Текст книги "Сад Лиоты"

Автор книги: Франсин Риверс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

7

– Где, вы говорите, Энни? – Нора вспыхнула и сжала трубку телефона.

– Она поехала к своей бабушке в Окленд, – повторила Сьюзен.

Нора почувствовала, как от ярости у нее вскипает кровь. Дочь не могла так поступить с ней. Сьюзен Картер бессовестно лжет, Энн-Линн не посмела бы предать свою мать.

– Миссис Гейнз?

– Вы, должно быть, не так поняли, Сьюзен.

– Лиота Рейнхардт. Разве не так зовут ее бабушку?

Сердце Норы сильно билось.

– Вы хотите что-нибудь передать, миссис Гейнз?

– Энн-Линн говорила, когда вернется? – Нора сильно, до боли в суставах пальцев, сжала трубку. Она не собиралась передавать что-либо через Сьюзен Картер. Разумеется, эта девица все забудет или исказит ее слова.

– Поздно вечером.

– Можете сказать, во сколько именно, Сьюзен?

– Нет, мэм. К сожалению, не могу. – В голосе девушки прозвучало все что угодно, только не сожаление. – Но зато могу сказать вам, что на этой неделе мы с Энни работаем в ресторане в одну смену. Уверена, она вернется домой вовремя, чтобы успеть на работу.

Нора кипела от злости. Как посмела эта дешевка назвать ту дыру домомЭнни? Вот, пожалуйста, Нора услышала в трубке мужской голос.

– Я слышу, у вас там мужчина.

Возможно, это какой-то хулиган, подсевший на наркотики. В это время дня любой уважающий себя мужчина находится на работе. Или в университете.

– Здесь нет никого, миссис Гейнз. Я совершенно одна.

– Не изворачивайтесь. Я слышу мужской голос.

– А если я скажу, что это не мужчина?

– Тогда, полагаю, это телевизор.

– У нас нет телевизора.

Нахальная девчонка. Нора никогда не любила ее. Теперь, когда дочь живет вместе с ней, она стала нравиться ей еще меньше. Можно представить, какое влияние Сьюзен Картер оказывает на Энни. Мужчина продолжал говорить, и от услышанного у Норы зашевелились волосы на голове.

– Что он там говорит? Позвонить в полицию? Что происходит, Сьюзен?

– О, ничего особенного. Болтает о каком-то очередном ограблении на улице, полагаю, – с оттенком безразличия в голосе ответила Сьюзен.

– Он требует позвонить 911!

– Старина Барнаби вечно все преувеличивает.

– Я всегда знала, что у моей дочери будут неприятности, если она поживет с вами.

– Я передам Энни, что вы звонили, миссис Гейнз.

В трубке, приложенной к уху Норы, раздались короткие гудки. Она вздрогнула и, вконец рассвирепев, схватила свою адресную книгу и принялась листать ее, чуть ли не вырывая страницы. Нашла нужный телефонный номер и набрала его. После четырех гудков услышала приветствие, записанное на автоответчик.

– Вы позвонили в дом Картеров. – Мягкий, мелодичный голос вызвал у Норы такое отвращение, как если бы она услышала царапание ногтя по стеклу. – Очень сожалеем, но мы не можем сейчас подойти к телефону. Пожалуйста, оставьте сообщение после звукового сигнала.

– Это Нора Гейнз. Я предлагаю вам поинтересоваться, что происходит в доме вашей дочери, прежде чем она будет арестованаза непристойное поведение! Один из мужчин, с которыми она развлекается, требовал позвонить в полицию в тот момент, когда я разговаривала с ней по телефону.

Она бросила трубку и встала, дрожа от охватившего ее гнева.

Как могла Энн-Линн так поступить с ней? Через полчаса Нора встречается с двумя своими приятельницами. Что она им скажет? Если к тому времени не взять себя в руки, они ухватятся за нее, как почуявшие запах крови акулы. Разумеется, они изъявят желание узнать, что случилось. Просто прилипнут к ней с вопросом, что так сильно огорчило ее. Что она ответит? Что ее примерная дочь убежала из дома? Что Энн-Линн, у которой твердые пятерки в аттестате и высокие вступительные баллы, упустила возможность учиться в престижном университете? Что она предпочла жить в Сан-Франциско в комнатенке с жалкой бродяжкой, а не в Блэк-Хоке, в особняке с родной матерью?

– Дура! Круглая дура!

Нора прошла на кухню, где открывала и хлопала дверцами шкафчиков, доставая из них кофемолку, чашку и сахар. Пока она вкладывала фильтр в кофеварку, сердце ее стучало гулко и часто. Нора бросила кофейные зерна в кофемолку, просыпав часть на пол. Когда кофемолка перестала жужжать, она торопливо сняла крышку, и почти половина молотого кофе высыпалась на столешницу. Ругаясь, она швырнула фильтр в раковину, оставив на полу кофейную дорожку. Сегодня должна прийти домработница. Пусть уберет весь этот беспорядок!

Так или иначе, пить кофе ей не хочется – и совершенно ясно, что он вовсе ни к чему, когда сердце бьется так, будто в любую минуту готово выскочить из груди. Кофеин станет ее последним шагом на пути к сердечному приступу.

Это будет на твоей совести, Энн-Линн Гарднер. Исключительно на твоей. И ты будешь горько сожалеть о том, что так сильно расстроила меня. Придешь в больницу, встанешь у моей кровати и будешь прижимать мою руку к своей груди и молить о прощении: «Прости меня, мама. Ты была права. Мне следовало поехать в Уэллсли. Я должна была послушаться тебя».

Нора судорожно всхлипнула и закусила нижнюю губу.

Она предала меня и поехала навестить мою мать!

Норе нестерпимо захотелось схватить ключи от машины и рвануть в Окленд. Высказать дочери все, что о ней думает, насколько плохо себя чувствует. Раскаленная лава придуманных слов уже готова была вылиться наружу. О, те бесчисленные жертвы, на которые ей пришлось пойти ради дочери! И разве Энни ценит это? Нет! Ладно бы она отказалась учиться в университете, ослушавшись матери. Ладно бы убежала из дома, чтобы вести богемную жизнь в Сити. Но это…

«Она поехала к своей бабушке в Окленд».

Это не что иное, как настоящее предательство.

Энни выехала на Бэй-Бридж и снова посмотрела на папку с рисунками, которая лежала на соседнем сиденье. Бабушка Лиота настояла, чтобы она взяла ее с собой.

– Все эти годы, родная, рисунки тетушки Джойс пылились на чердаке. Возьми их как часть своего наследства. Кроме того, они могут поддержать тебя в творческих начинаниях.

А еще она подарила внучке изящную коробочку, куда был аккуратно уложен носовой платок с кружевными краями.

– Это изделие твоей прабабушки, Энни. Такие платки она обычно делала на продажу. Из-за слабого здоровья она ничем другим не могла заниматься. Вот и обвязывала платочки, вышивала наволочки или еще что-нибудь. Она вязала крючком тончайшее кружево, но я, к сожалению, не смогу тебе его показать: оно не сохранилось. Бывало, мама посылала меня продать ее вязание хозяйке модного шляпного магазина, который был в двух шагах от нашего дома. Помню, мама целыми днями просиживала за рукоделием у освещенного солнцем окна.

Энни никогда в жизни не видела такого красивого кружева и сказала об этом бабушке. Та охотно с ней согласилась.

– Этот платок изумителен, правда? Я знала, что ты оценишь его по достоинству.

Энни подумала, что особенно изысканно он будет смотреться на черном бархате в затейливой рамке, и решила, что купит все это, когда в следующий раз заглянет в один магазинчик.

Она вошла в квартиру и услышала зычный крик Барнаби:

– Звони 911! Звони 911!

– Ш-ш, ты, неразумная птица! – прокричала Сьюзен из ванной комнаты, где она расчесывала волосы. – По твоей малости у нас и так сегодня куча неприятностей!

– Что случилось?

– Тебе лучше не знать, – с улыбкой ответила Сьюзен.

– Так плохо?

– Хуже не бывает. Катастрофически плохо. – Она высунула голову из двери. – Нет времени рассказывать тебе об этом. Через пятнадцать минут нам выбегать на работу. Ты принесла что-нибудь поесть?

– Да, купила кое-что из китайской кухни по дороге в Окленд. – Энни положила несколько кусочков фруктов в кормушку Барнаби. – Ешь на здоровье, мой чудный пернатый дружочек.

– Полли хочет крекер, – проскрежетал попугай.

– Неразумное ты созданье, – назидательно сказала вышедшая из ванной Сьюзен. – Тебя зовут Барнаби и ты не питаешься крекерами.

– Полли хочет крекер.

– Успокойся, – урезонивала птицу Сьюзен. – Это фрукты голубчик.

– Звони 911!

Энни, улыбаясь, направилась в ванную комнату, чтобы переодеться, пока Сьюзен, стоя перед клеткой, наблюдала за попугаем.

– Что с этой птицей происходит? – возмущалась она. – Стоит мне открыть рот, как он начинает вызывать полицию.

– Он считает, что ты его не любишь.

– Да ну! С чего он взял? – Сьюзен не сводила глаз с попугая, пока тот не заметался по жердочке.

– Вызовите полицию! Она задумала совершить убийство.

– Может, мы будем накрывать клетку, когда звонит телефон? По крайней мере, умолкнет на время.

– 911!

– Если б ты был собакой, Барнаби, я бы так крепко затянула ошейник, что у тебя закружилась бы голова!

– Полли хочет крекер!

– Я уморю тебя, стервятник!

– Она не сделает этого, Барнаби, – ласково проворковала Энни, выныривая из ванной в прямой черной юбке и белой блузке. Она наскоро расчесала волосы и теперь заплетала французскую косу. – Я буду готова через минуту, Сьюзи. – Закончив с волосами, она подошла к клетке. – Ты симпатичный, Барнаби, очень симпатичный.

– Ты, возможно, перестанешь так думать, когда услышишь, что он сегодня выкинул, когда звонила твоя мать.

Энни повернулась и внимательно посмотрела на Сьюзен. Чувство сожаления, появившееся на лице ее смутившейся подружки, само по себе насторожило ее.

– Что произошло? – спросила она, когда они вышли на лестничную площадку.

– Она услышала, как Барнаби вызывает полицию. Поэтому позвонила моей матери, и моя мать позвонила мне. Хотела узнать, на самом ли деле меня собирались арестовать.

– О, Сьюзи. – Энни закрыла глаза.

Сьюзен засмеялась:

– Все еще считаешь Барнаби милой птицей? Не хочешь ли вернуться и свернуть ему шею?

– Мне очень жаль, прости. – Ей постоянно приходилось перед кем-нибудь извиняться за то, что умудрялась наговорить ее мать.

– Почему ты извиняешься? Ты все время извиняешься, даже когда ни в чем не виновата, – говорила Сьюзен, спускаясь по лестнице.

– И что ты сказала своей матери? – перебила ее Энни.

Сьюзен пожала плечами:

– Сказала, что у нас пива – море разливанное и еще бурная оргия с цветомузыкой и танцами посреди комнаты. Что еще?

– Нет, не может быть! – Энни похолодела от одной мысли, как еесобственная мать отреагировала бы на такое заявление.

Сьюзен расхохоталась:

– Конечно, я так и сказала. Да мне и не надо особенно оправдываться, она обо мне знает все и лучше всех. И, разумеется, не поверила ни единому моему слову. Говоря по правде, она от души посмеялась. Особенно, когда я рассказала о нашей «умной» птичке. – Улыбка Сьюзен стала печальной. – Мне очень жаль, Энни, что твоямать не знает нас так же хорошо.

Вскоре после ухода Энни принесли почту. Лиота открыла дверь и достала из металлического почтового ящика, висящего на стене, жиденькую пачку ежедневной корреспонденции. Закрыла за собой дверь и снова заперла ее.

Так, так. Она выиграла один миллион долларов у какой-то компании, ведущей учет взаимных расчетов между банками, и теперь ей прислали уведомление по почте. О чем они только думают? Она что, вчера родилась? Лиота направилась на кухню, просматривая на ходу почту. Рекламный проспект, в котором предлагается чистка ковров. Сорок девять долларов за то, чтобы мыльной пеной почистить ковры в двух комнатах. Грабеж средь бела дня. Пять лет назад она взяла напрокат специальную технику менее чем за десять долларов и во всем доме навела чистоту.

Правда, ковры долго просыхали, и к тому же этот тяжелый труд чуть было не свел ее в могилу.

Она взглянула на свой посеревший ковер. Пять лет, кажется, прошло? А может, и больше. Шесть? Семь? Слишком давно это было.

На обратной стороне рекламного проспекта с предложением о чистке ковров она прочитала объявление о том, что пропала девочка. Странное похищение. Пропала 15 декабря 1997 года. В сущности, не проходило ни одного дня, чтобы Лиота не обнаруживала в почтовом ящике подобных сообщений, так угнетающе действовавших на нее. Что же происходит с миром, где пропадает так много детей?

Два конверта были присланы благотворительными организациями – без сомнения, с просьбой сделать денежные пожертвования. Одна из этих организаций прислала Корбана Солсека. Ей следовало знать заранее, чем все это закончится: она просто попадет в их список адресатов, которым регулярно отправляются по почте рекламные проспекты. Может, она возьмет да и вышлет им опять чек на десять долларов, чтобы взять напрокат моечную машину и предложить Корбану Солсеку попыхтеть над ее коврами. О, какой счастливой улыбкой он встретит это предложение. Во время следующего визита она обязательно подкинет ему эту идею, просто чтобы посмотреть на выражение его лица.

Еслион вернется…

Выбросив рекламки в мусорное ведро для бумаги, Лиота открыла конверт с присланным из банка уведомлением и села за кухонный стол изучать его. Все, кажется, в порядке. Компания по социальному страхованию перевела на ее банковский счет сумму в размере ежемесячного пособия и проценты, которые начислялись два раза в год, поэтому на ее счету набегала небольшая сумма, от которой после уплаты налогов еще оставалось немного денег, сберегаемых ею на случай ремонта дома. Но только не в этом году. Она выписала так мало чеков, что остаток легко подсчитать. На эту сумму тоже начислялись проценты, их хватало на почтовые марки, которые она наклеивала на конверты, чтобы отправить оплаченные счета за коммунальные услуги. Вода. Телефон. Страхование на случай пожара и кражи имущества.

Лиота отложила уведомление в сторону и снова посмотрела в сад. Время покажет, серьезно ли Энни говорила о желании вернуть саду прежний цветущий вид. Как бы дело ни обернулось, это славная идея, славная настолько, что впервые за последние годы в душе Лиоты затеплилась надежда. По ее губам скользнула слабая улыбка.

– Не очень-то много пороху в пороховницах у этой старушки, Господи.

Но день-то какой. По-настоящему превосходный.

Энни просто восхитительна, не так ли, Господи? На душе как-то легче стало, когда я поняла, что в ее жилах течет и моя кровь.

Призывно зазвонил телефон. Кто станет тревожить ее в такое время? Наверное, Энни, чтобы сообщить о своем благополучном возвращении домой. Пока Лиота добиралась до телефона, он успел прозвонить не меньше семи раз.

– Мама, Энн-Линн у тебя?

Лиота раскрыла глаза от удивления.

– Эйлинора? – Когда, дай Бог памяти, она звонила в последний раз?

– Нора, мама. Забыла? Нора. Я ненавижуимя Эйлинора. Вот почему никогда не произношу его. – Она шумно выдохнула, как будто стараясь смирить гнев. – Я ищу Энн-Линн. Она у тебя?

– Нет, здесь ее нет. – Лиота попыталась отогнать от себя вновь вспыхнувшую обиду. Дочь никогда не понимала, даже никогда не пыталась понять…

– Она сегодня былау тебя? – Эйлинора спросила так, будто разговаривала с отставшим в развитии ребенком.

– Да. Уже больше часа, как она уехала. Что случилось?

– Ничего такого, с чем бы я не справилась.

– Как ты поживаешь, дорогая? Прошло уже много времени с тех пор…

– Превосходно. – В голосе Норы прозвучал сарказм. – Просто я была занята, очень занята.

– Ты вырастила замечательную дочь. Ты могла бы…

– Представляю, о чем сегодня вы с ней ворковали.

В эти слова Нора вложила весь свой гнев.

– Нет, я не думаю, что ты можешь это представить.

– Ладно. Сожалею, мама, но сейчас у меня нет времени беседовать с тобой. Мне нужно поговорить с дочерью.

Лиота поняла, что это означает.

– Постарайся не говорить того, о чем будешь потом жалеть, Эйлинора.

Дочь бросила трубку.

Лиота медленно положила трубку на место и села в кресло. Ей следовало попридержать свой язык. Эйлинора никогда не прислушается к ее словам. Зачем Лиота предприняла эту слабую попытку? Она откинулась на спинку кресла, закрыла глаза, и вся радость от проведенного вместе с Энни дня мгновенно улетучилась.

Мне не нужно этого, Господи. Нисколько не нужно.

Корбан несколько дней думал, как ответить на заданный Лиотой Рейнхардт вопрос. Точнее, этот вопрос вертелся у него в голове. Почему он хочет собрать стариков всех вместе и поселить в жилом комплексе? Он приводил всевозможные аргументы в пользу практичности такого проживания. Медицинская помощь всегда под рукой. Разнообразные услуги по более низким ценам. Но он не мог придумать ни одного аргумента против своей идеи благоустроенных комплексов, финансируемых личными капиталовложениями жильцов и дотируемых правительством. Что она увидела во всем этом такого, чего он не заметил? И что за бредовая мысль насчет профессора Вебстера? Почему вообще кому-то может прийти в голову опасаться его, Корбана Солсека, идей? Они вполне убедительны. В основе их лежало сострадание к людям.

У нее же к этим идеям возникло стойкое отвращение. Почему?

Мысль об этом так завладела им, что он, наконец, позвонил Лиоте Рейнхардт и сказал, что хотел бы заехать к ней в среду и поговорить. Она очень удивилась, по крайней мере Корбану так показалось, и намекнула, что он может прогуляться с ней до банка.

– Они открываются в девять. Приезжайте утром.

– Хорошо. – Корбан не сумел скрыть своего раздражения. Он надеялся посидеть, поговорить с часик или около того и уехать. Теперь выясняется, что ему предстоит сделать еще один марш-бросок до района Димонд.

– Думаю, по дороге мы сможем побеседовать, мистер Солсек. Жду вас к десяти. Если вы опоздаете, я уйду в банк без вас.

На следующий день, ровно в девять тридцать утра, он позвонил в ее дверь, глубоко уверенный, что в случае опоздания эта женщина незамедлительно уйдет из дома хотя бы для того, чтобы досадить ему.

– Доброе утро, – поздоровалась она, впуская его. – Вид у вас такой молодцеватый, будто собрались покорить весь мир.

Он знал, как он выглядел на самом деле. Глаза так слипались от недосыпа, что он даже порезался во время бритья.

– Я работал до поздней ночи.

– Все та же курсовая?

– Нет. Другой предмет. Философия.

Она иронично улыбнулась:

– Интересно, не правда ли?

– После часу ночи несколько затруднительно здраво судить о чем бы то ни было. – Все в этой женщине вызывало в нем чувство противоречия.

– Вы медленно читаете?

– Нет, достаточно быстро. Попробуйте за одну ночь прочитать двести страниц машинописного текста. – Корбан заметил, как блеснули ее глаза.

– Я просто спрашиваю, мистер Солсек, а не осуждаю.

– Простите, я не хотел показаться дерзким.

Она усмехнулась и направилась на кухню. Корбан, сдерживая раздражение, последовал за ней. Он остановился в дверях и стал наблюдать, как она возится у газовой плиты, зажигая переднюю конфорку.

– Читайте много и узнаете, что ничто не вечно под луной, – провозгласила она, ставя чайник на огонь. – Садитесь, мистер Солсек. Хотите чаю или кофе?

Что-то в тоне, каким она сказала мистер Солсек, вызвало у него неприятное чувство. Захотелось все начать заново, чтобы он нравился ей и чтобы она нравилась ему. И понял, что он все только запутывает еще сильнее.

– Почему вы не называете меня Корбаном, миссис Рейнхардт?

Она бросила на него пристальный взгляд:

– Пусть будет Корбан. Так вам кофе или чаю?

Снова насмехается над ним?

– Кофе, пожалуйста.

– Растворимый или молотый?

Глаза его разве что не вылезли из орбит. Что, собственно, происходит? Он чувствовал себя, как индейка в канун Дня благодарения.

– А вы будете?

– Мне не нужен кофе, чтобы проснуться.

– Я полностью проснулся.

– Едва ли. Вы, скорее всего, и не завтракали, не так ли?

– Да, так. – Вместо завтрака он наспех выпивал кофе и убегал в университет. И до полудня никогда не ел.

– Думаю, у меня найдется для вас сладкая булочка.

Одолеваемый сомнениями, он следил, как она сновала по кухоньке: достала из шкафчика кружку, затем из хлебницы коричневый пакет. Совершенно точно, она неспроста предложила ему прогуляться с ней до банка.

– Итак, – снова заговорила Лиота, наливая в кружку кипяток, – Вы уже сумели ответить на мой вопрос?

Она зачерпнула ложкой растворимый кофе.

– Нет.

– А вы думали над ним? – поинтересовалась она, поставив перед ним кружку.

Корбан мрачно посмотрел на кофейную смесь, распространявшую дразнящий аромат, вспомнил, как Лиота жаловалась на высокие цены, и не посмел сказать, что не может терпеть такой кофе. Он всегда предпочитал крепкий и черный. Во время экзаменов он не мог жить без черного кофе и клал на одну чашку целых три ложки.

Преодолевая свое отвращение, Корбан крутил чашку в руках, твердо решив, что не откажется от этого интервью вне зависимости от того, какую еще гадость ему придется услышать.

– Я долго размышлял над вашим вопросом. По существу, я еще кое о чем думал.

– Неплохо.

Она устроилась на стуле напротив него и, положив руки на газету застыла в ожидании.

Он сделал глоток, стараясь не морщиться.

– Я с чувством большой признательности выслушал бы все ваши возражения по поводу предложенной мной программы, миссис Рейнхардт. Это намного упростит дело.

– Возможно, и упростит, но не вызовет глубоких переживаний.

– Вполне хватит и этого. К тому же я не представляю, о каких глубоких переживаниях вы хотите потолковать?

Она долго молчала, изучающе глядя на него. Корбан попытался угадать, о чем она думает, и увидел в ее глазах такую грусть, что ему стало неловко. В каком-то смысле он разочаровал эту старую женщину и не мог избавиться от угрызений совести.

– Я хочу помочь таким, как вы, людям, миссис Рейнхардт, – убежденно сказал он.

– Корбан, скажу проще. То, что начинается с милости, может закончиться разрушением. У меня есть возражения, но некоторые из них я не могу выразить словами. Это… – Она нахмурилась, подумав еще с минуту. – Словно бы ждать, когда приговор приведут в исполнение.

В другой раз он обязательно воспринял бы это как оскорбление, но интонация ее голоса убеждала в обратном.

– Может, вы просто не понимаете, что я хочу сделать?

– Корбан, вы думаете, что являетесь первопроходцем, освещающим факелом новый путь, но на самом деле вы всего лишь идете по протоптанной дорожке. И куда, по-вашему, она приведет?

– Туда, где будет намного лучше, чем теперь. Благоустроенные дома, похожие на те, что я предлагаю, существуют уже давно, но все они содержатся на деньги частных лиц. Простой человек не попадет туда. Как минимум, на вашем счету должно быть сто-двести тысяч долларов, чтобы войти в дверь одного из таких домов. Как только вы подписываете договор, вы получаете пожизненное обеспечение до конца ваших дней. Я пытаюсь разработать программу для людей, которые проработали всю жизнь, но не имеют ни большого состояния, ни огромных особняков.

Она грустно покачала головой:

– Вы не видите, насколько это опасно, да? Возможно, вам сейчас и не дано увидеть то, что я так отчетливо представляю. – Глаза ее увлажнились, и в них появилось беспокойство. – А с другой стороны, у страха глаза велики. Я лишь старая женщина. Что я вообще знаю?

В ее вопросе он почувствовал легкий упрек, но, прежде чем он успел ответить, она продолжила:

– Давайте отложим этот разговор, ладно? Пусть мысль созреет. Через какое-то время вы сами поймете истинный смысл нашего разговора. – Она бросила взгляд на его чашку. – Вы не любите такой кофе?

Корбан решил было солгать, но тут же представил, что ему придется выпить противную жидкость до дна. Во рту у него все еще держалось стойкое отвратительное послевкусие от первого глотка.

– Извините, но для меня немного сладковато. – Увидев, как опустились уголки ее губ, добавил: – Я куплю вам еще баночку такого же кофе.

Он надеялся, что этим оградит себя от ее жалоб по поводу баснословно высоких цен.

Она взяла его чашку и вылила содержимое прямо в раковину.

– Спасибо, но я думаю, что в банке, которую я купила, кофе останется и после моей смерти. – Она сполоснула кружку и поставила ее кверху дном на лежавшее у края раковины полотенце. – Я надену свитер, и мы отправимся в банк.

Она сказала это так, словно отдала приказ солдатам своей армии.

На спуске Корбан еще плотнее прижал локтем ее руку, понимая, что для нее прогулка в банк или в магазин – занятие не из легких.

И никак не мог взять в толк, почему она упрямится, отказываясь поехать туда с комфортом.

– Почему вы не позволяете подвезти вас, миссис Рейнхардт? – участливо поинтересовался он, припомнив, как она устала во время их недавнего похода по магазинам. До полного изнеможения, по правде говоря.

Она продолжала идти, глядя себе под ноги.

– Теперь для меня это уже единственная возможность выйти из дома. Раньше я бегала вокруг озера Мерритт во время обеденного перерыва, а теперь мой мир сузился до нескольких кварталов между моим домом и магазином. – Она подняла на него глаза. – Вы хотите еще больше сузить его?

Он понял, к чему она клонит, и был благодарен, что прежняя тема еще не закрыта.

– В благоустроенных домах будет организован досуг, и скучать не придется.

– Звучит почти угрожающе.

– Почему же?

– Это вы мне скажите, какого рода деятельность вы предусмотрели для таких, как я? Может, я тогда изменю свое мнение о вашей программе.

Возможность переубедить собеседницу подхлестнула Корбана.

– Разве не подойдут занятия искусством и ремеслами?

Лиота Рейнхардт охнула и ничего не сказала.

Они свернули за угол и прошли квартал, затем остановились у светофора в ожидании зеленого света для пешеходов. Он хранил молчание все время, пока они пересекали улицу, прошагали еще один квартал и прошли под эстакадой. Только дойдя до следующего перекрестка, он сдался, признавшись себе, что она не скажет ни единого слова, если он не заговорит первым.

– Я так понимаю, вам не понравилась моя идея, – заметил он.

– О, полагаю, все зависит от того, какое искусство и ремесло вы имеете в виду. Может, склеивание палочек из-под фруктового мороженого и изготовление из них скворечников? Или что-то другое из программы для малышей?

– Вообще-то нет. – А что еще? Об этом он вообще не думал.

– Может, подойдет разгадывание японских кроссвордов?

– Ладно, – уныло признал он. – Я не продумал все детали. Может быть, вы хотите предложить что-нибудь?

– Как вы смотрите на открытие компьютерных курсов?

Он расхохотался. Не смог удержаться.

– Компьютерных? Вы, должно быть, шутите.

– Почему же? По-вашему, люди моего возраста не могут освоить компьютер?

– Не знаю. Но для чего вам это?

– Точно таким же вопросом люди донимают альпинистов, покоряющих Эверест. Потому что он есть. Для чего еще?

– Да вы не выдержите, это сведет вас с ума.

– Доведет меня до полного старческого слабоумия, да? На вас компьютер тоже так действует?

Он заулыбался:

– Порой.

– В вашей голове прочно засела мысль, что старого конягу не обучишь новым трюкам. А что если этот самый конь хочет научиться?

У него возникло ощущение, что она держит его на крючке.

– Полагаю, кое-какие элементарные вещи вы сможете усвоить. Программу курсов можно сузить до изучения простейших основ.

– Что вы имеете в виду? Что я помру, прежде чем сумею разобраться в большом объеме материала?

Корбану показалось, что она задалась целью вывести его из себя.

– Я этого не говорил.

– Вы считаете, что лучше предложить программу, освоение которой не потребует особой умственной работы, не так ли? Как это теперь у вас называется? Для чайников? Некая программа, которая не перегрузит наши бедные мозги. Боже упаси предложить что-то слишком трудное. А вдруг это ввергнет нас в стрессовое состояние, и мы преставимся. Кто будет отвечать?

Он угрюмо подумал, что она всего лишь пошутила. Теперь Лиота уже не семенила за ним, а по-солдатски, как на параде, чеканила шаг и тащила его за собой. Вздорная старуха! Корбан отчаянно подыскивал какие-нибудь аргументы.

– Зачем все-таки вам хотелось бы изучать компьютер?

– Я не говорила, что я хочу.

– Вы просто предложили это!

– Я лишь размышляла вслух. Полагаю, вы не поступаете так опрометчиво.

– Бывает, я тоже разговариваю сам с собой, – Особенно после визита к ней! – Пускай компьютерные курсы. Почему бы и нет?

– Считайте это превентивной мерой. – Она замедлила шаги. – Я как-то прочитала статью, в которой утверждалось, что необходимо тренировать мозг для профилактики болезни Альцгеймера.

– Вас это беспокоит?

Она сверкнула глазами:

– Не знаю.

Корбан нисколько не сомневался в умственных способностях этой пожилой дамы. По крайней мере, сейчас.

– А в той статье, что вы прочитали, предлагались какие-нибудь занятия?

– Да. Игра в шахматы. Изучение иностранного языка. Складывание паззлов. Занятия музыкой и так далее.