Текст книги "Торговцы грезами"

Автор книги: Гарольд Роббинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)

Затем мы заговорили одновременно. Это получилось забавно, и мы расхохотались. И неловкость, которую испытывали мы оба с тех пор, как увидели Далси в ресторане, казалось, исчезла.

– Что ты хотела сказать? – спросил я, все еще улыбаясь.

Она серьезно посмотрела на меня.

– Ничего.

– Нет, ты что-то хотела сказать, – настаивал я. – Ну? Давай!

Она затянулась. Горящий кончик сигареты осветил тени у нее под глазами.

– Когда-то ты ее очень сильно любил.

Я смотрел прямо перед собой. Любил ли я? Я и сам себя об этом спрашивал. Любил ли я Далси по-настоящему? Знал ли я ее по-настоящему? Я сомневался в этом. Но она была такой актрисой! И я любил ее такой, какой она хотела передо мной предстать. Но с годами я поумнел. Если я скажу Дорис, что не любил Далси или не знаю, любил ли, она не поверит мне, поэтому я прямо сказал:

– Я любил ее когда-то.

Она молчала. Я наблюдал, как она курит, и ждал продолжения разговора. И не ошибся.

– Джонни, – очень тихо сказала Дорис, – какая она была? Я имею в виду, какая она была в действительности? Я слышала про нее столько всякого…

«Какой она была на самом деле?» – подумал я. Теперь, прокручивая в памяти прошлое, я понял, что так и не сумел толком разобраться в ее характере.

Я пожал плечами.

– Ты слышала, что рассказывали про нее?

Она кивнула.

– Ну?

– Все это правда, – сказал я.

Она снова замолчала. Ее сигарета догорела, и она выбросила ее в окно. Мы увидели, как та рассыпалась веером искорок. Дорис шевельнулась, ее рука была в моей ладони. Я заглянул ей в глаза и улыбнулся.

Она говорила совсем тихо.

– Тебе, должно быть, было очень больно.

Да, больно. Но не настолько, как мне казалось тогда. Я вспомнил, что почувствовал той ночью, когда обнаружил Уоррена Крейга в ее постели. Я закрыл глаза. Мне не хотелось вспоминать это, но в ушах до сих пор стоял ее крик. Слова, которые я никогда не ожидал услышать от этой женщины. Затем пронзительная тишина, после того, как я ее ударил. Я помнил, как она, обнаженная, лежала на полу, глядя на меня с выражением триумфа в глазах. На ее губах была холодная улыбка. И тогда она сказала: «Чего еще можно ожидать от калеки?»

Я посмотрел на Дорис. Ее глаза излучали тепло.

– Нет, – медленно произнес я, – не думаю, что мне действительно было больно. Настоящая боль пришла позже. Гораздо позже. Когда я осознал, кого я потерял из-за нее на долгие годы.

Она не сводила с меня взгляд.

– О ком ты говоришь?

Я посмотрел ей в глаза.

– О тебе, – мягко сказал я. – Да, мне действительно было больно. Я понял, что годы ушли и я не смогу вернуть их назад. И к тому же я уже боялся что-либо предпринимать.

Она долго испытующе смотрела на меня, затем повернулась и, положив голову мне на плечо, перевела взгляд в небо. Мы сидели, не говоря ни слова.

После длинной паузы Дорис заговорила. Ее голос был спокойным и теплым.

– Я тоже боялась, – сказала она.

Я улыбнулся.

– Боялась чего?

Она подняла голову с моего плеча и доверчиво заглянула мне в глаза.

– Боялась, что ты никогда не забудешь ее, боялась, что ты никогда не вернешься, я боялась, что ты даже сейчас о ней думаешь.

Я поцеловал ее.

– Тебе не понять, чего я боялась. – Ее голос был едва слышен. – Я была не уверена в человеке, которого люблю.

Я снова поцеловал ее. Ее губы были мягкими и податливыми.

– Больше тебе нечего бояться, милашка.

Дорис ласково улыбнулась мне. Я чувствовал на своей щеке ее дыхание.

– Сейчас я это знаю. – Она счастливо вздохнула.

В ночной тишине раздавалось стрекотание цикад. Мимо то и дело пролетали светлячки. Внизу лежала долина, полная огней. Город жил своей жизнью. А с неба на нас смотрели звезды.

Внезапно Дорис выпрямилась и посмотрела на меня.

– Что происходит на студии, Джонни? – спросила она. – Что-нибудь не так?

Прежде чем ответить, я закурил.

– Ничего страшного, – сказал я.

Она посмотрела на меня скептически. Она слишком хорошо знала этот город, чтобы мне поверить.

– Мне-то не рассказывай этого, Джонни, – спокойно возразила она. – Я ведь тоже читаю газеты. Я читала вчера статью в «Репортере». Все это правда?

Я покачал головой.

– Только частично.

– Ты попал в беду потому, что приехал проведать папу? – сказала она и, поколебавшись, добавила: – Мне следовало хорошенько подумать, прежде чем тебе звонить.

Ее глаза смотрели вопросительно. Она беспокоилась обо мне. Мне стало от этого приятно. Имея столько поводов для беспокойства, она думала обо мне. Я взял ее руку и поцеловал в ладонь.

– Я все равно не поступил бы иначе, милашка, – сказал я, – даже если бы мне пришлось оставить «Магнум». Быть снова с тобой и Питером – гораздо важнее того, чем я занимаюсь в компании.

Ее глаза затуманились.

– Надеюсь, у тебя не будет из-за этого неприятностей.

Я успокаивающе сжал ей руку.

– Не надо волноваться о твоем дяде Джонни, милашка, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно. – Он все держит под контролем.

Не прошло и десяти минут, как появилась возможность убедиться в том, что я не прав. Послышался шум подъезжающей к нам машины.

Дорис удивленно взглянула на меня.

– Интересно, кто бы это мог быть?

– Это Кристофер, – сказал я, узнав машину. – Я просил заехать его сюда за мной после одиннадцати.

Машина остановилась рядом с нами, Кристофер высунул голову в окошко.

– Это вы, мистер Джонни? – позвал он.

– Да, Кристофер, – отозвался я.

– У меня для вас важное сообщение от мистера Гордона. Он просил, чтобы вы ему срочно позвонили. Это очень важно.

– Спасибо, Кристофер, – сказал я, выходя из машины. Я повернулся к Дорис. – Я позвоню от тебя?

Она кивнула, и я поспешил в дом, недоумевая, что понадобилось Гордону. За спиной я услышал радостный голос Кристофера:

– Добрый вечер, мисс Дорис! Как здоровье мистера Питера?

Я не расслышал ее ответа, так как уже был в холле и поднял телефонную трубку. Набрав номер Боба, я стал ждать. Трубку сняли быстро, он, видимо, ждал моего звонка.

– Боб, – сказал я, – это Джонни.

Его голос звенел от злости.

– Если мне не изменяет память, ты говорил, что все будет о'кей?! – заорал он в трубку.

Черт возьми, что это с ним случилось?

– Убавь громкость, приятель, – сказал я сухо, – а то я тебя и без телефона слышу. Я действительно тебе сказал, что все будет о'кей. Что-нибудь не так?

Он продолжал орать.

– Все не так! Просто ты мне лапшу на уши вешал, вот в чем дело! Я хочу тебе сказать, что больше этого не потерплю. Я ухожу!

Теперь я разозлился.

– Черт возьми, что там происходит? – спросил я. – Возьми себя в руки и расскажи, что происходит. Я ничего не знаю.

– Ты ничего не знаешь? – Его голос звучал скептически.

– Я ничего не знаю, – повторил я.

Он замолчал. А когда снова заговорил, его голос был гораздо спокойней.

– Тогда нас обоих обвели вокруг пальца, – сказал он. – Мне позвонил Билли из «Репортера» и сказал, что только что пришло сообщение из конторы Ронсона, что состоялось специальное заседание Совета директоров в Нью-Йорке сегодня вечером, на котором Рот и Фарбер были выбраны в состав Совета, и что Рот, к тому же, получил пост вице-президента, отвечающего за производство.

Теперь уже я замолчал. Эти сукины сыны раскусили меня! Фарберу, должно быть, немало пришлось поупражняться в красноречии, чтобы заставить Ларри пойти на такое. Мне казалось, что я даже слышу, как он убеждал его: «Воспользуйся случаем! Эйдж все равно ничего не сможет сделать. Он слишком долго работает в этой компании. Это его детище». И, конечно, он был бы прав. Он знал, что я не смогу уйти. Я с трудом нашел в себе силы, чтобы ответить.

– Ничего не предпринимай, пока мы с тобой не встретимся, Боб. Сиди спокойно. И, если мы не увидимся до конца уикенда, встретимся в понедельник у тебя.

Я повесил трубку. Подождав минуту, я снова снял ее и набрал номер междугородней.

– Соедините меня с Нью-Йорком, – сказал я и дал телефонистке номер Дженни.

В Нью-Йорке было почти два часа, но мне надо было срочно узнать, что же там происходит.

Ответил Рокко. Его голос был заспанным.

– Алло? – пробурчал он.

– Рок, это Джонни, – быстро сказал я. – Извини, что я так поздно потревожил тебя, но мне надо срочно поговорить с Дженни.

Он мигом стряхнул с себя сон.

– Конечно, – сказал он, – не вешай трубку.

Послышался голос Джейн.

– Да, Джонни?

– Когда вчера состоялся Совет директоров? – спросил я.

– Около девяти, – ответила она. – Вызов пришел около шести, но только в девять они смогли собраться. Я думала, ты в курсе. Я послала тебе телеграмму.

– Понятно, – задумчиво протянул я. Телеграмма, наверно, пришла после того, как я ушел со студии. А ушел я рано потому, что хотел днем повидаться с Питером.

– Что-нибудь еще, Джонни? – тревожно спросила она.

Я вдруг почувствовал усталость.

– Нет, – уронил я, – большое тебе спасибо, и извини, что разбудил.

– Ничего, Джонни, – сказала она.

Я попрощался и повесил трубку. Обернувшись, я увидел, что на меня смотрит Дорис.

Она все прочитала на моем лице. Глубоко вздохнув, спросила:

– Неприятности, Джонни?

Я медленно кивнул. Ничего, кроме неприятностей. Сплошные неприятности, как ни крутись. Я неторопливо опустился в кресло. Ну и денек! Черная пятница.

Не надо было вообще сегодня вставать с постели.

ТРИДЦАТЬ ЛЕТ
1925

1

Джонни протискивался через комнаты, набитые гостями, в поисках Далси. Только что она была здесь и вдруг исчезла. Интересно, куда она могла подеваться?

Его подозвала невысокая женщина с худощавым лицом.

– Джонни, дорогуша, – сказала она приятным голосом, – можно тебя на минуточку? Давай поболтаем. Мы так редко видим друг друга, что я совсем уже тебя забыла.

Повернувшись, Джонни увидел ее и, медленно улыбнувшись, направился к ней. Никто не осмелился бы проигнорировать Мариан Эндрюс. Эта небольшая, нервная женщина писала статьи, которые появлялись во всех крупных газетах страны и мира. Ее темой был Голливуд. Было достаточно нескольких ее слов, чтобы человек сделал головокружительную карьеру или, наоборот, стал в глазах читателей ничтожеством. Она знала свою значимость и не стесняясь пользовалась своим могуществом. При этом она всегда была приветлива со всеми – иначе ей было бы нелегко выудить нужную информацию, чтобы потом преподнести ее читателям как откровение.

– Мариан, – сказал Джонни, беря ее за руку. – А я тебя и не заметил.

Она посмотрела на него, слегка приподняв брови.

– На секунду мне показалось, – сказала она игриво, – что ты и не хотел меня замечать.

– Как ты только могла такое подумать! – Он непринужденно рассмеялся. – Просто у меня голова занята другим, вот и все.

Она хитро посмотрела на него.

– Наверно, ты думаешь, куда это подевалась твоя распрекрасная жена?

Он с удивлением посмотрел на нее.

– Да, и об этом я тоже думаю, – признался он.

Она засмеялась, довольная, что угадала.

– Не беспокойся, она лишь вышла подышать свежим воздухом. Она со своим двоюродным братом Уорреном, так что ты можешь присесть со мной, поболтать немного. – Она похлопала рукой по стулу, стоящему рядом.

Джонни посмотрел на нее и снова улыбнулся.

– Ты все замечаешь, Мариан, не так ли?

В ее глазах вспыхнула гордость.

– Это моя работа, – сказала она, – не забывай, что я репортер. Ну, садись же!

Он опустился на стул рядом с ней. «Напрасно она кичится своими журналистскими способностями, на самом деле она просто собирательница сплетен», – подумал он.

Мариан повернулась к нему.

– Чудесная вечеринка. Питер, наверно, ужасно доволен, что у него впервые играет Уоррен, а ты, наверно, просто счастлив, что вместе с ним играет Далси?

– Да, – протянул Джонни. – Мы все счастливы. Уоррен Крейг – это один из самых замечательных актеров театра. И для нас было очень важно заполучить его на главную роль в картине. – Он посмотрел ей прямо в глаза. – Да и для всего кинематографа это большая удача. Сколько лет мы за ним гонялись!

– Я слышала, что именно через него ты познакомился с Далси? – внезапно сказала Мариан. – Когда ты был в его артистической уборной. – Она весело засмеялась. – Это просто поразительно! Ты идешь в артистическую уборную к самому великому американскому артисту, чтобы подписать с ним контракт на съемки в фильмах, и встречаешься с его двоюродной сестрой, влюбляешься в нее, женишься на ней, а актера так и не получаешь. Через два года он все-таки соглашается сняться в кино, а твоя очаровательная жена уже является одной из крупнейших кинозвезд и играет вместе с ним. Прямо как в кино! – Она смотрела на него, улыбаясь. – Просто поразительная история! Я могу об этом написать? Думаю, мои читатели будут в восторге.

Джонни улыбнулся в ответ.

– Конечно, – сказал он непринужденно. «Да ты бы напечатала это, даже если бы я ответил отказом», – подумал он. Джонни вытащил сигарету и закурил.

– Ты, наверно, очень гордишься Далси? – продолжала она. – Не каждая актриса становится кинозвездой после своей первой картины. И не случайно две ее следующие картины были еще лучше, чем первая. Я слышала, ее фильмы принесли самый большой доход вашей компании?

Он затянулся.

– Я горжусь ею, – ответил он. – Она всегда мечтала быть великой актрисой, и я знал, что это у нее в крови. Но не думаю, что кто-нибудь из нас предполагал, каким успехом она будет пользоваться. Ты ведь знаешь, она решила сниматься в кино так, лишь бы убить время, когда я был занят на студии.

– Но у нее это вышло так здорово, что ты решил не удерживать ее больше, – уточнила Мариан.

Он усмехнулся.

– Примерно так. Она была слишком хороша.

Мариан резко повернулась к нему.

– После того, как была закончена первая картина, ты ведь не хотел, чтоб она оставалась в кино?

Он открыто посмотрел на нее.

– Но только это не для печати, – предупредил он.

– Не для печати, – уверила она его.

– Честно говоря, я не хотел, чтобы она снималась, но когда я увидел этот фильм, то понял, что выхода у меня нет, – сказал он, надеясь, что Мариан сдержит свое слово.

– Так я и думала, – сказала она, кивая головой, довольная собой. – Наверное, нелегко быть женатым на одной из самых красивых и обожаемых женщин и жить от нее в трех тысячах миль?

– Ну, это все не так уж и плохо, – быстро сказал он. – Мы оба прекрасно понимаем, что нас разделяет работа, и стараемся видеться как можно чаще. Я приезжаю сюда четыре раза в год, и она старается бывать в Нью-Йорке как можно чаще.

Наклонившись, Мариан потрепала его по щеке.

– Джонни, ты такой понимающий муж! Иногда мне становится тебя просто жалко.

Он вопросительно посмотрел на нее. Что это она имела в виду? Когда он последний раз был на студии, ему тоже показалось, что он встречает сочувственные взгляды. Почему бы не сказать все в открытую?

– Не надо меня жалеть, – сказал он сухо. – Мы действительно очень счастливы и, несмотря на расстояние, которое нас разделяет, близки друг другу.

– Конечно, Джонни, конечно, – быстро сказала она. Слишком быстро. Затем, посмотрев в сторону, вскрикнула: – О! Там Дуг и Мери! Мне просто необходимо с ними поговорить. Извини. Пока!

Он ободряюще улыбнулся. Выжав из него все необходимое, она отправилась на поиски новой жертвы.

– Конечно, – сказал он, вставая вместе с ней.

На секунду Мариан задержалась. Когда она посмотрела на него, ее лицо было серьезным.

– Ты мне нравишься, Джонни, – внезапно сказала она. – Ты очень честный парень.

Его удивили ее слова и неожиданная перемена тона.

– Спасибо, Мариан, – сказал он. – Но почему…

Она не дала ему закончить вопрос.

– Здесь все так забавно, Джонни, – сказала она, обводя рукой комнату. – Мы здесь живем как в аквариуме. Я-то знаю это лучше других, так как сама приложила к этому руку. Еще я знаю, что здесь очень много говорится того, что не соответствует действительности, хотя это и может причинить другим боль.

Джонни задумчиво посмотрел на нее.

– Я знаю это, Мариан, – тихо сказал он.

На ее лице отразилось облегчение. Она взяла его за руку.

– Я рада, что ты понял меня, Джонни, – сказала она. – Потому что не хотела бы, чтобы ты страдал без причины. Не думаю, что тебе стоит серьезно прислушиваться к тому, что здесь говорится или пишется в газетах. Не верь ничему, пока не увидишь все сам, своими глазами. Здесь очень много всяких ничтожеств, которые завидуют твоему счастью и не преминут воспользоваться любой возможностью, чтобы разрушить его. – Сказав это, она упорхнула.

Он смотрел, как она семенящим шагом шла в другой конец комнаты. Странно у них закончился разговор. Интересно, что она имела в виду? Он не знал никого, кто бы хотел причинить ему боль. Повернувшись, он увидел, что Далси и Уоррен входят в комнату с веранды. И вдруг он все понял.

Так вот насчет чего Мариан хотела предупредить его! Далси смеялась. Она выглядела юной и счастливой. Ее головокружительный успех, должно быть, кое-кому не нравился. Мариан хотела сказать ему, что всякие мелкие людишки не преминут использовать любую возможность оклеветать Далси, чтобы причинить ему боль. Уверенно улыбнувшись, он начал протискиваться через толпу к ней. Ну, пускай только попробуют! Уж он-то разберется, чему верить, а чему не верить.

2

Питер открыл дверь, пропуская их вперед. После шума, царящего в доме, в его кабинете казалось особенно тихо. В камине горел огонь, бросавший на их лица красные отблески.

Питер запер дверь на ключ.

– Чтобы не побеспокоил кто-нибудь, – пояснил он, улыбаясь. – Эти вечеринки меня доконают! Как только подумаю о них, все внутри переворачивается.

– Как я тебя понимаю, – сказал Билли Борден. – Поэтому я так рад, что снова переезжаю в Нью-Йорк. Мне не по душе такая жизнь. Одно дело – снимать фильмы, но толкаться на разных приемах увольте. Иногда мне кажется, что мы рабы наших рекламных агентов, которые вечно пытаются нас поучать, как именно надо заниматься кинобизнесом.

– Это ваша точка зрения, – вмешался Сэм Шарп. – Но я думаю, без этого вам не обойтись. За этими дверьми находится, по меньшей мере, двадцать человек, зарабатывающих на хлеб, рассказывая миру все, что здесь происходит. Завтра в рубрике Мариан Эндрюс десять миллионов человек прочтут, что все заправилы кинобизнеса собрались у Питера Кесслера на прием в честь Уоррена Крейга, который как бы совершенно случайно снялся в картине вместе с Далси Уоррен. Это я говорю только про ее статью, а здесь таких писак не меньше двадцати. От таких новостей долларов на ваших счетах изрядно прибавится, а вы все жалуетесь.

– Тебе, конечно, не о чем беспокоиться, – возразил Питер. – Твои десять процентов тебе гарантированы. Знай только купоны стриги с клиентов! А ведь именно мы делаем карьеру кинозвездам. Да еще надо устроить так, чтобы на прием пришли нужные люди. Тут поневоле голова кругом поедет!

– Все равно игра стоит свеч, – продолжал настаивать Сэм. – Этим самым вы обеспечиваете себе зрительский сбор.

Покачав головой, Питер направился к бару. Достав оттуда бутылку и три стакана, он налил в них шнапс.

– Вот что нам надо, а не то пойло, которым потчуют гостей. – Он поднял стакан.

– L'chaim, [4]4
  Будем здоровы (идиш).


[Закрыть]– произнес он.

– За удачу, – отозвался Сэм.

Они выпили. Питер уселся в кресло перед камином. Наклонившись, он со вздохом снял лакированные туфли. С трудом выпрямившись, указал гостям на кресла рядом.

– Боже, какое облегчение! Бедные мои ноги! Эстер заставила меня надеть новые туфли.

Борден сел напротив, Сэм плюхнулся в кресло, стоящее возле него. Некоторое время они молчали, погруженные в свои мысли.

– Выпьем еще, – нарушил наконец молчание Питер. Не дожидаясь ответа, он наполнил стаканы.

Борден посмотрел на него.

– Ты выглядишь усталым, – сказал он.

– Так оно и есть, – ответил Питер.

– Может, ты слишком много работаешь? – предположил Борден.

– Да не в этом дело, – отмахнулся Питер. – На душе у меня неспокойно. С позавчерашнего дня, когда приехал Джонни, я весь как на иголках.

Они поняли, что имел в виду Питер.

– Его жена, – сказал Шарп.

Питер устало кивнул головой.

– Я сталкивался с подобными женщинами на своем веку, – сказал Борден, – в кино от них никуда не денешься. Но такую, как она, встречаю впервые. От того, что я о ней слышал, уши вянут! – Он покачал головой. – Просто не верится.

– Настоящая нимфоманка, – отрезал Сэм. – Если так и дальше пойдет, то скоро в Голливуде не останется ни одного мужчины, с которым бы она не переспала.

Питер посмотрел на них.

– Да вы и половины не знаете. Если бы она занималась этим только в своей постели, еще куда ни шло, но ведь для нее, когда припрет, подходит любое место и любое время… Мне пришлось уволить уже троих, которые трепали о ней языками. Однажды мне принесли фотографию, где она запечатлена с одним из осветителей прямо на съемочной площадке. Задрав платье, она стояла, наклонившись у стены. Мне пришлось уплатить тысячу долларов за негативы и снимки. Не знаю, может быть, у кого-нибудь есть и другие фотографии.

Некоторое время он смотрел на свой стакан, затем снова поднял глаза.

– Я вызвал ее к себе. Мне было так стыдно, что я протянул ей фотографии, не в силах вымолвить ни слова. И как вы думаете, что я услышал? Не поверите. Она посмотрела на меня и засмеялась. «Сразу видно, что снимал любитель, – сказала она. – Если бы он подождал минутку, то заснял бы меня в еще более пикантной позе».

Питер немного подождал, но собеседники молчали, и он продолжил:

«Далси, – сказал я ей, – как только тебе не стыдно! Что про тебя будут говорить?» – «В любом случае будут говорить», – отвечает она. «Но, Далси, – сказал я ей, – зачем тебе это? У тебя ведь такой чудесный муж! Что с ним будет, когда он обо всем узнает? Представляешь?» А она смотрит на меня насмешливо. «Да кто ему расскажет? – спрашивает она. – Вы, что ли?» Я ничего ей не ответил. Она прекрасно знала, что я никогда ничего не смогу сказать Джонни. У меня скорее язык отсохнет.

Видя, что я молчу, она самодовольно улыбнулась и сказала: «Я знала, что вы ничего ему не скажете». Она уже было собралась уйти, но вдруг повернулась и молча уставилась на меня. Видно, о чем-то задумалась. Я сижу, жду.

И вот вижу, как у нее на глазах выступили слезы, губы задрожали. «Вы не понимаете, – говорит она, плача, – я очень эмоциональная натура. Когда я выходила замуж за Джонни, то думала, что буду счастлива, но все получилось по-другому. И дело не в том, что он без ноги, он вообще ни на что не годится. А я – актриса. И иногда мне в жизни нужно испытать то, что переживают мои героини, иначе от меня не будет проку на экране».

На миг мне даже стало ее жаль, но я тут же подумал, что такой шлюхе, как она, нет оправдания. Если б это для нее было действительно настолько важно, она могла бы заниматься этим так, что все было бы шито-крыто. Я сказал, что если она не изменит поведение, то мне придется ее уволить. Она мне поклялась, что больше не будет, и я выпроводил ее из кабинета. Я был так рад, что наконец наш разговор закончился.

– Бедный Джонни, – сказал Борден, глядя на языки пламени. – Может, у него и правда проблемы с этим?

Питер слегка покраснел.

– Она все это придумала.

– Откуда ты знаешь?

– Вечером того же дня я позвонил врачу Джонни в Нью-Йорке, и он меня уверил, что с этим делом у него все в порядке. – Питер смущенно кашлянул.

– Интересно, что будет с Джонни, когда он обо всем узнает? – сказал Сэм.

– Боюсь даже подумать, – ответил Питер. – Она ведь такая актриса, что он ни о чем и не догадывается.

– В этом-то и проблема, – сказал Борден. – Почему Бог не наградил таким талантом какую-нибудь достойную девушку? Это же чудовищная несправедливость, что такой редкий сценический дар достался стерве.

Питер кивнул, соглашаясь с ним.

– Да, несправедливо, но так уж получилось. Зло побеждает чаще, чем добро.

Сэм потянулся за бутылкой и, наполнив стаканы, повернулся к Бордену.

– Когда ты собираешься в Нью-Йорк?

– Через пару недель, – ответил Борден. – Вот улажу здесь кое-какие дела. Я ведь купил дом на Лонг-Айленде, и моя жена теперь вся в заботах.

– Ты все еще не отказался от прежних планов? – спросил Питер, глядя на него с любопытством.

– Нет, конечно, – ответил Борден.

Питер замолчал. Борден собирался продать почти все свои акции кинокомпании на бирже и уже договорился с группой банкиров с Уолл-стрит, которые теперь представляли его финансовые интересы. Продав свои акции, Борден надеялся погасить имеющиеся задолженности в банке.

– Мне это не нравится, – наконец сказал Питер.

Борден засмеялся.

– Ты слишком старомоден, – сказал он. – Тебе надо научиться новым методам управления. Времена, когда один человек мог управлять своей компанией, прошли. Сейчас это безумие. Каждый должен заниматься своим делом. Зачем мне стараться быть одновременно банкиром, и продюсером, и управляющим кинотеатрами? Я хочу нанять самых лучших специалистов в каждой области, чтобы они управляли всем бизнесом. А для большого бизнеса нужны специально обученные люди; люди, которые только этим и занимаются.

– Я им не верю, – продолжал настаивать Питер. – У них все хорошо, когда дела на мази, но кто знает, что от них ждать в случае неприятностей. Я помню, как встречался с ними много лет назад, когда ходил по банкам Нью-Йорка. Как они свысока смотрели на нас! Прямо было видно, что они думают: «Торгаши, евреи». И отказывались давать ссуду. Теперь, когда мы стали делать большие деньги, они хотят прийти к нам на помощь. Не верю я им. Где они были, когда нам действительно нужна была рука помощи? Отводили взгляд в сторону? За деньгами мы обратились к Сантосу, он поверил нам и пошел на риск.

– Конечно, беря двенадцать процентов, – вставил Борден.

– Двенадцать процентов – это не так уж и много, если тебе больше негде взять деньги, – парировал Питер и хитро посмотрел на Бордена. – Сколько процентов акций ты себе оставляешь?

– Пять процентов, – ответил Борден.

Питер покачал головой.

– И ты не боишься неприятностей?

– Какие могут быть неприятности? – спросил Борден. И сам ответил на свой вопрос: – Никаких. Ты посмотри, что творится на фондовой бирже, – акции растут не по дням, а по часам. В стране бум, да, самый настоящий бум. К тому же ты ведь не знаешь этих людей, это настоящие джентльмены. С ними обо всем можно говорить в открытую, они не похожи на людей, которые работают в кинобизнесе. У них столько денег, что они могут позволить себе сказать и в открытую. Все, что они хотят, так это помочь нам.

– С каких это пор ты стал таким экспертом? Или ты их так хорошо знаешь?

Борден непринужденно засмеялся.

– Я их знаю прекрасно, – ответил он убежденно. – В прошлом году, когда я покупал дом на Лонг-Айленде, я очутился в их среде. Я был первым евреем, который купил дом в том районе, и сначала волновался, как они меня примут. Но все было просто прекрасно. Они приглашали меня к себе домой, в свои клубы, я чувствовал себя среди них, как среди родных. Они никогда не напоминали мне, что я еврей. – В его глазах светилась гордость.

Питер помрачнел.

– И поэтому у тебя такое высокое мнение о них? – Он поерзал в кресле. – Может быть, было бы и неплохо, если бы они напомнили тебе о твоем происхождении. Тогда бы ты не забыл, что раньше жил в неотапливаемой квартире, по которой бегают крысы.

Борден начал понемногу злиться.

– Я ничего не забываю, – пылко ответил он. – Я не дурак, чтобы обвинять их в моем еврейском происхождении. Самое главное, что они принимают меня за своего.

Питер видел, что Борден начинает злиться, но не удержался еще от одной шпильки.

– Может, в следующем году, – сказал он, улыбаясь, – твое имя появится в голубой книге.

Борден встал и посмотрел на Питера.

– А что в этом плохого? Это ведь Америка, здесь все возможно. Я не сноб. Если они захотят вписать мое имя в справочник «Who is Who», ну что ж, пожалуйста.

Питер уставился на него с отвисшей челюстью. Борден, видно, и в самом деле стремился попасть на страницы этого справочника. Он недоверчиво покачал головой. Вилли Борданов, торговавший с лотка на Ривингтон-стрит, – и в «Who is Who»! Он примирительно поднял руку.

– Не будь дураком, Вилли, – сказал он на идиш, – я ведь только добра тебе желаю. Будь осторожным, вот о чем я тебя прошу.

Борден успокоился.

– Не беспокойся, Питер, – ответил он, улыбаясь. – Я и так осторожен. Никто никогда не обведет вокруг пальца Билли Бордена.

Питер надел туфли и тяжело поднялся на ноги.

– Думаю, лучше вернуться, прежде чем Эстер начнет искать меня повсюду.

Сэм Шарп посмотрел на них. «Как они похожи!» – подумал он. Обоих судьба особо не жаловала. Но не только это делало их похожими. Несмотря на богатство, они все же чувствовали себя неуверенно. Видно было, что их всегда волнует вопрос, как к ним будут относиться из-за их еврейского происхождения. Может быть, поэтому они карабкались наверх изо всех сил.

Вместе с ними он медленно подошел к двери. Посмотрев на их лица, он увидел, что те вновь стали похожи на одинаковые маски: блестящие глаза, сжатые губы, слегка склоненная голова. На какую-то долю секунды ему стало слегка жаль их.

«Да, тяжело быть евреем, – подумал он. – Хорошо, что у меня другая национальность».

3

Уоррен стоял один с бокалом в руке, глядя, как к нему приближается какая-то женщина. Он смотрел на нее отсутствующим взглядом, хотя видел, что она хочет поговорить с ним, но в его голове упорно продолжали звучать слова, которые сказала ему Далси на веранде.

Он тогда попытался поцеловать ее, но она увернулась от его объятий и засмеялась.

– Эх ты! – сказала она насмешливо, поглядывая на него. – Неужели у тебя такая короткая память?

Он снова попытался обнять ее, и снова она увернулась. Она стояла, приподняв одну бровь, и в ее глазах светилась насмешка.

– Далси, – сказал он, – ты не знаешь, что такое быть без тебя. Я не могу ни есть, ни пить, ни спать, не могу ничего делать. Почему, ты думаешь, я позвонил Джонни и сказал, что готов сниматься в его картине?

Она снова рассмеялась. Это был смех женщины, уверенной в себе. Она подошла к нему поближе. Он обнял ее за талию, чувствуя тепло ее тела через тонкое вечернее платье. Он был уверен, что она сейчас его поцелует, и, улыбнувшись, наклонился к ней.

Она молчала, пока он почти не прикоснулся к ней губами.

– Помнишь, что я сказала той ночью, когда мы виделись в последний раз? – Ее голос был таким тихим, что он едва расслышал.

Он снова улыбнулся.

– Ты была прекрасна. Я тебя никогда не видел такой прекрасной, – прошептал он. – И рассерженной. Я помню.

Она закрыла глаза, прижимаясь к нему. Он чувствовал, как в нем разгорается желание.

Он почти коснулся ее губ, когда она внезапно открыла глаза. Злоба, отразившаяся в них, напугала его.

– Я не шутила, когда говорила так, – сказала она холодно. – И сейчас не шучу. Кто угодно может взять меня, стоит лишь захотеть. Кто угодно, кроме тебя.

Руки его бессильно опустились, по телу пробежала дрожь. Он уставился на нее.

Вдруг она ласково улыбнулась и взяла его за руку.