Текст книги "Саквояжники (Охотники за удачей, Первопроходцы)"

Автор книги: Гарольд Роббинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 47 страниц)

8

Я сидел на крыльце, щурясь на полуденное солнце. Из дома вышел Невада и сел в кресло. Он вытащил из кармана плитку жевательного табака, откусил кусок, и сунул плитку обратно в карман. Из другого кармана он достал кусок дерева, перочинный нож и начал строгать.

Я посмотрел на него. На нем были потертые голубые джинсы. Широкую грудь и плечи обтягивала рубашка из оленьей кожи, уже довольно потрепанная, вокруг шеи был повязан красно белый платок. Если не считать белых волос, он выглядел так, каким я помнил его мальчишкой.

Невада поднял голову, и, посмотрев на меня, сказал:

– Два старых забытых искусства.

– Каких?

– Жевать табак и вырезать по дереву.

Я промолчал.

Невада посмотрел на кусок дерева, который держал в руке.

– Много вечеров я провел здесь с твоим отцом, жуя табак и вырезая.

– Да?

Он повернулся и сплюнул через перила, потом снова обратился ко мне.

– Помню один вечер. Мы с твоим отцом сидели как раз вот здесь. День был трудный, и мы порядком устали. Внезапно он посмотрел на меня и сказал: «Невада, если со мной что-нибудь случится, то ты присмотришь за Джонасом, понял? Джонас хороший мальчик. Иногда он замахивается на то, что ему не по силам, но он хороший мальчик, и в один прекрасный день он превзойдет своего отца. Я люблю этого мальчика, Невада. Это все, что у меня есть».

– Он никогда не говорил мне этого, – сказал я, глядя на Неваду. – Никогда, ни разу.

Глаза Невады сверкнули.

– Люди, подобные твоему отцу, не любят много говорить о таких вещах.

Я засмеялся.

– Но он не только никогда не говорил мне об этом, он никогда не дал мне почувствовать это. Только все время наказывал то за одно, то за другое.

Невада буквально сверлил меня глазами.

– Но он всегда приходил к тебе на помощь. Он мог ругаться, но он никогда не бросал тебя в беде.

– Он женился на моей девушке, – раздраженно бросил я.

– Наверное, это и к лучшему. Может быть, он и сделал это потому, что понял, что она действительно не для тебя.

– Зачем ты мне сейчас об этом говоришь?

Прочитать что-то в индейских глазах Невады было невозможно.

– Потому что однажды твой отец попросил меня приглядывать за тобой. Одну ошибку я уже совершил. Видя как ты преуспеваешь в бизнесе, я посчитал, что ты уже вырос, а оказалось, что нет. А я не хотел бы второй раз подводить такого человека, как твой отец.

Несколько минут мы сидели молча, потом Марта принесла мне чай. Она велела Неваде выплюнуть табак и прекратить мусорить на крыльце. Он покорно поднялся и пошел за кусты выплевывать жвачку.

Когда он вернулся, мы услышали шум машины, сворачивающей к нам.

– Интересно, кто бы это мог быть? – спросила Марта.

– Может быть, доктор, – предположил я. Старик Ханли должен был раз в неделю осматривать меня.

Подъехала машина, и я увидел гостей. Опершись на палку, я поднялся, чтобы встретить Монику и Джо-Энн.

– Привет, – сказал я.

Моника объяснила, что они приехали в Калифорнию продать квартиру, а так как она хотела поговорить со мной об Эймосе, то по пути в Нью-Йорк они остановились в Рино. Поезд у них в семь часов.

Я заметил, что услышав слова Моники, Марта бросила на Неваду многозначительный взгляд. Невада поднялся и подошел к Джо-Энн.

– У меня в загоне есть спокойная гнедая лошадка. Как раз для такой юной леди, – сказал он.

Джо-Энн с благоговейным трепетом смотрела на Неваду – ведь перед ней стоял живой герой.

– Не знаю, – нерешительно сказала она, – я раньше никогда не ездила на лошади.

– Я научу тебя. Это просто. И падать не больнее, чем с бревна.

– Но она не одета для этого, – сказала Моника.

Действительно, яркое платье Джо-Энн, в котором она была так похожа на мать, не подходило для верховой езды.

– У меня есть хлопчатобумажные брюки, – вмешалась в разговор Марта, – они здорово сели, так что будут Джо-Энн как раз.

Не знаю, чьи это были брюки на самом деле, но ясно, что не Марты. Слишком уж плотно облегали они бедра начавшей округляться четырнадцатилетней девочки. Темные волосы Джо-Энн были зачесаны назад и собраны в пучок. Что-то в ее лице показалось мне знакомым, но я не понял, что именно.

Джо-Энн и Невада ушли, и я, проводив их взглядом, повернулся к Монике.

– Джо-Энн выросла, – сказал я, – и стала хорошенькой.

– Сегодня она еще ребенок, а завтра уже юная девушка, – заметила Моника. – Дети растут очень быстро.

Я кивнул. После некоторого молчания я достал сигарету и посмотрел на Монику.

– Я хочу рассказать тебе об Эймосе, – сказал я.

Когда я закончил рассказ о полете, было уже около шести. Моника не плакала, хотя лицо ее было печальным и задумчивым.

– Я не могу плакать о нем, Джонас, – сказала она, глядя на меня. – Потому что уже наплакалась по его вине. Ты понимаешь меня? – Я кивнул. – Он сделал в своей жизни так много ошибок. Я рада, что наконец он совершил добрый поступок.

– Это был отважный поступок, – уточнил я. – А ведь я всегда думал, что он ненавидит меня.

– Он и вправду ненавидел тебя, – быстро сказала Моника. – Он видел в тебе то, что не достиг сам: успех, богатство. Он ненавидел твой характер. Я думаю, что перед кончиной он понял, сколько зла причинил тебе, и попытался загладить свою вину.

– А что он мне сделал плохого? У нас были только деловые отношения.

Моника внимательно посмотрела на меня.

– Ты еще не понял?

– Нет.

– Тогда, наверное, никогда и не поймешь, – сказала она и вышла на крыльцо.

Мы услышали звонкий смех Джо-Энн, сидящей на большой гнедой лошади. Для новичка у нее получалось неплохо. Я посмотрел на Монику.

– Она управляется так, будто родилась в седле.

– А почему бы и нет? Говорят, это передается по наследству.

– Не знал, что ты занималась верховой ездой.

Моника посмотрела на меня, в глазах ее были боль и гнев.

– Я не единственный ее родитель, – холодно сказала она.

Я уставился на нее. Это был первый раз, когда она при мне упомянула отца Джо-Энн. Но теперь мне уже было поздно злиться.

Послышалось пыхтение старого автомобиля доктора Ханли, подъезжавшего к дому. Он остановился рядом с загоном, вылез из машины и перелез через загородку, потому что не мог проехать спокойно мимо лошади.

– Это доктор Ханли, он приехал осмотреть меня, – сказал я.

– Тогда не буду тебя задерживать, – холодно ответила Моника. – Попрощаемся здесь.

Она спустилась по ступенькам и направилась к загону. Я озадаченно смотрел ей вслед. Никогда бы не подумал, что она может прийти в такую ярость.

– Я скажу Роберу, чтобы он отвез вас на станцию, – крикнул я.

– Спасибо, – бросила Моника через плечо, не оборачиваясь. Я посмотрел, как она остановилась и заговорила с доктором, потом вернулся в дом. Войдя в комнату, которую отец использовал в качестве кабинета, я сел на диван. У Моники, конечно, вспыльчивый характер, но пора было уже и обуздать его. Я улыбнулся, думая о том, как горделиво она выпрямилась и ушла от меня, высоко подняв голову. Для своего возраста она выглядела очень хорошо. Мне исполнился сорок один, значит ей минуло тридцать четыре.

* * *

Главным недостатком доктора Ханли являлась его болтливость. Он мог заговорить до глухоты, немоты и слепоты, но выбора не было, потому что с началом войны все молодые врачи ушли на военную службу.

Доктор закончил осматривать меня в половине седьмого и принялся убирать инструменты в саквояж.

– У тебя все в порядке, – сказал он, – но я не согласен с этими новыми порядками выписывать пациента из больницы сразу, как он только начинает двигаться. Моя бы воля, я продержал бы тебя в больнице еще месяц.

Прислонившись к стене кабинета, Невада с улыбкой наблюдал, как я натягиваю штаны. Я посмотрел на него, пожал плечами и спросил у доктора:

– Когда мне можно будет гулять по-настоящему?

Доктор взглянул на меня поверх очков.

– Начинай хоть прямо сейчас.

– Но мне показалось, что вы не согласны с городскими медиками, – сказал я. – Подумал, что велите отдыхать.

– Да, я не согласен с ними, – ответил доктор. – Но уж раз ты выходишь и с этим ничего не поделаешь, то давай гуляй. В лежании нет никакого смысла.

Он захлопнул саквояж, выпрямился и пошел к двери. Потом повернулся и посмотрел на меня.

– Какая чудесная девочка твоя дочь.

– Моя дочь? – я удивленно посмотрел на него.

– Да, когда я увидел ее с этой прической, то подумал, что не видел прежде, чтобы девочка была так похожа на отца. Вылитый ты в детстве.

Я смотрел на него, не в силах вымолвить ни слова от удивления. Старый идиот, наверное, рехнулся. Все знали, что Джо-Энн не моя дочь.

Доктор внезапно рассмеялся и хлопнул себя рукой по бедру.

– Никогда не забуду, как ее мать пришла ко мне. Тогда она, конечно, еще была твоей женой. В жизни не приходилось мне видеть такой большой живот. Я подумал, что именно в этом и кроется причина твоей поспешной женитьбы, что она уже давно беременна. – Доктор посмотрел на меня и улыбнулся. – Но я думал так, пока не осмотрел ее. Каково было мое удивление, когда я обнаружил, что у нее всего шесть недель. Так уж протекала беременность. Но ее это очень огорчало, она нервничала, что ее разнесло, как воздушный шар. Я даже на всякий случай проверил по газетам дату вашей свадьбы. И даю голову на отсечение, что вы зачали дитя через две недели после свадьбы. И тут я должен сказать тебе, сынок, что если ты трахаешь, то попадаешь в точку. – Продолжая смеяться, доктор вышел.

Я почувствовал в горле твердый комок и опустился на диван. Все это время, все эти годы я был неправ. Внезапно я понял, о чем хотел поговорить со мной Эймос перед полетом. Он видел, как я был взбешен в тот вечер и обернул мою собственную ненависть против меня. И Моника ничего не смогла поделать.

Какое сочетание – Эймос и я. Но для него, по крайней мере, история не была загадочной. И он, хотя никто его не упрекал, все-таки хотел предпринять попытку все уладить. А я, я даже не дал себе труда повернуть голову, чтобы рассмотреть правду. Мне доставляло удовольствие быть одному, обвиняя весь мир в собственной глупости. Я не ладил с отцом, потому что думал, что он не любит меня. Какая страшная ирония!

Теперь я мог понять правду. Это не в его любви я всегда сомневался, а в своей. В глубине души я всегда понимал, что никогда не смогу любить его так же, как он меня. Я посмотрел на Неваду, который по-прежнему стоял, прислонившись к стене, но уже не улыбался.

– Ты тоже знал?

– Конечно, – кивнул он. – Все знали, кроме тебя.

Я закрыл глаза. Теперь все встало на свои места. Тогда, в больнице, посмотрев на себя в зеркало, я увидел лицо отца. Это же сходство я увидел в Джо-Энн, когда мне почудилось в ней что-то знакомое. Лицо ее отца. Мое собственное лицо.

– Что мне делать, Невада? – застонал я.

– А что, собственно, тебя беспокоит, сынок?

– Я хочу, чтобы они вернулись.

– Ты действительно этого хочешь?

Я кивнул.

– Тогда верни их, – сказал он и посмотрел на часы. – До отхода поезда еще пятнадцать минут.

– Но как? Мы ведь не успеем.

– Вот телефон, – Невада кивнул на стол.

Я схватил телефонную трубку, позвонил в кабинет начальника станции в Рино и попросил пригласить к телефону Монику. В ожидании, пока ее позовут, я смотрел на Неваду. Я вдруг испугался. А когда в детстве я пугался, то всегда искал защиты у Невады.

– А что, если она не захочет вернуться?

– Она вернется, – уверенно произнес он и улыбнулся. – Она все еще любит тебя. Об этом тоже знают все, кроме тебя.

Когда Моника взяла трубку, я услышал в ее голосе тревогу:

– Джонас, что случилось? У тебя все в порядке?

Некоторое время я не мог говорить, потом наконец произнес:

– Моника, не уезжай.

– Но я должна ехать, Джонас. В конце недели меня ждут на работе.

– Брось все, ты нужна мне. – В трубке повисла тишина, и я уже подумал, что Моника положила трубку. – Ты слышишь?! – переспросил я.

В трубке послышалось ее дыхание.

– Слышу, Джонас.

– Я был неправ все эти годы, я не знал о Джо-Энн, поверь мне. – Снова молчание. – Прошу тебя, Моника!

Она заплакала, а потом я услышал ее шепот:

– О, Джонас, я никогда не переставала любить тебя...

Я бросил взгляд на Неваду, он улыбнулся и вышел, закрыв за собой дверь.

И вдруг голос Моники наполнился теплом и нежностью!

– Когда Джо-Энн была ребенком, ей так хотелось младшего братика...

– Тогда давай быстрей домой, я постараюсь! – крикнул я.

Моника рассмеялась, и в трубке раздался щелчок. Я продолжал стоять и держать в руках смолкшую трубку, ощущая близость Моники. Подняв голову, я посмотрел на фотографию отца на столе.

– Ну что, старик, – сказал я, впервые в жизни спрашивая его одобрения, – теперь я все правильно сделал?