь как хорошо все колебания воспринимают: только я жену раскачаю до двух герц, как они уже бегут: «Папа, папа! Что ты с мамой делаешь?»

Герман, обложившись описаниями десятка «Соников» и «Панасоников», углубился в детальное изучение характеристик. Когда горящий нетерпением майор вернулся за буклетом, сравнительный анализ был готов. Вокруг собрались неравнодушные зеваки.

– Так вот, товарищ майор, – начал излагать результаты экспертизы Герман, – начнём с амплитудно-частотной характеристики...

– Валяй!

– Как можно заметить, на оси абсцисс имеется обратная логарифмическая градуировка, которая позволяет...

– Хоть «абасцисс» – ни хрена не понимаю...

– Дослушайте, товарищ майор. Обратная логарифмическая градуировка позволяет растянуть задний фронт спада АХЧ...

– Послушай, «Склифосовский», ты по-русски можешь?

Герман начинает нервничать и переходит на «ты».

– Витя, ты только погляди, на каком уровне децибел производитель делает отсечку.

– На каком?

– Ниже, чем у репиного «Шарпа».

Капитан Репа, уловив лишь эмоциональную составляющую последней фразы, торжествует. Майор Белоусов, напротив, хмурит брови и теребит фирменный волевой подбородок.

– Идём дальше. Ты видел АХЧ магнитофонных кассет. Даже у хром-диоксидных лент идёт завал частот на...

– Да шёл бы ты в дупу! – срывается майор, применяя для выразительности нецензурное польское слово. – Хочешь сказать, что я дерьмо купил?

– Отнюдь... – профессорским тоном обрывает взбешённого майора эксперт.

– А по гребальнику не хочешь? «Отнюдь-матнюдь»...

– Знаешь, Витёк, если желаешь иметь нормальный звуковой выход – купи ламповый усилитель.

Наконец майор Белоусов, уличив профессора в некомпетентности, истекая желчью, переходит в наступление.

– Ты, груз`ило! Ты хоть знаешь, что лампы – это каменный век? Ты что, не слышал, как наш стоваттный усилок хрипел? Брежнева от Суслова отличить нельзя.

Герман, наливаясь краской, молчит. Владельцы «Шарпов», «Соников» и «Панасоников» постепенно берут сторону майора. В воздухе запахло скандалом.

– Олег! – командует майор. – Беги за Пидорюгой, пусть он эту Софью Ковалевскую уроет.

Через пять минут возвращается Филимонов с радистом.

– Мужики, да что вы все кипятитесь? – войдя в курс дела, успокаивает собрание Колосков. – В музыке что главное – чтоб орало погромче и не шипело, как жена до зарплаты!

– Вот, умник, учись, как с народом общаться надо, – расцветает майор Белоусов. – А моя «Вилка» орёт – будь здоров, репин «Шарп» и рядом не валялся.

Постепенно страсти утихают. «Каскадёры», разогретые спорами о прекрасном, включают аппаратуру и начинают друг у друга переписывать музыкальные записи. В палатке, как в хлеву, стоит сплошной рёв.

Герман понуро подходит то к одному, то к другому офицеру, но друзья, пряча взгляд, уходят от общения. Герман в печали отправляется бесцельно бродить по Самархелю. Проходя мимо дома партийного советника Волина, он останавливается. Из раскрытого окна доносится странный разговор, заглушаемый взрывами хохота. «У меня люди. Оркестр. Пятнадцать человек живых людей. Они могут убить, зарезать любого... Маня, прошу (гомерический хохот)». Герман догадывается, что это вещает музыкальный центр Волина «Шарп – три пятёрки». Он напряжённо вслушивается в миниатюры неизвестного ему юмориста. «Гера, заходи! – зовёт Олег Семёнович. – Послушай Жванецкого. Почище Райкина будет». Молодой человек, не ожидая второго приглашения, входит в дом. На столе помимо «Шарпа» – початая бутылка водки, две стопки и нехитрая снедь с царь-рыбой посредине. «Угощайся селёдочкой, Гера», – приглашает Волин, доставая третью стопку. Кассету перематывают в начало записи. Гость, так и не притронувшись к стопке, заливается смехом с первых же слов молодого Жванецкого.

Домой он возвращается с переписанными у советников миниатюрами Жванецкого и еврейскими анекдотами. В голове крутятся запомнившиеся фразы: «...Папа, ты какаешь? Какаю, какаю... Ну, слава Богу!.. Антисемит, начальник отдела кадров: Фамилия! – Рабинович». – Герман улыбается, предвкушая реакцию своих товарищей, а в голове всё вертится: «...Что тебе дают в тюрьме? – Чёрный хлеб и воду... – Поц! Ты не мог этого есть дома?»

Действительно, новые кассеты полностью реабилитируют Германа. По третьему разу, на бис, крутится Жванецкий. «Каскадёры», утирая слёзы, трясутся от смеха. Анекдоты и миниатюры немедленно тиражируются, но вдруг Володя Малышкин кричит: «Стоп, мужики, стоп! Слышите, Пидорюга все записи загадил своей морзянкой». «Каскадёры» прислушиваются. Действительно, еврейские анекдоты насквозь прострочены точками и тире. «Репа, беги к нему, скажи, чтобы вырубил свою радиостанцию, работать не даёт», – отсылает Крестов Вовку Конюшова. Морзянка не прекращается, зато в открытую всем ветрам палатку врывается разъярённый Пидорюга. «Вы что, мужики, творите? Я же шифром работаю! – кричит он с порога. – Запись радиообмена запрещена!» Вдруг в углу палатки забился в истерике Олег Филимонов: «...Мадам Алешкис с тётей Ёсей... мадам Алешкис с тётей Ёсей...» – в припадке безудержного смеха повторял колоритную фразу из анекдота главный стратег отряда «Тибет».

– Что это он? – пугливо озираясь на Олега, спросил Колосков.

– Евреи достали, – пояснил Герман.

– А-а-а, это они могут, – так и не врубаясь в подтекст, согласился радист.

Вскоре уснувшего от подношений Пидорюгу отнесли в радиоцентр, а студия звукозаписи продолжила работу.

Вечером под брезентовый навес первой группы заглянул капитан Гаджиев. Пройдя сбоку между кроватями Крестова и Ляховского, он картинно облокотился на висящую каску и театральным голосом пропел: «К нам едет ре-ви-зор!» «Как ревизор?» – подыгрывая начальству, попытался продолжить репризу Герман, но, получив от Крестова подзатыльник, мигом заткнулся.

– Кто там к тебе едет, Муса? – строго взглянув на фигляра, спросил Крестов.

– Комиссия из Кабула. Проверка и подведение итогов за квартал.

– Это ваша забота.

– Ошибаетесь, Сергей Антонович. Проверка коснётся всего личного состава отряда «Тибет».

– Поживём – увидим... – с ухмылкой завершил разговор капитан Крестов.

Показательные выступления

Подготовка к приёму комиссии шла полным ходом, когда внезапная новость буквально парализовала «Тибет». С оружейного склада были похищены секретные изделия: пистолеты «Гроза», два бесшумных пистолета «ПБ» и «АПБ», выполненных на базе пистолетов Макарова и Стечкина. Инцидент грозил расформированием отряда и военно-полевым судом его руководству. Все наличные силы были брошены на поиски пропажи. Герман оставил недорисованную голову Карла Маркса в красном уголке и тоже присоединился к поискам. Подозрение пало на солдат. Недавно ставший подполковником Пётр Петрович Перекатов непрерывно вёл допросы, проводил очные ставки и буквально вытряхивал души из наиболее разбитных военнослужащих. Попутно были найдены десятки солдатских заначек и тайников, а также разорена порнобиблиотека, вмонтированная в распределительный щит электропитания. Офицеры с миноискателями и без бродили по всем окрестностям Самархеля.

Конечно, в первую очередь были проверены туалеты. Солдаты тыкали баграми с крючьями в зловонной жиже, пугая безобидных опарышей, но все усилия были тщетными. На командира «Тибета» было страшно смотреть. Осунувшийся ветеран войны сидел в своей собачьей будке в окружении пузырьков с медикаментами. Он с надеждой принимал доклады, но, выслушав, только горестно вздыхал.

Германа не покидала мысль, что пропажа непременно скрывается в дерьме. Он в который раз посещал «дом скорби» и, превозмогая нестерпимую вонь и собственную брезгливость, оглядывал все закоулки. «Вот если бы заглянуть в очко!» – размышлял Герман, сравнивая размер своей головы и зловонного отверстия. «А собственно, зачем совать туда голову, если существуют зеркала», – мелькнула первая здравая мысль. Вдвоём с Конюшовым они привязали зеркало от электробритвы к шесту, и Репа просунул его в отверстие. С другого очка Герман обеспечивал карманным фонариком дополнительное освещение. Через минуту добровольные ассенизаторы обнаружили три тонких бечёвки, спускавшиеся с краёв выгребной ямы.

Дальнейшее было делом техники. Солдатам объявили, что завтра они будут помогать афганцам в сантехнических работах. С наступлением ночи подполковник Перекатов, схоронившись в кустах, наблюдал за местом преступления из прибора ночного видения. Ждать пришлось недолго. Команда по рации – и группа захвата, ослепляя фонариками двух трясущихся подростков, окружает злоумышленников.

Утром избитых солдат санитарным бортом отправляют в Кабул. Инцидент списали на бытовую драку, а подполковник Перекатов за проявленную халатность в воспитании рядового состава получил выговор с занесением в личное дело. Солдаты, уже расписавшие всю округу нетленными надписями: «ДМБ-81», как последние салаги два дня чистили и вылизывали туалет, пока от него не запахло весенним лесом.

Комиссия уже гудела в командирской палатке, когда капитан Крестов собрал под навесом совещание своей группы.

– Слушай сюда, мужики, – начал он, – через неделю мы выдвигаемся в Кам`у и Г`ошту для проведения операции, которую разработал Олег Филимонов. Мы располагаем достоверной информацией, что нападения на Самархель будут продолжаться. Всё это требует дополнительного оружия и боеприпасов. Согласны?

Собрание закивало головами.

– А что для этого нужно сделать? – выразительно шевеля усами, спросил он собравшихся.

– Послать в Кабул телеграмму! – догадался Герман.

– Ответ неверный. Тема оружия не раскрыта. Садитесь – два! – ёрничает командир.

– Слушай, а не пошёл бы ты на фиг, – предложил нестандартный выход из ситуации Мамонт. – Если что придумал – так и скажи, а не тяни кота за хвост.

– Ладно, скажу, – слегка обиженно соглашается с предложением Игоря Морозова Крестов. – В общем, мужики, сегодня ночью устраиваем образцово-показательный бой.

После совещания Герман пошёл в «красный уголок» дорисовывать Карла Маркса. Справившись с классиком, художник приступил к эпическому полотну «Смерть партизана». Он набросал карандашом эскиз утопающей в снегу деревни, соорудил из неструганных брёвен виселицу, в основу конструкции которой положил неувядающий атрибут канцелярской игры в «Балду». Затем раскидал по углам ухмыляющихся фрицев, немного подумав, пририсовал одному из них пенсне и «Железный Крест». Закончив с супостатами, Герман перешёл к главному герою. Он в штрихах заложил основу откидывающейся табуретки, после чего перешёл к горящей ненавистью голове партизана, упорно лезшей из ещё не нарисованного тела в петлю. Отойдя в сторону и попробовав на зуб карандаш, баталист-самоучка впился в лицо героя и даже поднял руку, чтобы единым взмахом отразить самоотверженный порыв человека, похожего на полковника Стрельцова, как в «красный уголок» зашёл сам прототип собственной персоной. За ним в храмовые чертоги ввалилась захмелевшая комиссия. Комиссия состояла из двух средних лет кадровиков, вылетевших по кругу инспектировать отряды «Каскада» и советнический аппарат КГБ. Для людей из Центра полный круг означал орден «Красного Знамени», а его половина – «Красной Звезды». Долетев до Джелалабада, комиссия уже могла рассчитывать на медаль «За Отвагу».

– Великолепно! – искренне восхитился высокий и худой инспектор.

– Да, недурно, – несколько сдержанно подтвердил полный коротышка.

– Представляю нашего художника, капитана Потскоптенко, – широким жестом обозначил местонахождение баталиста полковник Стрельцов.

Герман скрестил на груди руки и, не выпуская изо рта карандаш, лукавым взглядом окинул лица гостей.

– А портрет моей жены нарисовать можете? – полюбопытствовал худой и высокий.

– В бигудях и домашних тапочках, – добавил толстяк.

Довольное шуткой начальство оскаливается в улыбках. Стрельцов незаметно подмигивает художнику.

– Дадите фотографию – завтра будет портрет, – с чувством собственного достоинства цедит сквозь зубы Герман.

– А что мы тут все стоим, пойдёмте, продолжим, – оторвав взгляд от свободно парящей в воздухе головы партизана, предлагает полковник. – Герман, и ты с нами!

В командирской палатке орудует капитан Гаджиев. Заметив прибавление в гостях, шустрый капитан лёгким движением опрокидывает бутылку коньяка над новой рюмкой.

– Иса Мурадович, я же не пью, – отказывается Герман.

– Тогда пивка?

– Пивка можно.

У стола хозяева и гости заспорили – кому сесть в единственное кресло, подаренное полковнику Стрельцову сотрудниками ХАДа. Наконец, почётное место занял худой и длинный, вытянув ноги далеко под столом. Вновь наполнили рюмки. Гаджиев, исполняя роль тамады, закрутил витиеватый тост, из которого он никак не мог выпутаться. В итоге, связав конец с серединой и частично состыковав с началом, капитан разразился: «...и тогда сказал великий мудрец: так выпьем же за то, чтобы мы всегда прислушивались в споре к мнению другого человека, даже если он ишак!»

Герман встал. За ним потянулись гости. Длинный никак не мог вылезти из кресла и всё скрёб ногами под столом, пока тамада не подал ему руку. «Я, пожалуй, пересяду», – сказал он, опрокинув рюмку и уступая место толстяку. «А мне бы проветриться», – изъявил желание толстяк, направляясь к выходу. «Налево – по тропинке...» – крикнул в темноту полковник Стрельцов.

Герман цедил пиво, когда инспектор вернулся.

– Ну, вы и шикарно живёте! – радостно сообщил толстяк. – Не туалет, а царский трон, и никакого запаха!

– Стараемся, – скромно ответил Стрельцов. – Туалет – он как душа, всегда должен быть чистым.

– Вот и я про то. И бумаги кругом – сколько хочешь, – дополнил свои впечатления толстяк.

Герман чуть позже тоже захотел облегчиться. Спросив разрешения, он пошёл в недавно вычищенный солдатами «дом скорби». Выравнивая давление после двух бутылок пива, он посветил вокруг фонариком, но никаких залежей бумаги, обнаруженной толстяком, не заметил. «Странно, – подумал Герман, – и запах, вроде как, есть. Льстил, что ли, толстяк...»

На обратном пути Герман зашёл в свою палатку. Офицеры драили автоматы и рассовывали по карманам гранаты.

– Ну и когда? – спросил вошедший.

– Через двадцать минут начинаем, – ответил Крестов. – Ты их всех уводи к городку, пусть у советников схоронятся. Поди, твой Волин первый подмоги попросит. Вот через неделю боеприпасы и получим. А ты иди, давай возвращайся, пока не хватились.

Герман послушно вернулся в командирскую палатку. Толстяк играл на гитаре, вальяжно откинувшись в кресле, и пел довольно приятным голосом:

 
А в России зацвела гречиха,
Там не бродит дикий папуас.
Есть в России город Балашиха,
Есть там ресторанчик «Бычий глаз».
 

Компания дружно аплодировала, требуя продолжения. Герману начинало всё это нравиться. Исполненный самых дружеских чувств, он напомнил худому о фотографии его жены. «Секунду!» – ответил худой и полез в свой чемодан. Толстяк вдохновенно пел следующую песню, чеканя каждое слово:

 
Афганистан насквозь промок от слёз.
Ребята наши поняли здесь скоро,
Что это не страна счастливых грёз,
А страшного фашистского террора.
 

Хозяева громко подхватили песню бравых «зенитовцев»:

 
Нам наплевать, что нет у нас тылов,
Что за спиной лишь трусы-генералы.
Не будем мы в бою менять штанов,
В бою не будем допускать провалов.
 

А через три минуты командирская палатка разрывалась от рёва не на шутку разошедшегося начальства.

 
Всё получилось, выполнен приказ!
И слава тем, кто залил мрамор кровью,
Кто предпочёл погибнуть среди нас,
А не бежать домой, прикрывшись корью.
 
 
Насадим память нашу на штыки
И будем вечно помнить, как когда-то
На пулемёты шли не штрафники,
А мирные и честные ребята.
 

Ещё звенели струны в последнем аккорде, как внезапно грохнул ужасающий взрыв. Единственная лампа погасла. «Ну, Крестов, чудила, – мелькнуло в голове у Германа, – так и переборщить недолго». Затрещали автоматы. На маковом поле одновременно ухнули две гранаты.

«В укрытие! – героически взметнув руку вверх, заорал Герман. – За мной, товарищи!» Гости восприняли его призыв буквально и в тот же миг, опрокинув центральный шест, завалили палатку. Когда начальство выбралось на воздух, вокруг кипела нешуточная схватка. Со стороны бассейна в воздух взметнулись и зависли осветительные ракеты, заливая мертвенным светом поле боя. В ближайшем окопе строчили из автоматов «каскадёры». На левом фланге беспорядочно метались в трусах и майках солдаты.

«В укрытие!» – что есть силы снова воскликнул Герман и бросился в сторону домов. Ошалевшее начальство кинулось за ним. Обежав «домик пана Тыквы», компания выскочила на дорогу. «Куда это мы? – пришёл в себя полковник Стрельцов, – назад, в окопы!» В это время во всём городке погас свет, и поле боя погрузилось во тьму, разрываемую автоматными выстрелами и взрывами гранат. «За мной!» – хрипло крикнул командир «Тибета» и первым нырнул в темноту. За ним ломанулись остальные. Через секунду высокие гости опрокинули штабной домик старого партизана, разбив вдребезги бакинский кондиционер. Стрельцов уже был на позициях и пытался принять командование на себя. «Откуда стреляют?» – спрашивал он у вошедших в азарт «каскадёров». «Отовсюду!» – орали офицеры, непрерывно ведя огонь и отбрасывая в сторону пустые рожки.

– Крест, может, хватит? – постучав пистолетом по каске своего командира, попросил Герман. – У них и так полные штаны.

– Пожалуй, – согласился Крестов, запуская вверх зелёную ракету.

Стрельба постепенно стихла, зато рядом в лагере «Кобальта», кажется, всё только начиналось.

– Вот дурни, – прокомментировал разгорающуюся пальбу командир первой группы.

– А ты что хотел? Сам заварил, а другие расхлёбывают.

У капонира прогремел очередной взрыв.

– А это что? – встревожился Герман. – Наши никак не угомонятся?

– Успокойся, Гера, это танк проснулся.

– Какой танк! Мина рванула!

– Нет, танк!

– Нет, мина!

– Герман, если ты не заткнёшься...

Но договорить Крестову было не суждено. Резкий взрыв прогремел у самых окопов.

– Гера! Грёб твою клять! – воскликнул Крестов. – Опять беду накликал!

Наконец утробно рявкнул танк. На другом стороне Самархеля очнувшийся «Кобальт» послал через дорогу первые мины. Где-то в районе КПП снова прогремел взрыв. А дальше всё пошло по привычному сценарию.

Утром Герман застал полковника Стрельцова, стоящего у поверженной будки.

– Здравия желаю, товарищ полковник, – бодро приветствовал офицер своего командира.

– Здравствуй, Герман, – печально ответил старик.

– Починим, не сомневайтесь, товарищ полковник!

– Не в этом дело...

– А в чём, товарищ полковник?

– Ты не поверишь... Этой ночью кто-то залез в мой штаб и обосрал все документы с картами.

Германа начало трясти от нарождающегося утробного хохота. Превозмогая позывы сдерживаемых рыданий, он учтиво поинтересовался:

– А как же этот подлец умудрился срать лёжа?

– Вот и я ума не приложу.

Наконец капитан не выдерживает, срывается с места и бежит к друзьям, давая волю вырвавшемуся на свободу смеху. Не доходя пару шагов до гостевой палатки, он переламывается пополам и валится на траву. На него с испугом взирает очередь афганцев, ждущих приёма у капитана Гаджиева, собирающего информацию о вчерашнем обстреле.

К середине следующей недели несчастные оружейники ломали головы, как разложить тот арсенал, что был доставлен очередной колонной из Кабула.