Текст книги "Когда наступает рассвет"

Автор книги: Геннадий Фёдоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Белые солдаты, оставшись без командира, по одному и группами в два-три человека стали отползать, пятиться из зоны действенного огня. А потом открыто побежали вслед за своим командиром. Вскоре весь фронт белых, оставляя убитых и раненых, покатился к спасительной опушке леса.

Красноармейцы и партизаны с ликующим «ура!» ринулись преследовать отходящего противника.

7

Потерпев неудачи под Чукаибом, прокушевская банда в беспорядке откатилась к Визинге. Красноармейцы и партизаны, преследовавшие противника, на его плечах ворвались в село Визингу…

Переждав некоторое время, портной Иван Дрозд решился оставить убежище и вместе с женой и двумя девушками – школьницами из дальней деревушки, квартировавшими у него, выбраться из подпола. Ему было неясно, что же произошло в селе. Время позднее, слышно, как уже пропели первые петухи. Выйти из дому в такую беспокойную ночь и узнать, что творится на улице, – разве хватит духу?

– Рассветет – все узнаем! А теперь давайте спать! – решил хозяин дома.

Но едва они успели задремать, как вдруг застучали в дверь.

– Что за напасть! – вскакивая с постели, испуганно воскликнул хозяин и прислушался. Стук не прекращался. Дрозд сказал жене: – Выйди посмотри, кому и что надо.

Накинув шушун и шепча заговор от нечистой силы, хозяйка покорно пошла открывать дверь.

В избу ввалились человек двадцать. Все с ружьями, покрякивают с холода, хлопают рукавицами.

Зажгли огонь, изба осветилась.

– Чолэм, хозяин с хозяюшкой! – загудели ночные гости. – Дом ваш, видать, большой, вместительный. Разрешите погреться, переночевать.

– Давайте устраивайтесь, ежели с добром пришли, – сказал портной. – Однако кто вы такие: белые или красные?

– Не признал, хозяин? Красные мы, партизаны. Бой закончили. Разве не слышали стрельбу?

– Как не слышали! Да мы в подполе хоронились, не знаем, что творится на свете. Вчера белые шатались по селу, – с недоверием разглядывая незнакомых людей, сказала хозяйка.

– Белых прогнали, – бойко отозвался молодой боец. Он, сняв шапку, провел рукой по русым завиткам зачесанных назад, стриженых волос. Видать, взопрел паренек, утомился, но держался молодцом и в глазах светился еще не остывший азарт ожесточенной схватки.

– В самом деле, прогнали? – с любопытством разглядывая молодого бойца, спросил портной.

– Вышибли одним ударом.

– Вот хорошо! Натерпелись мы страху. И то им пошей, и это. И все за спасибочко. А из спасибо обеда не сваришь…

– Кстати, насчет обеда, – весело отозвался боец. – Нам бы помыться, чайку вскипятить… Может, воды надо принести? Я быстро сбегаю.

– Молодой-то какой, а тоже пошел в солдаты, – сокрушенно покачала головой хозяйка, угрюмая на вид женщина с крупными чертами лица и широкими скулами. Взгляд ее подобрел, и в голосе зазвучала материнская забота – Намерзлись, поди! Придется печку подтопить, что ли.

– Золотые слова, мамаша! – подхватил боец. – Признаться, с утра ничего не ели. Затопим печь, горяченького сварим и чайку напьемся! Где дрова? Мы сами все сделаем… И вот еще что, хозяюшка, не продадите ли ведерко картошки? Или на соль сменяете? Можно и на табак, – снимая шинель, продолжал вести переговоры боец.

– Да чего с вас взять! Ведерко можно и так дать, не разоримся… Эй, девоньки! – сказала хозяйка школьницам. – Покажите солдатикам, где дрова, и помогите подтопить лежанку в средней комнатке. А я тем временем в подпол за картошкой слазаю.

Хозяйка взяла деревянную бадейку и, прикусив зубами горящую лучину, направилась к голбцу.

– Разреши помочь тебе, добрая хозяюшка! – вызвался молодой боец и, взяв из ее рук бадейку, полез за ней в голбец.

Спустя полчаса в печке-лежанке жарко потрескивали мелко наколотые смолистые дрова, в «ведерном чугуне с картошкой заворчала, заплескалась закипающая вода.

Дом портного заметно отличался от других крестьянских изб. Был он вместительный, с просторной светлой кухней, со средней комнатой, лежанкой и большой горницей.

В ожидании ужина бойцы мылись, балагурили, смеялись.

Потом дружной ватагой уселись за стол вокруг деревянной чашки, выдолбленной из березового нароста. Забравшиеся на печку девочки с любопытством наблюдали, как ужинают партизаны.

Их внимание привлекал молодой русый боец, своей учтивостью с первых минут завоевавший расположение. На нем, как и на других бойцах, была солдатская гимнастерка и такие же штаны. Боец как боец, разве что миловиднее других. Товарищи называли его Ваней.

– Ну и картошка у тебя, хозяюшка, язык проглотишь! Крупная, рассыпчатая! – нахваливал он. – Нажимайте, ребята! Ешьте досыта, чтобы могли – ногами работать!

– Почему ногами? – с недоумением спросил Воробьев – рабочий нювчимского завода.

– А то как же! Не заправившись, разве догонишь беляков? Они сейчас так драпают, только пятки сверкают.

За столом рассмеялись. Шутка рассмешила и девушек на печке.

Вдруг одна из них озабоченно ткнула подружку локтем:

– Слышь, Машук! А ведь это не парень! Самая настоящая девушка!

– Не говори глупостей! Разве девки в штанах бывают? Ваней все зовут его.

– А ты приглядись получше! Ей-богу, девушка!..

Школьницы заспорили и стали приглядываться к симпатичному бойцу.

– Чем же тут у вас похвалялись белые? – спросил у хозяйки Воробьев.

– Говорили, в Усть-Сысольске новый губернатор объявился – Латкин! – отозвался портной без особого восторга.

– Нашли чем хвалиться! – фыркнул молодой боец. – Чтоб он подавился английскими харчами!

– Верно, – подавая на стол кипящий самовар, поддержала хозяйка. – Люди бают: в городе тюрьма битком набита. Каждый день новых и новых загоняют. Свирепствует этот Латкин.

– Недолго осталось ему властвовать! – сказал русоголовый боец.

– Как хочешь, а это не парень, – снова не выдержала одна из девушек.

– Теперь-то и я вижу, – согласилась та, которую звали Машук. – Голос больше для девушки подходит. И руки небольшие, девичьи…

– А ты спорила…

– Да ведь в штанах… Пойдем спросим у самой!

– Нельзя при всех: надо наедине!

Поужинав, партизаны встали из-за стола. Одни ушли сменять патрулей на улице, другие расположились в средней комнате на полу. Утомившиеся за день бойцы легли отдыхать. Русый, захватив ружье, вышел из дому.

Девушки, накинув пальтишки, выскочили во двор. Им не терпелось узнать, куда отправился этот необыкновенный красноармеец, а главное – им не терпелось разрешить свои сомнения.

Ночь стояла тихая, облачная. Выбежав за калитку, подружки огляделись. Молодой боец в шинели маячил вдали на дороге. Держа ружье под мышкой, он не спеша прошелся до угора, затем вернулся и остановился около амбаров у церковной ограды, слившись с ее темными очертаниями.

Подружки набрались храбрости и несмелыми шагами направились к нему. Красноармеец вскинул ружье и окликнул их:

– Стой! Кто идет?

– Это мы!

– Кто «мы»? Остановитесь и отвечайте!

Обомлевшие от страха девушки стали объяснять:

– Мы из того дома, где вы ужинали.

– Подойдите ближе.

Подружки подошли.

– И правда, свои… Чего ночью вздумали гулять?

– Мы на тебя посмотреть вышли.

– А чего вам вздумалось за мной подглядывать?

– Узнать хотим: парень ты или девушка?

– Предположим, девушка. А что?

– Да так… Поспорили, давеча на печке. Я говорю: девушка, а Маша не верит. Откуда ты такая?

– Вильгортская.

– А почему тебя все зовут Ваней?

– Это так прозвали. А настоящее мое имя – Домна… Домна Каликова.

– А как ты попала в отряд, Домна?

– Как и другие, своими ногами пришла, – отшутилась девушка. А потом уже серьезно добавила: – Нагрянули белые, я и записалась добровольно. Воевать надо…

– Как же тебя мать отпустила?

– Я сама ушла. Жалко, конечно, мать было оставлять, да что поделаешь!

Девушки переглянулись. Многое им казалось странным в рассказе Домны. Наперебой подружки стали расспрашивать:

– А почему у тебя, Домна, волосы подстрижены?

– Так удобнее.

– Разве мать не отругала за это?

– Ругала, девочки, да я по-своему сделала. Воевать же пошла!

– А не страшно тебе воевать?

– Если бы одна была, тогда страшно. А нас вон сколько, которые за Ленина!.. Слыхали про Ленина?

– Знаем! – ответили подружки. – В школе у нас его портрет висел.

– Вы школьницы?

– Учились, пока белые не пришли. Они закрыли школу, сами там поселились. Все парты и шкафы повыкидывали на улицу.

– (Вот прогоним подальше волчью стаю, и снова школа откроется! – Помолчав, Домна тихо добавила – Вот бы мне поучиться! Да где тут! Скоро двадцать три стукнет, возраст не тот. С такими годами в школу не принимают. А уж так хочется!..

– А долго ли вы будете у нас в Визинге? – спросила Маша. – Мы бы показали тебе свою школу.

– Не знаю, девочки. Надо спешить освобождать уездный город. Там в тюрьме народ томится, ждут нас… Если побудем здесь несколько дней, мы с вами в школе вечер устроим, с песнями, с пляской. Можно и небольшую постановку подготовить.

Домна рассказала девочкам, как они проводили вечера молодежи в городском клубе и как там было весело. А девочки вспоминали свои школьные вечера„учителей, подруг. Затем Маша спохватилась:

– Ой, хозяйка, наверно, ищет нас! Надо бежать домой… Домна, где собираешься сегодня спать?

– Скоро меня сменят, я приду к вам! – пообещала Домна.

Эту ночь она спала рядом со школьницами. Укрывшись одеялом, пригретые теплом печки, они долго шептались, пока сон не одолел их.

А утром, когда девочки открыли глаза, Домны уже не было. Заговорившись допоздна, они спали как убитые и не слышали, как рано утром партизаны поднялись и ушли.

Отряд отправился на задание. А тем временем на помощь партизанам уже подходили новые красноармейские подразделения из сводного отряда Конгрыма.

8

Не лежало сердце Ладанова к губернаторской канцелярии, не хотелось ему связываться с ней, однако пришлось. Не хватило духу отказаться наотрез, да и тесть Гыч Опонь прожужжал уши, расхваливая новую должность:

– Не упускай, дорогой зятек, такого счастливого случая! Уж если сам губернатор приглашает, держись обеими руками. Большим человеком тебя сделает, да и мне прямая выгода: с божьей и его помощью настоящий завод наладим.

И Ладанов согласился.

Между тем новоиспеченный губернатор развил бурную деятельность. Не прошло и двух недель с его приезда, а городская тюрьма уже не вмещала арестованных. Надо было разгружать тюрьму, и Латкин решил сам заняться этим. Он вызвал Ладанова и распорядился:

– Для начала поручаю вам, господин прапорщик, разобраться с арестованными. Мне хотелось бы знать точно, каким сбродом набита городская тюрьма. Опросите каждого, тщательно проверьте. На коммунистов и сочувствующих составьте особый список. Разберетесь– доложите. Все ясно?

– Так точно, господин губернатор! – ответил Ладанов и покорно приступил к выполнению своих обязанностей.

В помещении канцелярии ему отвели отдельную комнату, к нему приводили арестованных, и он добросовестно с утра до вечера вел допросы. Особый список разрастался.

В тот день Ладанов, как обычно, явился в канцелярию одним из первых. Проходя в свою комнату, он заметил, что люди как-то странно перешептывались, но скоро забыл об этом. Новые обязанности целиком занимали его время. Допросы подходили к концу, сегодня можно было идти с докладом к начальству. Ладанов вызвал дежурного и распорядился, чтобы привели арестованных, которые были на очереди.

– Сегодня тоже будете заниматься арестованными, господин прапорщик? – недоуменно спросил дежурный.

– Не задавайте глупых вопросов! – раздраженно кинул Ладанов.

Дежурный вышел. Ладанов взял газету и пробежал глазами по страницам.

Ничего нового, что бы заслуживало внимания, он не нашел. Газета, как обычно, была наполнена трескучими сообщениями о победах союзников и доблестной белой армии, хотя, насколько было известно Ладанову, дело обстояло далеко не так.

В конце газетки его внимание привлекла небольшая заметка, напечатанная мелким шрифтом, в которой сообщалось, что английские войска из тактических соображений решили на время покинуть Архангельск.

Ладанова бросило в пот. Не веря глазам, он еще и еще раз прочитал стыдливо прячущуюся на последней странице заметку и бессильно откинулся на спинку стула. Мысли путались в голове. Было ясно, что англичане бегут. Это начало конца. От сознания того, что допустил непростительный просчет, связав свою судьбу с пресловутой губернаторской канцелярией, Ладанов в бессильной ярости готов был рвать на себе волосы.

В таком состоянии и застал его Макар, которого дежурный втолкнул в комнату и захлопнул дверь.

Увидев Макара, Ладанов некоторое время молчал, с недоумением разглядывал его. Это была неожиданная встреча.

Вялым кивком головы он наконец подозвал Макара подойти поближе. Тот, тяжело волоча покалеченную ногу, приблизился к столу.

Давненько они не встречались! Ладанову бросилось в глаза, как сильно изменился Макар, похудел, постарел, оброс, но держался твердо. И еще обратил внимание на то, что Макар не поздоровался с ним, хотя, безусловно, узнал. Макар сердито кашлянул и выжидающе уставился на чернильницу.

Ладанов, кивнув на стул, коротко бросил:

– Садитесь…

Неуклюже двигая деревяшкой, Макар сел на кончик стула.

Допрос шел обычно. Ладанов попросил назвать имя, отчество, фамилию, возраст и занятие.

Все это он отлично знал и сам, но спрашивал для формы, напряженно размышляя, как поступить ему с этим человеком: внести ли в особый список и, следовательно, включить в число смертников или же загнать в камеру к уголовникам, попытаться его убрать с глаз долой? Ладанову не хотелось брать ла свою совесть гибель Макара. Конечно, он порядком насолил и тестю и другим, когда был в комбеде, однако кто его знает, как могут обернуться дела!

– Коммунист? – спросил у него Ладанов, пытаясь придать голосу строгость.

– Сочувствующий…

«Как же с ним быть?» – думал Ладанов. Решал судьбу Макара, он опасался за себя. Он понимал, что такой губернатор, как Латкин, сегодня есть, а завтра его нет. А ему, Ладанову, куда деться? Если останется жить дома, придется встречаться с народом. А как будешь смотреть людям в глаза, если руки в крови соседа?..

Машинально допрашивая Макара, Ладанов думал о том, что вот и англичане уже эвакуируются из Архангельска, да и здесь положение белых зыбкое. Ненадежное это дело – канцелярия губернатора! И где теперь он сам, губернатор? Утром заглянул на полчаса и исчез. И его сотрудники ведут себя как-то странно сегодня.

– Что еще можешь сообщить? – спросил Ладанов и подошел к окну, выходившему на один из центральных перекрестков.

Город тоже выглядел необычно. Вот, видимо, по тревоге, пробежали солдаты караульной роты и с ними дежурный канцелярии. Люди куда-то спешат. На улице появились многочисленные подводы с солдатами, с военным имуществом…

Ладанов увидел возок. В нем кто-то сидит, укутавшись в медвежий тулуп, высоко подняв воротник, чтобы спрятать лицо. Рядом женщина в салопе и в пуховой шали. «Да это же матушка, жена Потопова, – догадался Ладанов. – А в тулупе он сам!.. Узлы, чемоданы… Неужели покидают город?..»

Сердце у Ладанова упало. Он поспешил к столу.

В смятении думая об увиденном, прапорщик механически продолжал допрос:

– Я спрашиваю, что еще можешь сказать о себе?

– Что мне говорить? – сердито огрызнулся Макар. – Вам все известно, и говорить нам не о чем!..

Ладанов настороженно прислушался. Его поразила неожиданно наступившая тишина в канцелярии. Не слышно ни шагов, ни топота солдатских сапог, от которого всегда гудел дом, ни голосов, не хлопают двери.

– Одну минутку, – сказал Ладанов и торопливо вышел из комнаты.

Дежурного он не нашел. В прихожей встретил – Харьюзова, который перед его носом щукой прошмыгнул к вешалке, схватил пальто и начал надевать его так, словно спешил на пожар.

– Что случилось? Где народ? – спросил у него Ладанов.

– Разве вам не известно? – изумился Харьюзов. – Отряд Орлова разбит под Леной. Сам он убит в ночном бою. Отряд Прокушева потерпел поражение под Чукаибом и спешно отступает. Город оставляем без боя…

– А где губернатор?

– Он уже выехал! Все, все – фью! – убедительно присвистнул Харьюзов. Он так спешил, что не мог попасть рукой в рукав пальто и, смешно подпрыгивая на одной ноге, дергался и злился. Не застегнув пальто, он нахлобучил на голову шапку и стремглав спустился по крутой лестнице. Уже снизу он крикнул – Спешите! Последние подводы уезжают!..

У Ладанова перехватило дыхание. Он лихорадочно заметался по опустевшим комнатам. По губернаторской канцелярии словно ураган пронесся. Только б кабинете самого губернатора был порядок. На столе лежала пачка хороших английских сигарет и янтарный мундштук – память об Архангельске, которым Латкин очень дорожил. И если уж он забыл его здесь, значит, очень спешил.

«Надутый петух! Первым смылся!» – обозлился Ладанов. Он уже собрался покинуть опустевшее здание, но вспомнил о Макаре.

– Можешь идти! – вернувшись в свою комнату, сказал он Макару. Тот с удивлением поднял брови:

– Куда?

– Меня это не касается! – раздраженно буркнул Ладанов, поспешно укладывая списки в папку и собираясь уходить. Подумав, он добавил спокойно: – Как соседу и земляку, я не хочу чинить тебе неприятностей. Отпускаю на все четыре стороны. Иди с богом!

Прихватив папку со списками, Ладанов направился к двери, но Макар окликнул его:

– Одну минутку. Мне давно хочется спросить: – Мартынова помните?

– Какого Мартынова? Ах да! Того ссыльного?

– И Красный яр, конечно, помните под Кочпоном?

– Что за неуместные воспоминания!

– Подождите, мне надо уточнить одну деталь… Нас было тогда четверо: Мартынов, я, ты и Пронька. К греху Иуды я не причастен. Пронька тоже не мог этого сделать. Остается один человек, донесший на Мартынова…

Ладанов не выдержал взгляда Макара и отвел глаза в сторону.

– Гадина! – услышал он за своей спиной и вздрогнул, точно от удара, но тут же взял себя в руки и крикнул глухим, сдавленным голосом:

– Ну, ты, поосторожней!.. – Он еще что-то собирался сказать, но, не найдя слов, махнул рукой.

На улице он пришел в себя. Но что делать, куда идти и что предпринять? Бежать из города? Отправиться домой? Он даже не знал, далеко ли красные и когда их можно ждать сюда.

Спустившись на Береговую улицу, у воинской казармы он увидел несколько подвод с вооруженными солдатами. Там спорили и ругались. Угрожая оружием, солдаты кричали на ямщиков.

Ладанов подошел к ним.

– Что за шум?

– Ямщик отказывается ехать, господин прапорщик! – приложив руку к помятой папахе, доложил фельдфебель Чуркин. Рядом с ним на снегу стоял ручной пулемет и громоздились цинковые коробки с патронами.

– Как же я повезу на такой лошади? Разве не видите, одни кости да кожа! – отбивался от наседавшего фельдфебеля немолодой русобородый мужик и для убедительности, сняв рукавицу, провел корявым пальцем по выступающим ребрам лошади. – Совсем загнали, не потянет она, а ты не хочешь понять. Так и быть, садись, а ящики с патронами и оружие оставь.

– Ты что, рехнулся, олух царя небесного! Как же я могу оставить пулемет? – горячился фельдфебель, размахивая казацкой нагайкой.

– Вы откуда едете? – спросил у него Ладанов.

– От самой Визинги! Наши покинули город, мы замыкающие, вашбродь!

– Садись, поедем! – решительно кинул ему Ладанов и тут же приказал ямщику: —А ты много не рассуждай, трогай без разговоров!

Ямщик, бросив косой взгляд на офицерские погоны Ладанова, спросил унылым голосом:

– Куда везти-то?

– Куда все едут! Да живее!

– А я почем знаю, куда вы все спешите? – продолжал ворчать возница.

– Поезжай по тракту в сторону Корткероса! Туда приказано отступать… Да перестань, старый пень, огрызаться, а не то живо заткну тебе глотку! – прикрикнул фельдфебель, устраиваясь в розвальнях с ручным пулеметом. В подтверждение своих слов он ткнул нагайкой в широкую спину ямщика.

Подводы отъехали от казармы. Ладанов, кутаясь в шинель, спросил у фельдфебеля:

– Значит, отступаем?

– Отступаем! – недобро осклабился фельдфебель. От него густо пахло спиртным. – Пес я буду, коли правду не скажу. Побили нас, ваше благородие. Надавали и в хвост и в гриву.

– Побили?

– Сначала под Чукаибом морду намылили. Затем в Визинге отхлестали. В Межадоре бой был, и тоже не в нашу пользу. Таких синяков и шишек надавали, лучше не надо!

– А где ваш командир?

– Если насчет капитана Медведева интересуетесь, он давно уже, думаю, в Корткеросе чаек потягивает. Ранили его.

– А красные далеко отсюда?

– Следом за нами двигаются. Пес я буду, если этой ночью они не займут город… Да вы что, ваш бродь, с луны свалились? – удивился фельдфебель. – Разве ничего не знаете?

– Знал бы, не стал расспрашивать! – нехотя сознался Ладанов и, как бы оправдываясь, добавил: – Занят был срочными делами и не заметил, как все вдруг изменилось… – «Черт возьми, как все, однако, непрочно в этом мире!» – подумал он и, отвернувшись, замолчал.

Фельдфебель растянулся в санях и, громко зевая, размышлял: «Такая наша солдатская жизнь: ложишься спать и не знаешь, где проснешься – на этом свете или на том?»

Они ехали не разговаривая. Подвыпивший фельдфебель, закутавшись в теплый английский полушубок, сонно клевал носом. Временами он похрапывал. Ладанов же был в шинели, в сапогах, и ему приходилось время от времени вставать и бежать за санями, чтобы согреть застывшие ноги.

Сначала у него была мысль завернуть в Кочпон и кое-что захватить из дому на дорогу, попрощаться с домашними и уже тогда догонять губернатора. Узнав же, что красные совсем недалеко и вот-вот могут появиться в городе, он не рискнул задерживаться и вверил себя судьбе. Кроме папки со списками арестованных, при нем ничего не было. Для чего ему теперь нужны эти списки, он и сам не знал.

Лошадь продолжала бежать. Уже город скрылся из виду, дорога пошла глухим лесом. Позади ехало еще несколько подвод с солдатами. Они то нагоняли, то снова отставали, скрываясь за поворотами дороги. Ямщик, нахохлившись, молчал. Он, видимо, примирился с необходимостью подчиниться грубой силе.

Чем дальше отъезжали они от города, тем лихорадочнее были мысли Ладанова. Он пытался разобраться, что же произошло с ним и, главное, что его может ожидать завтра? Поддавшись общей панике, он, подгоняемый страхом, не раздумывая, сел в первую подвернувшуюся подводу и выехал из города. Но теперь, когда и дом, и жена, и все, что связано с его благополучием, с каждой пройденной верстой становится все дальше и дальше, он уже жалел, что поступил так необдуманно.

«Зачем было горячиться и спешить? – мысленно ругал он себя. – И на кой черт я забрал эту папку?.. Губернатор! Да провались он сквозь землю! Ей-ей, не долговечны эти правители… Не вернуться ли мне в город?..»

Проехав верст двадцать, они добрались наконец до первой деревушки Визябож и остановились, чтобы дать лошадям отдохнуть. Храпевший в санях фельдфебель тоже продрог и, проснувшись, побежал греться в избу. Уходя, он крикнул ямщику:

– Эй, борода! Не вздумай долго прохлаждаться. Перекурим – и дальше…

Он и пулемет оставил в санях.

Ладанов огляделся: задние подводы проехали к следующим домам и тоже остановились. Солдаты, хлопая рукавицами и громко переговариваясь, разбрелись по избам. К ночи небо вызвездило, мороз заметно крепчал. От вспотевших усталых лошадей поднимался парок.

«На пути в город никого нет, – смекнул Ладанов. – Теперь как раз…»

– Слушай, как тебя зовут? – обратился он к ямщику, возившемуся у лошади.

– Меня? Викул Микул.

– Из каких мест будешь?

– С верховьев Вычегды я.

– Как это угораздило тебя в такую даль забраться? – расспрашивал Ладанов, оглядываясь по сторонам, определяя, где может находиться патруль. Но, кроме ямщиков, копошившихся около своих лошадей, юн никого не заметил. Мороз всех разогнал по избам.

– А вот так, – недружелюбно пояснил возница, ослабляя чересседельник. – Приехал на колесах, уезжаю на санях. И доберусь ли до дому, сам не знаю…

– Постой, не трогай чересседельник! – подойдя ж нему, решительно потребовал Ладанов.

– Почему? Лошади надо отдохнуть.

– Ничего, потом она отдохнет. Заверни ее, и обратно поедем в город!

– В город? – опешил Микул.

– Да, я забыл одну вещь. Мне обязательно надо в город. Поедем сейчас же, немедленно! – торопил его Ладанов и ухватился за повод, чтобы повернуть лошадь на дорогу.

– Эй, не дури, слышь ты! И тебя и меня пристрелят! – пытался урезонить его ямщик, но Ладанов, не слушая, строго приказал:

– Выкинь из саней ящики с патронами и пулемет, чтобы лошади легче было!

Ладанов подбежал к саням и сам стал торопливо сбрасывать цинковые коробки с патронами, выгрузил пулемет и вскочил в освободившиеся розвальни. Дышал он учащенно, отрывисто. Руки его дрожали, сердце бешено колотилось в груди. Прерывающимся голосом он прикрикнул на продолжавшего стоять ошеломленного ямщика:

– Гони!

Лошадь тронулась с места и нехотя затрусила, но Ладанову казалось, что сани еле тащатся. Он столкнул ямщика из саней и, ухватившись за вожжи, стал нахлестывать лошадь. Вывалившийся из саней ямщик что-то кричал ему вслед, но Ладанов ничего не слышал. Он с ожесточением нахлестывал лошадь вожжами.

«Успеть бы! Успеть скрыться за поворотом!» – отчаянно билась в голове одна-единственная мысль.

Ладанов не видел, как открылась дверь избы и оттуда выскочили солдаты. Словно сквозь сон он услышал позади несколько выстрелов. Страшная боль пронзила его, дыхание перехватило, и он вывалился яз саней…

Когда сознание вернулось к Ладанову, он увидел искаженное злобой лицо фельдфебеля и саблю в его руке. Ладанов в ужасе поднял руку, чтобы защититься. Сабля взметнулась и опустилась, и рука его как бы сама собой отвалилась. И Ладанов в зверином страхе закричал.

– Собаке собачья смерть! – дошли до его сознания слова. Перед глазами молнией опять блеснула казацкая сабля. Протяжный, страшный крик оборвался…