Текст книги "Сад Лиоты"

Автор книги: Франсин Риверс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)

– Интересно о ком? – щелкнув пультом, спросил Фред.

О себе самом, – пронеслось в голове у Норы. Но она не собиралась сдаваться.

– Ты же не знаешь моего сына так, как знаю его я.

– Я знаю его мать. Мне достаточно этого. – Он намеренно прибавил громкость.

Нору затрясло от возмущения. Схватив свою сумку, она поднялась к себе. Швырнув ее на кресло, сдернула с себя дорогой блейзер из верблюжьей шерсти и открыла стенной шкаф. Дрожь все не унималась. Она присела на край кровати. Слова Фреда продолжали звучать в ее ушах.

«Видишь, ты все делала по-своему… и думала, что можешь решать за других…»

Ей хотелось крикнуть, что он ошибся.

А ты посмотри вокруг.

Нора подняла голову и обвела глазами изящную мебель, дорогие портьеры, эксклюзивные бледно-персиковые обои ручной работы, которые были сделаны на заказ в одной из галерей Сан-Франциско. Все подбирала сама, не задумываясь о цене. Тысячи долларов ушли на то, чтобы комната отвечала ее требованиям. А спрашивала ли она когда-нибудь Фреда, чего хочет он?

Все комнаты в этом доме она обставила по-своему, включая комнаты Майкла и Энни. Любовь к своим детям она выражала в самых дорогих приобретениях. Только высшего качества вещи. Только высшего качества одежда и игрушки, лучшие школы, лучшие педагоги, лучшее окружение и достойные друзья, самая богатая церковь.

И зачем все это? К чему это привело?

«Видишь, ты все делала по-своему…»

Я пожертвовала собой ради их блага!

Она услышала тихий, слабый голос в глубине своей души:

А так ли это, милая Моя?

Да, это так! Я хотела, чтобы у Майкла и Энн-Линн жизнь было лучше, чем у меня. Я хотела быть для них лучшей матерью, чем была для меня моя собственная мать. Я хотела дать им все, что когда-то хотела иметь сама. Я всегда хотела… Я хотела… любви.

Нора закрыла лицо руками и заплакала жалобно и тихо над всем, что подсказал ей внутренний голос.

Бледная как полотно, с заплаканными глазами, Рут вышла из ванной комнаты и пристально посмотрела на Корбана.

– Угадай, что это? – Она протянула ему какой-то предмет из белого пластика.

– Что? – Корбан пытался угадать, что же это могло быть, в то время как Рут сверлила его злым, уничтожающим взглядом. – Да что это в самом деле?

– Тест на беременность, вот что, – с ненавистью проговорила она. – А что еще может быть? – И, давая ему понять, чья в том вина, поднесла к его лицу. – Видишь? Синий цвет! Результат положительный. – Она ткнула пальцем в «предательскую» зону.

Он почувствовал, как кровь прихлынула к его лицу. Ему стало жарко, потом холодно.

– Я думал, что ты принимаешь таблетки.

–  Принимаю.Но не я одна должна следить за этим.

– Я не то хотел сказать. – Он пытался сохранять спокойствие. – А давно это?

– Два месяца. Или три. Я не знаю! И не знала до тех пор, пока несколько дней назад меня не начало тошнить по утрам. – Руг швырнула тест в корзину и снова обрушилась на Корбана. – Джесси сказала, что это может быть от беременности, вот я и решила проверить.

Корбан не находил слов. Ребенок! Первая мысль, которая пришла ему в голову, – как страшно оказаться в такой ситуации и как ему выйти из нее. Последние несколько недель он чувствовал, но боялся признаться себе в том, что больше не любил Рут Колдуэлл. На самом деле он вообще не был уверен, что испытывал к ней что-нибудь, кроме физического влечения. С первых дней их совместной жизни он сомневался в чувствах Рут. Мотивы ее поведения были очевидными: она нуждалась в спонсоре, который оплачивал бы ее обучение. А квартира Корбана, его машина и счет в банке ее вполне устраивали. О таких намерениях догадаться несложно, тем более если человек этого не скрывает.

Теперь все стало намного серьезнее.

– Хватит так смотреть на меня! – крикнула она раздраженно.

– А как я смотрю?

– Так, будто это я подстроиласвою беременность.

– Нет, я знаю, что ты не могла сделать этого.

– Верно. Меньше всего мне хотелось бы забеременеть. – Она осмотрела себя таким взглядом, будто ей самой было неприятно касаться собственного тела. – Я уже прибавила два фунта. – Она расплакалась. – Почему это должно было случиться со мной? Все было так хорошо!

Хорошо?

Он почувствовал, что на лбу у него выступил пот. Сердце застучало так, будто вот-вот выскочит из груди, и внутри все похолодело. У Рут будет от него ребенок. Он посмотрел на лежавший в корзине тест, и его сердце затрепетало. Что это? Стыд? Страх? Изумление? Его охватили смешанные чувства. Нужно все обдумать, а Рут мечется, как зверь в клетке. Ему так хочется поддержать ее и успокоить.

– Мы что-нибудь придумаем, Рут.

– Что придумаем? – Она замерла, буравя его взглядом.

– Что нам делать дальше. – Корбан встал и подошел к девушке. – Это наша общая проблема, не только твоя.

– Не понимаю, как такое могло случиться, – пожав плечами, тихо сказала Рут. – Я была так осторожна.

Она заплакала, и Корбан привлек ее к себе. Удивительно, но он никогда не видел Рут плачущей и даже не слышал, чтобы она плакала. Он думал, что она вообще не способна на это.

– Все будет хорошо. – Он утешал ее, поглаживая по спине, как утешает взрослый мужчина маленькую девочку. Ему нравилась роль утешителя, он даже получал от этого удовольствие. Паника закончилась, и можно спокойно все обдумать. Он ощущал себя ее покровителем. – Некоторые заводят детей и раньше, даже не окончив школу.

Рут вдруг застыла в его объятиях.

– Уж не предлагаешь ли ты оставить ребенка? – Она отстранилась от него. – Выбрось это из головы, Кори.

Внутри у него все похолодело, когда он заглянул ей в лицо.

– А почему бы и нет? Ведь ты успеешь закончить учебный год до того, как…

– Ни за что! – Она посмотрела на него испепеляющим взглядом. – Ты в своем уме?

Он нахмурился:

– Я окончу университет в июне.

– Но я не окончу. – Рут отвернулась от него, ушла в другой конец комнаты и села на стул. Сжав руками колени своих красивых длинных ног, она смерила его холодным взглядом.

– А как же дальнейшее обучение, Кори? – спросила она. – Ты собирался окончить университет с отличием и уже прошел собеседование в Стэнфорде. И мне еще год учиться…

– Tы могла бы перевестись.

– Да что ты говоришь? А кто, интересно, будет платить за мое обучение? Санта-Клаус? Мое место здесь. Я не могу переходить в любое учебное заведение, какое захочу. У меня нет спонсора.

Она с такой ненавистью высказала свои доводы, что ему стало неприятно и внутри все похолодело. Как он мог увлечься такой девушкой? Ее глаза горели. Вдруг она догадается о его чувствах? Что если они написаны у него на лице? Но Рут кусала губы и не смотрела в его сторону. Однако ее слова уже раскрыли ему суть их отношений, так что исправлять что-либо не имело смысла. Она снова повернулась к нему, и взгляд у нее был встревоженный.

– Мы с тобой всегда могли договориться, Кори. И первым делом знали, что надо получить образование, а уж потом…

А что потом? Как теперь жить? Действительно, он никогда не думал о будущем. Как же у него погано на душе! Он знал, что не может пообещать платить за ее обучение, тем более в Стэнфорде.

Но ребенок. Его дитя. Он думал о выборе, который встал передним.

– Послушай, – начал он осторожно, – я еще не твердо решил, ехать мне в Стэнфорд или нет. Ничего страшного, если мы останемся здесь, в Беркли.

– Но ты ведь хочешьпоехать в Стэнфорд, и я знаю об этом. Так что не надо говорить, будто это не так. Если ты останешься здесь, то возненавидишь меня за то, что я разрушила твои планы.

– Ни в коем случае.

– Открой глаза, Кори. – Ее лицо побледнело и стало суровым. – Я пропустила две лекции на этой неделе, потому что мне было очень плохо. Думаю, это называется утренним токсикозом. Только к вечеру прихожу в себя. Представляешь, сколько я еще пропущу? Мне не закончить даже этот год!

Он прекрасно понимал, к чему она клонит. Все ее аргументы в пользу аборта, и все они неопровержимы. Неужели наступит момент, когда ему придется признать это? Теперь он не был уверен, что даст свое согласие. Этот ребенок был егоребенком. Рут все говорила и говорила, а он вдруг испытал необыкновенную нежность к этому чуду. И при чем тут аргументы, объяснения, разумный подход, правильные решения?

От мысли, что она все-таки сделает аборт, Корбану стало совсем плохо.

– Конечно, сейчас не самое лучшее время. – Он с осторожностью подбирал слова. – Всегда можно найти выход из положения. Если ты не захочешь воспитывать ребенка, мы найдем для него приемную мать.

– Я что-то не понимаю. Ты полагаешь, что я могу его оставить? – Она вскочила с места и вновь заходила по комнате. – Мы говорим не о какой-то посторонней вещи. Кори, это мояжизнь!

– Я знаю, Рут, но это мойребенок.

Она остановилась и со злобой уставилась на него:

– Не могу поверить. Это еще не ребенок. Не называй это ребенком.

– Избавь меня от своего феминистского дерьма, Рут. Мы оба проходили анатомию и физиологию. Я клянусь, что буду заботиться о тебе, что буду за все платить. Я не снимаю с себя ответственности. Я даже женюсь на тебе, если хочешь.

– Спасибо за романтичное предложение, – она отвернулась, обхватив себя за плечи.

Корбан устыдился и, подойдя к Рут, обнял ее.

– Я не хотел, чтобы все так вышло. – Он не разнимал своих рук. – Мне, правда, жаль. Если бы я мог что-то изменить, то сделал бы это. Я знаю, что ты ничего не подстроила. Знаю, как много значит для тебя учеба. И я не прошу тебя бросать университет. Просто посиди дома несколько дней, хорошо? Потом мы все обдумаем. Все тщательно взвесим. Неужели не сможем найти верное решение? Мы рассмотрим все варианты.

Корбан почувствовал, как ее плечи поникли.

– Мне страшно. Мне так страшно, Кори, – дрожащим голосом проговорила она.

Корбан нагнулся и поцеловал Рут в изгиб шеи.

– Мне тоже.

Но он боялся, что им страшно по разным причинам.

– Эй, вы, там! – прокричала появившаяся в дверях своего дома Лиота. – Оставьте этих детей в покое или я вызову полицию!

Два подростка, которые напугали детей Арбы Уилсон, послали ей отборные ругательства и тут же пустились наутек вниз по улице. Выйдя на крыльцо, Лиота сказала детям:

– Зайдите во двор, троица! На улице вы легкая добыча для любого хулигана. Разве ваша мама не велела вам играть во дворе?

Она распахнула перед ними двери.

– Зайди в ванную и умойся, Вермонт.

– Меня зовут Нил.

– В своем доме я буду называть тебя Вермонтом. А теперь иди в ванную.

Девочки плакали. Лиота задвинула щеколду на двери-ширме и заперла входную дверь на два замка.

– А вы обе следуйте за мной.

На кухне она сняла с сушилки два полотенца, намочила их под краном и дала по одному каждой девочке.

– Вытрите слезы и скажите мне, чего хотели от вас те два парня?

– Чтобы Нил пустил их в дом.

Нил появился в дверях и приложил мокрое полотенце, как компресс, к своему глазу.

– Ты смелый мальчик, – похвалила его Лиота.

– Я не мальчик.

– О, ради всего святого! Хорошо. Ты смелый молодой человек. Так тебе больше нравится? А теперь сядь в кресло и успокойся.

– Но почему я?

– Если не сядешь, я отдам твое печенье и молоко девочкам.

Нил быстро сделал то, что ему велели.

– Мама будет беспокоиться, где мы, – сказала одна из них, утирая слезы.

Лиота похлопала ее по плечу.

– Она знает, солнышко. Я сказала вашей маме, что вы можете приходить ко мне. Здесь вы будете в безопасности. Так, Каролина, садись сюда. Индиана, ты можешь взять мой стул. Когда ваша мама возвращается с работы?

– В шесть часов, – ответила девчушка. – Она обещала принести нам жареных цыплят.

– Это ее любимые. – Нил кивнул в сторону Кении-Каролины. – Мама принесет их, потому что сегодня день рождения у нашей сестры.

– Твой день рождения? И сколько же тебе исполнилось лет, Индиана? – обратилась Лиота к Тунисе.

– Семь.

– Так, а мне двенадцать раз по семь. Сколько же это?

– Восемьдесят четыре, – подсчитал Нил через несколько секунд, а потом добавил: – Старая.

– Смелый мальчик и считать умеет. Похоже, у тебя впереди большое будущее, если, конечно, научишься держать язык за зубами, пока не подключишь мозги.

– Вы смешно говорите, – прыснула Индиана.

– Это называется английский, дорогая. Я не знаю эбоникс [24]24
  Одно из названий английского, на котором говорят афроамериканцы.


[Закрыть].

Лиота положила на красивую фарфоровую тарелку покрытые глазурью фигурные печенья. Но пока она наливала в стаканы молоко и ставила их на стол, печенье уже закончилось. Туниса-Индиана оставила для нее три штучки. Уилсоны были хорошо воспитанными детьми, поэтому поблагодарили ее. Даже Нил-Вермонт, который отложил в сторону мокрое полотенце. Его глаз собирался распухнуть как раз к приходу его матери.

Лиота взяла с ладошки Тунисы три печенинки, оставленные для нее, и дала всем детям по одной штучке. Пакетик печенья стоил три доллара и восемьдесят девять центов. Это по сниженной цене. Лиота представила, сколько порций жареных цыплят надо купить, чтобы прокормить растущих детей, и поняла, почему Арбе Уилсон приходится так много работать.

После шести прошло уже два с половиной часа. Смирившись с этим обстоятельством, Лиота достала еще продуктов.

Три маленьких проглота насытились только после того, как выпили две банки фруктового коктейля и съели по два куска хлеба и одному ломтику сыра. Лиота уже перестала подсчитывать свои убытки и получала настоящее удовольствие, оттого что в ее кухне эти маленькие воробушки чувствовали себя легко, о чем-то щебетали и без конца смеялись. Энергии им хватило бы, чтобы бегать, как зайчики «Энерджайзер».

– Можете посмотреть телевизор, – предложила Лиота, выбрав для детей такое место, где бы они немного успокоились и находились в безопасности.

Дети проследовали за ней в гостиную. Но по телевизору, кроме ток-шоу и мыльной оперы, смотреть было нечего.

– Жаль, что у меня нет детских книг. Я могла бы почитать вам.

– У меня в рюкзаке есть книжка, – вспомнила Туниса. – Я взяла ее в школьной библиотеке.

Лиота никак не ожидала, что маленькая гостья пулей вылетит из ее дома на улицу. Обеспокоенная тем, что хулиганы могут быть где-то поблизости, она решила выйти на крыльцо и подождать ее возвращения. Девчушка помчалась к своему дому, хлопнула одной дверью, другой, и не успела Лиота оглянуться, как та стояла перед ней на крыльце с книжкой в руках.

– Ты хорошо закрыла дверь своего дома, Индиана? – спросила Лиота, когда запыхавшаяся от бега Туниса протянула ей книгу.

– Да, мэм.

– «Ветер в ивах». – Увидев такое название, Лиота улыбнулась. – Что ж, посмотрим, много ли мы успеем прочитать до возвращения вашей мамы.

Не прошло и нескольких минут, как раздался звонок в дверь. Лиота не могла сдержать возникшего у нее чувства разочарования. И прежде чем Арба Уилсон дошла до гостиной, ребятишки, перебивая друг друга, выложили ей все события дня – про происшествие на улице, про печенье с глазурью, фруктовый коктейль, хлеб, сыр. Арба Уилсон, смущаясь, пыталась заставить их замолчать, ей было неудобно перед Лиотой. Даже казалось, что она немного напугана. Нил запрокинул голову, и она осмотрела его глаз. Затем взглянула на Лиоту:

– Спасибо за помощь, миссис Рейнхардт. Я надеюсь, дети не доставили вам много хлопот.

– Ты можешь звать меня Лиотой, а они вели себя как истинные леди и джентльмен.

Когда Лиота начала читать книжку, дети сидели тихо, как мышки. К сожалению, она не успела дочитать историю до конца. А ей так хотелось этого. Но, смирившись, она взяла со стола листик почтовой бумаги, заложила им страницу и закрыла книгу.

– Не забудь свою книгу, Индиана.

– А завтра вы почитаете нам еще? – спросила девочка, положив книгу в рюкзак.

– Нет, Туни, – тут же вмешалась Арба, нежно поправив локоны дочери. – У миссис Рейнхардт есть более важные дела.

– Какие же? – сердито спросила Лиота.

– Неужели вы не против? – удивилась Арба.

– Мне бы тоже хотелось узнать, чем закончится эта история.

– Мам, ну можно нам?

– Пожалуйста? Можно? Можно? – спрашивала Кения, прижимаясь к маме.

– Умная женщина всегда знает, когда следует сдаться. – Лиота пыталась сдержать улыбку. Завтра среда. Корбан Солсек снова придет, чтобы сходить за продуктами. Нужно пополнить запасы. Она должна включить в список все необходимое и ничего не забыть.

14

Энни закрыла за собой входную дверь и, плюхнувшись на диван начала понемногу приходить в себя. Не переставая улыбаться, она набрала бабушкин номер. Ей казалось, что ответа пришлось ждать бесконечно долго.

– Алло, – наконец раздался в трубке мягкий голос.

– Бабушка, у меня есть прекрасная новость.

– Ты выиграла в лотерею кругосветное путешествие?

Энни засмеялась:

– Кое-что получше. У моего преподавателя живописи есть друг – владелец галереи, которая находится здесь, в Сан-Франциско, – и он хочет выставить одну из моих картин.

– Где выставить?

– Да говорю же, в своей галерее. На стене. На продажу. Мою картину, представляешь? О, бабушка, я не думала, что такое может случиться даже через миллион лет.

– Ради всех святых, почему нет? Любой, если он не глупец, поймет, что у тебя есть талант.

Как же она обожает свою бабушку!

– Но ты ведь никогда не видела моих картин и не знаешь, талантлива ли я.

– Мне не нужно видеть твои картины, чтобы знать. Талант у тебя в генах. Твоя двоюродная тетушка Джойс прекрасно рисовала. Прабабушка была виртуозной вышивальщицей. А твоя мать в шестнадцать лет шила не хуже профессиональной швеи.

– Мама шила? Ты шутишь, да? – Энни никогда не слышала о том, что мать брала в руки иглу.

– Нет, я не шучу.

– Я даже не знала, что она умела шить. – Если какая-то вещь требовала ремонта, она относилась в ателье.

– О, еще как умела. С тринадцати лет Эйлинора начала шить себе одежду. И делала это просто великолепно. Сначала в самых дорогих магазинах она смотрела, что было модно, затем покупала ткани на одной из крупных фабрик города и, когда кроила их, воплощала собственные замыслы. Она научилась обрабатывать швы не хуже, чем на той одежде, которая продавалась в эксклюзивных магазинах. У нее были большие способности к этому. У нее так хорошо получались салфетки, что она продавала их за пять-десять центов. – Помолчав немного, бабушка добавила: – Я сама удивляюсь, почему Эйлинора перестала шить.

А уж как Энни была удивлена!

– Я никогда не видела маму за шитьем.

– Это, конечно, странно. Почему бы ей не заниматься любимым делом?

– Возможно, не таким уж любимым, бабушка.

Сказать по правде, Энни не знала ничего, что могло бы нравиться ее матери. Даже к хождению по магазинам она относилась как к тяжелой обязанности. Все в жизни было ей в тягость. Зачем она выбрала этот путь?

– Эйлинора часами сидела в спальне за старой швейной машинкой бабушки Рейнхардт, которая использовала ее для штопки, – вспоминала Лиота. – Она показала моей дочери, как машинка действует, видимо, со штопанья все и началось. Когда твоей матери исполнилось шестнадцать, она попросила новую швейную машинку. Я хотела купить, но денег тогда не было…

Энни любила, когда бабушка вспоминала далекое прошлое. За последние несколько месяцев она узнала о своей матери больше, чем за все годы, прожитые рядом с ней. Ей было трудно представить, как юная Нора создавала свою собственную одежду.

– Эйлинора всегда была очень довольна собой, когда шила на старой машинке, но, может, я и не права. Я же говорила, что доподлинно ни о ком и ничего не знаю. Кроме себя, конечно. – Она многозначительно хмыкнула. – Ну, и сколько это художество будет стоить?

– Какое художество?

– Я о твоей картине в галерее, про которую ты мне рассказывала. Сколько они запросят за нее?

– Ой… не знаю, бабушка. Я так обрадовалась, что даже забыла спросить.

– А я смогу увидеть твою картину до того, какона будет продана?

– Я попрошу вернуть мне ее на пару дней и привезу тебе в выходные. Конечно, если у тебя нет других планов.

– Конечно, нет, если не считать удаление волосков с моей верхней губы. Но ты не бери картину. Это лишнее. Ты должна завести альбом, куда будешь помешать фотографии своих работ и записывать, кто и что купил. Ой, пока не забыла, у тебя есть какие-нибудь детские книжки?

– Может быть, несколько книжек найдется в коробке с вещами, которую я взяла из дома. А тебе зачем?

– Вот уже несколько дней ко мне забегают после школы дети Арбы. Сначала я читаю им, а потом они делают домашние задания, усаживаясь за моим столиком. Теперь они стали приходить со своими друзьями – двумя мексиканскими ребятишками из соседнего квартала и вьетнамским мальчиком, живущим на другой улице. Никак не могу запомнить их имена. Я зову их Том, Дик и Гарри.

– И все шестерослушают твое чтение?

– Я прочла половину «Робинзона Крузо». Но им, похоже, не очень интересно. Написано, говорят, старомодным языком. Вчера Каролина принесла еще несколько книг, в том числе «Страшные истории для детей», представь себе. Я никогда не видела таких обложек. Ужасно. Девочка сказала, что все дети читают эти книги. Не удивительно, что мир сходит с ума.

– Хорошо, я зайду в библиотеку.

– Принеси такую книгу, чтобы им интересно было послушать. Я не хочу, чтобы дети бесились и переворачивали все в моем доме кверху дном, пока Арба не заберет их после работы. Вчера они, наконец, пришли со своей едой. А то после первого дня я начала думать, что они съедят меня, а затем и дом. Я никогда не видела, чтобы дети так много ели, как едят эти трое Уилсонов.

Энни представила, какими голодными должны быть после дня, проведенного в школе, три растущих ребенка. А своих денег бабушке едва хватало на то, чтобы прокормить себя. Еще Энни улыбнулась, представив, как шестеро учащихся младших классов слушают бабушкино чтение. Непростая задача. Можно помочь ей в проведении этих литературных чтений, если купить орешки, масло, желе и несколько буханок хлеба. И пару пакетов молока. И еще мешок яблок и связку бананов.

– У меня тоже есть хорошая новость, – сказала бабушка Лиота. – Барнаби стал хорошо кушать и сегодня даже разбросал корм по полу. Вот только пока молчит.

– Отлично! я скажу Сьюзи. Она хоть успокоится. А детям понравился попугай?

– Они боятся к нему подходить. Как только начинают приближаться, он открывает клюв и готовится к атаке. Арба назвала попугая Челюсти. Да, послушай, дорогая, пора заканчивать наш разговор, иначе тебе придется заплатить за него много денег.

– Всего пару центов, бабуля.

– Сэкономить цент – значит заработать его, – пошутила Лиота.

– Увидимся в субботу утром. – Энни улыбнулась бабушкиным словам.

– Да, на этот раз не в пятницу. У тебя, наверное, свидание с тем парнем, которого зовут Сэм?

– Не думаю. В пятницу я работаю в ресторане.

– А жаль. Такой замечательный молодой человек. И красавец к тому же.

– Этим он и опасен. – Энни рассмеялась. – Бабушка, я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, родная.

Энни позвонила отцу на работу, чтобы поделиться с ним радостной новостью, но его не оказалось на месте. Пришлось попросить Монику передать сообщение. А та всегда забывала делать это. Энни набрала номер домашнего телефона отца, но тут же положила трубку.

Через мгновение она снова взяла трубку и прижала ее ко лбу. Энни очень волновалась перед предстоящим разговором с матерью и молила Бога, чтобы та не затеяла ссору. Она понимала, что такое желание почти несбыточно, но очень хотела поделиться радостью со всеми родными. К тому же, если мама узнает эту новость от кого-то другого, неприятностей не оберешься.

Глубоко вздохнув, она еще раз набрала номер и стала, считая гудки, ждать. Она ждала и надеялась, что их беседа, наконец-то, будет приятной. Ведь когда-то мама должна согласиться с тем, что ее дочь выросла и должна искать свою дорогу в жизни.

О, мамочка, пожалуйста, пойми же, наконец…

– Квартира Гейнз, слушаю.

– Мама, это Энни. Я звоню, чтобы поделиться с тобой чудесной новостью.

– Я хочу слышать только одну хорошую новость: ты поумнела и возвращаешься домой.

Энни решила не обращать внимания на выпад матери.

– Одна из моих картин будет выставлена в галерее Сан-Франциско. На продажу.

– Как ты этого добилась?

Энни колебалась, не зная, что ответить.

– Понимаешь, мой преподаватель сказал мне, что моя картина произвела на него сильное впечатление, и он хочет показать ее своему другу.

– Очень мило.

Услышав этот сдержанный ответ, Энни сразу пожалела о своем звонке.

– И сколько же лет твоему преподавателю?

– Сорок или сорок пять. Я не задумывалась. И какое это имеет значение?

– А тебе надо бы подумать, Энн-Линн. Интересно, как это первокурсница может добиться показа своей работы в одной из престижных галерей Сан-Франциско? Там выставляются только именитые художники. Уж я-то знаю. Бывала там не раз, чтобы купить картины для дома. Если ты спросишь меня, что этому преподавателю от тебя нужно, я скажу, что именно.

Энни не стала спрашивать, почувствовав, что ее радость куда-то улетучилась.

– Мама, он женат.

– Ты думаешь, это что-то меняет?

– Он счастливв браке.

– О, даже об этом онрассказал тебе? Какими близкими должны быть ваши отношения, если он посвятил тебя в свою семейную жизнь.

– Зачем ты все искажаешь?

– Нисколько не искажаю. Я сама была молодой. Знаю, как влиятельные зрелые мужчины одурачивают девочек, потерявших из-за них голову. Подумай сама, Энн-Линн.

От грязных намеков матери Энни бросило в жар.

– Ну, что ты молчишь?

– А что ты хочешь от меня услышать, мама?

– Правду. Я сама всегда и обо всем говорила тебе только правду.

– Только ты не видела мою картину и даже…

Мать театрально вздохнула:

– Ах, какие мы несчастные и теперь будем себя жалеть!

Внутри у Энни как будто что-то оборвалось. Она уже ничего не чувствовала, кроме раздражения и сожаления.

– Предоставляю это право тебе, мама.

Энни положила трубку. Через секунду телефон начал звонить. Она не отвечала, и тогда включился автоответчик. Нравоучения продолжались.

– Прекрати дуться и возьми трубку, Энни. Довольно ребячества…

И все в таком духе, пока не закончилось время. Пришлось отключить автоответчик, но телефон по-прежнему разрывался, наконец, звонки прекратились. Измученная, потерявшая всякую надежду наладить добрые отношения с матерью, Энни села и заплакала.

Но мать так просто не сдавалась, и телефон звонил снова и снова. Энни взяла куртку и вышла на улицу.

Нора закурила. Чем дольше ей приходилось ждать ответа на свои звонки, тем злее она становилась.

Как дочь смеет так вести себя? Это все Лиота виновата. Теперь до нее не дозвониться. От нервного напряжения Нора даже не почувствовала, что ногтями больно впивалась в ладонь, когда нетерпеливо сжимала телефонную трубку.

Один гудок, второй, третий, четвертый…

Наконец-то подняли трубку. Ничуть не сомневаясь, что будет разговаривать с матерью, Нора выпалила:

– Что ты наговорила обо мне моей дочери?

– Извините, кто это?

Когда Нора услышала мужской голос, сердце у нее чуть не выпрыгнуло из груди. Неужели ошиблась номером? Чтобы успокоиться, она сделала глубокий вдох и еще раз набрала номер, стараясь быть более внимательной. Однако в трубке прозвучал тот же голос, только теперь с оттенком недовольства.

– Кто вы?

– Это квартира Лиоты Рейнхардт?

– Да. Кто говорит?

– Простите, а выкто?

– Корбан Солсек, если вам есть до этого дело. Хочу задать тот же вопрос. Кто вы?

– Я Нора Гейнз. – Она была возмущена такой неслыханной дерзостью. – И мне естьдело до того, кто мне отвечает. Я дочь Лиоты Рейнхардт.

– Понятно. Подождите, пожалуйста. Узнаю, захочет ли Лиота поговорить с вами.

He понимая, почему мать так долго не подходит к телефону, Нора возмущалась все больше.

– Эйлинора? Что случилось?

– Не называй меня Эйлинорой.Что ты там наговорила Энн-Линн про меня?

В трубке молчание. Лишь через несколько секунд Нора услышала голос матери.

– Я не наговаривала на тебя. О чем ты?

– Она меня ненавидит! Вот о чем.

– Ты наверняка ошибаешься.

– А я говорю, ненавидит. И в этом виновата ты. Энни все время приходит к тебе, когда нужна здесь. Она ни разу не пришла домой.

– Но она и здесь нужна, Эйлинора, точно так же, как ты.

– Опять ложь. Ты никогдане хотела меня видеть. И сейчас ты используешь мою дочь, чтобы сделать мне больно!

– Опять ты за старое, Эйлинора? Скажу тебе раз и навсегда: это полная ерунда!

Нору как кипятком ошпарили.

– Что ты такое мне говоришь?

За всю свою жизнь она всего один раз слышала металл в голосе матери. Это было в ее разговоре с бабушкой Рейнхардт.

– Ты все правильно расслышала, Эйлинора. Я сказала: полная ерунда!И я жалею, что не говорила этого раньше и позволила тебе стать настоящим чудовищем. Если бы ты стремилась наладить наши отношения, то давно сделала бы шаг навстречу и приехала сюда. Я устала тебя приглашать и ждать!

Нора едва не подскочила, услышав в трубке короткие гудки. Она не могла поверить в это! Мать положила трубку. Никогда прежде не бывало такого.

Ее охватил ужас.

Каково это – оказаться в полном одиночестве?

Я рядом с тобой, дочь Моя. Обратись ко Мне.

Тысячи голосов зазвучали в ее голове. Они причиняли боль, пробуждали злобное чувство. Затем из самой глубины сознания вновь донесся слабый голос, заставивший ее плакать и просить о помощи.

Обратись ко Мне…

Но тут из общего хора выделился более громкий голос.

А на какую помощь ты рассчитываешь? Ты никогда не зависела ни от кого, кроме самой себя.

– Но в этом нет моей вины.

«Эйлинора, – как-то сказала ей мать, – придет день и ты перестанешь обвинять других во всех своих неудачах».

Слезы опять выступили на глазах, едва она вспомнила, как в тот день, когда мать произнесла эти слова, она пришла сообщить ей о начале бракоразводного процесса с Дином Гарднером.

Закрыв глаза, Нора вспомнила прощальные слова Дина: «Единственное, что было хорошего в нашем браке, это Энни!»

Нора отомстила ему за это, отсудив себе все имущество. И решила, что вырастит дочь не похожей на своего мечтательного отца. Ради этого она готова была пойти на любые жертвы.

Ты лжешь.

Она отказалась от того, о чем мечтала сама.

Ты мстишь ей за это.

Как твоя мать мстит тебе?

Нора вспомнила, как однажды Лиота появилась в дверях ее спальни. Нора вспомнила, что сердилась на мать за что-то. Она прекратила шить на швейной машинке, вышла из-за стола и захлопнула дверь перед самым носом матери. Она успела заметить, каким было выражение ее лица. Опечаленным и застывшим от боли. Смущенным.

И для чего она вспоминает об этом сейчас, когда ей и без того тяжело?

Для того, чтобы ты смогла узнать…

Узнать что? Что за все годы между нею и матерью не было ничего хорошего? Норе не хотелось слушать голос, нашептывающий ей, что она сама во всем виновата. И не только перед матерью, но и перед другими людьми. Это был голос, который она стала слышать отчетливее собственного. Ей хотелось укрыться, спрятаться от него, как хочется найти убежище во время сильного дождя в страхе, что начнется гроза.

– Будь у меня такая дочь, как у вас, я бы от нее отказался. – Корбан едва сдерживал свое негодование, видя следы слез на лице Лиоты. В такие минуты он терял контроль над своими чувствами и у него начиналась нервная дрожь. Окажись сейчас Нора Гейнз здесь, в этой комнате, он наговорил бы ей гадостей. У него на языке уже вертелось слово, которое он хотел бы бросить ей в лицо.