Текст книги "Когда наступает рассвет"

Автор книги: Геннадий Фёдоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

В избе, кроме хозяина и хозяйки, никого не было. Они разговаривали вполголоса. По их озабоченным лицам, из их рассказа Проня понял, что волость все еще у белых.

Хозяин, догадываясь о тревоге Прони, успокоил его:

– Парень, не бойся, все будет ладно!

Проня с трудом забрался на печь. Хозяин сказал:

– Ложись к стене! Жена, накрой малого получше! Быстрее согреется… Надо как-то сообщить товарищам, чтобы пришли за ним.

Накрыв Проню, они нагромоздили впереди него разные вещи, чтобы, если кто и зайдет, не заметил чужого на печке.

– Смотри, паря, не подавай голосу! – предупредил его хозяин. – Я пойду узнаю, что делается в волости.

Он ушел, а Проня остался на теплой печке. Скоро он забылся в тяжелом сне…

7

В крестьянской избе Проня провел всю ночь. Иногда он просыпался, но сразу же забывался вновь, видя один и тот же сон: будто заблудился в густом лесу, кричит, но ему никто не отвечает.

Хозяйка мягко поглаживала его по голове, как ребенка, и успокаивала:

– Лежи, дитятко! Спи…

Только под утро вернулся хозяин. Вместе с ним в избу вошла девушка в крестьянской одежде. Она заглянула на печку, где под шубой лежал Проня, тихо спросила у хозяйки:

– Что, спит?

– Затих, а то все метался. Видно, рана болит. Если бы фельдшер посмотрел…

– Пусть полежит у вас. Скоро увезем его в санчасть, – продолжала девушка. – Сейчас ехать с ним опасно. Увезем его к вечеру, как стемнеет…

Она ушла.

Рассвело. Опять наступил беспокойный день, казавшийся бесконечно длинным из-за тревожного ожидания.

Хозяин весь день провел во дворе, колол дрова, возился под окном, в избу заглядывал только что погреться. Переменит валенки и рукавицы, пошепчется с хозяйкой и опять на улицу, чтобы вовремя предупредить раненого, если появятся белые.

Вечером под окнами остановилась подвода.

Хозяйка разбудила Проню:

– Вставай, солдат, за тобой приехали.

– Кто? – спросил Проня и от радости ожил; даже рана как будто стала меньше ныть.

– Подвода пришла. Побыстрее собирайся, парень! К своим поедешь, – помогая ему спускаться с печки, торопил хозяин.

Хозяева проводили Проню на улицу. Под навесом их ждали. В овчинном полушубке, в теплой шали, небольшого роста девушка-ямщик взбила помягче сено в санях, помогла уложить раненого. Укутывая ему теплым одеялом ноги, девушка прошептала:

– Потерпи, дорогой! Скоро в санчасти будем.

Голос ее показался Проне знакомым. Он хотел спросить, но его с головой накрыли тулупом, велели лежать спокойно. Лошадь затрусила…

Сани слегка покачивало, на мягком сене было приятно лежать. На свежем воздухе Проня вскоре уснул. Проснулся он от окрика:

– Стой, кто едет?

Возница назвала пароль.

– Куда едешь?

– В санчасть, раненого везу, – объяснила девушка, и ее звонкий голос опять показался Проне хорошо знакомым. Он откинул здоровой рукой тулуп и осмотрелся. Здесь, видимо, была своя застава. Вооруженные красноармейцы отошли в сторону, и возница взмахнула кнутом. Сани снова заскользили по дороге.

Проню привезли в санчасть, уложили, осмотрели. К счастью, пуля прошла навылет. Доктор обработал рану, забинтовал.

Проне сразу стало легче, рана не так ныла, боль утихла.

– Доктор, сообщите обо мне в лыжную роту! – попросил Проня.

Доктор усмехнулся, кивнул на девушку, стоявшую тут же у дверей:

– Об этом, парень, поговори со своим ямщиком! Это она может сделать.

Проня взглянул на возницу, на ее круглое лицо, завитки русых волос и знакомую улыбку на пухлых губах. Да это же Домна! Но как она сюда попала?

– А я уже давно смотрю на тебя! – сказала Домна и бережно пожала его руку. – Узнала тебя.

Сидя рядом с Проней, Домна весело говорила:

– Невдомек мне было, кого я выкрала из-под носа у белых! Там, на печи, ты, конечно, и не догадывался, сколько нужно было хитрости, чтобы вызволить тебя!

– Ты и отсюда увези меня поскорее, – стал упрашивать Проня. – Хочу к товарищам!

– Придется подождать, браток! – ответила Домна чуть-чуть обиженно. – Сейчас им не до тебя: бой идет, сам должен понимать. Да и ты слаб. Полежи, наберись силенок.

Проня хмурился.

– Не беспокойся! – ласково поглаживала она здоровую руку Прони. – Я сообщу в твой отряд, и товарищи наведаются.

– Как ты сюда попала, Домна?

– Так же, как и другие. Я давно в партизанском отряде. Поправишься – обо всем поговорим.

– Спасибо, выручила меня, спасла от смерти.

– Хозяина с хозяйкой благодари. Если бы не они, не узнать бы нам про тебя.

– В лесу я уже думал: конец пришел. И на тебе – снова живу!

Проня устало закрыл глаза. Домна сказала:

– Белые бегут. Кулаки им показали лесную дорогу, и они драпают по ней. Ну ты, парень, устал, отдыхай! – укрывая его, сказала Домна.

– Спасибо! – уже с закрытыми глазами шепнул Проня. На сердце было празднично. Он чуть приоткрыв веки, украдкой наблюдал за Домной: она весело говорила что-то раненым и, запрокинув голову, смеялась.

В тот вечер Проня уснул с мыслью о ней…

8

Освободив Нёбдино, красные войска взяли Вомынскую волость и намеревались продвигаться дальше, но пришел приказ: наступление приостановить и закрепиться между Сторожевском и Подъельском. В штабе сводного отряда стали готовиться к глубокой разведке в расположение врага.

Узнав, что собираются посылать разведку, Домна сама пошла в штаб.

– Готова хоть сейчас! Мне не впервые…

– Знаю! – улыбнулся командир сводного отряда.

Домна с жаром продолжала убеждать:

– Женщине легче проникнуть в расположение врага, в глаза не так бросается! Уж я-то знаю…

– Так-то так!.. – кивнул тот неопределенно и обратился к начальнику штаба – Расскажите, какие задачи стоят перед разведкой?

Начальник штаба, полный блондин в очках, с короткой русой бородой, вынул из полевой сумки карту и, водя по ней пальцем, стал объяснять:

– Нам нужно знать силы противника в Аныбе и прилегающих к нему пунктах, его вооружение, количество пулеметов, снабжение, откуда и какие ожидаются резервы. Затем надо сходить в Усть-Кулом, где, по нашим сведениям, их главный штаб. Задача трудная.

Командир, набивая трубку, внимательно посмотрел на Домну.

Раскурив, он раза два затянулся, и, не сводя с девушки испытующего взгляда, резко спросил:

– Слышала, Каликова? Скажи прямо: сможешь пробраться к белым в тыл? Понимаешь ли, как это опасно?

– Понимаю, товарищ командир, – ответила Домна. – Не беспокойтесь, вернусь невредима и принесу все необходимые сведения! Не первый раз иду в разведку.

Командир потер бровь, подумал, йотом указал трубкой на стул:

– Давай садись, потолкуем.

Домна сияла шапку, поправила подстриженные волосы.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать третий… А что? – насторожилась Домна. – Молода, что ли?

Командир ничего не сказал, облокотился о стол и задумался. Судя по тому, что он время от времени украдкой поглядывал на нее и морщил лоб, можно было догадаться, что он думает о ней. Может, вспомнил он свои двадцать три года.

Начштаба спросил Домну:

– Значит, готова идти?

– Хоть сейчас!

– А если завтра? – спросил начальник штаба. – Ну, а как пойдешь, в какой одежде?

– Оденусь просто. Буду говорить: иду в Помоздино, к родственникам, хочу наняться в прислуги. Я ведь прислугой с детства работала.

– Девушке, пожалуй, удобнее будет идти. Только вот жаль, косу ты остригла!

– Волосы мне недолго отрастить! – рассмеялась Домна, извлекая из кармана свои отрезанные косы, завернутые в чистую тряпицу. Она вплела их в свои волосы и спросила:

– Ну, кто я теперь, парень или девка?

Командир и начштаба встали, осмотрели девушку,

переглянулись.

– Подходяще вроде! – сказал командир. – Если не приглядываться, не заметишь. Но если всматриваться…

– Я в платке буду! – сказала Домна и, накинув на голову платок, стала совсем похожа на деревенскую девушку.

– Хорошо! – согласился командир.

– Не бойтесь. Я уже ходила. Не впервые!..

– Да, надо все продумать, – обдумывая что-то, проговорил командир и потрогал бледно-синюю лепту, вплетенную в косу. – А это не лишнее?

– Как раз нет! Девушки наши любят их носить, у кого есть.

– А коса не упадет ненароком?

– Я так вплету, чтобы не упала.

– Ну, тебе виднее. – Оп подумал и спросил – А юбка, кофта есть?

– Здесь нет ничего, – пряча косы, сказала Домна. – У здешних попрошу.

– Об этом мы сами позаботимся. – Командир обернулся к начштаба – Не забудьте, пожалуйста. Значит, так решим: до Подъельска ее проводит небольшой отряд. Там Каликова переоденется, наймет лошадь и направится в Аныб. А какой дорогой поедешь? – спросил он Домну.

– Конечно, не трактом. Там белые шныряют. Придется обходить через Керос и Эжол, вот здесь! – показал на карте начштаба. – Здесь менее опасно, да и белым не бросится в глаза.

– Я тоже так думаю! – согласился командир. – А как ты сама, товарищ Каликова, думаешь?

– Обходным путем пойду, так лучше!

– От Подъельска до Кероса пять верст, – стал подсчитывать по карте начштаба. – От Кероса до Эжола – восемь, оттуда до Аныба еще десять. Всего будет двадцать три версты. Если на лошади ехать, часа четыре хватит.

– Ежели утром выехать, до темноты, пожалуй, успею добраться до Аныба, – сказала Домна.

– Конечно, успеешь. Только вот, когда выехать: днем или вечером?

– Лучше днем, чтобы быть там до наступления темноты.

– Правильно! И тебе веселее ехать, – по-отцовски тепло улыбнулся командир. – Мы еще раз продумаем все и завтра скажем. Что еще возьмешь с собой?

– Сменную одежду: рубашку, кофту, юбку. Заверну в платок, буду в руке держать, – ответила Домна. – Если бы и в самом деле ехала наниматься в прислуги, взяла бы то же самое.

– А деньги?

– Много не нужно. Сколько их может быть у девушки, ищущей работу? На оплату за лошадь – и все.

– Питание?

– С голоду не помру, – успокоила Домна. – Где понянчусь, где дрова поколю – все умею делать!

– Правильно рассуждаешь! – похвалил командир. – Сейчас иди отдыхай. Еще раз все продумай получше, о том, что здесь говорили, никому ни слова! Еще лучше, если будешь спать здесь же, в штабе. Дом у попа был большой, думаю, место тебе найдется. Чтобы не искать тебя, если вдруг понадобишься. Согласна?

– Мне все равно! Где лягу, там мне, майбыр, и спится! – сказала Домна.

– Ну отдыхай себе! – Взяв за плечи Домну, командир ласково посмотрел ей в глаза. – Иди, милая девушка!

– Слушаюсь, товарищ командир! – Домна взяла винтовку, по-солдатски повернулась и вышла.

9

Был уже поздний вечер, по работа в штабе не затихала. Люди входили и выходили, громко разговаривали. Иные, устав после тяжелых боев, спали прямо на полу, им не мешал штабной шум. Больше всего здесь было телефонистов, связных, бойцов комендантского взвода.

Выйдя от командира, Домна поискала, где бы ей можно было отдохнуть. Но везде было полно людей. Входящие перешагивали через спящих. Лишь в небольшой комнате, где сидели телефонисты, ей показалось посвободнее. Она к ним и обратилась:

– Может, разрешите отдохнуть?

Телефонистка обернулась и узнала Домну.

– Отдыхай, нам мешать не будешь.

Она была в красноармейской одежде, с подстриженными, как и у Домны, волосами, лет на пять постарше.

– Раздевайся!..

– Я посижу тут в сторонке, – направляясь к скамейке у окна, сказала Домна.

Пожилой телефонист с задумчивым взглядом усталых глаз, наматывая на железную катушку потрепанный телефонный кабель, сказал ласково:

– Мешать нам не будешь, девушка, разденься и отдыхай. Вон на плите, в чайнике, кипяток, хочешь – пей.

Домна поставила винтовку в угол, сняла шинель, расстегнула воротник гимнастерки и с облегчением вздохнула, будто с ее хрупких плеч свалился груз. Вынув из узелка кружку, хлеб и кусок сахара, она, вполголоса разговаривая с телефонистом, с удовольствием стала пить горячий чай.

У натопленной печки было тепло. Привычная к лишениям походной жизни, здесь Домна чувствовала себя как дома.

Стемнело. В штабе ярко горели лампы, Домне не хотелось спать. Ей надо было многое обдумать. Она уселась в углу, чтобы не мешать штабным, достала иголку с ниткой и стала пришивать к шинели болтавшуюся пуговицу. Так легче было сосредоточиться.

«Завтра в это время я, наверно, буду в Аныбе, – размышляла Домна. – Знать бы, как все там сложится?..»

Конечно, патруль на заставе остановит, проведет в деревню. В штабе станут расспрашивать: откуда, куда? Вполне возможно, продержат день-два. Могут побить. Придется тебе терпеть. Допрос есть допрос. Потом выпустят. Что им делать с бедной крестьянской девкой, ищущей работу?.. Ну, а тогда можно и действовать: расспросить жителей, съездить в Усть-Кулом.

Она готовилась к тому, как ей вести себя, о чем говорить, как держаться. Может быть, придется и слезу пустить, чтобы разжалобить тех, кто ее будет допрашивать. Конечно, их слезой не проймешь…

О зверствах белых она много слышала. Рассказывали, как совсем недавно здесь, в Нёбдине, белые зверски замучили молодую учительницу Трубачеву. Говорили, что в Айкино искололи штыками и убили коммуниста Коинова. А его жену раздели и столкнули в полынью. Вспомнила Домна и Викул Микула.

Домна знала, что идет в логово зверя, и представляла, какое воронье себе свило гнездо на Аныбской горе. Она видела изуродованные жертвы в освобожденных деревнях. Долго ли изверги будут лить людскую кровь?

«Главное, не терять хладнокровия и не бояться их», – успокаивала она себя.

Конечно, кто скажет, что ее ждет? Не зря же говорится: если бы знать, где упасть, соломки бы там подостлать.

Домна надеялась на свою выдержку и находчивость. Ну, а если, что случится?..

«Маму жалко, как они там с Аннушкой? Где сейчас?..» И, отгоняя тягостные мысли, стала думать о подругах, с которыми встречалась на вечеринках, водила хороводы. В памяти всплыли и образы фабричных девушек – Ксюши, Зины, жены Ткачева – Груши. Представила проспекты Петрограда, по которым когда-то ходила, радостная и взволнованная.

«Кончится война, съезжу в Петроград, – думала Домна. – Может быть, и учиться буду там».

Домне захотелось повидать Проню. Она сказала телефонистам, что идет в санчасть, надела шинель и вышла.

Проня сам выбежал навстречу. Он уже заметно повеселел, видно, чувствовал себя получше.

– Давно тебя жду! – обрадовался он. – Знал, что сегодня придешь…

– Откуда знал? Ты что, кудесник?

– С утра левый глаз чесался!

– Значит, придется плакать, – сказала Домна. – Как выздоравливаешь?

– Уже, видишь, хожу! Я живуч, – оживленно говорил Проня. – Хорошо бы выйти на улицу, подышать свежим воздухом!

– Не заругают?..

– Да нет же! Мне это полезно. – Проня попросил набросить на его плечи шинель и, поддерживаемый Домной, направился к выходу. Он был радостно возбужден и говорил, почти не умолкая.

Заметно потеплело. «Для меня хорошо!» – подумала Домна, слушая Проню. А Проня рассказывал о себе, о том, как угораздило его попасть на остров Мудьюг, как бежал оттуда и после госпиталя попросился в красноармейский отряд, с которым и попал сюда.

– Помнишь Мартынова?.. Ссыльный жил в городе, нас он еще на лодке катал? Помнишь? Я тогда бусы тебе подарил.

– Помню, конечно. А что потом было с ним? Где он теперь?

– При побеге его ранило в ногу… До берега-то мы кое-как добрались. Долго блуждали по лесу, чтобы не попасть в лапы белых. Лекарств не было, помочь ему ничем не могли. Нога распухла. Мы его несли по очереди на руках…

Проня оборвал рассказ. Домна тихо спросила:

– Умер?

– Умер…

Шли молча, каждый думал о своем.

– Хороший был человек! – промолвила Домна.

– Да. – Проня помолчал, вспоминая – На берегу мы, бежавшие, разбились на две группы. Нашей удалось пробраться к своим, а вторую группу белые поймали. Расстреляли всех… Это я уж потом узнал.

Дойдя до пригорка, с которого дорога круто спускалась в лог, разделивший село пополам, Домна и Проня остановились.

Вечер был тихий, между облаками то показывались, то вновь исчезали звезды, и все кругом зыбко виднелось в неверном свете. Небосклон на востоке прочерчивала светлая полоса, напоминая Домне памятный рассвет на Неве.

Девушка задумчиво спросила:

– Помнишь Петроград, Проня?

– Все помню! Везет нам с тобой, Домна! Своими глазами удалось повидать революцию, да и сами ее делали вот этими руками. – Проня сжал в кулак здоровую руку. – А как мы с тобой столкнулись у Финляндского, помнишь?

– Еще бы. За широченной твоей спиной мне тогда ничего не было видно.

– Уж так и не было! – засмеялся Проня. – Вот я хорошо помню, как ты мне в бок саданула. – И оба весело рассмеялись.

Неожиданно совсем рядом бесшумно пронеслась ночная птица. Очевидно, вылетела из глубокого лога, поросшего ельником. Домна вздрогнула.

– Напугала, противная!

Проня обнял девушку за плечи, рассмеялся:

– Вот уж не думал, что ты такая трусиха. Это сова на охоту вылетела. Вот и все.

Домна улыбнулась ему.

Они вернулись к санчасти и остановились у высокого крыльца с резными столбцами. Домна протянула ему руку.

– Завтра мне, Проня, рано вставать. Иди и ты отдыхай.

Проню встревожили ее слова.

– Собираешься куда?

– Иду в Подъельск, – поколебавшись, ответила Домна.

– На заставу?

– Туда…

– Береги себя, без нужды не показывай храбрость, – посоветовал он.

– Не беспокойся обо мне! – Домна посмотрела на него и, подумав, сказала: —А бусы я до сих пор храню..

– Сберегла? – обрадовался Проня.

– Сберегла. Я тебя вспоминаю, когда гляжу на них…

– Меня?

– И катание на лодке, и Соборную гору, и как ты там разбрасывал листовки. Какие были счастливые дни! – Она вдруг прильнула к нему и прошептала – Как хорошо жить на белом свете! Правда?

Домна тихонько засмеялась. В темноте Проня плохо видел ее лицо и не мог понять причину смеха. Ои не стал спрашивать Домну, чему она смеется. Он и сам! испытывал беспричинную радость и волнение.

– Скоро белым конец! – сказал он неожиданно.

– Скоро!

– Здесь я много знакомых встретил: в пулеметной команде – Андрея Долгого, в лыжной – Арсения Бежева… Во время боя за Нёбдино Вежева тоже ранило, но не сильно, – продолжал он торопливо.

Домна вынула из кармана гимнастерки что-то свернутое в комочек и сунула в руку Прони.

– Я перед тобой в долгу, – сказала она. – Возьми.

– Что это?

– Кисет. Сама сшила. Кроме тебя, мне больше некому его дарить. Возьми. Как сумела – вышила, не осуди, если не так красиво получилось.

– Это мне?

– Тебе, конечно.

– Мне? – Счастливо улыбаясь, он быстро и горячо зашептал: – Домнушка! Если бы ты знала, сколько раз я вспоминал о тебе! Ты же для меня самая близкая, самая дорогая…

Он хотел еще что-то добавить, но Домна шаловливо схватила высунувшуюся из-под шапки белокурую прядь его волос и ласково дернула за нее:

– Об этом, дружок, потом, в другой раз… Больным спать давно пора. Беги в санчасть. Вернусь, обо всем поговорим. Ладно, милый?

Домна взяла руку Прони и крепко сжала в своей.

Знал бы он, что ждет девушку, задержал бы руку, не отпустил любимую. Но человеку не дано знать, что ожидает его завтра.

Так они и расстались…

На другой день в Подъельск на крестьянских подводах прибыл отряд красноармейцев. Среди них находился круглолицый, с задорными глазами молодой боец. Это была Домна Каликова.

Перед рассветом

1

Оттесняемые красными войсками в декабре 1919 года белогвардейцы откатились до Аныба. Здесь они построили ледяные блиндажи, отрыли окопы, установили пулеметы. Такие же укрепленные позиции возвели они в прилегающих к Аныбу деревушках, выдвинув заставы. Отряды стояли также в Усть-Неме и Усть-Куломе. Белые цеплялись за Аныбскую возвышенность, чтобы, накопив силы, снова ринуться вперед. В это осиное гнездо и должна была идти Домна.

В Подъельске она прожила два дня, готовясь в опасную дорогу. В день выхода на задание она надела черную юбку, легонькое пальтишко, повязала голову белой шалью. Едва стало рассветать, Домна попрощалась с красноармейцами и села в сани.

– Поехали, Паня! – весело крикнула она ямщику, подростку лет четырнадцати, и лошадь затрусила по селу.

Выехали из Подъельска. Дорога свернула в сосновый бор. Казалось, зимний лес шумел тревожно. Сосны, подступавшие к самой дороге, протягивали ветки к лошади, сыпали на седоков колючий снег.

С каждым новым поворотом Домна удалялась от своих, от дома, от близких, от всего, что было дорогого в ее беспокойной, тревожной жизни.

Чтобы не одолевали грустные мысли, Домна разговаривала с ямщиком-подростком. Мальчишка, подражая взрослым, говорил степенно, иногда замахивался кнутом на лошадь и строго покрикивал:

– Но, давай! А то видишь кнут?..

Домна расспрашивала, как он учится, с кем дружит, умеет ли ходить на лыжах.

– В детстве я любила кататься на лыжах. Бывало, под гору мчимся – аж дух захватывает! – рассказывала Домна.

– Куда же ты едешь, в Аныб? Там белые, – удивился малец, поправляя сползавшую на глаза шапку и, оглянувшись, недоверчиво посмотрел на Домну.

– Ну и что ж? Думаю наняться в богатый дом. Не помирать же с голоду.

– Не знаю, но я дальше Кероса тебя не повезу.

– А если в Керосе я не найду подводы? Неужели не довезешь до Аныба? Тебе же велено.

– Мало ли что велено! Боюсь я туда ехать…

– Чего бояться? Я уплачу. Разве не нужны тебе деньги?

– Как не нужны, да ведь там белые!

– Не бойся, не съедят. Если будут спрашивать, скажешь про меня: едет, мол, искать работу, а попросила подвезти. Я сама все расскажу. Не бойся, все будет хорошо!..

Ни в Керосе, ни в Эжоле подводы Домна не нашла и ей пришлось долго уговаривать ямщика ехать дальше, до Аныба. Надо было попасть туда еще засветло.

Между Эжолом и Аныбом дорога была запорошена снегом, как видно, ездили здесь редко. Лес возвышался вокруг мрачный и густой.

Едва они выехали из лесу, как раздался окрик:

– Стой!

Из укрытия выскочили солдаты.

– Кто такие?

У Домны похолодело в груди, но она преодолела робость и бойко ответила:

– Я в Помоздино, к родственникам. Хочу наняться в прислуги. А это ямщик.

Солдаты обыскали Домну и ямщика, перетряхнули сено в санях и, ничего не обнаружив, распорядились:

– Поехали на заставу!

Солдаты завязали им глаза, один сел на подводу и взятым у ямщика кнутом хлестнул по лошади; дорога спускалась под гору.

На Кодзвильской заставе Домне развязали глаза. Она осмотрелась.

Здесь было около десяти домов. За ручьем виднелся Аныб. Налево, за крутым обрывом, извивалась покрытая снегом Вычегда. За нею тянулся лес, где садилось холодное зимнее солнце.

На заставе Домну в дом не вводили. Начальник в мохнатой шапке и английской шубе тут же, около подводы, стал расспрашивать ее, кто она и откуда едет. Домна говорила то же, что и солдатам. Поправив сползавшую с головы шаль, она заговорила смелее:

– Отпустите, мне ведь дальше ехать! Куда дели мой узелок?

– Постой! – вдруг шагнул вперед косолапый солдат. – Где я видел тебя, молодушка?

– Меня? – неподдельно изумилась она. – Первый раз вижу тебя. И какая же я молодушка, если еще замужем не была?

– Подожди, не прыгай! – Вспоминая, солдат морщил лоб, сдвигал брови и вдруг радостно заорал – Знаешь, где встречались?

– Где? – спросила Домна с беспокойством. Она давно узнала его, но не подала виду, засмеялась – Ты, служивый, не клюкнул ли сегодня лишнего?

Не обращая больше на нее внимания, солдат обратился к начальнику заставы:

– Я видел ее совсем недавно. Патрулируя, зашли мы в один дом погреться. Там сидели девушки и пряли. Мой товарищ ей еще руку пожимал, побаловаться хотел.

– Мою руку пожимал? Ослеп ты, что ли, невесть что плетешь! Получше взгляни, тогда и говори! – возмутилась Домна. Она заметила, что солдат хоть и божился, но все же не был уверен до конца. А когда она горячо заспорила с ним, раздраженно махнул рукой и, отходя в сторону, пробормотал:

– А кто ее знает! Может, и не она! Все они на одну колодку! Темно было в избе.

– Вот ведь! У какой-то девки руку пожимал, а меня чернит! – с облегчением вздохнула Домна и стала просить начальника заставы – Ноги замерзли, хоть погреться пустите.

Но унтер-офицер в белых пимах, судя по выговору – с Ижмы, зло бросил ей:

– Не маши руками! Сходим к командиру. Шагом марш и больше не разговаривай! Ты тоже, щенок, с нами пойдешь! – И ткнул подростка в шею.

Домна поняла, что, если сейчас ее не отпустили, потом будет труднее выкрутиться. «Ну, да ладно, все еще впереди, нечего голову вешать!» – утешала она себя, шагая между вооруженными солдатами.

2

Смутно проступали в сумерках очертания домов. В окнах зажглись огни. На дороге встретились несколько солдат.

Конвоиры пересекли ручей и на другом берегу подошли к крестьянскому дому, где размещалась комендатура.

Унтер-офицер доложил прапорщику о задержанных на заставе, оставил Домну и ямщика и ушел с солдатами обратно.

Наступил длинный и тоскливый вечер – первый вечер Домны в стане врагов.

Она не падала духом. Отправляясь в разведку, знала, что могут ее и задержать и допрашивать. Прапорщик ввел ее в комнату и начал допрос. Домна повторила все то, что говорила начальнику заставы, и стала просить:

– Господин начальник, что ты возишься со мной? Отпусти, я тороплюсь в Помоздино. Если отпустишь, ни на один день не задержусь, переночую и завтра же уйду. Не найдется попутной подводы, пешком пойду.

– А ты действительно идешь наниматься в прислуги? – недоверчиво спросил прапорщик. – Не врешь?

– Да нет же!

– У тебя есть какой-нибудь документ? Паспорт, что ли?

– Откуда у девушки паспорт? Если дашь, тогда будет!

– Завтра в штабе поговорим! – решил прапорщик и приказал солдатам не выпускать из дома ни Домну, ни мальчишку-ямщика.

Эта ночь показалась Домне бесконечной. Не снимая пальто, она просидела на лавке в простенке, вздыхая, смотрела через заиндевевшее стекло на темную улицу.

Бежать? Но как? Дневальный не спит. Да и не испортит ли она все своим побегом? Может, завтра допросят в штабе и отпустят.

Перед рассветом Домна немножко подремала на скамейке.

Утром ее и парнишку повели в штаб.

– Паня, накормили тебя? – спросила мальчика Домна.

– Нет. А тебя?

– И меня нет. Но ты не горюй… – Домна хотела сказать ему еще раз, что говорить и как себя вести в штабе, но конвоир строго предупредил:

– Не велено разговаривать!

Штаб белых помещался в большом доме с мезонином. Раньше, по-видимому, здесь была школа. Около дома, выброшенные прямо на снег, валялись парты, классные доски.

У крыльца, в снегу – какая-то книга. Домна наклонилась, хотела подобрать, но конвоир сердито прикрикнул на нее:

– Куда берешь? Не велено!..

Штабные пришли поглазеть на задержанную на заставе девушку.

Допрашивал ее длиннолицый поручик с плешинкой.

Домна повторила свой рассказ: идет в Помоздино, к дальним родственникам, хочет поступить в прислуги, а подводу наняла в Подъельске, ямщик тоже оттуда.

– Почему мальчика голодом морите? Со вчерашнего дня парнишка не ел! Нельзя детей обижать! – начала упрекать Домна поручика. Она все еще надеялась обвести белых вокруг пальца, готова была шуметь и ругаться до тех пор, пока не надоест и ее не прогонят. Придумать что-нибудь другое в ее положении было трудно.

Среди других офицеров Домна не сразу увидела знакомого. В сером френче с большими карманами, офицер сидел в сторонке и ничем себя не обнаруживал. Когда поручик с плешинкой, закурив английскую сигарету, спросил мнение других офицеров, что они думают об этой девушке, подпоручик, сидевший в углу, встал:

– Я знаю ее. Она из Вильгорта, работала у красных в уземотделе. Если не ошибаюсь, Домна Каликова?

Тогда тебя так называли. И смоталась она с красными. Я не верю, что она идет искать работу. Все это враки! Она пришла сюда как разведчик!..

Прыщеватый подпоручик подошел к Домне, внимательно посмотрел на нее, схватил за косу и дернул. Коса девушки отделилась, платок сбился на голове. Подпоручик сдернул и платок и недобро засмеялся:

– Видите – маскарад!

Домна в замешательстве стояла с непокрытой головой. Она узнала подпоручика – это был сынок протопопа. Да, надежды на то, что удастся выкрутиться, не было.

Домна с ненавистью взглянула на прыщеватого подпоручика.

Офицеры окружили Домну.

– Партизанка? – прищурившись, спросил плешивый поручик.

Домна не ответила и лишь гордо вскинула голову.

– Коммунистка?

– Хотя бы и так!

– На разведку шла?

– На разведку! – с дерзкой смелостью ответила Домна. Теперь не было смысла отпираться. – Можете сделать со мной что угодно – расстрелять, изрубить, повесить. Но мальчика не обижайте. Он ни в чем не виноват.

– Скажи пожалуйста, какая самоотверженность? Говори лучше, какие силы красных находятся против нас? Скажешь – останешься живой, а обманешь, то… – Поручик вынул из кобуры револьвер, положил перед собой на стол и небрежно бросил: – Ну?

Домна презрительно усмехнулась:

– Если хотите знать наши силы, сходите сами. Пришла же я узнать о ваших силах.

– Не скажешь, дрянь?

– Нет!

Поручик подошел к Домне, прижал ее руку к столу и ткнул в нее горящей сигаретой.

Все, кто были в комнате, впились в нее глазами. Она побледнела, углы губ дрогнули, а затем словно окаменели.

– Ну, скажешь теперь? – спросил поручик и, чтобы не чувствовать тошнотворного запаха паленой кожи, отвернулся.

Домна не ответила. Лицо ее исказилось, зрачки глаз сузились от боли. Она едва сдерживала стон. Наконец поручик оттолкнул ее руку и приказал:

– Фельдфебеля Чуркина!

Явился усатый казак и, выслушав поручика, козырнул с готовностью:

– Слушаюсь, вашбродь!

Он засучил рукава и привычно поиграл нагайкой: эта работа ему была знакома, не одну спину он исполосовал. Но такую молодую и красивую девушку бить приходилось впервые.

Нет, не увидела Домна в его глазах жалости. Фельдфебель рванул с нее тоненькое пальто, и тяжелая казацкая нагайка со свистом обвилась вокруг ее плеч… Офицеры смотрели молча, как после каждого удара девушка вздрагивала от боли.

– Будешь говорить? – выждав, спросил ее поручик.

– С бандитами не разговариваю!

Поручик вынул из кармана носовой платок, вытер влажные пальцы и кивнул фельдфебелю. Снова казацкая нагайка со свистом стала полосовать тело девушки…

Когда ее уводили из штаба, Домна, шатаясь, шла по дороге, ничего не видя вокруг. Ей казалось, что казацкая нагайка сорвала всю кожу со спины. Тело горело, как в огне.

Ее привели в комендатуру – туда, где она провела ночь. Провели через помещение в жилую половину. Переступая через порог, Домна пошатнулась и чуть не упала. Хозяйка бросилась к ней, хотела поддержать, но конвоиры запретили приближаться к партизанке.

– Попить! – умоляла Домна, держась за дверной косяк.

– Ойя да ойя! Что же вы, ироды, сделали с девушкой? – Хозяйка в синем шушуне бросилась к кадке с водой, зачерпнула ковшом воды, подбежала к Домне.

– Пей, бедняжка… За что же тебя? Уже девушек начали мучить!..

В комнате были две девочки и старуха. Они с испугом и жалостью смотрели, как Домна обеими руками ухватилась за ковш и начала жадно пить, но вдруг бородатый солдат с такой силой ударил по ковшу, что у девушки из носу брызнула кровь.

– Не давать ни капли воды, ни крошки хлеба! – сказал он хозяйке. – Слышите? Она партизанка. И не разговаривать с ней.