Текст книги "Торговцы грезами"

Автор книги: Гарольд Роббинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

– К черту сценарий! Едем прямо на вокзал.

Эстер увидела их первой.

– Питер! – закричала она и, подбежав, с рыданиями бросилась ему на шею.

Он заговорил с ней на идиш. Попробовал говорить строго, но тут же сбился на нежный тон.

– Чего это ты плачешь?

Джонни глянул на Джо, который стоял, улыбаясь.

– Все здесь? – спросил он.

– Все, кроме Крейга, – ответил Джо, продолжая улыбаться.

Джонни огляделся.

– Что на этот раз его задерживает?

– Джонни! – услышал он голос.

Джонни обернулся. К нему спешил Сэм Шарп, за ним, едва поспевая, бежала Джейк. Шарп остановился перед Джонни, тяжело дыша. Его обычно красное лицо было бледным.

– Где Крейг? – спросил Джонни.

– Он не придет, – с трудом проговорил Шарп. – Джонни, это он рассказал Объединению о наших планах. Именно поэтому они и решили накинуться на вас.

– Вот сукин сын! – взорвался Джонни. Вдруг в его уме мелькнула неприятная мысль. Ведь их могли перехватить здесь, прямо на вокзале. – А где он сейчас? – спросил он.

– В моей конторе, – ответил Шарп.

Джонни в панике уставился на него.

– Ведь он еще может сообщить им о наших новых намерениях. Нам надо нейтрализовать его. – Он направился к выходу.

Шарп схватил его за руку.

– Подожди, Джонни. Он не сможет их предупредить.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Когда он рассказал мне, что он сделал, я пришел в такое бешенство, что чуть не прибил его.

Джонни посмотрел на коротышку, не веря ушам – Крейг был раза в два крупнее Шарпа.

– Так оно и случилось, Джонни, – настаивал Шарп. – Дело в том, что я… я толкнул его, а Джейн поставила подножку. Он споткнулся и упал. Потом мы его связали.

– Скатертью, – добавила Джейн.

Джонни захохотал. Интересно было бы посмотреть на все это.

Коротышка и девчонка, связывающие кумира миллионов женщин!

Шарп серьезно посмотрел на него.

– Джонни, как ты думаешь, может, и нам с тобой поехать? А то, когда он выпутается, нам несдобровать.

– Конечно, – проговорил Джонни, продолжая смеяться. – Давайте с нами! Нам еще пригодятся такие головорезы, как вы!

За окном было темно. Поезд мчался в ночи. Джонни смотрел в окно, но увидел в стекле лишь свое отражение. Прислонившись к нему, Дорис клевала носом. Шел десятый час.

Дорис пошевелилась. Джонни повернулся и обнял ее за плечи.

– Устала, милашка?

– Нет, – ответила она сонным голосом.

Он улыбнулся.

– Может, тебе будет удобней, если ты положишь голову мне на колени?

Она повернулась и выпрямилась. Ее глаза закрылись, как только голова коснулась его колен, но губы продолжали шевелиться.

Джонни наклонился над ней.

– Что ты сказала, милашка?

– Тебе понравится Калифорния, дядя Джонни, – прошептала она. – Она такая красивая.

Джонни улыбнулся, так как она заснула, едва успев произнести последнее слово. На него упала чья-то тень, и Джонни поднял глаза.

Перед ним стоял Питер. Он ласково смотрел на них.

– Спит?

Джонни кивнул.

– Я так и не ответил на твой вопрос, – сказал Питер.

– Какой вопрос? – спросил Джонни.

– Почему я тебе не сказал, куда я сегодня пойду. Я вспомнил о том, что сегодня годовщина смерти отца, только когда вышел из дому.

– О! – сказал Джонни. – Извини меня за бестактность. Я был тогда просто не в себе. Я не хотел тебя обидеть.

– А сейчас ты уже успокоился? – ласково улыбнулся Питер.

– Конечно, – ответил Джонни.

– Тогда, может, ты снимешь ермолку? – Он протянул руку и снял с головы Джонни маленькую черную шапочку.

У Джонни отвисла челюсть.

– Ты хочешь сказать, что я ходил в ней с тех пор, как мы вышли из синагоги?

Питер кивнул.

– Почему же ты мне раньше не сказал? – спросил Джонни.

Питер снова улыбнулся.

– Тебе она очень идет, – сказал он лукаво. – Такое впечатление, что ты в ней родился.

Через неделю они ехали в машине, направляясь к ферме Сантоса. Джонни и Питер сидели впереди рядом с водителем. По обе стороны дороги, сколько хватало глаз, все было засажено апельсиновыми деревьями. Подъезжая к перекрестку, они заметили небольшой указатель.

– Что там написано? – спросил Питер у Джонни.

Он до сих пор отказывался носить очки.

– Голливуд, – ответил Джонни. – По-моему, здесь находится ферма Сантоса.

– Это немного дальше по дороге, – повернулся шофер.

Питер огляделся.

– Калифорния, – сказал он недовольным тоном.

Джонни поглядел на него. Питер что-то бормотал про себя.

– Ни сценария – две с половиной тысячи долларов, ни актера на главную роль – еще шесть тысяч долой. – Он вдохнул в себя воздух. Повсюду разносился аромат цветущих апельсиновых деревьев. – Фу! – сказал он громко.

Джонни начал улыбаться.

Питер понял, что его слышали. Он тоже нехотя улыбнулся.

– Что я здесь буду снимать, а? – спросил он, вытягивая вперед руку и указывая на деревья. – Апельсины, что ли?

ИТОГИ 1938 ГОДА
СРЕДА

Мои наручные часы показывали почти пять. Утро золотило верхушки деревьев. Я повернулся к Дорис.

– Может, поспишь немножко, милашка?

Ее синие глаза были печальны.

– Мне не хочется, – сказала она, но усталое лицо говорило об обратном.

– Тебе надо немного отдохнуть, беби, – сказал я. – Ты и так целый день на ногах.

Она посмотрела на меня. На какое-то мгновение на ее лице появилась улыбка, которая тут же исчезла. В голосе послышалась легкая ирония.

– Ты устал, Джонни?

Это была старая семейная шутка. Она родилась, когда Питер, приходя на студию, постоянно, днем и ночью, заставал меня там.

– Джонни никогда не спит, – обычно говорил он, смеясь. – Он стережет свои деньги в банке.

Я улыбнулся ей.

– Немного, – признался я. – Но тебе действительно надо отдохнуть. И без твоей кислой мины видно, что дела никуда не годятся.

Она улыбнулась шире. В ее глазах засветилась нежность.

– Хорошо, дядя Джонни, – сказала она высоким голоском. – Но ты должен пообещать, что придешь ко мне завтра.

Я обнял и крепко прижал ее к себе.

– И завтра, и когда угодно – до конца моей жизни, если ты этого хочешь.

Она обещающе прошептала мне на ухо:

– Мне никогда не надо было ничего другого.

Я поцеловал ее. Мне нравилось, как она смотрела на меня, приблизив лицо, как ласкала длинными пальцами мои волосы на затылке. Прикосновение было легким, но в нем чувствовалась давняя страсть. Мне нравилось ощущать нежную кожу ее лица, легкий запах духов, исходящий от ее тела, шуршание волос, которые я нежно гладил рукой.

Она отодвинулась и долго смотрела на меня, затем взяла за руку, и мы вместе вышли в холл. Молча она помогла мне надеть пальто и шляпу. Мы вместе подошли к двери.

Я повернулся и посмотрел на нее.

– А сейчас поднимайся наверх и поспи, – сказал я строго.

Она тихонько засмеялась и поцеловала меня.

– Джонни, ты – прелесть.

– Я могу быть и другим, – сказал я, безуспешно стараясь говорить строго. – Если ты…

– Если я не пойду спать, ты отшлепаешь меня, как это сделал когда-то, – сказала она, лукаво улыбаясь.

– В жизни такого не было, – запротестовал я.

– Да нет же, было! – продолжала она с той же улыбкой на губах. Наклонив голову, она изучающе смотрела на меня. – Интересно, осмелишься ты теперь это сделать, если разозлишься? Думаю, это было бы здорово!

Я взял ее за плечи и повернул от себя.

Слегка подтолкнув к лестнице, я шлепнул ее по мягкому месту.

– Если ты сейчас же не пойдешь спать, я отлуплю тебя ремнем.

Подойдя к лестнице, Дорис повернулась и взглянула на меня.

Я молча смотрел на нее.

Наконец она заговорила серьезным голосом.

– Не оставляй меня, Джонни, – сказала она. Не знаю почему, но несколько секунд я ничего не мог сказать. Ком в горле мешал мне говорить. Что-то в ее голосе, тихом и нежном голосе, полном одиночества и терпения, поразило меня. Затем прозвучали мои слова. Я не искал их, я и не говорил их, похоже, я даже не шевелил губами, они просто появились ниоткуда, перекинув между нами мостик, который не смогло бы разрушить уже ничто в мире.

– Больше никогда, милашка.

На ее лице не дрогнул ни один мускул, но она вся как-то засветилась, и волны тепла, исходящие от нее, заставили меня застыть на месте. Постояв еще секунду, она повернулась и стала подниматься по ступенькам.

Я глядел ей вслед. Ее походка была легкой и грациозной, как у балерины. На последней ступеньке она оглянулась и послала мне воздушный поцелуй.

Я помахал Дорис рукой, и она скрылась из виду. Повернувшись, я направился к входной двери.

Небо было светлым, воздух прохладным. Под мягкими лучами солнца блестела утренняя роса. Внезапно я почувствовал, что моя усталость исчезла. Стоило мне вдохнуть свежий утренний воздух, ее как рукой сняло. Я посмотрел на часы, было начало шестого. Слишком поздно возвращаться домой спать.

В двух кварталах от дома я остановил такси.

– В студию «Магнум», – сказал я водителю, откидываясь на сиденье и закуривая.

От дома Питера до студии ехать пятнадцать минут. Расплатившись с водителем, я направился к воротам. Они были заперты. Нажав звонок рядом с дверью, я стал ждать охранника.

Я увидел свет, когда дверь сторожки открылась и к воротам направилась чья-то тень.

Наверно, он узнал меня, стоящего за воротами, потому что с шага он перешел на бег. Ворота распахнулись.

– Мистер Эйдж, – сказал охранник, – не думал, что вы так скоро вернетесь.

– Это сюрприз, – сказал я. – Я и сам не ожидал, что так быстро вернусь.

Он запер за мной ворота.

– Могу я быть чем-нибудь полезен, мистер Эйдж?

– Нет, спасибо. – Я пойду к себе в контору.

Я долго шел мимо административных зданий. На студии было тихо, и я слышал гулкое эхо своих шагов. Птицы на деревьях проснулись и принялись недовольно щебетать, видно, им не понравилось, что их так рано потревожили. Я улыбнулся про себя, прислушиваясь к знакомому щебетанию, и вспомнил, что всегда, приходя на студию рано, вызывал птичий гомон.

Ночной дежурный уже ждал у входа в главное здание. Он стоял у дверей, протирая сонные глаза. Ему, наверное, позвонили с проходной и сказали, куда я направляюсь.

– Доброе утро, мистер Эйдж.

– Доброе утро, – ответил я, входя в здание.

Он поспешно вбежал в холл, обогнал меня и отпер своим ключом дверь моего кабинета.

– Вам что-нибудь нужно, мистер Эйдж? – спросил он. – Может, принести кофе или что-нибудь еще?

– Нет, спасибо, – ответил я. Я принюхался. Воздух в кабинете был затхлый.

Заметив выражение моего лица, дежурный подбежал к окнам и распахнул их.

– Немного свежего воздуха не повредит, сэр, – сказал он.

Улыбнувшись, я поблагодарил, и он ушел, а я снял пальто и шляпу и повесил их в шкаф. После такой напряженной ночи можно было и выпить. Я открыл боковую дверь. Между моим кабинетом и кабинетом Гордона находилась небольшая кухонька с холодильником, мойкой и электроплиткой, на которой стоял кофейник. На ощупь он оказался чуть теплым. «Наверное, дежурный варил себе кофе», – подумал я. Я достал из холодильника бутылочку содовой и вернулся в кабинет.

Из ящика стола извлек бутылку виски и стакан. Слегка плеснув в стакан виски, долил доверху содовой. Попробовал на вкус. То, что надо. Отпив половину, подошел к окну и выглянул.

Передо мной возвышалось здание сценарного отдела, справа и слева стояли другие административные здания, полукругом окружавшие главный корпус. Вдали виднелся звуковой павильон номер один.

Звуковой павильон номер один. Подумав об этом, я улыбнулся. Это было новое современное здание, окрашенное в белый цвет. Первый павильон, который мы открыли вместе с Питером, был больше похож на сарай, чем на здание, – шаткое строение из четырех стен без потолка, так что мы работали под открытым небом. Рядом наготове лежал брезент, который мы растягивали над головой при первых признаках дождя. Я вспомнил, что наверху у нас всегда сидел человек, внимательно наблюдавший за небом.

Мы его звали «дождевик». Если небо предвещало дождь, он кричал нам оттуда, и мы быстренько растягивали брезент. Мы всегда старались оттянуть этот момент до последнего, потому что использование ртутных ламп для съемок в закрытых помещениях обходилось очень дорого.

Тогда Джо Тернеру пришла в голову хорошая мысль. Подсчитав, в какую сумму нам обходится использование ртутных ламп, Джо предложил сделать наверху перегородки, как в цирке, чтобы в случае дождя мы могли бы быстро устанавливать крышу. Уже прошло двадцать лет с тех пор, как Джо умер, но он все равно как живой стоит у меня перед глазами, будто все эти годы я ежедневно встречаюсь с ним.

До сих пор помню, как весело он смеялся, когда я рассказывал ему, как нам удалось бесплатно отхватить землю для студии. Он любил эту историю. Я и сам улыбнулся сейчас, оглядывая студию площадью в сорок акров. Вся эта земля не стоила нам ни цента. Это случилось, когда я вернулся в Нью-Йорк с первой копией «Бандита». Питеру нельзя было возвращаться в Нью-Йорк: иск, поданный Объединением в суд, еще был действителен.

Первый просмотр состоялся на студии Билла Бордена. Независимые продюсеры вели себя с каждым днем все смелее, особенно после того, как у Фокса появились реальные шансы выиграть дело в суде против Объединения.

Зал для просмотра был набит битком. Кроме наших кредиторов, которых было немало, собрались и все самые влиятельные прокатчики штата. Не знаю, кто больше был в восторге от фильма – прокатчики, которые стремились купить картину, или наши кредиторы, которые поняли, что получат свои деньги обратно, да еще с немалым наваром.

Но то, что случилось, превзошло мои самые смелые ожидания. Не прошло и двух часов после просмотра, как я собрал около сорока тысяч долларов задатка от компаний, занимающихся прокатом. Борден, стоящий рядом со мной и с изумлением наблюдавший, как прокатчики чуть не силой пытались всучить мне свои чеки, без устали повторял:

– Никак не могу поверить в это. Никак не могу поверить в это…

В полночь я позвонил Питеру. От волнения я заикался.

– У нас сорок тысяч долларов, Питер! – кричал я в трубку.

– Что? – переспросил он дрожащим голосом. – Мне послышалось, будто ты сказал – сорок тысяч долларов?

– Правильно! – заорал я. – Сорок тысяч долларов! Все в восторге от картины!

На том конце провода воцарилось молчание. Затем раздался недоверчивый голос:

– Где ты, Джонни?

– В студии Бордена, – ответил я.

– Вилли там? – спросил он.

– Рядом со мной, – ответил я.

– Передай ему трубочку, – попросил Питер.

Я протянул трубку Бордену.

– Привет, Питер, – сказал Борден.

Я слышал, как Питер что-то взволнованно говорил на другом конце провода, но не мог разобрать что.

Борден повернулся и посмотрел на меня, слегка улыбнувшись.

Он подождал, пока Питер закончил говорить, на его лице сияла самодовольная улыбка.

– Нет, – ответил он. – Джонни совсем не пьян, он такой же трезвый, как и я. – Следующие несколько секунд Борден снова слушал Питера, потом проговорил: – Ну да, сорок тысяч долларов. Я своими глазами видел чеки.

В трубке снова зазвучал голос Питера, и Борден протянул ее мне.

– Ты что, не веришь мне? – спросил я.

– Верить тебе? – Голос Питера звенел от счастья. – Да я своим ушам не могу поверить. Это же надо, сорок тысяч долларов!

– Я переведу тебе деньги завтра утром, – сказал я.

– Не надо, – ответил он. – Переведи половину, чтобы я мог выплатить Элу его двадцать тысяч, остальная половина пойдет на уплату долгов.

– Но, Питер, мы же снова окажемся на мели. У нас долгов в Нью-Йорке тысяч на двадцать, а нам понадобятся деньги для новой картины.

– Когда я расплачусь с долгом за эту картину, я хоть одну ночь просплю спокойно, а наутро начну беспокоиться, где бы достать денег.

– А как насчет денег для строительства студии? Не можем же мы все время работать на ферме. Давай раздадим половину долгов, а остальные с удовольствием подождут. Судя по всему, картина принесет нам четверть миллиона долларов, и все об этом знают.

– Если она принесет нам столько денег, то мы спокойно можем себе позволить выплатить долги сейчас, – возразил Питер.

– Но этих денег нам придется ждать год, – запротестовал я. По законам штата деньги можно было получить не раньше, чем через полгода после выхода картины на экран. – Что же мы будем до этого делать? Сидеть сложа руки? Мы не можем себе это позволить.

Но Питер был неумолим.

– Заплати деньги, как я сказал. Это стоит сделать хотя бы для того, чтобы одну ночь проспать спокойно.

Я знал, что спорить бесполезно. Если он начинал говорить таким упрямым тоном, то переспорить его было уже невозможно.

– Ладно, Питер.

Он смягчился.

– Так им понравилась картина?

– Да они без ума от нее. Особенно от той сцены, где шериф перестреливается с бандитом в доме у девушки. Я знал, что ему это понравится, ведь это была его идея. По пьесе стрельба происходила в большом салуне, но у нас не было денег, чтобы построить такие декорации, и поэтому Питер решил перенести сцену в дом.

Он захохотал.

– Я ж тебе говорил, что так будет гораздо драматичнее, а?

– Ты был прав, Питер, – сказал я, с улыбкой слушая его гордый голос.

Он прищелкнул языком.

– Ну что, смогли они высидеть весь фильм?

– Да он им так понравился, что они не хотели, чтобы картина заканчивалась. В конце устроили овацию. Если бы ты только видел, Питер, как они встали и разразились аплодисментами.

Я слышал, как он отодвинул трубку от губ и принялся кому-то что-то объяснять, затем его голос зазвучал снова.

– Я вот сказал сейчас Эстер, что был прав, когда утверждал, что семь частей для фильма, это не так уж и много.

Я расхохотался, вспомнив, как он сказал однажды, что никто не сможет высидеть фильм из шести частей.

Он прервал мои воспоминания.

– Эстер спрашивает, кто платит за телефонный разговор?

Я посмотрел на Бордена и улыбнулся.

– Мы, конечно. Не думаешь ли ты, что я звоню с чужого телефона и не оплачу счет?

На том конце провода воцарилось молчание, затем раздался жалобный голос Питера.

– Но мы разговариваем уже почти двадцать минут. Это же сто долларов! – И он быстро попрощался: – До свидания, Джонни!

– Подожди, Питер… – начал я, но тут послышался щелчок, и связь прервалась. Я удивленно посмотрел на замолчавшую трубку и повесил ее на рычаг.

Я повернулся к Бордену и улыбнулся. Он пожал плечами, и мы вместе вышли из его кабинета в конференц-зал. Там было еще полно народа, оживленно обменивающегося мнениями. Воздух был сизым от дыма. Я заметил несколько представителей крупных компаний.

Один из них говорил:

– Это доказывает, что время фильмов из двух частей ушло раз и навсегда. Теперь нам надо мыслить категориями полнометражных фильмов.

– Да что ты говоришь, Сэм, – ответил другой. – Может, это и так, но как мы их будем снимать? В Нью-Йорке мы можем снимать только три месяца на натуре, в лучшем случае – это пять картин в год. А что потом? Сидеть сложа руки?

Первый подумал, прежде чем ответить.

– Надо найти такое место, где лето длиннее.

Его собеседник хмыкнул. На его лице было написано сомнение.

– Но где? Не у всех же нас такие друзья, как у Кесслера. Не можем же мы все делать фильмы в Калифорнии?

Меня внезапно осенило. Я знал ответ на этот вопрос.

– А почему бы нет, джентльмены? – сказал я, присоединяясь к ним. – Почему вы не можете делать фильмы в Калифорнии?

Я посмотрел по сторонам. По лицам было видно, что мое предложение их заинтересовало.

– Что вы имеете в виду? – спросил один из них.

Прежде чем ответить, я обвел их взглядом. Мне нужно было подогреть их интерес. Понизив голос, я конфиденциально сообщил:

– Выпуская «Бандита», «Магнум» знал, какой переворот это произведет в кинематографе. Питер Кесслер умеет быть благодарным тем, кто поддержал его в трудную минуту. Итак, джентльмены, – я еще понизил голос, и они вытянули шеи, – я только что говорил с Кесслером по телефону, и он проинформировал меня, что согласен поделиться с вами имеющимися у него возможностями – делать картины в Калифорнии. Подумайте об этом, джентльмены, подумайте. – Про себя я усмехнулся. Это был старый балаганный трюк. – Возможность делать картины не тринадцать недель в году, а все пятьдесят две. Это возможно там, где всегда светит солнце, где хватит места для съемок любой картины. «Магнум» владеет сейчас почти сотней тысяч акров земли в Голливуде – достаточно, чтобы построить сотню студий. Когда к нам присоединились Ласки, Голдвин и Ломмель, у Питера возникла блестящая мысль – что вы все, независимые продюсеры, тоже переедете туда и сделаете Голливуд столицей мирового кинематографа. В общем, он уполномочил меня сообщить вам следующее: за вашу доброту и за оказанные ему услуги он согласен продать вам землю по тем же ценам, что купил и сам. Любое количество земли. Цена – сто долларов за акр. Конечно, джентльмены, никто не желает продавать вам кота в мешке. Вы можете купить любое количество акров в том месте, которое вам понравится. Продажа будет производиться согласно очередности подачи заявлений. Таким образом, первый, кто захочет купить землю, будет иметь полное право первого выбора. В том случае, если место вам не понравится, деньги возвращаются немедленно.

Борден был удивлен не меньше других.

– А почему ты об этом ничего не говорил мне? – спросил он.

– Извини, Билл, – сказал я, поворачиваясь к нему. – Питер поставил мне условие не говорить никому до его особого распоряжения. Только что он подтвердил свое решение по телефону.

– А как быть с нашими студиями здесь? – спросил Билл. – В них же вложено немало денег.

– Вы можете их использовать для съемок коротких фильмов, – предложил я, – но большие картины и большие деньги отныне будут делаться в Голливуде. Какая у тебя здесь студия? Триста квадратных метров? Ты можешь прогнать через нее сотню голов скота, как мы это сделали в «Бандите»? Или можешь снять группу скачущих всадников, как это сделали мы? Ответ очевиден – кто останется здесь, будет связан по рукам и ногам, у него будет меньше времени, места и, конечно, возможностей.

Я замолчал и огляделся. Было видно, что все поражены. Я знал, что они у меня на крючке, и боялся только одного: как бы меня не спросили, где же Питер взял столько денег, чтобы купить всю эту землю? Тогда мне конец. Но я напрасно беспокоился, потому что Борден первым заглотил наживку. Он вытащил из кармана автоматическое перо и стал выписывать чек.

– Я хочу купить пятьдесят акров, – сказал он.

В течение следующего часа я продал землю, владельцами которой мы не являлись, на шестьдесят тысяч долларов. Следуя примеру Бордена, другие тоже попались на удочку. Оказалось, их околпачить гораздо проще, чем какую-нибудь деревенщину, которой в балагане за бешеные деньги предлагают увидеть настоящую царицу Савскую.

В три часа утра я снова позвонил Питеру, на этот раз из своего отеля, чтобы никто не мог нас подслушать.

Когда он ответил, я услышал рядом с ним голоса. В его комнате, наверно, было полно народу.

– Алло? – сказал он.

– Питер, это Джонни.

Он забеспокоился.

– Я тебе вроде сказал, что не стоит звонить, это слишком дорого.

– К черту! – сказал я. – Мне надо с тобой поговорить. Только что я продал на шестьдесят тысяч земли в Голливуде. Теперь ее надо срочно купить.

– Боже мой! – чуть ли не завизжал он. – Ты что, с ума сошел? Ты хочешь, чтоб нас всех посадили за решетку?

– Успокойся, – сказал я. – Это стоило сделать. Да они сами стали совать мне деньги, лишь бы перебраться в Калифорнию. Лучше уж мы получим эти деньги, чем дельцы, промышляющие земельными спекуляциями. Почем там акр в Калифорнии?

– Откуда я знаю? – сказал он неуверенным голосом.

– Эл у тебя? – спросил я. – Если да, то спроси у него.

Питер положил трубку на стол и отошел. Через несколько секунд снова раздался его голос.

– Эл говорит, двадцать пять долларов за акр.

Я почувствовал, как кровь ударила мне в голову, и облегченно вздохнул: значит, я был прав.

– Купи тысячу акров, – сказал я ему. – Это обойдется нам в двадцать пять тысяч. Я только что продал шестьсот акров по сто долларов за акр. У нас, таким образом, остается тридцать пять тысяч. Мы можем спокойно потратить эти деньги на постройку студии.

На том конце провода воцарилось молчание, затем снова раздался голос Питера. В нем зазвучали незнакомые мне нотки. Если бы я не знал его так хорошо, то подумал бы, что в нем проснулась жадность.

– Джонни, – сказал он медленно, – ну ты и бестия! Хитрая бестия!

Отойдя от окна, я уселся за стол и допил виски. Как давно это было! А кажется, всего лишь вчера. Голливуд начался с мошенничества. С тех пор здесь ничего не изменилось. Здесь и сейчас могли надуть кого угодно, только мошенники тех лет и в подметки не годились теперешним. Теперь люди обманывали не из-за нужды, как раньше, а из-за жадности, алчности. Теперешним мошенникам мало было пожирать друг друга, они готовы были заглотить весь мир.

Мои глаза устали, и веки налились свинцом. Я подумал, что неплохо было бы прикрыть их на минутку.

Проснулся я от гула голосов, повернул голову, но голоса продолжали звучать. Я выпрямился в кресле, открыл глаза и протер их. Все тело ломило, так как я заснул в кресле в неудобном положении. Потянувшись, я осмотрел свой кабинет. Взгляд упал на часы, стоящие на столе. Я вздрогнул. Четвертый час дня. Я проспал почти целый день. Поднявшись, я пошел в туалет, включил кран с холодной водой, поплескал на лицо. Это быстро прогнало сон. Взяв с вешалки полотенце, вытерся. Посмотрелся в зеркало. Лицо заросло щетиной. Надо было побриться.

Я вышел в коридор, собираясь пойти в парикмахерскую, когда услышал за стеной голос Гордона.

– Ты уж извини, Ларри, – говорил он, – но я никак не могу с этим согласиться. Ведь мой договор с Джонни заключался в том, что я буду заведовать всем производственным отделом. Если разделить это, как ты предлагаешь, работа будет дублироваться, к тому же, это внесет неразбериху.

С бритьем пришлось повременить. Что-то происходило в кабинете Гордона, и мне надо было выяснить, что именно. Я взялся за ручку и открыл дверь. Гордон сидел за своим столом с пунцовым от злости лицом. Напротив него сидели Ронсон и Дэйв Рот. Лицо Ронсона было, как всегда, невозмутимо, а вот Дэйв был похож на нашкодившего кота.

Я вошел в кабинет. Каждый из них посмотрел на меня по-своему. Лицо Гордона выражало облегчение, Ронсона – недовольство, Рота – страх. Я улыбнулся.

– Что тут у вас происходит, ребята? – спросил я. – Не даете человеку поспать.

Никто не ответил. Я подошел к Гордону и протянул ему руку.

– Привет! Рад тебя видеть.

Он решил подыграть мне. Делая вид, что только что увидел меня, он пожал мою руку.

– Что это ты здесь делаешь? – спросил он. – Я думал, ты еще в Нью-Йорке.

– Я прилетел вчера вечером, – ответил я. – Решил навестить Питера. – Затем повернулся к Ронсону. – Однако не ожидал тебя увидеть здесь, Ларри.

Он пытливо вглядывался мне в лицо, пытаясь определить, что именно я знаю, но у него ничего не вышло.

– После твоего отъезда тут кое-что произошло, но тебя не было, и я решил сам приехать и все за тебя уладить.

Я изобразил на лице заинтересованность.

– Да? А что такое?

– Да нам позвонил Стенли Фарбер, – ответил он, с трудом подыскивая слова, и я понял, что мое появление выбило его из равновесия. – Он сделал нам предложение, чтобы Дэйв занялся производством наших фильмов. За это Фарбер гарантирует их прокат во всех без исключения кинотеатрах западного побережья и плюс дает нам дополнительный займ в миллион долларов.

Впервые с тех пор, как вошел в кабинет, я посмотрел на Дэйва Рота, но продолжал говорить с Ронсоном.

– Я знаю Стенли, – ответил я. – Думаю, что он захочет от нас большего за миллион долларов, одного тепленького местечка для его протеже будет недостаточно.

Слушая Ронсона, я не сводил глаз с лица Дэйва.

– Ну, конечно, взамен нам придется предложить ему акции, никто же не захочет просто так рисковать своими деньгами.

Я медленно кивнул головой. Под моим взглядом лицо Дэйва сделалось белым как мел. Голос Ронсона слегка дрожал, он не мог справиться со своими чувствами.

– Значит, по-твоему, это хорошая мысль? – спросил он.

Я медленно повернул голову и посмотрел на него. Его глаза блестели за толстыми стеклами очков. Он очень смахивал на тигра, выжидающего, когда можно будет напасть на жертву.

– Я не сказал, что, по моему мнению, это хорошая мысль, – произнес я, глядя ему прямо в глаза. – Но мне стоит подумать. Миллион долларов – это куча денег.

Ронсон снова бросился в атаку. Я видел, как ему хочется заручиться моей поддержкой.

– Именно так, Джонни, – с жаром произнес он. – Фаберу нужно ответить немедленно. Он не может долго ждать.

– Как только мы примем его предложение, мы на крючке, – сухо ответил я. – Как я уже сказал, я знаю Стенли, и я знаю, что с деньгами он просто так не расстанется. Дэйв, конечно, смышленый парень. Он может управлять кинотеатрами, но ведь он никогда в жизни не снимал кино. И, при всем моем уважении, скажите, что же будет, если он окажется никуда не годным? Ведь так случалось с другими, может случиться и с ним.

Я посмотрел на Рота. Он был бледен как смерть. Я ободряюще улыбнулся ему.

– Ты уж не обижайся, – сказал я просто. – Но это дело такое, что надо сначала узнать, пойдет оно или нет. Я знаю, что Ларри, конечно, хочет сделать как лучше, но я еще должен подумать. Давайте поговорим об этом завтра.

Этими словами я дал понять Ронсону, что мне плевать на его суждения, а Дэйву – что не считаю его достаточно опытным. Дискуссия была закончена. Краешком глаза я заметил, как Ларри побелел от ярости, но, когда повернулся к нему, он уже взял себя в руки. Я улыбнулся ему.

– Если у тебя есть минутка, Ларри, – сказал я, – мне бы хотелось поговорить с тобой после того, как побреюсь.

Его голос снова звучал спокойно.

– Конечно, Джонни, – сказал он. – Позвони мне, когда вернешься.

Я направился к двери, затем обернулся и посмотрел на них. Все смотрели мне вслед. Гордон, сидевший дальше всех, подмигнул мне, и я улыбнулся.

– Увидимся, – сказал я, закрывая за собой дверь.

Гордон ждал меня, когда я вернулся из парикмахерской. Я чувствовал себя прекрасно. Просто удивительно, что могут сделать с человеком бритье и массаж. Я ухмыльнулся.

– Ну, как дела? Ты что-то неважно выглядишь.

Он разразился ругательствами.

Я добродушно улыбнулся.

– Думаю, что эти эпитеты не относятся к нашему уважаемому председателю Совета директоров?

Лицо Гордона пошло пятнами.

– Какого черта ему не сидится в его вонючем Совете, обязательно надо совать свой длинный нос в дела студии, – заворчал он. – Ничего не умеет, только портит все.

Я подошел к столу, уселся в кресло и взглянул на Гордона.

– Ладно, успокойся. – Я закурил. – Ты просто забыл, что он ни черта не соображает в кино. Ты же знаешь, кто он такой – обыкновенный жадюга, который увидел, что в кино можно быстро заработать деньги. А когда понял, что здесь жизнь не сахар, как ему сначала казалось, то занервничал и сейчас не знает, как ему вернуть свои деньги обратно и выйти из игры.

Увидев, как просто я отношусь ко всему этому, Гордон слегка успокоился и сказал: