Текст книги "Сад Лиоты"

Автор книги: Франсин Риверс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)

11

Нора сидела в кабинете пастора Берни и ждала, когда он придет. Жаль, что она не предупредила его по телефону о своем приходе. Тогда, возможно, ей не пришлось бы ловить на себе пристальные и недоуменные взгляды прихожанок, ожидавших, когда пастор начнет занятие. Как могла она забыть, что по воскресеньям он проводит с группой женщин занятия по изучению Библии?

Конечно, если бы не сильное волнение, она бы не обратила внимание на то, как было воспринято ее появление в церкви. Hopа всегда злилась, когда чувствовала себя уязвленной. В такой большой церкви даже негде укрыться. Приходится быть у всех на виду. Все-таки правы были католики, придумавшие исповедальни, где прихожане могут уединиться. Как она не догадалась, увидев припаркованные у церкви машины, что сегодня собрание женской группы! Среди женщин, обративших на нее внимание, она узнала двух своих знакомых. Наверное, сейчас они обсуждают ее. Уж Нора знала, что представляют собой эти особы – однажды имела удовольствие завтракать с ними. Боже, с каким упоением они влезают в дела, которые их не касаются!

И теперь она сидит, обхватив руками скрещенные ноги, совершенно несчастная, дрожащая, и слушает удары собственного сердца. Если бы доктор Лидс уделил ей больше своего драгоценного времени, может быть, она не чувствовала бы себя такой униженной! Когда она позвонила по телефону в приемную доктора, ей было отказано в сеансе на ближайшие две недели. Вот тогда она и впала в состояние полной подавленности. Целых две недели! Неужели секретарша доктора, которая отказалась беспокоить его во время приема патента, не поняла, что речь идет о срочном визите? Нора готова была сорваться на крик, услышав ее начальственный тон. Но вместо этого сухо сказала, что не отступит от своего, и потребовала немедленно соединить ее с доктором по крайне важному делу.

Как она и предполагала, он очень скоро подошел к телефону. Правильно она сделала, что все-таки настояла на своем. Но, тем не менее, в этот раз она не услышала участия в его голосе и поняла, что он недоволен. А когда попыталась объяснить, он не дослушал и пообещал перезвонить в удобное для неговремя. Как он мог предложить ей принять успокоительное и ждать! Ждать она не могла. Ей нужно было срочно поговорить.

– Я обязательно выслушаю вас, Нора, но позже. – И доктор Лидс положил трубку.

И это все, что он мог сказать своей пациентке, которая заплатила ему тысячи долларов за последние три года! Принять успокоительное и ждать? А ведь нужно было всего пять бесценных минут. И тогда бы она не сидела и не ждала пастора Берни в присутствии людей, которые запросто могли вступить с ней в разговор. Это Энни, это она во всем виновата! Если бы дочь отправилась в университет, куда уже была зачислена, у Норы не было бы повода для беспокойства.

Нору опять била дрожь, но на этот раз не от раздражения. Встречи с матерью всегда выводили ее из равновесия. Месяц посещений доктора Лидса пошел насмарку после пяти минут общения с Лиотой Рейнхардт. Нора даже не могла вспомнить, каким дыхательным упражнениям научил ее доктор, чтобы она могла успокоиться после визита к матери. Доктор убеждал, что Нора должна быть искренней с ней. Но что она могла сказать? Что презирает мать за свое загубленное детство и не любит ее дом? Все это она говорила уже сотни раз. Ее мать прекрасно з налаэто и нимало не беспокоилась.

Нора дрожащими пальцами потерла виски, желая остановить пульсирующую кровь. Стоило подумать о родной матери, как сердце начинало выскакивать из груди.

Где носит пастора Берни?

Закинув ногу на ногу, она стала вспоминать, как пыталась объяснить Фреду, почему не пришла в ресторан. Но муж был так сердит, что не смотрел в ее сторону. Он даже отказался от омлета, который она приготовила, съязвив;

– Когда ты видела, Нора, чтобы я завтракал?

Она была шокирована, ведь прежде он никогда не грубил. И потом его глаза… Такого хмурого взгляда она у него не видела. Фред не притронулся к чашке сваренного кофе. Видимо, решил, что небезопасно прикасаться ко всему, что она предлагает, что все сделанное ею недостаточно хорошо.

Бабушка Элен тоже всем была недовольна…

Нора не хотела ворошить прошлое. Ей надо поговорить с пастором о том, как вернуть Энни домой и получить прощение мужа. До сих пор у нее в ушах звучали слова Фреда: «Нора, ты всегда все понимаешь, но это никогда ничего не меняет. Хоть раз перестань думать только о своей персоне. Хоть раз приложи усилия…»

Нора не дослушала Фреда, кинулась в гостиную и упала в кресло-качалку. Напрасно она надеялась, что он последует за ней и по обыкновению, станет просить прощения за нанесенную обиду. Нет, Фред поднялся в спальню и закрыл за собой дверь. А когда она сама подошла к нему и спросила, волнует ли его состояние жены, услышала холодное «Я устал и хочу спать». И все.

Устал? От чего ему уставать?

Уж не от нее ли?

Нет, никто ее не понимает. Никто о ней не беспокоится.

Сдерживая слезы, Нора осмотрела стены кабинета. Книги в шкафах были аккуратно расставлены по разделам: семья, изучение Библии, комментарии, руководства для ежедневного молитвенного чтения, сборники молитв, биографии. На столе пастора, на двух книжных полках, стояли различные издания Священного Писания в самых разных переводах: Библия короля Иакова, «Живая Библия», «Иерусалимская Библия» и многие другие. Нора недоумевала. Сколько же Библий нужно одному человеку?Конечно, этот человек – пастор… может, он коллекционирует Библии. Обычному человеку достаточно одной. Нора как-то принялась за чтение, однако оно показалось ей слишком утомительным.

Почему же так долго нет пастора? Она поднялась со стула и взглянула на стену, у которой сидела. Здесь висели семейные фотографии. Блаженное лицо Салли – жены пастора – вызвало у нее не меньшее раздражение, чем улыбающиеся лица его сына и дочери. Повсюду она находила свидетельства путешествий семьи пастора по Израилю, Африке, Греции, пребывания в индейской резервации Нью-Мексико, в сиротском приюте в Гондурасе. И на всех фотографиях у них улыбающиеся лица.

Как у них получается все время быть счастливыми? Всем известно, что жизнь у них не сахар. У Салли обширный склероз. Доходы пастора составляют лишь малую часть той суммы, что имеет Фред, но как-то они выживают. Сын пастора неспособен к учению, хотя у дочери вроде бы умненькое лицо – Нора пристально вгляделась в фотографию, – нет, все-таки ей не хватает ума. Остается неясным, отчего они выглядят такими благополучными, хотя очевидно, что у много неприятностей.

Почему я не могу быть счастливой? Что же такого я совершила, что чувствую себя несчастной?

Она услышала за дверью шаги пастора Берни. Давно пора. Войдя в кабинет, он поздоровался, прикрыл дверь.

– Прошу простить за задержку. Я должен был дать указания диакониссе, которая сегодня проведет занятие в женской группе по изучению Библии. Чем могу служить?

Нора разрыдалась. Она вовсе не собиралась давать волю слезам, но что поделать, если она так несчастна? Доктор Лидс иногда позволял ей выплакаться, нежно заключая ее в объятия.

– Что-нибудь с Фредом? – В голосе пастора прозвучало участие, но при этом он остался стоять на месте.

Нора сцепила пальцы и обхватила руками колени.

– С Фредом все хорошо. Дела у него, как всегда, в порядке. Энни ушла из дома. Вы уже знаете? Ее отец выложил такую сумму денег, чтобы купить для нее машину, а она укатила, даже не оглянувшись. Теперь живет в Сан-Франциско с хиппующей девицей, и непонятно где. Я в отчаянии. Думала, что у моей дочери есть голова на плечах.

– Она живет со Сьюзи Картер. Я знаю и ее, и ее семью. Сьюзен – достойная девушка, – спокойно возразил пастор.

Норины глаза округлились.

– Как и ее брат, Сэм. Вы помните его? Ничего, кроме горя, он не принес своей семье. Неужели вы не знаете, что он сидел в тюрьме какое-то время?

Нору бросило в жар. Нет, она не сплетница! Все это правда, про Сэма Картера. И что он смотрит на нее так, будто она рассказывает небылицы, а он не хочет их слушать? Пастор сел за свой стол, и Нора почувствовала, как между ними возникла стена непонимания. Никогда в жизни ей не было так неловко и неуютно. Она не могла смотреть пастору в глаза.

Отчего ейтак стыдно? Она поднесла свой кружевной платочек к носу. Пастор, вероятно, выказал бы ей больше сочувствия, знай он всю суть дела.

– Энни должна была получать образование в Уэллсли. Она не воспользовалась этой возможностью после стольких лет упорной учебы.

– Не обязательно всем учиться в университетах.

– Но это обязательно для Энни.

– Похоже, вы в этом абсолютно уверены.

Как ее раздражала его невозмутимость!

– Конечно, уверена! Она сама всегда хотела учиться. Ради этого мы так много работали. У нее всегда были отличные отметки. А в крайних случаях мы обращались за помощью к репетитору. Она была членом лучших клубов. Какая толковая девушка, будь у нее возможность учиться в таком престижном университете, как Уэллсли, не прыгала бы от радости? А Энн-Линн отказалась.

– Нора, а может, Энни хотела сделать вам приятное?

К чему это он клонит?

– Если бы она хотела порадовать меня, то не училась бы в художественной школе в Сан-Франциско. Меня этововсе не радует. Да и какой прок от таких занятий, если у нее нет таланта?

Она говорила, не задумываясь о смысле своих слов, пока не увидела удивление в глазах пастора. Ее опять бросило в жар.

– Нет, конечно, я не то имела в виду. Просто от волнения я плохо соображаю.

Тут она опять поднесла свой платок к лицу и аккуратно вытерла носик.

– Может, некоторые и скажут, что у Энни есть кое-какие способности, но это ей ничего не даст для жизни. Я не хочу, чтобы она была несчастна. Она должна быть преуспевающей.

Пастор скрестил руки на столе и закрыл глаза. Он что, молится? Нора нарочито кашлянула. Он поднял голову и взглянул на нее.

– Нора, все ваши проблемы кроются в вашем неверии в Бога.

Чтотакое он говорит?

– Я верю.

– Вы уверены?

– Разумеется. Я хожу в церковь пять лет. А известно ли вам, сколько денег мы с Фредом пожертвовали за эти годы? Я принимаю участие во всех благотворительных акциях.

– Люди ходят в церковь по разным причинам. Может быть, вы расскажете о своей вере, и тогда мне станет понятно, что привело вас сюда.

– О чем рассказать?

– О вере в Иисуса Христа.

– Что за вздор вы несете! – воскликнула Нора, приходя в ужас от своих собственных слов. – Вы сами знаете все о вере, как и всякий кто приходит сюда. – Она была в полной растерянности, не зная, что еще сказать пастору. Неужели она недостаточно понятно выразилась? Может, он вводит ее в заблуждение? Она гневно посмотрела на него. Она не какая-нибудь воспитанница воскресной школы, которую экзаменуют на знание Апостольского Символа веры или Десяти заповедей. Ради всего святого, она взрослая женщина! – Не понимаю, что вы хотите от меня услышать.

– Конечно, не заученный урок, Нора. – Пастор улыбнулся даже с некоторой нежностью. – Но я действительно должен знать, какое место в вашем сердце занимает Господь.

Она горько усмехнулась.

– Если судить по моей жизни, то нельзя сказать, что Господь любит меня. Он и прежде не проявлял ко мне Своей милости. Что бы я ни делала, это никогда ничего не меняло. – Она поднялась со своего места и направилась к окну, которое выходило на улицу.

– Что привело вас ко мне?

– Отчаяние. – Почему не сказать ему правду? Если б он знал, что был ее последней надеждой, то не стал бы задавать вопросов. – Мне сегодня необходима поддержка; у моего доктора не нашлось для меня времени, поэтому я пришла к вам. Я, правда, не хотела никого обидеть.

Почему она должна извиняться перед человеком, который заставил ее прождать целых двадцать минут?

– У вас проблемы?

Обернувшись, она увидела сочувствие в глазах пастора. Ну, наконец-то хоть кто-то захотел выслушать ее. Доктор Лидс не стал. Может быть, пастор Берни сделает это.

– У меня много проблем, и все началось с моего несчастного детства.

– С вами жестоко обращались?

– Меня не били и не издевались надо мной, если вы это имеете ввиду. Никому не было до меня дела. – Она опять отвернулась к окну. – Моя мать уходила из дома рано утром и возвращалась лишь к тому времени, когда мы с бабушкой готовили ужин, а затем отправлялась в свой сад. Как видите, мать никогда не интересовалась мной и моим братом. Она оставляла нас с бабушкой и жила в свое удовольствие.

Она снова посмотрела на пастора.

– Энн-Линн – копия моей матери. А что хуже всего, они проводят вместе все выходные, и мать, без сомнения, губит своим враньем мою дочь. Я это точно знаю, потому что она не звонит мне.

Сердце Норы сжалось.

– Об этом вы и хотели мне рассказать?

– Нет. Отчасти. Это еевина… – Нора тряхнула головой и судорожно сглотнула. Пастор Берни выглядел очень смущенным. – Это вина моей матери, – добавила она, чтобы ему было понятней. – Фред злится на меня из-за какой-то глупой деловой встречи, которую я пропустила. В тот день я поехала к матери, чтобы поговорить об Энн-Линн, и после этого так расстроилась, что обо всем забыла. Теперь Фред почти не разговаривает со мной. Он стал невыносимым. Все вокруг меня рушится. Вне зависимости от того, сколько всего я делаю для других, никому нет до менядела!

– Какой помощи вы ждете от меня, Нора?

Нет, он ничего не понял, если спрашивает об этом. Неужели так трудно понять, что ей нужно? Чтобы он пришел в ее дом и все уладил: заставил Фреда снова быть любящим мужем, вернул Энн-Линн, но только любящей и благодарной дочерью. Взгляд пастора охладил ее пыл, она поняла, что ничего такого он не сделает.

Норе было легко ответить на вопрос, зачем она пришла сюда. Ей нужен был человек, который выслушает, посочувствует, поймет, как она несчастна, и защитит ее от обидчиков. Таким человеком был доктор Лидс, признавший, что начало всем бедам положила ее мать. Теперь перед Норой встали вопросы, на которые она не знала ответа. В какой момент она совершила ошибку? Почему все, кого она любила, отвернулись от нее? Первой была ее мать, за ней каждый из мужей, затем дети.

Голос пастора вывел Нору из задумчивости.

– Знаете, пастор Берни, я ничего не понимаю.

– Что ж. Это и есть начало.

Нора посмотрела ему в глаза:

– Начало чего?

– Порой, перед тем как подняться, мы вынуждены упасть.

О чем он говорит? На ее лице читалось неодобрение.

– Хочу открыть вам одну истину, Нора. Бог любит вас. Поверьте, все ваши проблемы начинаются с неверия в Иисуса Христа. И до тех пор, пока главным в вашей жизни будете вы сами, а не Господь, вы будете повторять одни и те же ошибки, продлевая свои страдания. Таковы все мы, грешные. Но Бог любит и ждет вас. Через смерть Сына Своего Иисуса, распятого на кресте, через Его воскресение Он говорит с вами. Не бойтесь возлюбить Его и стать на путь истинный.

Опять. Опять ей намекают на то, что онаэгоистка. О каких ошибках идет речь? О чем он говорит? Можно подумать, она не посещала воскресные службы, не слушала его проповеди? Она давно считает себя христианкой. Неужели он настолько глуп, чтобы не понимать этого? Пять лет она ходит в эту церковь! Нет, пастор явно не слышит, не понимает ее.

– Нора, вы не можете обращаться к Богу от случая к случаю. Он хочет, чтобы вы всегда были с Ним. Это и значит открыть свое сердце Иисусу.

– То есть ежедневно штудировать Библию или посвятить себя миссионерской работе?

Этот печальный и просветленный взгляд пастора, который она видела много раз, как бы говорил Норе, что ему ведомо нечто такое, чего она сама в себе еще не открыла.

– Нет, Нора, не верно. Речь идет не о работе. О любви.

– Любви, которой, как вам кажется, у меня нет? – Дав волю своему гневу, она почувствовала себя уверенней. Как пастор смеет говорить с ней о таких вещах? Пламя негодования разгоралось все жарче, по мере того как она перебирала в памяти всех, кто когда-то причинил ей боль обидным словом.

Всю жизнь она страдала от людей. Даже пастор не потрудился разделить ее боль и печаль. Куда подевалось его христианскоесострадание? В чем заключается его помощь? Уж не считает ли он справедливым наказанием бессовестное отношение к ней дочери и мужа? Разве не Библия говорит о том, что надо почитать свою мать?

Губы ее дрожали.

– В полном отчаянии я пришла к вам за помощью, а вы осмеливаетесь подвергать сомнению мою веру в Иисуса! – Ее голос набирал силу. – Трудно переоценить все мои заслуги перед церковью. Так как же вы смеете требовать от меня какой-то особойверы?! – Она крепко сжала руки, подавляя в себе желание осыпать его проклятьями.

– Я пастор, Нора, и призван Богом для того, чтобы помочь заблудшей овце вернуться в стадо.

– Да не яэта заблудшая овца! Скажите лучше об этом Энн-Линн. Вы так ничего и не поняли!

– Напротив.

Трясущимися руками Нора схватила с кресла свою сумочку.

– Мне следовало бы хорошенько подумать, прежде чем прийти сюда. Что вы понимаете в сострадании?

Она выскочила из кабинета и пронеслась мимо секретарши пастора, которая, оторвавшись от компьютера, проводила посетительницу удивленным взглядом. Нора, даже не взглянув на нее, кинула церковь и решительными шагами направилась к своему «лексусу». Оказавшись на сиденье, она захлопнула дверцу и так резко повернула ключ зажигания, что мотор взревел, и машина рванулась с места. Когда Нора сворачивала на главную магистраль, навстречу неожиданно выскочил старенький «форд». Визг тормозов и громкие предупредительные гудки ее машины смешались с проклятиями:

– Старый осел! Кто их только выпускает на дорогу!

Больше часа она гоняла по улицам, пока, наконец, не решила заехать в супермаркет. Она непременно должна все обдумать. Наверное, ей станет легче, если она купит себе что-нибудь новенькое. Что-нибудь зеленое. Фреду нравится зеленый цвет. Нет, лучше синее. Оналюбит синее.

Нора бродила по отделам, рассматривая товары, но не могла нечего выбрать. В итоге, измученная и подавленная, она купила в кафе сладкую булочку и чашку кофе, села за свободный столик и став смотреть, как мамаши играют с детьми, как подростки смеются, заигрывая друг с другом, почтенные дамы обсуждают что-то и юна мама в укромном уголке воркует со своим малышом.

Дрожащими руками она подносила чашку к губам и маленькими глотками отпивала горячий кофе. Такой одинокой она давно себя не чувствовала.

Дерево познается по плоду [19]19
  См.: Мф. 12:33.


[Закрыть].

Кажется, она слышала подобные изречения от матери, которая сыпала ими к месту и не к месту.

«В хорошей почве – сильные корни…»

«Без правильного ухода куст не зацветет…»

«В удобренной земле все растет лучше».

Нору никогда не привлекало садоводство.

«Пойдем со мной в сад, Эйлинора. Я хочу научить тебя…»

Чему она хотела научить? Ковыряться в земле? Подвязывать виноград и выращивать овощи, которые она все равно не станет есть? Прививать деревья? Отделять саженцы абрикоса или сливы? Кто захочет возиться с ними, когда в питомнике за пару баксов можно купить точно такие же? Матери не было дела до того, какие у нее интересы. Как ни разу мать не брала ее на концерты или балет, так не замечала, что дочь с нетерпением ждет дня своего возвращения в колледж.

Сад был ухожен, и на это у матери всегда хватало денег, зато их никогда не хватало на собственную дочь. И как только Нора стала достаточно взрослой и самостоятельной, она пошла на склад текстиля и в свободное время училась работать на швейной машинке. Бабушка Рейнхардт к тому времени уже показала ей, как шить одежду, и в школе на уроках домоводства она совершенствовала свое умение. Ни одного необработанного шва не было на ее платьях. Стежок к стежку, клеточка к клеточке, удачно подобранные аксессуары. Слава Богу, она была наделена талантом, и сшитая ее руками одежда ничем не уступала той, что продавалась в универмагах. Когда Нора училась в старших классах, никто из ее друзей не догадывался, что свои шикарные платья она шила сама.

Нора вспомнила один яркий момент из своей школьной жизни.

Мисс Уэнтворт, ее преподавательница домоводства, объявила, что у Норы талант дизайнера. Эта похвала согрела ей душу, хотя никаких иллюзий насчет продолжения обучения в Нью-Йорке или в местном колледже у Норы не было.

Тогда-то она и дала себе слово, что когда-нибудь будет покупать для себя и своих детей все только в самых дорогих магазинах, и у ее семьи будет то, чего сама она была лишена в детстве. Ее дети будут жить в красивом доме, в престижном районе, одеваться в лучших магазинах, заниматься танцами, ходить на концерты и балет, посещать музеи, выезжать на пикники и, наконец, получат диплом бакалавра. Уж они-то будут иметь все,что только можно купить за деньги.

Дорого обошлось Норе это обещание, но она выполнила его. Первый муж сбежал от нее, испугавшись ответственности; второй ни в чем не соглашался с ней. Но она ни разу не дрогнула. Даже неблагодарность детей не сломила ее решимости. Разве она их не превозносила? Разве не злило Фреда то, что она ставила Энни на первое место? Нору так потрясло бунтарство дочери, что она забыла о своем супружеском долге. Понимала ли Энни, на какие муки мать шла ради нее? Нет, конечно, не понимала. Ей вообще было наплевать на всех. Все годы, что Нора водила дочь на занятия танцами, музыкой, гимнастикой, корпела с ней над уроками, печатала и рассылала прошения, приводила в порядок документы, самое большее, что она слышала от дочери – это сдержанное «спасибо, мамочка». А что уж говорить о деньгах! Тысячи долларов были пущены на ветер! На эти деньги, потраченные на неблагодарную дочь, Нора могла бы объехать весь мир!

Дерево познается по плоду.

Отчего эти слова отзываются в ее сердце такой болью? Почему они не выходят у нее из головы?

Сьюзен сидела на стуле и плакала:

– Ну зачем только Рауль попросил меня присматривать за Барнаби! Смотри, Энни, сейчас он умрет.

Энни положила сумочку на стол и подошла к клетке с попугаем.

– Привет, Барнаби. Привет, мой хороший.

Но Барнаби не сновал по жердочке, как обычно, и не говорил ничего забавного. Он даже не двигался. Попугай сидел неподвижно совсем не похожий на себя. И правда, Энни никогда не видела его таким взъерошенным.

– Интересно, что же с ним случилось?

– Я знаю что. Я – полная идиотка! Меня убить мало!

Энни взглянула на Сьюзен.

Та вытерла нос и подняла красные, опухшие от слез глаза на подругу.

– Дело в том, что я одолжила пылесос у Говарда. Ну, ты знаешь этого парня. Матрос, что живет на нашем этаже. Мне до того надоело видеть оставленную попугаем грязь, что я решила собрать пылесосом помет и остатки корма в его клетке. И тут вдруг зазвонил телефон…

– И что?

– Я отвернулась, чтобы ответить. Звонил Сэм. Ты понимаешь, я отвлеклась только на минутку. Но этого было достаточно. Раздался страшный звук… хлюп.Даже Сэм его услышал и спросил, что случилось. Я посмотрела и увидела, что Барнаби исчез.Его засосало в пылесос, – всхлипнула Сьюзен.

– Может, он сломал себе что-нибудь? – с волнением сказала Энни и дотронулась до птицы.

Попугай даже не пошевелился.

– Я тебя уверяю, он ничего не сломал. Посмотри на мою руку, – сказала Сьюзен, протягивая ее. – Я сразу выключила пылесос и открыла его. Бедняжка хлопал крыльями, бился и клевался. На его окровавленные перышки налипли остатки корма. Я должна была отмыть их. – И, заплакав еще громче, она продолжила: – Я положила Барнаби в раковину. Вода была теплая, Энни, я проверила. Теплая. А ему не понравилось. Мокрый он был такой жалкий. Я испугалась, что он схватит воспаление легких, или что там бывает у птиц. Вот я и высушила его твоим феном.

– Бедняжка Барнаби. – Энни осторожно дотронулась до перьев птицы. – Не повезло тебе сегодня.

– Да, лучше не вспоминать. В этом коматозном состоянии он похож на чучело. За целый день ни звука. Даже не пикнул.Только смотрит, не мигая. – Сьюзен уткнулась лицом в ладони и зарыдала. – Я так боюсь, что он упадет лапками кверху и умрет.

– Давай, Барнаби, миленький, приходи в себя, – нежно попросила Энни, но попугай не реагировал. Как говорится, и бровью не повел, если бы у попугаев они были.

– Я не хочу, чтобы он умер, хотя нельзя сказать, чтобы уж очень его любила. – Сьюзен посмотрела на птицу покрасневшими от слез глазами. – Слышишь, Барнаби? Не смей умирать!

От телефонного звонка попугай встрепенулся и снова замер.

– Бедняжка, – посочувствовала Энни и сразу взяла трубку.

– Энни, дорогая! Я знал, что ты подойдешь к телефону.

– Привет, Сэм. – Энни улыбнулась, услышав его бодрый голос.

– Как дела у Барнаби?

– Кажется, он в шоке!

– Еще бы. Представь, каково сначала попасть в торнадо, потом погрузиться в пучину вод, а затем пережить смерч в пустыне. Он разве еще не лежит кверху лапками?

– Не смешно, Сэм.

– Не бойся, он будет жить. Дорогая, этот типчик так просто не умрет.

– Видел бы ты его…

– А правда, давай я приеду и проверю, что Сьюзи сотворила со своим подопечным.

– Да ладно тебе, – сухо ответила Энни.

– Собираешься куда-нибудь вечером? – рассмеявшись, спросил он.

– Думаю прогуляться на пляж.

– Ты избегаешь меня? – вздохнул Сэм.

– Люблю гулять одна.

– Ты всегда отшиваешь меня, Энни.

– Рада была поговорить с тобой, Сэм. – Она улыбнулась и передала трубку подруге. – Он хочет узнать, как ты.

Энни взяла со стола апельсин и, почистив его, положила одну дольку себе в рот, а другую протянула попугаю.

– Ну, возьми, Барнаби! Не бойся.

Птица открыла клюв, но, похоже, не собиралась брать угощение, скорее, она хотела попросить, чтобы ее оставили в покое.

– Да. Нет. Может быть. Я не знаю. Хорошо, я попробую. Ладно, ладно, – односложно отвечала по телефону Сьюзен.

Энни с удивлением посмотрела на подругу, потому что телефонные разговоры Сьюзен никогда не отличались лаконичностью. Сначала, слушая Сэма, она нехотя улыбалась, потом пришла в привычное расположение духа, и, наконец, веселая улыбка засияла на ее лице.

– Прямо сейчас? Ой, она пытается накормить его апельсином, – засмеялась Сьюзен. – Хорошо, я передам ей твои слова. Она уже сердится. Да? Правда? Почему не удивляет? Все. Все. Пока. – Сьюзен отнесла телефон на кофейный столик.

– Сэм велел мне не выпускать тебя из дома сегодня вечером. Так что не вздумай никуда уходить. – Она загадочно приподняла брови. – Мой отважный братец обещал прийти к нам с парнем моей мечты.

– Это шантаж, Сьюзи.

– Ну и пусть. – Она пожала плечами и приняла невинный вид. Ты же знаешь, я всегда мечтала, чтобы ты стала моей невесткой.

– Ты шутишь. Мне всего восемнадцать!

– Может быть, у вас в семье такая традиция. Помнишь, ты рассказывала мне, что твоя мать выскочила замуж в семнадцать лет.

– А в двадцать развелась.

Сьюзен поморщилась:

– Ой, я забыла. Но у тебя будет по-другому. В семье Картер все мужчины – однолюбы.

– Сьюзи, твой брат вовсе не влюблен в меня.

– Конечно, конечно, влюблен. Видела я прежние его романы. А сейчас все иначе, все по-другому. Он не может на тебя надышаться. Когда он рядом с тобой, от него пар идет.

От этих слов щеки Энни зардели.

– Ты знаешь, с некоторых пор мой брат покорен тобою, – продолжила Сьюзен с меньшим напором.

– Знаю. – Энни села в кресло и положила ноги на кофейный столик.

– Ну, и в чем проблема?

– А почему должна быть проблема?

– Потому что, сколько я тебя знаю, ты никогда не чувствовала себя свободной, не жила в свое удовольствие. А сейчас у тебя есть такой замечательный шанс.

– Неправда, я довольна своей жизнью.

– Такой, в которой полно запретов и ограничений, тихой и скучной как у твоей бабушки.

Энни рассмеялась:

– А ты полагаешь, что Сэм станет моим лекарством от скуки? – Энни встала с кресла и пошла на кухню, потому что не ела с самого утра.

Последовавшая за ней Сьюзен уселась за стол и, подперев голову руками, стала смотреть, как Энни выкладывала на него сыр, яйца, грибы, половинку сладкого перца и маленький помидор.

– Я согласна, Энни, что Сэм несколько своенравный. Тебе это в нем не нравится?

– Нет. Он нравится мне таким, какой есть. Даже очень. И всегда нравился. – Энни вымыла овощи и положила их на разделочную доску. – Не знаю, как тебе это объяснить, Сьюзи.

– Прошу тебя, попытайся. Обещаю, что ничего не скажу Сэму. Если тебя беспокоит это…

– Можешь сказать. Возможно, это несколько охладит его пыл. – Энни улыбнулась. – Мне кажется, большинство девушек горят желанием выйти замуж, в том числе и ты. – Она недоуменно пожала плечами. – Я не из их числа.

– Потому что твоя мать не подготовила тебя к замужеству?

– Пожалуйста, не говори о ней так, Сьюзи. – Энни даже прекратила резать перец.

– Извини.

– В этом нет твоей вины. Я сама слишком много рассказывала тебе всякий раз, когда была расстроена.

– Но тебе нужно было с кем-то поделиться.

– Неужели ты не понимаешь? О моих отношениях с мамой ты знаешь с моих слов. Но ведь она хотела мне добра. И в этом нет ничего плохого.

– Но она давилана тебя, и это неправильно.

– Не знаю. – Энни опять принялась резать перец. – Я все время думаю о маме, пытаюсь сопоставить факты и понять, почему она такая и что так горько обидело ее. Между мамой и бабушкой есть нечто такое, чего я не могу объяснить.

– Неужели ты ищешь ей оправдание, Энни?

– Может быть, мне удастся наладить их отношения, если я выслушаю обе стороны.

– Удачи тебе.

Энни не могла объяснить людям, что она в сердце своем общается с Богом. Если бы она прислушивалась к голосу своего разума, то редко или вообще никогда не вспоминала бы о матери, после как ушла из дома. Как это сделал Майкл. Она не знала, было ли это выражением протеста или проявлением эгоизма с его стороны, и не считала себя вправе судить Майкла. Порой ее пугало, что она поступила так же, как он. Брат никогда не питал к ней нежных чувств. Он не любил никого,даже мать, которая проложила ему путь к успеху. Энни вовсе не собиралась становиться такой, как он. Однако что-то мешало ей принимать близко к сердцу чужие радости и печали. Особенно когда дело касалось матери.

Весь первый месяц, который она прожила вдали от нее, она твердила себе:

Хочу жить по-своему! Если ошибусь, это будут мои ошибки! Это моя жизнь. Дайте мне идти своим путем!

Но свобода не приносила Энни согласия с собой до тех пор, пока она не стала общаться с бабушкой. Все изменилось с самого первого дня их встречи. Изменилось естественно, как в природе, когда на смену жаркому лету приходит прохладная осень. Ей нравилось проводить время с бабушкой Лиотой. Как много знаний о хитросплетениях жизни она почерпнула из ее рассказов. Работая в саду, бабушка разговаривала с ней поучительно и в то же время просто.

«Ты должна освободить дерево, чтобы его ветви обдувал ветерок и освещало солнце».

Энни как завороженная слушала бабушкины слова, и они удивительным образом действовали на нее. Воздух и свет. Плодородная земля. Живительная влага. С замиранием в сердце она чувствовала, что это Бог говорит с ней словами бабушки.