Текст книги "Торговцы грезами"

Автор книги: Гарольд Роббинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)

Он медленно поднял голову, повернулся и посмотрел на нее. Она затянулась сигаретой, и огонек осветил ее лицо, особенно глаза – темные и непроницаемые.

Ехали они молча, лишь изредка он бросал на нее взгляды. Ее лицо было невозмутимым. Глядя на нее, можно было подумать, что ее ничто не сможет взволновать, однако она была обеспокоена. Он понял это по тому, как она, докурив первую сигарету, тут же закурила вторую.

Далси вставила ключ в замок и повернула его. Дверь приоткрылась. Слегка обернувшись, она посмотрела на Марка.

– Спокойной ночи, Марк, – сказала она.

Он посмотрел ей прямо в глаза, и его лицо исказилось от гнева.

– И это все, что ты можешь после того, что случилось сегодня? «Спокойной ночи, Марк»? – хрипло спросил он.

Далси легко пожала плечами.

– А что еще сказать? – спросила она так же безмятежно и переступила через порог. – Все закончено. – Она стала закрывать дверь.

Он вставил ногу в проем и зло посмотрел на Далси.

Она все еще спокойно и уверенно смотрела на него.

– Я устала, Марк, и хочу спать.

Он ничего не ответил. Несколько секунд он стоял спокойно, затем, вытянув руку, грубо толкнул ее в плечо.

В ее широко открытых глазах не было страха.

– Что ты делаешь, Марк? – быстро спросила она. – Почему бы тебе не пойти домой? У нас у всех был сегодня тяжелый день.

Пройдя в комнату, он подошел к бару, вытащил оттуда бутылку и, открыв пробку, стал пить прямо из горлышка. Жидкость обожгла гортань.

Он снова повернулся к Далси.

– Ты слышала, что сказал мой отец? – хрипло спросил Марк.

– Завтра он сменит гнев на милость, – спокойно сказала она и подошла к нему. – А теперь иди домой.

Он грубо схватил ее за плечи и, притянув к себе, впился губами в ее губы. Она стала вырываться.

– Марк, – в ее голосе появились первые нотки страха, – ты не отдаешь себе отчета в своих действиях.

– Я не отдаю? – насмешливо сказал он, продолжая сжимать ее в своих объятиях. – Да мне надо было сделать это давным-давно.

Она и в самом деле испугалась. В его глазах горел сумасшедший огонь. Она еще не видела его таким. Далси принялась царапаться и отбиваться от него. Внезапно ей удалось вырваться.

– Вон отсюда! – закричала она.

Марк медленно улыбнулся.

– Ты действительно красивая, когда сердишься, Далси, – проговорил он, направляясь к ней. – Ты ведь знаешь об этом, а? Многие мужчины говорили тебе об этом. – Он схватил ее за плечо.

Она вырвалась, но он успел схватить ее за платье. Тонкая ткань порвалась. Он снова схватил ее. Она попыталась выцарапать ему глаза.

– Отпусти меня! Отпусти меня, маньяк! – вопила Далси.

Внезапно он, размахнувшись, изо всех сил ударил ее по лицу. Далси мотнула головой. Он ударил ее еще раз, и она упала на пол. Клоки платья остались у него в руках. Он наклонился над ней и ударил еще раз.

Она закрыла лицо руками.

– Только не в лицо! – закричала она в ужасе. – Только не в лицо!

Он склонился над ней, на его губах играла ухмылка.

– В чем дело, Далси? Боишься попортить свой вид?

Она чувствовала, как его руки срывают с нее остатки одежды. Она убрала руки от лица и посмотрела на них – руки были в крови. Из уголка губ сочилась струйка крови, Далси чувствовала ее солоноватый привкус.

Он снимал пиджак. Она тупо смотрела, как за пиджаком последовали другие части костюма. Она похолодела, по телу пробежала дрожь. Она посмотрела на себя: все ее тело покрывали кровоподтеки и ссадины. Ей впервые стало страшно. Он встал рядом с ней на колени, его лицо искажала демоническая усмешка. Она смотрела на него, дрожа всем телом, ее глаза расширились от ужаса. Марк посмотрел ей прямо в глаза, затем размахнулся и еще раз ударил ее. У нее все поплыло перед глазами, она почти не слышала, что он говорит.

– Жаль, что под рукой нет канавы, – сказал он спокойно. – Но сойдет и на полу.

И он навалился на нее.

15

В большом зале гостиницы «Уолдорф» было накурено. Джонни обвел взглядом присутствовавших. Ронсон сидел рядом с ним, на его лбу блестела испарина, он шепотом о чем-то говорил с Флойдом и Рандольфом.

Джонни посмотрел на часы. Питер должен прибыть с минуты на минуту, его самолет приземлился почти час назад. Джонни снова посмотрел на присутствующих, и под его взглядом Ронсон неуютно заерзал на кресле. Он пришел полчаса назад, поздоровался, но еще не разговаривал ни с кем. Все ждали Питера. Внезапно в комнате воцарилась тишина, даже в воздухе ощущалось общее напряжение. За дверью послышались шаги.

Дверь отворилась, и в комнату вошел Питер. С ним были Эстер и Дорис.

Джонни удивленно посмотрел на них. Он не знал, что Дорис придет с отцом.

Мужчины неуклюже поднялись на ноги. Все смотрели на двух женщин. Питер с утомленным видом представил их. Мужчины что-то бормотали себе под нос, когда их в свою очередь представляли Дорис и Эстер.

Джонни, стоявший за их спинами, подмигнул Дорис, и она улыбнулась в ответ.

Питер бросил шляпу и пальто на пустой стул и уселся во главе стола. Эстер села рядом с ним, а Дорис устроилась на стуле у стены.

Питер обвел всех взглядом.

– Ну что, приступим к делу? – сказал он и, не ожидая ответа, продолжал: – Как председатель на этом собрании, я открываю его.

Он взял молоточек, лежавший на столе, и легко ударил по столу. Резкий звук эхом прокатился по комнате.

Джонни посмотрел на часы и, взяв ручку, записал в блокноте время начала заседания. Подняв взгляд, он увидел, что Ронсон уже встал. Джонни хмуро усмехнулся. Времени они не теряли.

– Господин председатель, – обратился Ронсон к Питеру.

Питер кивнул.

– Да, мистер Ронсон?

Ронсон смотрел на Питера. Он заговорил, не называя имен, но обращался именно к Питеру.

– Ввиду сложившейся на студии ситуации, а также в компании вообще, что очень волнует Совет директоров, я хотел спросить у вас, согласитесь ли вы продать свой пакет акций?

Питер спокойно смотрел на него, его голос был ровным и холодным.

– Нет.

Джонни рассматривал его. Судя по тону, Питер был зол и готов к борьбе. Джонни почувствовал гордость за Питера, он вспомнил, как Питер не побоялся много лет назад разговаривать один на один с Сигалом, когда Объединение пыталось выкинуть его из кинобизнеса. Тогда Питер был смел, и со временем это качество не исчезло. Джонни взял ручку и начал записывать.

Ронсон все еще стоял, глядя на Питера, черты его лица заострились.

– Я хотел бы напомнить председателю, что некоторые держатели акций собираются подать в суд на президента компании, и, если до этого дойдет, ситуация будет очень неприятной.

Питер покачал головой.

– В кинематографе мы давно привыкли к неприятностям, мистер Ронсон. Мы действуем на глазах у общественности и не боимся ее. – Он неторопливо поднялся и посмотрел на Ронсона. – Пока я держу в руках контрольный пакет акций компании, я не собираюсь продавать его. И меня никому не напугать, особенно людям, которые подписывают договор с целью его нарушить. Для меня такие люди не лучше мошенников.

В глазах Ронсона появился холодный блеск.

– Ну что ж, в таком случае, может быть, председательствующий разрешит держателям акций высказать свое решение.

Питер кивнул, не сводя с Ронсона взгляда.

– Пожалуйста.

Ронсон обвел присутствующих взглядом, в его голосе слышался триумф.

– Я думаю, что все держатели акций присутствуют на этом заседании. Будет ли председатель удовлетворен устным голосованием? Голосование в письменной форме может быть проведено позже, если потребуется.

Питер посмотрел на Джонни, когда Ронсон сел.

– На голосование ставится вопрос: должен ли я продавать свои акции или нет. Прошу секретаря записать это в протокол.

Питер сел и выжидающе взглянул на Джонни.

Джонни изумленно смотрел на него, сердце его заколотилось. Неужели Питеру неизвестно, что он потерял свой пакет акций? Разве Дорис ничего не сказала ему? Он посмотрел на нее. Прижав ладонь к губам, Дорис смотрела на него большими испуганными глазами. Ее лицо побледнело.

Джонни встал.

– Не думаю, что Совету директоров стоит принимать такое решение, – сказал он в тщетной надежде что-то исправить.

Питер посмотрел на него.

– Не будь трусом, Джонни! Давай! Голосуем.

Джонни все еще колебался.

Питер встал.

– Ладно, я сам займусь этим.

У Джонни задрожали ноги, и он сел. Он взял ручку, но рука так дрожала, что он не мог писать.

– Чтобы не усложнять, джентльмены, – сказал Питер уверенным голосом. – Я голосую против решения. Это – сорок пять процентов. – В его голосе послышалось удовлетворение. – Ну, Джонни, теперь ты, – сказал он, поворачиваясь к нему.

Джонни смотрел на него, ничего не отвечая. Он открыл рот, но не мог произнести ни звука. Когда ему наконец удалось выговорить что-то, он не узнал своего голоса.

– Я… я не могу голосовать, Питер.

Питер недоверчиво посмотрел на него.

– Что ты хочешь этим сказать? Не можешь голосовать? Не будь глупцом, Джонни. Голосуй, и закончим с этим.

Слова давались Джонни с трудом.

– У меня нет больше акций.

В голосе Питера было недоверие.

– Если у тебя их нет, у кого же они?

Ронсон снова встал. В его глазах было холодное торжество.

– У меня, господин председатель, – произнес он спокойно и властно.

Джонни резко повернулся к нему. Как же он раньше не догадался! Ведь Ронсон все время крутился здесь, когда Вик продавал его акции. Сукин сын!

Лицо Питера побледнело. Он оперся о стол и медленно опустился в кресло. Его глаза были полны горечи. Он осуждающе посмотрел на Джонни.

– Ты продал меня, Джонни, – сказал он тихо. – Ты продал меня.

16

Он нажал на кнопку звонка и услышал, как звякнул колокольчик и послышались приближающиеся шаги. Дверь открылась.

На пороге стояла Дорис.

Войдя, он поцеловал ее.

– Ты уже поговорила с Питером? – спросил он.

Она взяла у него шляпу и провела его в гостиную.

Дорис безнадежно покачала головой.

– Нет. Он ни с кем не хочет говорить, ничего не слушает. Я говорила маме, но это тоже бесполезно, он и с ней не хочет разговаривать. Он говорит, что больше и слышать не хочет ни о тебе, ни о Марке.

Джонни сел в кресло и закурил.

– Вот упрямый осел! Нашел время демонстрировать свое немецкое упрямство. А что насчет нас? – спросил он, глядя на нее.

Она посмотрела на него.

– Что насчет нас, Джонни?

– Ну, мы женимся или нет? – сказал он резко.

Она положила ладонь на его щеку.

– Нам надо подождать, – мягко сказала она. – Это только осложнит все.

Он взял ее за руку.

– Мне уже надоело ждать.

Ничего не отвечая, она смотрела на него. Ее глаза молили о терпении.

– Что ты здесь делаешь? – раздался рычащий голос Питера.

Джонни испуганно посмотрел на него. Глаза Питера яростно блестели.

– Я пришел сюда, чтобы выбить из твоей башки немецкое упрямство.

Питер подошел к нему и заорал:

– Вон из моего дома, Иуда!

Джонни встал и протянул Питеру руки.

– Питер, но почему ты не хочешь послушать? Я хотел тебе рассказать…

Питер оборвал его.

– Не надо мне твоих лживых объяснений! Я знаю, что ты сделал. – Он повернулся к Дорис. – Это ты его пригласила? – обвиняющим тоном спросил он.

– Она не приглашала меня, – сказал Джонни, прежде чем Дорис успела открыть рот. – Это была моя идея. Нам надо решить кое-какие дела.

Питер повернулся к нему спиной.

– Решить какие-то дела! – фыркнул он. – Ты и ее хочешь настроить против меня? Тебе мало того, что ты сделал? Ты еще недоволен?

– Мы бы хотели пожениться, – настаивал Джонни.

Питер посмотрел на него.

– Чтобы она вышла за тебя замуж? – резко спросил он. – Чтобы Дорис вышла за тебя замуж? За тебя? За антисемита? Да пусть она лучше умрет! И вон из моего дома, пока я тебя не вышвырнул!

– Папа, – Дорис взяла Питера за руку, – послушай Джонни. Он не предавал тебя. Он отдал свои акции за…

– Заткнись! – заорал Питер на нее. – Если хочешь, иди с ним! И для меня ты потеряна. Если ты пойдешь с ним, ты пойдешь против своего народа, против своей плоти и крови. Неужели не знаешь, что все эти годы он завидовал мне, строил всякие козни за моей спиной, чтобы отобрать у меня компанию. Оглядываясь назад, я думаю, каким же дураком я был. Он был не лучше других. Все они ненавидят нас, евреев, все! И он не лучше остальных. А теперь он и тебя хочет против меня настроить.

Она беспомощно смотрела на отца, ее глаза наполнились слезами. Дорис повернулась к Джонни.

Его лицо превратилось в бескровную белую маску. Он медленно перевел взгляд с Дорис на ее отца.

– Даже если бы ты меня и выслушал, – сказал он горько, – ты бы все равно мне не поверил. Ты ищешь призраков там, где их нет. Но когда-нибудь ты поймешь, как был не прав. – Взяв свою шляпу, Джонни медленно вышел за дверь. С порога он повернулся и посмотрел на Дорис.

В комнату ворвалась Эстер, но он не заметил ее. Его глаза были затуманены слезами.

– Дорис, ты идешь со мной? – произнес он дрожащим голосом с мольбой, которой она никогда не слышала раньше.

Покачав головой, она подошла ближе к отцу и матери. Мать взяла ее за руку.

Он долго стоял у двери, глядя на Дорис. Наконец Питер снова закричал:

– Вон! Вон! Чего ты ждешь? Ты видишь, что она не идет с тобой. Иди к своим друзьям, к своим новым деловым партнерам. Ты думаешь, им можно доверять? Положиться на них? Скоро ты убедишься в обратном, скоро они и тебя вышвырнут за дверь, когда ты им больше не будешь нужен. Как ты поступил со мной, когда я перестал быть тебе нужным.

Слезы туманили взгляд Джонни.

– Ты смеялся все это время, да? Смеялся над простым владельцем лавки скобяных товаров, который пробрался в кинематограф? Да, ты что хотел, то и делал с ним. А когда он стал тебе не нужен, решил избавиться от него. Мне надо было лучше об этом подумать. Я верил тебе, но ты всегда смеялся надо мной, потому что ты делал вид, что это мое дело, когда на самом деле оно было твоим. Ты все время потешался над простым евреем из Рочестера, но теперь все. Достаточно. Можешь гордиться собой, ты здорово обвел меня вокруг пальца. Но теперь точка, больше ты от меня ничего не получишь. – Голос Питера сорвался, и он зарыдал.

Джонни сделал к нему несколько шагов. Лицо Питера было усталым и состарившимся.

– Зачем ты сделал это, Джонни? – тихо спросил он. – Зачем? Зачем ты выжидал, когда мог подойти ко мне и сказать: «Питер, ты мне больше не нужен. Бизнес перерос тебя». Или ты не знаешь, что я сам догадывался об этом? – Он устало прикрыл глаза. – Если бы ты подошел и так сказал, я бы отдал тебе компанию. Мне уже не нужны ни деньги, ни борьба, ничего. У меня всего достаточно. – Его голос окреп. – Но нет! Ты хотел сделать по-своему – ударить меня ножом в спину.

Долгую минуту они смотрели друг другу в глаза, не обращая внимания на Дорис и Эстер. Джонни искал в глазах Питера хоть немного тепла, но в них была только беспощадная твердость.

Наконец он посмотрел на Дорис, затем на Эстер. На их лицах была написана жалость к нему. «Дай ему время успокоиться, – казалось, говорили они. – Дай ему время».

Джонни молча повернулся и пошел к двери. Закрыв ее за собой, он почувствовал, что его сердце превратилось в камень. Он повернулся, посмотрел на их дверь, и из его глаз брызнули слезы.

Послышался звук подъезжающего лифта. Джонни плотно сжал губы и надел шляпу.

Дверь лифта открылась, и он вошел в кабинку.

Тридцать лет. Тридцать долгих лет. И вот как все закончилось.

ИТОГИ 1938 ГОДА
ВОСКРЕСЕНЬЕ И ПОНЕДЕЛЬНИК

Мы выехали в шесть тридцать утра. Позавтракали и пообедали по дороге. Около двух часов дня, припекаемые палящим солнцем, мы свернули на узкую грязную дорогу, ведущую к ранчо. Люди, работавшие на поле, выпрямлялись и с любопытством смотрели на нас из-под своих широкополых шляп. Через несколько минут мы остановились перед домом.

На террасе показался человек. Это был крупный мужчина с круглым лицом и темными волосами. Я знал его. Это был Вик Гвидо.

Выйдя из машины, я подошел к дому.

– Привет, Вик! – сказал я.

Он вытащил из нагрудного кармана очки в металлической оправе, надел их и посмотрел на меня.

– Джонни Эйдж! – воскликнул он без особого энтузиазма. – Что ты здесь делаешь?

Я вернулся к машине и, открыв дверцу, помог Дорис выйти. И только после этого ответил ему.

– Я подумал, что стоит заехать сюда, повидаться с твоим боссом, – сказал я небрежно. – А где он?

Прежде чем ответить, Вик долго изучал меня.

– Он там, на заднем дворе, возле своего старого ярмарочного фургона, наблюдает за игрой в бокка. Показать, как пройти? – спросил он.

– Нет, спасибо. – Я улыбнулся ему. – Я знаю, где это.

Он ничего не ответил, просто повернулся и молча зашел в дом.

– От этого человека у меня мурашки по коже бегут. – Дорис повела плечами.

Я улыбнулся ей.

– Вик вообще-то хороший парень, – сказал я, беря ее за руку, и мы направились за дом. – Он всегда ведет себя так, когда я поблизости. Это, наверное, потому, что его босс так хорошо ко мне относится.

Когда мы обошли дом, я услышал восторженные выкрики, и мы пошли в том направлении.

В двухстах метрах от дома стоял балаганный фургон, выкрашенный в красную краску с желтыми буквами на боку: «БАЛАГАН ЭЛА САНТОСА». Возле него стояло человек двадцать, они играли в бокка.

Бокка – это старинная итальянская игра с тяжелыми деревянными шарами. Суть игры в том, что кто-то катит по дорожке свой шар, а остальные игроки бросают свои шары так, чтобы они как можно ближе подкатились к первому. Я никогда не мог понять, чем их привлекала эта игра.

Эл сидел на ступеньках фургона, изо рта у него торчала длинная черная сигара. Когда он увидел нас, его морщинистое лицо озарилось улыбкой. Встав и вытащив изо рта сигару, он протянул ко мне руки.

– Джонни! – Было видно, что он рад мне.

Смущенный таким приемом и чувствуя себя не в своей тарелке из-за того, что приехал к нему за помощью, я только сказал:

– Привет, Эл!

Он обнял меня за плечи и потряс. Отступив шаг назад, посмотрел на мое лицо.

– Рад, что ты приехал, – сказал он просто. – Я как раз сидел и думал о тебе.

Я почувствовал, как краска залила мое лицо, и быстро посмотрел, не наблюдает ли кто за нами, но на нас никто не обращал внимания. Все были заняты игрой.

– Хороший день для поездки, – сказал я неуверенно.

Он повернулся к Дорис и улыбнулся ей.

– Очень рад тебя видеть, моя дорогая, – проговорил он, пожимая ей руки.

Она поцеловала его в щеку.

– Вы выглядите очень хорошо, дядя Эл. – Она улыбнулась ему.

– Как твой отец? – спросил Эл.

Она улыбнулась еще шире.

– Гораздо лучше, спасибо. Надеюсь, все самое страшное уже позади. Теперь ему надо просто отдохнуть.

Он кивнул.

– Точно. Скоро он станет таким же, как прежде. – Он повернулся ко мне. – А ты? С тобой-то все в порядке?

Я вытащил носовой платок и протер лицо. Было чертовски жарко.

– У меня все отлично, – уверил я его.

Он пристально взглянул на меня.

– Зайдем-ка лучше в вагон, – предложил он. – Здесь жарковато. Нельзя долго стоять на солнце, особенно если ты не привык.

Он повернулся и поднялся по ступенькам фургона. На нем были старые полинявшие джинсы и синяя рубаха, покрытая пятнами. В фургоне было прохладно и темно, так что Элу пришлось зажечь старую керосиновую лампу. Я с любопытством огляделся. Все было так, как я помнил: большой письменный стол стоял около стены, скамейки по бокам, даже старое кресло, в котором Эл любил читать газету. Я улыбнулся Элу.

Он гордо посмотрел на меня.

– Я рад, что купил его, – сказал он. – Иногда человеку надо иметь что-то из своей юности, что-нибудь напоминающее, кто он на самом деле.

Я с интересом посмотрел на него. Его слова показались мне странными, но в них была правда. Он никогда не считал себя банкиром и, несмотря на свой огромный успех, всю жизнь продолжал считать себя балаганщиком.

Окружающее напомнило мне о моих детских годах, но особых чувств не вызывало. Я не принадлежал миру балагана, я был человеком кино.

Эл плотно закрыл дверь фургона и обратился ко мне. Его слова удивили меня.

– Что случилось, Джонни? Ты в беде?

Я посмотрел на него, затем на Дорис. Ее глаза широко раскрылись, но с губ не сходила улыбка.

– Расскажи ему, Джонни, – сказала она мягко. – Те, кто тебя любят, все могут прочесть на твоем лице.

Я глубоко вздохнул и, повернувшись к Элу, начал свой рассказ. Он внимательно выслушал, ни разу не перебив. Я вспомнил, как когда-то давно мы разговаривали друг с другом по вечерам, когда балаган закрывался. И мне не верилось, что прошло столько лет. Невозможно было поверить, что Элу уже семьдесят семь.

Выслушав меня, Эл зажег спичку о подошву сапога и раскурил сигару, затем бросил спичку на пол. Пока он не сказал ни слова. Просто сидел и смотрел на меня своими пытливыми глазами.

Долго мы сидели так. В воздухе чувствовалось какое-то напряжение. Я почувствовал движение и посмотрел вниз, – Дорис взяла меня за руку. Я улыбнулся ей. Эл тоже заметил это. От его острых и проницательных глаз не ускользало ничего. Наконец он заговорил очень тихим голосом.

– Что ты хочешь, что б я сделал? – спросил он.

Прежде чем ответить, я подумал.

– Не знаю, – сказал я, сомневаясь. – По-моему, ты уже ничего не можешь сделать. Ты – моя последняя надежда, и мне надо было с тобой поговорить.

Эл внимательно посмотрел на меня.

– Тебе ведь нужна эта компания, правда, Джонни? – спросил он мягко.

Я вспомнил, что Питер сказал вчера. Он был прав.

– Да, – ответил я прямо. – Я отдал тридцать лет своей жизни этой компании. Для меня теперь это не только бизнес, это часть меня самого. – Я помедлил и рассмеялся с горечью. – Это как нога, которую я потерял во Франции. Я ведь смог прожить без нее. Может, и вместо компании найду что-нибудь, только будет это все вот так. – Я постучал по своей деревянной ноге. – Привыкаешь, конечно. Свою роль она выполняет, но где-то глубоко внутри ты всегда знаешь, что это не твое, и становишься другим.

Эл снова заговорил, и его голос был мягким.

– Может, ты ошибаешься, Джонни. Когда я был в твоем возрасте, я оставил единственное дело, которое мне нравилось, и в результате стал очень богатым человеком. Может, тебе тоже стоит сейчас сменить занятие.

Я глубоко вздохнул и медленно осмотрел вагончик, затем снова посмотрел на Эла.

– Если я это сделаю, – сказал я неторопливо, – я ведь не смогу купить студию и поставить ее у себя на заднем дворе.

Эл молчал, лишь огонек сигары показывал, что перед нами живой человек, а не статуя. Он вытащил сигару, посмотрел на нее внимательно и глубоко вздохнул. Поднявшись, он открыл дверь вагончика и посмотрел на нас.

– Пойдемте в дом, – пригласил он.

На улице по-прежнему палило солнце, люди продолжали играть в бокка, когда мы проходили мимо них. В дом мы вошли через кухню.

Полная темноволосая женщина раскатывала тесто на большом деревянном столе. Когда мы вошли, она подняла глаза и что-то сказала Элу по-итальянски. Он ответил ей и провел нас через кухню в дом.

Эл оставил нас в большой, старомодно обставленной гостиной и куда-то вышел.

Мы с Дорис переглянулись. Было интересно, что это он задумал.

– Витторио! – услышал я его голос в коридоре. – Витторио!

Откуда-то сверху послышался приглушенный ответ. Эл что-то крикнул по-итальянски и вернулся в комнату.

– Витторио будет здесь через минуту, – сказал он, усевшись в кресло напротив нас.

Интересно, чем мог помочь Витторио?

– Ну, когда вы наконец поженитесь? – спросил он внезапно. – Просто надоело ждать, когда же вы решитесь.

Мы оба вспыхнули, посмотрели друг на друга и смущенно заулыбались. Дорис ответила за меня.

– У нас все пошло кувырком с тех пор, как папа заболел, – объяснила она. – Так что у нас даже времени не было поговорить об этом.

– Поговорить? А к чему говорить? – взорвался Эл, размахивая сигарой. – Вы что, еще не решились?

Я принялся было что-то ему объяснять, но, заметив ухмылку на его лице, понял, что он дразнит нас, и замолчал. В этот момент вошел Вик.

Он даже не взглянул на нас.

– Что ты хочешь, Эл? – спросил он.

Эл посмотрел на него.

– Позвони Константинову в Бостон.

Вик что-то быстро затараторил на итальянском, но Эл поднял руку, и Вик сразу же замолк.

– Я сказал, позвони. Хочу поговорить с ним, – сказал он Вику. – И веди себя как следует. Когда у нас в гостях люди, которые не понимают наш язык, говори на английском, не будь невежливым. – Голос Эла был мягким, но в нем слышались стальные нотки. – Я заботился о Джонни, когда он был еще ребенком, и сейчас мне нечего от него скрывать.

Вик печально посмотрел на меня, но тем не менее пошел звонить.

Я посмотрел на Эла. Я и не знал, что он знаком с Константиновым. Интересно, что он собирается делать? Да и что он может сделать? Сегодня воскресенье, и Константинов в Бостоне, кроме того, Константинов – крупная шишка и вряд ли прислушается к чьей-то просьбе. Ходили слухи, что он один из богатейших людей в стране, он стал им после того, как открыл «Великую бостонскую корпорацию» и начал ссужать деньгами кинокомпании в двадцать седьмом году.

– Думаешь, стоит ему звонить, Эл? – спросил я. – Да он тебя и слушать не будет.

Эл доверительно улыбнулся мне.

– Он послушает меня, – спокойно сказал он. И в его голосе было нечто такое, отчего я сразу поверил его словам.

Вик обернулся с трубкой в руке.

– Константинов на проводе, Эл.

Эл поднялся с кресла и, подойдя к телефону, взял трубку.

– Алло? Как дела?

Трубка была неплотно прижата к уху, и из нее был слышен голос Константинова.

– У меня все хорошо, если учитывать мой возраст, – сказал Эл, видимо, отвечая на его вопрос. – Я хотел поговорить с тобой о положении в «Магнуме», – продолжал он спокойно. – Меня немного волнует состояние их дел. – Он помолчал, слушая ответ. – Я думаю, нам надо определить нашу позицию в отношении этого дела. У меня такое предчувствие, что этот Фарбер принесет в компанию одну сумятицу.

Эл внимательно слушал, что говорит ему собеседник, наконец снова заговорил; его голос был негромким, но властным.

– Да мне плевать, что тебе сказал Ронсон. Из-за Фарбера в компании пойдут сплошные конфликты, и ни к чему хорошему это не приведет. Я хочу, чтобы ты передал Ронсону, что никакие переговоры об отсрочке долга вестись не будут, если Фарбер будет в Совете директоров «Магнум Пикчерс».

Он снова замолчал, слушая Константинова, затем сказал:

– Хорошо, и скажи ему, что ни при каких условиях мы не допустим вмешательства в руководство компанией.

Снова что-то говорил его собеседник.

– Хорошо, я позвоню тебе как-нибудь в другой раз, наверно, на этой неделе. – Он посмотрел на меня и улыбнулся. – До свидания, Константинов.

Положив телефонную трубку, он подошел к нам.

– Все улажено, Джонни, – медленно сказал он. – Думаю, что больше они не доставят тебе неприятностей.

Я смотрел на него разинув рот.

– Как ты можешь ему что-то приказывать? – еле вымолвил я.

Эл улыбнулся. Я видел, что его распирает от смеха.

– Очень просто. – Он пожал плечами. – Видишь ли, в чем дело, я являюсь владельцем «Великой бостонской корпорации».

И он рассказал мне о себе кое-что, поразив меня еще больше.

Я неспешно вел машину по дороге домой. Старик со сморщенным лицом, щеголяющий в потертых джинсах, которого я оставил на ранчо, на самом деле оказался самым могущественным человеком в кинематографе. Он контролировал все деньги кинематографа. Теперь я знал, как просто все было на самом деле. И еще раз я подивился уму и проницательности своего покровителя, который всегда считал себя лишь простым балаганщиком: он предвидел, что с ростом кинобизнеса нельзя уже будет действовать по старинке, финансируя картину за картиной, надо было финансировать целые компании. И тогда он открыл маленькую контору, на вывеске которой были слова: «Великая бостонская корпорация».

В конторе было две комнаты – приемная и кабинет, над которым было написано: «Константинов, исполнительный вице-президент. Отдел займов». До этого Константинов был простым клерком в конторе Вика.

Прошло два года, и контора продолжала расти. В двадцать седьмом году она уже занимала целый этаж в одном из центральных зданий Бостона.

Думая об этом, я улыбнулся про себя. Займы. Большие и маленькие. Хочешь финансировать одну картину, пожалуйста – «Банк Независимости» в Лос-Анджелесе; хочешь финансировать целую компанию с программой сорок фильмов в год, пожалуйста – «Великая бостонская корпорация».

Интересно, сколько у Эла денег на самом деле? Пятьдесят миллионов? Больше? Мне вдруг стало все равно. Я был доволен. Все было просто замечательно.

Мы добрались домой только около десяти вечера и прошли в библиотеку. Дорис принесла из кухни кубики льда, и мы приготовили коктейли. Едва собрались чокнуться, как вошла медсестра.

– Мистер Кесслер хочет срочно поговорить с вами.

Я удивленно посмотрел на нее.

– Что? Он еще не спит?

Она кивнула.

– Он отказывается ложиться спать, не поговорив с вами, – неодобрительно сказала она. – Постарайтесь особенно не задерживаться, у него был достаточно трудный день, и он должен отдохнуть.

Мы поставили на стол бокалы с нетронутым коктейлем и поспешили в спальню Питера. Эстер сидела рядом с кроватью, держа его за руку.

– Здравствуйте, киндер, – сказала она, увидев нас.

Дорис подошла к кровати и поцеловала мать, затем отца.

– Ну, как ты себя чувствуешь? – спросила она.

Возможно, из-за плохого освещения – горела только небольшая лампочка на тумбочке, – его лицо казалось изможденным и осунувшимся.

– Все в порядке, – сказал Питер, затем приподнял голову и обратился ко мне: – Ну, что скажешь?

Я улыбнулся.

– Ты был прав, босс, – сказал я. – Он помог нам. Теперь не о чем беспокоиться.

Питер устало опустил голову на подушку и прикрыл глаза, некоторое время лежал не шевелясь, потом снова открыл глаза. И я опять подумал, что из-за тусклого света его глаза кажутся подернутыми пленкой. Похоже, ему было трудно смотреть, но голос звучал уверенно, в нем слышалось удовлетворение.

– Значит, вы скоро поженитесь?

Я вздрогнул. Второй раз за сегодняшний день я слышу этот вопрос, и снова за меня ответила Дорис.

Она наклонилась и поцеловала отца, и я видел, как Эстер пожала ей руку.

– Как только ты поправишься, сыграем свадьбу, – сказала она.

Я улыбнулся. Мне показалось, что в глазах Питера блеснули слезы, но он быстро опустил веки.

– Не надо так долго ждать, киндер, – медленно произнес он, – мне хочется поскорее покачать на коленях внуков.

Дорис посмотрела на меня и улыбнулась. Я подошел ближе к кровати.

– Насчет этого не беспокойся, Питер, – сказал я, беря Дорис за руку. – У тебя все впереди.

Он опять улыбнулся, но ничего не ответил, а только устало повернул голову. Медсестра знаком показала, что нам пора.

– Спокойной ночи, Питер, – сказал я.

– Спокойной ночи, Джонни, – слабым голосом отозвался он.

Дорис поцеловала его и повернулась к матери.

– Идешь, мама?

Эстер покачала головой.

– Подожду, пока он заснет.

От двери я оглянулся. Эстер сидела на стуле рядом с кроватью. Рука Питера безвольно лежала на одеяле, Эстер накрыла ее своими ладонями и улыбнулась. Я закрыл за собой дверь.