Текст книги "Саквояжники (Охотники за удачей, Первопроходцы)"

Автор книги: Гарольд Роббинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 47 страниц)

– До свидания, Джонас, – сказала Моника, стоя в дверях. И вдруг крикнула: – Джонас!

Я повернулся.

– Да, Моника?

Она помолчала в нерешительности, потом засмеялась.

– Да нет, ничего. Не работай так много.

– Постараюсь.

Она закрыла дверь, и я пошел вдоль по улице. Форест-Хиллз, Куинз – как можно жить в этом чертовом месте. Мне пришлось миновать шесть кварталов, прежде чем я поймал такси.

* * *

– Так что мы будем делать с компанией? – спросил Вулф.

Я посмотрел на него через стол, взял бутылку виски и наполнил стакан. Подойдя к окну, я бросил взгляд на Нью-Йорк.

– Как насчет «Грешницы»? – спросил Дэн. – Мы должны решить, что делать с фильмом. Я уже говорил с «Метро» о Джин Харлоу.

Я раздраженно повернулся к нему.

– Мне не нужна Харлоу, – крикнул я. – Это фильм Рины.

– Боже мой, Джонас, – воскликнул Дэн. – Ты же не можешь выбросить сценарий, да и увольнение Де Молля обойдется тебе в пятьсот тысяч.

– Меня не волнует, во сколько это обойдется. И сценарий я уничтожу.

В комнате наступила тишина, и я снова отвернулся к окну. Слева сверкали огни Бродвея, справа виднелась Ист-Ривер. За рекой находился Куинз. Я сморщился и быстро допил виски. В одном Моника, безусловно, права – я слишком много работаю. И от меня зависят слишком много людей и компаний: «Корд Эксплоузивз», «Корд Пластике», «КордЭркрафт», «Интеркон-тинентал Эркрафт». А теперь появилась еще и студия, в которой я совершенно не нуждался.

– Ну хорошо, Джонас, – спокойно сказал Макаллистер. – Что ты собираешься делать?

Я вернулся к столу и снова наполнил стакан. Мысли постепенно приходили в порядок. Я понял, что мне просто надо на время отойти от дел. Пусть работают сами, а я посмотрю, как это у них получится.

Я повернулся к Пирсу.

– Ты говорил, что можешь лучше всех управляться в кинобизнесе. Так что назначаю тебя ответственным за производство. – Не успел он ответить, как я уже повернулся к Вулфу. – Вас очень беспокоит судьба компании. Теперь вы реально можете заботиться о ней. Вы будете отвечать за сбыт, кинотеатры, администрацию.

Я подошел к окну.

– Прекрасно, Джонас, – сказал Макаллистер, – но ты не сказал, какие мы будем занимать должности.

– Ты – председатель совета директоров, Дэн – президент, Дэвид – вице-президент. – Я глотнул виски. – Есть еще вопросы?

Они переглянулись, и Макаллистер снова обратился ко мне:

– Пока тебя не было, Дэвид сделал кое-какие расчеты. Если мы собираемся поддерживать имеющийся уровень производства, то компании необходим возобновляемый кредит на три миллиона.

– Вы получите миллион, – сказал я, – и будете обходиться этими деньгами.

– Но Джонас, – запротестовал Дэн. – Как можно ожидать, что я буду делать хорошие картины, не имея денег?

– Если не можешь, – заорал я, – то убирайся к чертовой матери. Я найду того, кто может. – Дэн побледнел, стиснул зубы, но промолчал. Я повернулся к остальным. – Это касается всех вас. С этого момента я перестаю играть роль няньки, кто не сможет работать, пусть уходит. С сегодняшнего дня никто не имеет права беспокоить меня, если понадобится, я сам свяжусь с вами. Письменные отчеты будете посылать по почте в контору. У меня все, джентльмены, спокойной ночи.

Когда дверь за ними закрылась, я почувствовал, как комок подступил к горлу. Я посмотрел в окно. Куинз, интересно, какие там у них школы? Где будет учиться Джо-Энн?

Я отхлебнул из стакана, комок не отступил. Внезапно мне захотелось женщину.

Сняв телефонную трубку, я позвонил Хосе – старшему официанту «Рио-клуба».

– Да, мистер Корд.

– Хосе, – сказал я, – у вас там есть певичка, исполняющая румбу, ну такая, с большими...

– Глазами, – оборвал он меня, смеясь, – да, мистер Корд, я знаю. Она будет у вас через полчаса.

Я положил трубку, взял со стола бутылку, подошел к окну и наполнил стакан. Сегодня вечером я кое-чему научился.

Люди платят любую цену за то, чего им действительно хочется. Моника согласна жить в Куинз, чтобы содержать дочь. Дэн будет терпеть мои выходки, потому что хочет делать фильмы. Вулф будет из кожи вон лезть, чтобы доказать, что может управлять компанией лучше своего дяди Берни. Макаллистер – платить за гарантии, которые я ему предоставляю.

Каждый человек имеет свою цену, но выражается она по-разному. Это могут быть деньги, власть, слава, секс – все, что угодно. Просто необходимо знать, чего хочется каждому.

Раздался стук в дверь.

– Войдите, – крикнул я.

Она вошла в комнату: темные блестящие глаза, длинные черные волосы, доходящие почти до бедер, вырез на черном платье, едва прикрывающий пупок. Она улыбнулась.

– Здравствуйте, мистер Корд, – сказала она без обычного акцента, с которым исполняла песни. – С вашей стороны было очень мило пригласить меня.

– Снимай платье и выпей чего-нибудь, – сказал я.

– Я не из этих девиц! – рассерженно воскликнула она, направляясь к двери.

– Я дам тебе пятьсот долларов, чтобы услышать, что ты именно из них.

Она мгновенно обернулась с улыбкой на губах, а пальцы уже расстегивали молнию на платье. Я отвернулся и смотрел в окно, пока она раздевалась.

В Куинз светилось гораздо меньше огней, чем в Манхэттене, да и были они не такие яркие. Внезапно я разозлился и дернул шнур, опустив жалюзи. Они закрыли от меня город со всей его суетой и шумом. Я повернулся к девушке.

Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами. На ней были только черные прозрачные трусики, руками она прикрывала соски...

– Зачем ты опустил жалюзи? – спросила она. – Нас ведь никто не видит.

– Я устал смотреть на Куинз, – ответил я и шагнул к ней.

Книга шестая
История Дэвида Вулфа

1

Дэвид Вулф вошел в свою комнату в отеле, не раздеваясь плюхнулся на кровать и уставился в темный потолок. Казалось, что эта ночь длиной по крайней мере в тысячу лет, хотя он точно знал, что всего лишь начало второго. Он устал и в то же время не устал, был в приподнятом настроении и в то же время подавлен, чувствовал себя победителем и в то же время ощущал горечь поражения.

Появилась возможность для осуществления его тайных надежд и планов. Но почему же тогда им овладевали такие противоречивые чувства? Раньше этого никогда не было, раньше он твердо знал, чего хочет. Значение имел только наикратчайший путь от идеи до результата.

* * *

Наверное, все дело в Корде, да, именно в нем. Иных причин для сомнений не было. Интересно, с другими он обращался в такой же манере? Дэвид все еще был под впечатлением, которое произвел на него Корд, когда вернулся с побережья.

С собрания директоров прошло пятнадцать дней, две недели, в течение которых компания находилась в панике и буквально разваливалась у Дэвида на глазах. В его ушах еще слышались перешептывания нью-йоркского отделения, он помнил их испуганные, полные тревоги взгляды, которые они бросали на него, когда он проходил по коридору. Но он ничего не мог поделать с этим, ему нечего было им сказать. Компания находилась в подвешенном состоянии и нуждалась в инъекции, которая бы вдохнула в нее новые жизненные силы.

И вот, наконец, Корд снова сидел в своем кабинете. На столе перед ним стояла наполовину пустая бутылка виски. Но это был не прежний Корд, а лишь его пустая оболочка. Он похудел, осунулся, на щеках появились морщины. И только взглянув в его глаза, можно было понять, что это не просто физическая перемена, это перемена сути.

Сначала Дэвид не мог понять, в чем дело, но вдруг почувствовал, как одинок этот человек. Он казался пришельцем с другой планеты. Все они – Дэвид, Пирс и Макаллистер были для него чужеземцами, с которыми он будет общаться до тех пор, пока не достигнет своей цели. Когда же цель будет достигнута, он снова вернется в свой мир, в котором живет в одиночестве.

Покидая кабинет Корда и спускаясь в лифте, они все трое молчали, и это молчание длилось до тех пор, пока внизу в вестибюле они не смешались с толпой людей, спешащих на ночное шоу. Молчание нарушил Макаллистер.

– Думаю, что нам надо найти спокойный уголок и поговорить.

– Внизу есть мужской бар, он еще открыт, – предложил Пирс. Бар действительно был открыт, официант принес выпивку.

Макаллистер поднял свой стакан.

– За удачу. – Они повторили его тост и, выпив, поставили стаканы на стол. Макаллистер оглядел своих собеседников. – Итак, с этой минуты все ложится на наши плечи, – сказал он в своей обычной официальной манере. – Надеюсь, что сумею внести свой вклад в дело, но я адвокат и почти ничего не знаю о том, как делаются фильмы. Пока я хочу предложить вам план реорганизации компании, который Джонас одобрил буквально перед заключением сделки.

До этого момента Дэвид даже не представлял, насколько дальновидными оказались планы Джонаса: изъятие из обращения старых акций, выпуск новых, выпуск привилегированных акций с целью погашения долгов и долговых обязательств, обеспеченных закладной на имущество компании, включая студию, кинотеатры; и плюс к этому – рабочий капитал в миллион долларов.

Следующий вопрос, который осветил Макаллистер, касался их заработной платы. Дэвиду и Дэну Пирсу предлагался семилетний контракт с начальным жалованием в шестьдесят пять тысяч долларов в год и ежегодным повышением на тринадцать тысяч на весь срок действия контракта. Кроме этого, возмещение всех расходов и премиальные в размере двух с половиной процентов от дохода, выдаваемые в акциях либо наличными.

– Ну вот и все об этом, – сказал Макаллистер. – Есть вопросы.

– Звучит заманчиво, – сказал Дэн Пирс. – Но какие гарантии, что Джонас не уволит нас, когда миллион кончится? У нас таких гарантий нет, а у него есть акции и облигации.

– Ты прав, – согласился Макаллистер, – у вас нет таких гарантий, но и у него нет гарантий, что его акции будут что-нибудь стоить, если вы разорите компанию. Как мне представляется, все будет зависеть от вас самих.

– Но если расчеты Дэвида верны, – продолжил Дэн, – то уже в середине съемок фильма у нас не будет денег на заработную плату. Не знаю, какой бес вселился в Джонаса. Нельзя делать миллионные фильмы, не имея денег.

– А кто сказал, что нам надо делать миллионные фильмы? – тихо спросил Дэвид.

Внезапно ему все стало ясно. Он понял, что сделал Джонас. Вначале Дэвид расстроился, что его не назначили руководить студией. Но Корд рассек весь бизнес, как нож масло. На самом деле, студия была просто фабрикой, выпускающей продукцию компании. В руках Вулфа были хозяйственные вопросы, торговля, кинотеатры, а именно отсюда и приходили деньги. Деньги всегда определяли политику студии, а он как раз будет управлять финансами.

– За миллион мы можем сделать десять фильмов и получим от первого доход, когда в производстве будет только пятый.

– Только не я, – быстро сказал Дэн. – Я не опущусь до того, чтобы гнать халтуру. Пусть этим занимается «Репаблик» или «Монограм».

– «Колумбия», «Уорнерз» и «РКО» не так щепетильны, как ты, – в голосе Дэвида вдруг появились твердые нотки.

– Это их дело, – огрызнулся Дэн. – Я обязан заботиться о своей репутации.

– Не мели чепуху, – взорвался Дэвид. – В этом бизнесе имеет значение только успех. И если в кассе появились деньги, то никого не волнует, как ты этого добился. Все киношники знают, что ты подбил Корда купить компанию, чтобы стать режиссером. И если ты уйдешь, тебе с репутацией вообще придется распроститься.

– А кто говорит об уходе?

Дэвид расслабился в кресле, его охватило доселе неведомое ему чувство власти. Теперь он понял, почему дядя Берни так упорно не хотел уходить со своего поста. Он пожал плечами.

– Ты слышал, что сказал Корд? Если не сможешь ты, то сможет кто-нибудь другой.

Некоторое время Пирс смотрел на Дэвида, потом перевел взгляд на Макаллистера. Лицо адвоката было бесстрастным.

– Спасибо за напоминание, – проворчал Дэн, – но мне ведь надо время, а что вы пока будете делать?

– Думаю, что компания продержится до того времени, когда ты развернешь свою производственную программу, – ответил Дэвид.

– Каким образом? – с интересом спросил Макаллистер.

– Завтра я сокращу персонал на сорок процентов.

– Довольно круто, – сказал Макаллистер. – Но сможете ли вы тогда работать?

Дэвид посмотрел адвокату прямо в лицо и понял, что это еще одна проверка.

– Сможем, – тихо ответил он.

– Таким путем не приобретешь друзей, – вставил Пирс.

– Это меня меньше всего волнует, – твердо сказал Дэвид. – Мне нет необходимости завоевывать популярность. И это только начало. Пусть я причиню неприятности многим людям, но компания выживет.

Некоторое время адвокат внимательно смотрел на него, затем в его глазах промелькнула улыбка. Макаллистер повернулся к Дэну.

– Ну, что ты думаешь?

Дэн улыбался.

– Похоже, что все в порядке, иначе зачем бы Джонас оставлял его?

Макаллистер полез в портфель.

– Вот ваш контракт, – сказал он Дэвиду. – Джонас хотел, чтобы вы подписали его сегодня.

Дэвид посмотрел на адвоката.

– А Дэн?

Макаллистер улыбнулся.

– Дэн подписал свой в день собрания директоров.

На какое-то мгновение Дэвида охватила злость. Это все было игрой, они пропустили его через пресс, чтобы посмотреть, что произойдет. Он перевел дыхание. А какая, собственно, разница? Он взял протянутую адвокатом ручку.

Это было только начало. Они все еще были посторонними, и пройдет много времени, прежде чем они узнают компанию так, как знал ее он. Но тогда уже нынешние подробности не будут иметь значения.

Дэвид подписал контракт и с этого момента вступил в должность.

* * *

Дверь между его комнатой и дядиной отворилась, и темноту прорезал свет.

– Ты здесь, Дэвид?

Он сел на кровати, опустил ноги на пол и включил лампу рядом с кроватью.

– Да, дядя Берни.

Норман вошел.

– Ну, ты видел его? – спросил он.

Дэвид кивнул, достал сигарету, закурил.

– Видел. Он выглядит ужасно, смерть Рины потрясла его.

Старик засмеялся.

– После того, что он сделал со мной, жалости к нему я не испытываю. – Он вынул сигарету и сунул ее в рот незажженную. – Он предложил тебе работу, нет?

Дэвид кивнул.

– Что за работа?

– Вице-президент.

Дядя удивленно поднял брови.

– Действительно? – с интересом спросил он. – А кто президент?

– Дэн Пирс. Он будет делать фильмы, а я заниматься хозяйством, торговлей, кинотеатрами.

– Мой мальчик, я горжусь тобой, – широко улыбнувшись, старик положил руку Дэвиду на плечо. – Я всегда говорил, что твой день настанет.

Дэвид удивленно посмотрел на дядю. Такой реакции он не ожидал. Скорее можно было ожидать обвинения в предательстве.

– Вы?

– Конечно, я, – с пафосом воскликнул Норман. – А что еще я мог ожидать от сына моей сестры?

– Но я думал...

– Думал? – спросил старик, все еще улыбаясь. – Какая разница, что ты думал? Теперь все в прошлом, и нам надо держаться вместе. Я научу тебя, как делать деньги, которые тебе и не снились.

– Делать деньги?

– Конечно, – ответил Берни, понижая голос до доверительного шепота. – Если ты будешь всем заправлять, то никто не поймет, в чем дело. Завтра я сообщу всем поставщикам, что наша прежняя сделка остается в силе. Но теперь ты будешь получать двадцать пять процентов от навара.

– Двадцать пять процентов?

– А что? – раздраженно спросил Берни. – Тебе мало двадцать пять процентов?

Дэвид промолчал.

– Ладно, твой дядя Берни не скряга. Хорошо, пятьдесят процентов.

Дэвид потушил сигарету в пепельнице, поднялся и медленно подошел к окну.

– В чем дело? – раздался позади голос дяди. – Тебя и пятьдесят процентов не устраивает? За тобой должок, если бы не я, ты никогда не получил бы эту должность.

Дэвид ощутил во рту горечь. Он повернулся и посмотрел на старика.

– Я вам должен? – сердито спросил он. – Уж не за то ли, что вы выжимали из меня все соки, платя жалкие тридцать пять долларов в неделю. Каждый раз, когда я заводил разговор о прибавке, вы кричали, что компания терпит большие убытки, а на самом деле ежегодно миллион долларов утекал в ваш собственный карман.

– Это совсем другое дело, – сказал Норман, – ты ничего не понимаешь.

Дэвид рассмеялся.

– Я все понимаю, дядюшка Берни, и у меня есть основания так говорить. И теперь вы хотите, чтобы я оставил все как есть?

– Конечно. Неужели ты перейдешь на сторону этого фашиста и выступишь против собственной плоти и крови? – воскликнул старик, наливаясь злобой.

Дэвид посмотрел на него.

– Я не перехожу ни на чью сторону, – тихо сказал он. – А вам следует уяснить, что это больше не ваша компания.

– Но ведь ты руководишь компанией.

– Верно, – кивнул Дэвид, – я руковожу компанией, я, но не вы.

– Значит, теперь все будет доставаться только тебе? – в голосе Нормана появились обвинительные нотки. Дэвид молча повернулся к нему спиной. Некоторое время в комнате стояла тишина, потом снова раздался голос Берни: – Тогда ты даже хуже него, – раздраженно бросил дядя. – Он хоть, по крайней мере, не обкрадывает собственную плоть и кровь.

– Оставьте меня, дядя Берни, – сказал Дэвид, не оборачиваясь. – Я устал и хочу спать.

Он услышал, как старик прошел в свою комнату и в сердцах хлопнул дверью. Дэвид прислонился лбом к стеклу. Так вот почему старик не захотел вернуться в Калифорнию сразу после собрания директоров. Непонятно почему, но ему вдруг захотелось плакать.

С улицы донесся звон колокольчика. Дэвид выглянул в окно. Звук колокольчика усилился, когда карета скорой помощи свернула с Пятьдесят девятой улицы на Пятую авеню. Он отвернулся и отошел вглубь комнаты. В ушах все еще стоял звук колокольчика. Этот звук сопровождал его всю жизнь.

Когда он сидел рядом с отцом на жестких деревянных козлах фургона, то казалось, что он слышит только один звук – звон колокольчика.

2

Когда тощая лошадь плелась вдоль ручных тележек, расположенных по обе стороны Ривингтон-стрит, Дэвид слышал ленивый перезвон колокольчиков, подвешенных к фургону позади него. Изнуряющее летнее солнце пекло голову. Он слегка придерживал пальцами вожжи, так как не было нужды управлять лошадью. Она сама выбирала путь по запруженной людьми улице.

– Покупаю, продаю старую одежду, – нараспев кричал отец, и его голос долетал до окон, которые пустыми, невидящими глазами смотрели на этот голодный мир.

– Покупаю, продаю старую одежду!

Со своего места Дэвид видел отца, который, сойдя на тротуар с развевающейся бородой, внимательно следил за окнами, ожидая знаков зайти. Этот пожилой человек обладал чувством собственного достоинства. На нем была широкополая черная шляпа, длинный черный сюртук, полы которого распахивались на ветру, и рубашка с накрахмаленным, но слегка помятым воротничком. Большой узел галстука располагался прямо под кадыком. На его бледном лице не было ни капельки пота, тогда как Дэвид буквально истекал им от жары. Казалось, что черное одеяние отца защищает его от солнечных лучей.

– Эй, мистер старьевщик!

Отец отошел к сточной канаве, чтобы лучше рассмотреть кричавшего, но Дэвид первый заметил старую женщину, подающую знаки из окна пятого этажа.

– Это миссис Саперштейн, папа.

– Думаешь, я не вижу? – проворчал отец. – Да, миссис Саперштейн!

– Это вы, мистер Вулф? – крикнула женщина.

– Да, – прокричал он в ответ. – Что у вас есть?

– Поднимайтесь, я вам покажу.

– Мне не нужны зимние вещи, кто их купит?

– А кто говорит о зимней одежде? Поднимайтесь и посмотрите.

– Привяжи лошадь вон там, – сказал отец, указывая на свободное место между двумя тележками, – и пошли, принесем вещи.

Дэвид кивнул. Отец перешел улицу и скрылся в доме. Дэвид взял лошадь под уздцы, подвел ее к пожарному крану и привязал, затем взял мешок, закинул его за спину и поспешил за отцом.

Он прошел через темный холл, поднялся по неосвещенной лестнице и, остановившись перед дверью, постучал. Дверь сразу открылась. В дверях стояла миссис Саперштейн, ее длинные седые волосы были накручены на бигуди.

– Входи, входи.

Дэвид вошел в кухню и увидел отца, сидящего за столом, перед ним стояла тарелка с печеньем.

– Хочешь чаю, Дэвид? – спросила старушка, подходя к плите.

– Нет, спасибо, миссис Саперштейн, – вежливо ответил он.

Она взяла с полки над плитой небольшой красный чайник, тщательно отмерила две чайных ложки заварки и бросила их в кипящую воду. Чайные листочки моментально развернулись и забегали по поверхности кипящей воды. Когда она наконец налила чай через ситечко в стакан и поставила его перед отцом он был почти цвета черного кофе.

Отец взял из сахарницы кусочек сахара, зажал его между зубов и отхлебнул чай. После первого же глотка он удовлетворенно воскликнул:

– Ах!

– Хорош, не правда ли? – улыбнулась миссис Саперштейн. – Это настоящий чай, как у нас на родине, а не те помои, которые они пытаются всучить нам здесь.

Отец кивнул и снова поднял стакан. Когда он опустил его, он был пуст – и с процедурой гостеприимства было покончено. Пора было переходить к делу.

– Ну, миссис Саперштейн?

Но миссис Саперштейн еще не была готова к разговору о делах. Он посмотрела на Дэвида.

– Какой хороший мальчик Дэвид, – начала она. – Он напоминает мне моего Говарда в этом возрасте.

Она взяла с тарелки печенье и протянула Дэвиду.

– Возьми, – предложила она, – это я сама испекла.

Дэвид взял печенье и засунул в рот, оно было черствым.

– Возьми еще, – предложила мисс Саперштейн, – ты такой худенький, тебе надо больше есть.

Дэвид покачал головой.

– Миссис Саперштейн, – сказал отец, – я занятой человек и уже поздно. У вас есть что-нибудь для меня?

Старушка кивнула.

– Пойдемте со мной.

Вулф проследовал за ней по узкому коридору. В одной из комнат на кровати лежали мужские пиджаки, платья, рубашки, пальто и несколько пар обуви в бумажных мешках.

Он подошел к кровати и оглядел вещи.

– Но это же зимняя одежда, – раздраженно сказал он. – И ради этого я карабкался на пятый этаж?

– Но ведь они совсем новые, мистер Вульф. Мой сын Говард и его жена носили их всего один сезон. Они хотели отдать это Армии спасения, но я заставила привезти вещи ко мне.

Отец молча сортировал одежду.

– Мой сын Говард живет в Бронксе, – гордо сказала старушка, – в новом доме на Грэнд Конкорс. Он у меня врач.

– Два доллара за всю кучу, – объявил отец.

– Мистер Вулф! – воскликнула миссис Саперштейн. – Но это стоит, по меньшей мере, двадцать долларов.

Отец пожал плечами.

– Я покупаю эти вещи только для того, чтобы передать их в фонд помощи иммигрантам. Это все же лучше, чем в Армию спасения.

Дэвид прислушался. Фраза отца о Фонде помощи иммигрантам не обманула его. Он знал, что вещи никогда не попадут туда. После того, как мама их тщательно вычистит и выстирает, они будут сданы в магазин подержанной одежды на Восточном Бродвее.

– Десять долларов, – сказала миссис Саперштейн. Ее амбиции поуменьшились, и она скинула цену. – Меньше я взять не могу, иначе даже не окупится бензин, истраченный на то, чтобы привезти их сюда из Бронкса.

– Пять долларов и ни цента больше.

– Шесть, – сказала старушка, сверля отца взглядом, – по крайней мере хоть бензин оправдать.

– Метро пока еще работает, – ответил отец. – Почему я должен платить, если вашему сыну хочется разъезжать на автомобиле?

– Пять с половиной.

Отец посмотрел на миссис Саперштейн, пожал плечами и полез под свой длинный черный сюртук. Он вытащил кошелек, который был привязан к брючному ремню длинным шнурком, и открыл его.

– Пять с половиной, – сказал он, – но видит Бог, я теряю на этом собственные деньги.

Он кивнул Дэвиду и стал отсчитывать деньги в протянутую руку миссис Саперштейн. Дэвид сложил всю одежду в пальто и завязал рукава. Закинув узел на плечо, он стал спускаться по лестнице. Подойдя к фургону, закинул вещи и отвязал лошадь.

– Привет, Дэви.

Дэвид обернулся на голос. Перед ним стоял высокий парень и улыбался.

– Я целый день разыскиваю тебя.

– Мы были в Бруклине, – ответил Дэвид. – Отец подойдет через минуту.

– Тогда давай побыстрее о деле. Можешь заработать десять долларов, если сегодня ночью пригонишь фургон в одно место. Надо перевезти кой-какой груз.

– Но сегодня пятница.

– Именно поэтому. На улицах будет пусто, и никто не поинтересуется, чем мы занимаемся. А полицейские нас не тронут, когда увидят, что это зарегистрированный фургон старьевщика.

– Я постараюсь, – сказал Дэвид. – Во сколько?

В девять за гаражом Шоки. Идет твой старик, пока.

– С кем это ты разговаривал? – спросил отец.

– Так, один приятель.

– Изидор Шварц?

– Да, это Остроносый.

– Держись подальше от него, Дэвид, – строго сказал отец. – Он нам не нужен. Негодный бездельник, один из тех, кто крутится у гаража Шоки. Они воруют все, что попадается под руку.

Дэвид кивнул.

– Отведи лошадь в конюшню, я иду в синагогу. Передай маме, чтобы ужин был готов к семи.

* * *

Эстер Вулф надела платок и подошла к свечам. Она поднесла к ним спичку, и свечи загорелись желтым огоньком. Эстер аккуратно загасила спичку и положила ее в блюдце на столике. Когда свечи разгорелись, она начала молиться.

Прежде всего она помолилась за своего сына, своего любимого Додика, который появился в ее жизни тогда, когда они с мужем уже потеряли надежду иметь детей. Затем она помолилась Иегове, чтобы он послал ее мужу успехов в делах, ведь ее Хаим служил в синагоге во славу Господа.

Когда они впервые встретились на родине, он был студентом-талмудистом. Она помнила его молодым худощавым человеком с бледным лицом и первыми мягкими завитками темной бороды. Помнила его темные блестящие глаза, когда он сидел за столом в их доме, макая кусочки печенья в вино.

Когда они поженились, Хаим вошел в дело ее отца. Потом начались погромы и преследования евреев. Они выходили на улицу только под покровом ночи, торопливо, словно мелкая лесная живность, хоронящаяся от хищников. Или сидели в подвалах, за запертыми окнами й дверьми, как цыплята, пытающиеся спрятаться при приближении мясника.

Так продолжалось до той самой ночи, когда она уже больше не смогла терпеть такое положение. Эстер с громким криком вскочила на ноги с тюфяка, на котором они с мужем спали. В памяти ее сохранилось письмо, полученное от брата Бернарда, живущего в Америке.

– Неужели мы так и будем жить в норах, ожидая, пока придут казаки? – крикнула она. – Неужели мой муж хочет, чтобы я родила ребенка и пустила его в этот страшный мир? Даже Иегова не стал бы зачинать детей в подвале.

– Тише, – хрипло прошептал Хаим. – Не поминай имя Господа всуе. Молись, чтобы он не оставил нас.

Она тихо рассмеялась.

– Он уже оставил нас, он тоже бежит от казаков.

– Замолчи, женщина, – грубо оборвал ее Хаим.

Эстер посмотрела на другие тюфяки, лежащие на полу темного подвала. Она с трудом различила бледные, испуганные лица родителей. В этот момент послышался топот лошадиных копыт, по запертой двери начали стрелять.

Ее отец вскочил.

– Скорее, дети, – прошептал он, – здесь есть задняя дверь, вы проберетесь огородами, и они не заметят вас.

Хаим взял Эстер за руку и потянул к задней двери. Вдруг он остановился, поняв, что родители не идут за ними.

– Что же вы, – прошептал он, – быстрее, у нас нет времени.

Отец молча стоял в темноте, обняв жену за плечи.

– Мы не пойдем, – сказал он. – Будет лучше, если они найдут здесь кого-нибудь, а то станут искать в огородах.

Шум над их головами усилился, пули начали пробивать дверь. Хаим подошел к тестю.

– Тогда мы тоже останемся и встретим их, – спокойно сказал он, поднимая с пола тяжелую палку. – Они увидят, что евреи так легко не умирают.

– Идите, – тихо сказал отец. – Мы отдали тебе свою дочь, и, в первую очередь, ты должен позаботиться о ее безопасности, а не о нашей. Твоя храбрость просто глупа. Разве евреи за все эти тысячелетия смогли бы выжить, если бы не спасались бегством?

– Но... – запротестовал Хаим.

– Идите, – прошептал старик, – идите быстрее. Мы уже старые, мы прожили свою жизнь, а вы молоды и ваши дети должны получить свой шанс.

* * *

Через несколько месяцев они оказались в Америке. Но только почти через двадцать лет Господь наградил их ребенком...

И наконец, она помолилась за брата Бернарда, который имел свое дело в далеком месте, которое называлось Калифорния и где круглый год было лето. Она помолилась, чтобы у него все было в порядке и чтобы он не пострадал от индейцев. Ведь она видела это в фильмах, когда ходила в кинотеатр по пропуску, который Бернард прислал ей.

Закончив молитву, она вернулась в кухню. На плите кипел суп, и густой, осязаемый запах цыпленка висел в воздухе. Эстер взяла ложку, открыла крышку кастрюли и стала аккуратно собирать жир с поверхности бульона, сливая его в банку. Позже, когда жир застынет, его можно будет мазать на хлеб или добавлять в пищу. Она услышала, как хлопнула входная дверь, и узнала знакомые шаги.

– Это ты, Додик?

– Да, мама.

Эстер отложила ложку и повернулась навстречу сыну. Ее сердце всегда наполнялось гордостью, когда она смотрела на него – высокого и стройного.

– Папа пошел в синагогу, – сказал Дэвид. – Он придет домой в семь.

Мать улыбнулась.

– Хорошо. Иди мой руки, ужин готов.