Текст книги "Торговцы грезами"

Автор книги: Гарольд Роббинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)

Питер встал и, глядя Джонни в глаза, подошел к нему вплотную. Отчеканивая каждое слово, он сказал:

– Ничего не выйдет, Джонни. Мы не можем так рисковать. Объединению это не понравится, а если они заберут нашу лицензию, путь в мир кино закрыт нам навсегда. У нас нет таких денег, чтобы пускаться в авантюру.

Джонни выжидающе глядел на Питера, видя, как на его виске пульсирует голубая жилка. Он заметил, что Эстер тоже следит за Питером. Потом он бросил взгляд за дверь, ведущую в гостиную, где, сидя на полу, Марк играл в кубики. Джонни заметил, как Дорис, отложив книгу, подошла к брату помочь собрать раскиданные кубики. Наконец Джонни медленно повернулся к Питеру и решительно произнес:

– Все вы, продюсеры, на одно лицо, все вы трясетесь перед Объединением, все жалуетесь и плачетесь, что Объединение не дает вам спокойно жить, но что вы сами пытаетесь сделать? Ничего. Вы толчетесь у их стола и подбираете крошки, которые они милостиво подсыпают вам. Поэтому и получаете вы только крохи, а больше ничего. Вы знаете, сколько они заработали за прошлый год? Двадцать миллионов долларов. А сколько заработали все независимые продюсеры? Четыреста тысяч на сорок человек, в среднем каждый заработал по десять тысяч, и за один год вы заплатили Объединению восемь миллионов за право оставаться в кино. Восемь миллионов долларов! Это ведь деньги, которые заработали вы. В двадцать раз больше того, чем вам позволили оставить. Я могу сказать лишь одно – вы просто трясетесь от страха перед Объединением.

Сигарета обожгла ему пальцы. Он положил ее в пепельницу и продолжал громким и твердым голосом:

– Почему бы вам самим не пораскинуть мозгами? Ведь именно вы занимаетесь кино, вы зарабатываете деньги. Почему же не можете их удержать? Рано или поздно придется объявить войну Объединению. Так почему бы не сделать этого сейчас? У вас есть отличное оружие – хорошие картины. Они-то знают, что вы можете выпускать их, поэтому и душат вас. Они делают это потому, что боятся того, что вы можете сделать, если будете действовать самостоятельно. Соберитесь вместе, может, стоит подать дело в суд. Может, то, что они делают, противоречит новому закону, направленному против трестов-монополистов. Не знаю, но думаю, что стоит бороться. Тогда в Рочестере я так хотел, чтобы ты занялся кино, помнишь? Мне тогда делали предложения, и хорошие, я мог бы пойти работать к Бордену, или еще к кому-нибудь, но я хотел работать с тобой, потому что я чувствовал, что ты именно тот человек, который сможет бороться за свои права, когда потребуется. С тех пор мне не раз предлагали хорошую работу, но я остался с тобой, и все по той же причине. Теперь же я хочу знать, был я прав или нет? Потому что время пришло. Либо ты сейчас вступишь в борьбу, либо в скором времени Объединение раздавит тебя.

Он смотрел на Питера, стараясь что-нибудь прочитать на его лице. Лицо Питера было бесстрастно, но Джонни все равно понял, что он выиграл. Руки Питера сжались в кулаки, как у человека, рвущегося в бой.

Питер долго молчал. Он не стал спорить с Джонни, просто не мог. Он давно понял, что Джонни прав. Только в прошлом году он выплатил Объединению сто сорок тысяч долларов, оставив себе лишь восемь. Но Джонни был слишком молод и горяч. Возможно, став постарше, он поймет, что есть такая вещь, как терпение.

Питер отошел от Джонни и, подойдя к раковине, налил себе стакан воды. Медленно выпил ее. Да, в этом есть смысл – если все независимые продюсеры соберутся вместе, они смогут объявить войну Объединению и, может быть, добьются победы. Джонни был прав – иногда лучше вступить в бой, чем сидеть сложа руки. Возможно, время уже пришло. Питер поставил стакан на место и повернулся к Джонни.

– В какую сумму, по твоему мнению, обойдется производство такого фильма? – спросил он.

– Около двадцати пяти тысяч долларов, – ответил Джонни. – Учитывая, конечно, что Уоррен Крейг будет играть главную роль.

Питер кивнул. Двадцать пять тысяч долларов – это слишком большие деньги для одной картины, но, если дела пойдут хорошо, на этом можно будет сделать целое состояние.

– Уж если мы будем делать такую картину, – сказал он, – то в главной роли должен быть Уоррен Крейг и никто другой.

Джонни ухватился за появившуюся возможность.

– Не обязательно выкладывать двадцать тысяч. Мы с Джо вложим в дело пять тысяч, ты добавишь восемь, остальное мы займем. Может, помогут владельцы кинотеатров, они всегда просят чего-нибудь новенького. Если мы пообещаем дать им этот фильм, возможно, они помогут деньгами.

– Но нам еще надо будет уговорить Уоррена Крейга, – сказал Питер.

– Оставь это мне, – доверительно сказал Джонни. – Я с ним договорюсь.

– Тогда я смогу вложить десять тысяч.

– Значит, ты все-таки решился? – спросил Джонни, чувствуя, как забилось его сердце.

Питер заколебался. Он повернулся к Эстер, посмотрел на нее и медленно выдавил из себя:

– Я не говорю, что я буду делать этот фильм, но я и не утверждаю, что я не буду его делать. Я только говорю, что подумаю.

4

Питер ждал Бордена у синагоги – это было излюбленное место утренних встреч многих независимых продюсеров.

– Доброе утро, Вилли, – сказал он.

Борден взглянул на него.

– Питер, – сказал он, улыбаясь, – как здоровье?

– Не жалуюсь, – отозвался Питер. – Мне бы хотелось поговорить с тобой. У тебя есть время выпить чашечку кофе?

Борден вытащил часы и с важным видом поглядел на них.

– Конечно, – ответил он. – Так что там у тебя на уме?

– Читал вчерашние газеты? – спросил Питер, когда они усаживались за столик в ближайшем ресторанчике.

– Разумеется, – ответил Борден. – А ты о чем?

– Фильм Сары Бернар, – сказал Питер, – и фильм по роману Сенкевича. Читал об этом?

– Да, я читал эти заметки, – ответил Борден, удивляясь вопросу.

– Ты не думаешь, что настало время снимать большие фильмы? – поинтересовался Питер.

– Возможно, – осторожно ответил Борден.

Питер помолчал, пока официантка ставила на столик кофе.

– Джонни хочет, чтобы я сделал фильм из шести частей.

Борден явно заинтересовался.

– Из шести частей? А о чем?

– Он хочет, чтобы я купил пьесу и сделал по ней фильм. Тот же актер, что играет в пьесе, будет играть и в фильме.

– Купить пьесу? – захохотал Борден. – Что за глупость! Это же надо! Да ты и бесплатно можешь получить любой сценарий.

– Я знаю, – ответил Питер, прихлебывая кофе. – Но Джонни считает, что название известной пьесы привлечет зрителей.

Борден мысленно согласился. Его интерес явно возрос.

– А как ты собираешься обойти тот самый пункт в договоре с Объединением?

– Джонни говорит, что мы можем сэкономить пленку и тайно сделать фильм. Они смогут узнать об этом, когда картина будет уже готова.

– Но ведь они могут вышвырнуть тебя из кино?

– Могут. Но еще неизвестно, удастся ли им это, и потом, должен же кто-то начать борьбу. Иначе мы и дальше будем делать только двухчастные фильмы, в то время как во всем мире уже будут выпускать большие картины и иностранное кино завоюет наш рынок. От этого удара мы пострадаем больше, чем от Объединения. Мы и так слишком долго питались объедками с их стола. Настало время объединения всех независимых продюсеров.

Борден задумался. То, что сказал Питер, независимых продюсеров действительно волновало, но никто из них не решался бросить вызов Объединению, даже он не хотел искушать судьбу, ввязавшись в столь рискованное дело. Но если Питер всерьез собирался делать картину, то Борден лишь выигрывал от этого.

– И сколько будет стоить этот фильм? – спросил он.

– Около двадцати пяти тысяч.

Борден допил кофе. Он прикинул, какой суммой может располагать Кесслер, и у него получилось не более десяти тысяч долларов. Значит, остальные деньги Питеру придется занимать. Борден положил на стол двадцать пять центов и поднялся.

– Значит, ты все-таки собираешься делать эту картину? – сказал он, когда они вышли на улицу.

– Пока еще думаю, – ответил Питер. – Правда, денег в обрез. Возможно, если бы в финансовом плане все было без проблем, я бы и решился.

– А сколько у тебя есть?

– Около пятнадцати тысяч.

Борден удивился. Выходит, дела у Питера шли лучше, чем он предполагал. Повинуясь непонятному чувству, он предложил:

– Я могу дать тебе две с половиной тысячи. – Он вполне мог рискнуть такой небольшой суммой, ведь выигрыш мог быть гораздо больше, Вилли чувствовал это нутром. Если Питер пойдет на риск, то Борден от этого только выиграет.

Питер оценивающе посмотрел на него. Именно это он и хотел узнать. Хотел выяснить, покажется ли его идея Бордену заманчивой настолько, что тот будет готов рискнуть своими деньгами.

– Я еще не принял окончательное решение. Если решусь, дам тебе знать.

Бордену захотелось подтолкнуть Питера.

– Ладно, – сказал он лукаво, – если не захочешь, скажи мне, не исключено, что я сам займусь этим. Чем больше я об этом думаю, тем больше мне нравится эта идея.

– Я еще сам не знаю, – быстро ответил Питер. – Я ведь тебе сказал, что мне надо подумать, но в любом случае я тебе сообщу.

Джонни посмотрел на дверь. Надпись на стекле гласила: «Сэмюэль Шарп», и чуть ниже буквами поменьше: «Театральный агент». Джонни повернул ручку и вошел.

Комната, куда он вошел, была небольшой, все стены завешаны фотографиями с посвящениями, адресованными «дорогому Сэму». Джонни присмотрелся к фотографиям, ему показалось, что все посвящения написаны одной рукой, и он усмехнулся про себя.

В комнату вошла девушка и села за стол возле стены.

– Чем могу быть полезна, сэр? – спросила она.

Джонни подошел к ней. Она была симпатичной, этот Шарп знал толк в девушках. Джонни протянул ей свою визитную карточку.

– Мистер Эйдж с визитом к мистеру Шарпу, – сказал он.

Девушка взяла визитную карточку и посмотрела на нее. Это была простенькая карточка, где значилось: «Джон Эйдж, вице-президент „Магнум Пикчерс“».

Она уважительно посмотрела на Джонни.

– Присядьте, пожалуйста, сэр, – сказала она. – Я посмотрю, свободен ли мистер Шарп.

Джонни улыбнулся и сел в кресло.

– Вам надо сниматься в кино.

Она покраснела и вышла из комнаты. Через секунду она вернулась.

– Мистер Шарп сейчас освободится и примет вас, – сказала она и, снова усевшись за стол, напустила на себя важный вид.

Джонни взял номер «Биллборда» и стал перелистывать страницы. Краешком глаза он наблюдал за девушкой. Отложив журнал, он обратился к ней:

– Хороший сегодня денек, не правда ли? – спросил он ласковым голосом.

– Да, сэр, – ответила она. Заложив в машинку лист бумаги, она начала печатать.

Джонни встал с кресла и подошел к ней.

– Вы знаете, что по вашему почерку можно определить характер?

Девушка удивленно взглянула на него.

– Никогда об этом не думала, – мягко сказала она.

– Напишите что-нибудь на листке бумаги, – попросил он ее.

Она взяла карандаш.

– Что мне написать?

Он слегка задумался.

– Напишите: Сэму от… как ваше имя, кстати? – Джонни обезоруживающе улыбнулся.

Она что-то написала на листке бумаги и протянула ему.

– Вот, мистер Эйдж. Не знаю, сможете ли вы определить мой характер или нет.

Джонни посмотрел на листок бумаги и перевел удивленный взгляд на девушку. Та расхохоталась. Джонни тоже улыбнулся и снова перевел взгляд на листок.

– Вы могли просто спросить об этом, – сказала она. – Меня зовут Джейн Андерсон, остальная информация – по мере надобности.

Он хотел что-то ответить, но тут прозвучал звонок, установленный на ее столе.

– Можете пройти, – сказала она, улыбаясь. – Мистер Шарп освободился.

Джонни направился к кабинету Шарпа. У двери остановился и оглянулся на Джейн.

– А если по-честному, – спросил он шепотом, – мистер Шарп действительно был занят?

Она возмущенно повела головой и тут же лукаво улыбнулась.

– Конечно, – ответила она так же шепотом. – Он брился.

Джонни засмеялся и открыл дверь. Вторая комната была, как две капли воды, похожа на первую, разве что немного просторнее: те же картинки на стене, да письменный стол чуть больше, чем у Джейн. За столом сидел невысокого роста человек в светлом костюме.

Увидев вошедшего Джонни, он встал и протянул ему руку.

– Мистер Эйдж, – сказал он тонким, но приятным голосом, – рад с вами познакомиться.

Они обменялись обычными любезностями, и Джонни сразу же перешел к делу.

– «Магнум Пикчерс» хочет купить права на пьесу «Бандит». Мы также хотим, чтобы Уоррен Крейг играл главную роль в одноименном фильме.

В ответ Шарп лишь грустно покачал головой.

– Почему вы качаете головой, мистер Шарп?

– Извините, мистер Эйдж, – ответил Шарп. – Если бы это был кто-нибудь другой из моих клиентов, а не Уоррен Крейг, я бы еще сказал, что у вас есть какая-нибудь возможность. Но Уоррен Крейг… – Он не закончил фразу, разведя руками.

– Что вы хотите этим сказать, – «но Уоррен Крейг»?

Шарп извиняюще улыбнулся.

– Мистер Крейг – это потомственный актер из известной артистической семьи, а вы ведь знаете, мистер Эйдж, как они относятся к киношникам. Они посматривают на них свысока. Да и если говорить об оплате, то киношники не платят таких денег, к каким привыкли наши артисты.

Джонни оценивающе посмотрел на него.

– А сколько зарабатывает этот ваш Уоррен Крейг? А, мистер Шарп?

Шарп выдержал его взгляд.

– Крейг получает полторы сотни в неделю, а ваши киношники платят не больше семидесяти пяти.

Джонни подался вперед и перешел на доверительный тон.

– Мистер Шарп, то, что я вам скажу, надеюсь, останется между нами?

Шарп заинтересовался.

– Сэм Шарп всегда ценит доверие, – быстро ответил он.

– Хорошо, – кивнул Джонни и подвинул свое кресло поближе к столу Шарпа. – «Магнум» хочет сделать не обычный фильм из «Бандита», «Магнум» хочет сделать абсолютно новую картину высшего класса. Это будет настолько новое произведение, что оно наверняка не уступит лучшим театральным постановкам, именно поэтому мы и хотим, чтобы Уоррен Крейг сыграл главную роль.

Джонни выдержал паузу.

– За это мы согласны платить ему четыре сотни в неделю, причем минимальный гонорар составит две тысячи долларов. – Джонни снова откинулся в кресле, наблюдая за эффектом, который произвели его слова на Шарпа.

Глядя на его физиономию, Джонни понял, что тот клюнул. Шарп тяжело вздохнул.

– Буду с вами откровенен, мистер Эйдж, – сказал он сожалеюще. – Ваше предложение мне кажется довольно щедрым, но, боюсь, мне не удастся убедить Крейга принять его. Еще раз хочу повторить – он низкого мнения о киношниках, я бы даже сказал, он их презирает и не считает кино за искусство.

Джонни встал.

– Однако мадам Сара Бернар придерживается другого мнения – сейчас она снимается в фильме во Франции. Может быть, мистер Крейг, учтя это, согласится сниматься здесь?

– Я тоже слышал об этом, мистер Эйдж, но никак не могу поверить, – сказал Шарп. – Это и в самом деле правда?

Джонни кивнул головой.

– Именно так, – солгал он. – Наш представитель во Франции вращался в тех кругах, когда был заключен контракт, и он заверил нас, что это чистая правда. – Секунду поколебавшись, он добавил: – Конечно, мы готовы заплатить вам такие же комиссионные, какие получает агент мадам Бернар, то есть десять процентов.

Шарп встал, глядя на Джонни.

– Мистер Эйдж, вы убедили меня. Я согласен, но вы теперь должны убедить мистера Крейга. Не думаю, чтобы он меня послушался. Почему бы вам самому не поговорить с ним?

– В любое время, когда вам удобно.

Джонни вышел из кабинета в твердой уверенности, что Шарп в кратчайшее время устроит ему встречу с Крейгом.

По пути он остановился у стола секретарши и, улыбнувшись, спросил:

– Как там насчет остальной информации, Джейн?

Она протянула ему листок бумаги. Он взглянул на него.

Там были аккуратно напечатаны ее имя, адрес и телефонный номер.

– Позже восьми не звоните, мистер Эйдж, – улыбнулась она, – я снимаю квартиру, и хозяйке не нравится, когда звонят после восьми.

Джонни ухмыльнулся.

– Непременно позвоню, душенька. И не беспокойтесь насчет хозяйки.

Он вышел из кабинета, весело насвистывая.

Джонни появился на студии только вечером. Увидев его, Питер оторвался от лежащих перед ним бумаг.

– Где ты был? – спросил он. – Я с ног сбился, тебя разыскивая.

Джонни подошел и оперся о стол Питера.

– У меня был сумасшедший день, – сказал он, улыбаясь. – Утром я встретился с агентом Уоррена Крейга, затем узнал, что Джордж в городе, и решил с ним пообедать.

– И что ты обсуждал с Джорджем за обедом?

– Денежные дела, – весело ответил Джонни. – У меня такое предчувствие, что мы получим этого Крейга, поэтому я подумал, что не мешает наскрести деньжат. Джордж решил дать нам тысячу.

– Но я ведь не сказал, что мы будем делать эту картину, – возразил Питер.

– Я знаю, – ответил Джонни. – Но если ты не будешь, найдется кто-нибудь другой.

Он посмотрел на Питера с вызовом.

– Дело в том, что я все равно не собираюсь оставаться в стороне.

Питер, не отвечая, долго и пристально смотрел на него. Джонни упрямо не отводил взгляда. Наконец Питер заговорил.

– Значит, ты точно решился?

Джонни кивнул.

– Да, я решился. Хватит ходить вокруг да около.

Зазвонил телефон, Питер снял трубку и ответил. Затем протянул ее Джонни.

– Это тебя.

– Алло? – сказал Джонни в трубку.

Слушая голос в телефоне, Джонни вдруг закрыл микрофон и прошептал Питеру:

– Это Борден. Ты говорил с ним о картине сегодня утром?

– Да, – ответил Питер. – Чего он хочет?

Джонни ничего не ответил, так как его собеседник замолчал, и сказал в трубку:

– Не знаю, Билл. – Он вопросительно посмотрел на Питера. – Да он еще не решился.

Голос в трубке принялся что-то быстро объяснять.

– Конечно, Билл, конечно, – сказал Джонни. – Я сообщу тебе. – Он повесил трубку.

– Что он хотел? – подозрительно спросил Питер.

– Он хотел знать, принял ли ты решение. И сказал, что если ты против, то мне надо с ним увидеться.

– Вот негодяй! – возмущенно воскликнул Питер. Он сунул сигару в рот и начал нервно жевать ее. – Только сегодня утром я говорил с ним, а он уже пытается украсть мою идею. Что ты ему сказал?

– Ты же слышал, – ответил Джонни. – Я сказал, что ты еще не определился.

– Тогда позвони ему и скажи, что я решил, – раздраженно ответил Питер. – Мы будем делать эту картину.

– Ты будешь делать? – Джонни ухмыльнулся.

– Я ее буду делать, – ответил Питер, который никак не мог остыть. – Я покажу этому Вилли Борданову, как воровать чужие идеи!

Джонни взял трубку.

– Подожди, – остановил его Питер. – Я сам ему позвоню. Он что-то там говорил о двух с половиной тысячах, которые мог бы вложить в картину. Так вот, они мне срочно понадобились.

5

За ужином Питер не проронил ни слова. Что же его тревожит, думала Эстер, но тактично молчала, пока он не закончил есть. Хорошо зная его, она понимала, что Питер сам скажет ей обо всем.

– Дорис принесла табель из школы, – сказала она. – По всем предметам пятерки.

– Очень хорошо, – сказал Питер с отсутствующим видом.

Эстер внимательно посмотрела на него – обычно его очень интересовали успехи Дорис в школе, он всегда смотрел ее табель и торжественно расписывался в нем. Эстер замолчала.

Питер поднялся из-за стола, взял газету и прошел в гостиную. Эстер помогла служанке убрать посуду и направилась туда же. Войдя, она увидела, что газета валяется на полу, а Питер сидит, уставившись в стену отрешенным взглядом.

Его молчание обеспокоило Эстер.

– Что с тобой случилось? – наконец спросила она. – Ты себя неважно чувствуешь?

Питер посмотрел на нее.

– Нормально я себя чувствую, – буркнул он. – Почему ты об этом спрашиваешь?

– Сидишь как умирающий, – сказала она. – За весь вечер ни с кем словом не перебросился.

– Я размышляю, – коротко ответил он. Ему хотелось, чтобы Эстер оставила его в покое.

– Это какая-то тайна? – спросила она.

– Нет, – он удивился. И тут внезапно сообразил, что она ровным счетом ничего не знает о его решении.

– Я все-таки решил делать фильм, о котором говорил Джонни, и теперь прямо места себе не нахожу.

– Раз уж принял решение, то чего ж теперь с ума сходить?

– Да слишком это рискованное дело, – ответил Питер, – я могу потерять все.

– Но ты ведь знал об этом, когда принимал решение, не правда ли?

Он кивнул.

– Тогда не сиди с таким видом, будто ты с минуты на минуту ожидаешь конца света. Надо было беспокоиться перед тем, как принимать решение, а теперь надо заниматься делами и не волноваться из-за того, что может случиться.

– Ты же знаешь, что будет, если я прогорю? – Он запыхтел сигарой. Эта мысль мучила его, как больной зуб, и чем больше он думал об этом, тем больше страдал.

Она мягко улыбнулась.

– Ничего, мой отец три раза прогорал и как-то выкарабкивался. Все у нас будет нормально.

Его лицо просветлело.

– Значит, тебя не пугают неудачи?

Она подошла и села к нему на колени, прижав его голову к своей груди.

– Бизнес – это не такая уж важная штука, чтоб я принимала его близко к сердцу. Единственное, что меня интересует – это ты. Делай, что считаешь нужным, это главное. Даже если это не принесет выгоды, все равно делай. Я счастлива уже тем, что у меня есть ты и дети, а то, что мы можем лишиться квартиры на Риверсайд Драйв и служанки, меня не очень беспокоит.

Он обнял ее и тихо проговорил:

– Все, что я делаю, это для тебя и для детей. Я хочу, чтобы у вас было все.

Ее голос потеплел, именно это она и хотела услышать. Она понимала, что мысли всех мужчин направлены на одно – как достичь успеха в бизнесе, но ей было важно услышать, как Питер относится к ней.

– Я знаю, Питер, я знаю. Именно поэтому тебе и не стоит беспокоиться. Когда человек не беспокоится о мелочах, дела у него идут лучше. У тебя все получится. Идея хорошая, а это самое главное.

– Ты так думаешь?

Эстер заглянула ему в глаза и улыбнулась.

– Конечно. Если бы это было не так, разве бы ты решился?

Собрать нужную сумму на постановку картины оказалось совсем несложно. Владельцы кинотеатров, с которыми поговорил Джонни, охотно вкладывали деньги. Им надоело крутить серые, невыразительные фильмы низкого качества, которые поставляло им Объединение. Вклады, собранные Джонни, были разными, от тысячи долларов, полученных от Паппаса, до ста, вложенных владельцем небольшого кинотеатра на Лонг-Айленд.

Это дело стало самой открытой тайной, известной всем в кинематографе. О ней знали все, кроме Объединения. Остальные независимые продюсеры с интересом следили за развитием событий.

Тем временем Питер где только мог покупал пленку, а Джо интенсивно работал над сценарием фильма.

Уоррен Крейг снимал грим в артистической уборной, набитой поклонниками его таланта. В отражении зеркала ему были видны возбужденно перешептывающиеся люди и симпатичная девушка в углу, которая стояла молча, ловя восхищенными глазами каждое его движение.

Настроение у Крейга было прекрасное, сегодня он сыграл превосходно и знал об этом. Такое бывает, когда все идет как по маслу, и даже если захочешь, ничего не испортишь. Впрочем, бывало и иначе. Вспомнив об этом, он скрестил пальцы.

Девушка в зеркале увидела его жест и робко улыбнулась. Он улыбнулся ей в ответ, и ее улыбка стала уверенней.

Сняв остатки грима, он развернулся.

– Ну а сейчас, мои дорогие, прошу вас извинить меня, – сказал он густым приятным баритоном. – Мне надо освободиться от этого провинциального костюма.

Окружающие рассмеялись, – они всегда смеялись, когда он говорил эти слова, это уже стало как бы частью спектакля. Он был одет в ковбойский костюм, который как нельзя лучше подчеркивал достоинства его фигуры, – темные штаны и яркая рубашка плотно облегали его широкие плечи и узкую талию. Крейг ушел за ширму и через несколько минут вышел оттуда в обычном костюме. Надо признать, что ему шла любая одежда. Уоррен был прирожденный актер и знал это; что бы он ни делал, что бы ни говорил, что бы ни носил, все равно сразу было видно, что это актер в третьем поколении, уверенно шествующий по стопам деда и отца.

Теперь он был готов снизойти до своих почитателей. Стоя посреди комнаты с непринужденным видом, слегка склонив голову набок, он небрежно выслушивал поздравления. Сигарета, вставленная в длинный мундштук, дымилась во рту.

Таким впервые увидел его Джонни, войдя в артистическую уборную с Сэмом Шарпом. Заметив Сэма, Уоррен Крейг поморщился. Он вспомнил, что договорился сегодня встретиться с одним киношником, а у него на уме было сейчас совсем другое: он собирался пригласить поужинать ту скромную девушку, стоящую в углу.

Крейг философски улыбнулся. Это было неизбежное зло, преследующее всех известных артистов: они никогда не принадлежали самим себе.

Постепенно комната опустела, последней ушла симпатичная девушка. Задержавшись у двери, она еще раз улыбнулась Уоррену, и он виновато улыбнулся в ответ, беспомощно разведя руками. «Извини, дорогая, – говорила его улыбка. – Ничего не поделаешь. Я не волен распоряжаться даже своим временем».

Ее улыбка была понимающей. Уоррен Крейг сообразил, что она означала: «Я понимаю. Как-нибудь в другой раз». Дверь за ней захлопнулась.

От Джонни не ускользнул этот безмолвный диалог. Он стоял, молча разглядывая Крейга. Несомненно, это был выдающийся актер, но тщеславие прямо-таки выпирало из него, и это было понятно. Он молод, не больше двадцати пяти лет, прикинул Джонни; привлекательный, стройный. «Его длинные вьющиеся волосы прекрасно будут смотреться на экране», – подумал он.

Крейг повернулся к Джонни, с интересом разглядывая его. «Да он же еще моложе меня! – удивленно подумал он. – И уже вице-президент этой киношной компании!» Но, продолжая разглядывать Джонни, он увидел и другие черты, отличавшие того от простых смертных. Актер должен уметь приглядываться к людям, чтобы потом воплощать их черты в своих образах. Мягко очерченные губы Джонни были решительно сжаты. Глядя на подбородок, можно сделать вывод, что это человек волевой и агрессивный, умеющий, однако, сдерживать свои эмоции, но больше всего Крейга поразили глаза Джонни – они были темно-синего цвета, а в глубине их бушевало пламя. «Идеалист», – подумал Крейг.

– Ты голоден, Уоррен? – спросил Шарп своим высоким голосом.

Крейг пожал плечами.

– Можно и поесть, – спокойно сказал он, как будто еда не имела для него никакого значения, и, повернувшись к Джонни, добавил: – Работа на сцене совершенно выматывает!

Джонни понимающе улыбнулся.

– Еще бы, мистер Крейг.

Крейгу понравился его голос.

– Не будем так официальны. Меня зовут Уоррен.

– Называйте меня Джонни, – послышалось в ответ.

Они пожали друг другу руки, и Сэм Шарп довольно улыбнулся про себя – похоже, его комиссионные никуда не денутся…

Крейг грел в ладонях бокал с бренди. Несмотря на заверения, что не голоден, он быстро расправился с отбивной и теперь был готов к разговору.

– Как я понял, вы связаны с кинематографом, Джонни? – начал он.

Джонни кивнул в ответ.

– Сэм говорил мне, что вы собираетесь снять фильм по «Бандиту»?

– Правильно, – подтвердил Джонни. – И мы бы хотели, чтобы вы сыграли там главную роль, ведь, кроме вас, с ней никому не справиться. – Джонни считал, что лесть не повредит.

Крейгу это понравилось. Он утвердительно кивнул головой.

– Но ведь вы – киношники, – сказал он высокомерно. – Всего лишь киношники.

Джонни посмотрел на него.

– Кинематограф развивается, Уоррен. Сейчас люди, обладающие таким талантом, как вы, могут полнее выразить себя на экране, чем на сцене.

Крейг отхлебнул бренди.

– Я не согласен, Джонни, – возразил он с улыбкой. – Однажды я зашел в этот ваш никельодеон, и ужас, что я там увидел! По замыслу это была комедия, но мне было совсем не смешно, – одного коротышку там преследовал толстый полицейский, каждую минуту они спотыкались и падали. – Крейг покачал головой. – Извини, старик, но я не мог высидеть до конца.

Джонни расхохотался. Заметив, что бокал в руках Уоррена пуст, он сделал знак официанту наполнить его.

– Неужели ты думаешь, что мы будем снимать «Бандита» таким же образом? – Он тоже с легкостью перешел на ты, а интонацией он постарался выразить удивление, что Крейгу могла прийти в голову подобная мысль. – Послушай, Уоррен, прежде всего это будет абсолютно другая картина, она будет длиться не двадцать минут, а больше часа. Мы там будем использовать один прием, который появился совсем недавно, называется – крупный план.

Джонни увидел на лице Крейга непонимание.

– Эту штуку придумал один парень по фамилии Гриффит. Вот в чем она заключается: скажем, снимаем мы большую сцену, например, ту, где ты с девушкой в саду. Помнишь, как ты смотришь на нее? На твоем лице написана любовь к ней, хотя ты и молчишь как рыба. На экране все это будет выглядеть чудесно. Камера в этот момент будет снимать только твое лицо, и именно твое лицо увидят зрители. Любой оттенок каждого выражения, которые ты так искусно можешь изобразить на своем лице, увидят зрители, все зрители, а не только те, что сидят в первом ряду партера.

Крейга это заинтересовало.

– Ты имеешь в виду, что в кадре окажусь я один?

Джонни кивнул головой.

– И это еще не все. Ты почти не будешь сходить с экрана, а то как же иначе?

Крейг молчал. Он отпил еще немного бренди. Мысль пришлась ему по душе. В конце концов, ведь это он был «Бандитом». И все же он отрицательно помотал головой.

– Нет, Джонни. Хоть это и звучит очень соблазнительно, я не смогу. Если я снимусь в кино, это подмочит мою репутацию на сцене.

– Сара Бернар не боится за свою репутацию, – бросил Джонни. – Она понимает, что экран даст ей больше возможностей, чем сцена. Подумай об этом, Уоррен, подумай. Бернар – во Франции, Уоррен Крейг – в Америке. Самые известные артисты по обе стороны океана снимаются в кино. Или ты хочешь, чтобы я поверил, что ты боишься сделать то, чего не боится мадам Бернар?

Крейг поставил бокал на стол. Последние слова Джонни ему понравились. Как сказал Джонни: Бернар и Крейг, известнейшие артисты в мире. Он встал и посмотрел чуть неуверенно на Джонни.

– Старик, – сказал он торжественно. – Ты убедил меня. Я буду сниматься в этом кино. Более того, – меня не волнует, что скажут обо мне театральные профессионалы, я докажу им, что настоящий артист может работать где угодно, даже в кино.

Джонни посмотрел на него и улыбнулся. Сэм, все время державший пальцы скрещенными под столом, разжал их и облегченно вздохнул.

6

Сидя в кресле-качалке, Джо наблюдал, как Джонни завязывает галстук. Завязав его, Джонни поглядел в зеркало и сорвал его с шеи, протянув руку к вешалке за другим галстуком.

– Проклятие, – пробурчал он, – никогда не могу сразу правильно выбрать галстук.

Джо улыбнулся. С того утра, когда он описывал Джонни риск, на который тот толкает Питера, они больше не возвращались к этой теме. Он спокойно занимался работой, надеясь, что все будет идти своим чередом. Но дела шли не слишком гладко. Любое препятствие выбивало его из колеи, и он с трудом подавлял свой пессимизм.