Текст книги "Сад Лиоты"

Автор книги: Франсин Риверс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

22

Утром накануне Рождества служба доставки принесла адресованные Лиоте Рейнхардт две коробки, присланные Джорджем и Дженни. В коробке, что была побольше, лежал видеомагнитофон.

– Что это? – озадаченно спросила бабушка Лиота, глядя на подарок. Энни объяснила ей.

Во второй коробке они нашли записку от Дженни: «Мы очень сожалеем, что не сможем встретить Рождество с вами. Надеемся, вам обеим понравятся эти фильмы. С любовью, Дженни, Джордж, Маршалл и Мици». Коробка была заполнена видеокассетами: «Колокола Святой Марии», «Юг Тихого океана», «Король и я», «Касабланка», «Пригоршня чудес», «Бен-Гур», «Чудо на 34-й улице» и «Рождественская сказка».

– Настоящий клад, бабуля. Какой фильм ты хочешь посмотреть первым?

– Выбери сама.

Когда Энни стала подключать видеомагнитофон к старенькому телевизору Лиоты, она обнаружила, что у него нет нужного разъема. Сколько может стоить новый телевизор? Не больше нескольких сотен долларов, но даже их у бабушки не было.

– Ой, бабуля, прости. – Энни так не хотелось, чтобы этот день принес разочарование. – Я не знала.

Лиота улыбнулась перекошенным ртом:

– Ничего страшного, у меня никогда не было такой штуки, так что вряд ли я стану по ней скучать. Кстати, хорошая мысль.

Энни, расстроенная настолько, что не могла говорить, лишь кивнула в знак согласия. С тех пор как она переехала жить к бабушке, ни разу не вставал вопрос о современной технике. Отсутствие посудомоечной машины ее не огорчало: не так уж много грязной посуды оставляли после себя два человека, но вот бабушкина стиральная машина и сушилка были старше самой Энни. Ей целый день пришлось потратить на прочистку воздушного клапана сушилки. Она благодарила Бога, что забитый пухом клапан чудом не загорелся и не спалил весь дом. Кроме этого, она насчитала немало хозяйственных дел, которыми надо было заняться безотлагательно. Труба под раковиной на кухне протекала, и водосток на крыше не пропускал дождевую воду, потому что водосточная труба была забита сухими листьями. Одна ступенька на заднем крыльце совсем прогнила, а это значило, что в доме бабушки Лиоты вполне могли завестись муравьи. Нужно было перекрыть крышу, Энни заметила на потолке спальни образовавшееся от влаги пятно.

Энни не хотела ничего говорить бабушке, чтобы лишний раз не волновать ее. Или, чего доброго, ей могло бы показаться, что Энни проявляет недовольство, а не заботу. Если нужно что-то починить, она сделает это сама, не беспокоя бабушку Лиоту.

Господи, помоги мне не огорчаться из-за мелких неприятностей. Ничего, что не работает новенький бабушкин видеомагнитофон. Прости, что я расстраиваюсь по таким пустякам. Бедные дядя Джордж и тетя Дженни. Они потратили уйму денег на вещь, которой бабушка Лиота не сможет воспользоваться, в то время как пятиминутный телефонный разговор с ними доставил бы ей куда больше удовольствия.

Энни тряхнула головой, пытаясь отогнать эти мысли, и понесла на подносе горячий шоколад и печенье в гостиную. Поставив поднос перед бабушкой, она села в мягкое кресло, подобрав под себя ноги, и сделала глоток из своей чашки.

В три часа позвонил отец Энни.

– В этом году я поздно отправил подарок. Ты получишь его только через пару дней. Хочешь узнать, что я тебе приготовил?

– Мне понравится любой.

– Очень уж ты неприхотливая, Энни. Как поживает Лиота?

– Очень хорошо.

– А ты как? Наверное, совсем замоталась?

– Нет, что ты, мне помогает Корбан. Я говорила тебе о нем.

– А твоя мать? От нее ты видишь хоть какую-нибудь помощь? – Пока Энни молчала, лихорадочно придумывая, что следует ответить, чтобы не выставить маму в невыгодном свете, отец с сарказмом произнес: – Не бери в голову, Энни. Я сам прекрасно ее знаю. То, чем она не может управлять, она списывает со счетов, как понесенные ею убытки.

– Папа, как ты можешь так говорить…

– Прости, милая. Я ведь уже много раз говорил тебе об этом.

– Как Моника?

– Не знаю. Я не видел ее с тех пор, как она уехала.

О, Боже.

– И когда это произошло?

– В прошлом месяце. Разве я не говорил тебе?

– Нет.

– Она начала настаивать на свадьбе. Но я уже сыт по горло о мейной жизнью и не хочу повторения. Несколько лет жизни с твоей матерью…

– Папа, я тоже больше не хочу повторения. – Он ничего не ответил, поэтому Энни, не желавшая заканчивать разговор на такой печальной ноте, продолжила: – Я скучаю по тебе.

– Я тоже скучаю. Возможно, недельки через две заскочу к вам.

Сколько раз он уже давал такие обещания?

– Ты же знаешь, папа, я всегда тебе рада.

Приехав с Фредом к Лиоте на рождественский обед, Нора тяжело вздохнула, заметив перед ее домом спортивную машину Корбана Солсека.

– Он снова здесь.

Выйдя из машины, Фред подал ей руку, помогая подняться, и повел по дорожке к дому.

– Дай парню шанс.

Энни, улыбающаяся, с сияющими глазами, встречала их на крыльце.

– Я так рада, что вы приехали!

Нора немного успокоилась, когда увидела дочь. Энни была так прелестна в своем длинном велюровом платье зеленого цвета и ниткой жемчуга на шее, ее распущенные волосы локонами падали на плечи. Нора ожидала, что дочь встретит ее с недовольным выражением лица, а увидела румянец на ее щеках и голубые, сияющие радостью глаза. В них светилась надежда. Нора чувствовала, что в Энни произошла какая-то перемена, но не могла понять, пока не обняла ее.

– А ты похудела.

– Всего на пару фунтов, не больше. Входите. Здесь прохладно, да и бабушка вас заждалась.

Внимание Норы привлекла елка, украшенная старомодными стеклянными шарами, игрушечными эльфами, феями и мишурой. Елка стояла справа от двери и как будто выглядывала в окно. Нора оттягивала тот момент, когда взглянет на мать, собиралась с силами, оглядывая комнату. Она увидела то, что ее поразило: свежевыкрашенные стены, отполированная до блеска мебель, старый ковер, который теперь выглядел как новый, на столике сосновые ветки, из которых выглядывали ароматические свечи. В камине потрескивали дрова. В доме не чувствовалось прежнего затхлого запаха. Он был наполнен хвойными ароматами Рождества. И если бы не болезненные воспоминания Норы о доме, она непременно прониклась бы его очарованием.

– Эту елку купил для нас Корбан, – рассказывала Энни. – И он помог мне украсить гирляндами карнизы на фасаде дома. А еще я развесила лампочки по всему саду. Когда они горят, сад напоминает зимнюю страну чудес. Вы сами убедитесь, как только увидите их в темноте.

– Вот погодите, пришлют вам счет за электричество, – с улыбкой тихо проговорил Фред, наклонившись к Лиоте.

Нора все еще не решалась посмотреть на мать и оттягивала этот момент, пока было возможно, а когда наконец взглянула, сердце у нее оборвалось. Мать выглядела такой старой.К тому же одна сторона ее лица была слегка перекошена.

– Откуда у вас видеомагнитофон? – поинтересовался Фред.

– Дядя Джордж прислал его бабушке, – пояснила Энни.

Испытывая горькое чувство обиды, Нора почти с ненавистью подумала о коробке вишен в шоколаде, которую она купила в подарок матери. О чем только Джордж думал? В прошлом году он прислал коробку с продуктами. На самом же деле прислала Дженни. Братец даже не удосуживался ставить свою подпись на поздравительных открытках, которые его жена присылала на каждое Рождество, обычно заканчивая их словами «Джордж и Дженни». А в этот раз? Видеомагнитофон? Уж не пытаются ли они унизить ее перед матерью?

И тут Фреда осенило.

– Может быть, вам помочь его подключить?

Энни улыбнулась и слегка пожала плечами.

– Мы не смогли. Бабушкин телевизор был изобретен задолго до появления видео.

– О, никаких проблем. На этом месте будет стоять новый телевизор. Мы с Норой сомневались, что подарить вам, Лиота. Теперь знаем точно.

Тронутая тем, что Фред спас положение, Нора тихонько пожала ему руку и посмотрела на мать.

– Ты выглядишь намного лучше, чем в прошлый раз, когда я тебя видела. – Она сразу почувствовала, что краснеет при мысли о том, что не приходила к матери после ее возвращения из больницы.

Весь вечер Лиоте ничего не оставалось, как наблюдать за тем, что происходило вокруг. Когда Эйлинора следовала за Энни на кухню, Лиота могла только молиться, чтобы ее дочь не сказала чего-нибудь обидного внучке. Она смотрела на них и сравнивала с двумя сторонами одной медали. Эйлинора постоянно на все обижается, а Энни старается подняться над обидами; одна – настоящий боец – всегда идет напролом, а другая – истинный миротворец – старается обходить острые углы и скрывает свою боль.

Я пыталась поступать так же, Господи. Возможно, поэтому, когда я вижу, как складываются их отношения, мне хочется вырвать страницу из книги Эйлинориной жизни. О, что бы я наговорила ей сейчас, если бы только ворочался мой язык!

Возможно, если бы она защищалась и давала отпор, если бы не молчала… Молчание не всегда помогает сохранить мир. Если людям позволяют вести себя непочтительно, очень часто они становятся грубыми и требовательными к другим.

Я-то думала, что позволяю Эйлиноре «выпускать пар» и что это никак не отразится на ее будущем. Но вся ее жизнь превратилась в сплошное недовольство и разочарование. Как бы я хотела вернуться в те годы, когда она была маленькой девочкой, сесть рядом с ней и научить ее всему заново. Я бы сказала ей: «Вот что происходит. И это правда. Давай объединимся и общими усилиями: моими, бабушкиными и дедушкиными – воссоединим нашу семью!»

Она же пыталась сделать это в одиночку.

И ради чего? Ради славы? Чтобы быть мученицей? Чтобы показать, насколько она лучше несчастной Элен Рейнхардт, которой приходилось самой, без ее, Лиоты, помощи или помощи своего мужа соединять семью в одно целое?

Господи, прости меня.

Лиота прислушалась к разговору Эйлиноры и Энни.

– Почему мама плачет? – тихо спросила явно расстроенная Эйлинора.

– После инсульта ей трудно владеть собой, – так же тихо ответила Энни.

Они вели себя так, словно она утратила слух, как и способность передвигаться без посторонней помощи!

О, Господи, Ты допустил, чтобы я стала беспомощной! Я не могу говорить достаточно четко, чтобы меня понимал кто-нибудь, кроме Энни. Она словно молодая мать, которая одна разбирает, о чем лепечет ее дитя. Вот какой я стала. Что-то лепечу и не могу встать на ноги. Господи, я бы накричала на Тебя за то, что Ты позволил случиться со мной такому, если бы не боялась, что Эйлинора и Джордж посчитают меня сумасшедшей и отправят в больницу для престарелых!

Видеомагнитофон. И о чем только Джордж думал? А теперь Фред пообещал телевизор. Вслед за коробкой конфет, которую Эйлинора незаметно положила на журнальный столик.

Уж не подумала ли она, что у меня диабет на последней стадии… и захотела убить меня своей добротой.

Как это ни печально, Лиота догадывалась, с чего вдруг ее дети расщедрились. Интересно знать, стали бы они все это делать, если б знали, что она уже составила завещание и передала документы своему поверенному?

Я несправедлива. Упиваюсь жалостью к себе и довожу себя до отчаяния! Я знаю Дженни. И знаю Фреда. Они оба хорошие и щедрые люди. Это мои дети ничего не видят дальше своего носа!

Боже, я не могу так думать. Хотя бы ради Энни я должна взять себя в руки и принять с достоинством все, что должно случиться. Только скажу тебе, Господи, я уже устала подставлять другую щеку. Честно говоря, смертельно устала.

Лиоте не стало легче, пожалуй, все даже усложнилось. Корбан не любил Эйлинору и не пытался скрывать свои чувства. Энни старалась поддерживать разговор, но ей помогал в этом только Фред. Позже подъехали Сэм и Сьюзен, и Эйлинора закусила удила. Сэм не мог бросить ни одного взгляда без того, чтобы Нора не посмотрела на него с подозрением. А он не скрывал своих чувств и всякий раз, когда останавливал взгляд на Энни, на его лице было написано: «Я люблю эту девушку». И от этого Эйлинора буквально сходила с ума.

Лин Сансан, Ду Ван и Ким тоже заскочили к Энни, а чуть позже подошли Хуанита, Хорхе, Мариса, Элена и Рауль.

Эйлиноре, сидевшей на диване, приходилось пододвигаться и пересаживаться все дальше, пока она, наконец, не оказалась в самом дальнем его углу. Фред поддерживал беседу, она же не принимала в ней никакого участия.

– Крис просил поблагодарить тебя за сообщение, которое ты передала ему позавчера, – сказала Хуанита, обращаясь к Энни. – Он сказал, что попал в группу больных, у которых есть надежда на лучшее, а вот Майлзу совсем плохо.

– Кто такие Крис и Майлз? – спросила Эйлинора у Энни.

– Они живут на другой стороне улицы, через четыре дома отсюда, – объяснила Энни. – Майлз очень серьезно болен.

– У него СПИД, – печально добавила Хуанита.

Заметив, что Эйлинора побледнела, Лиота представила, какая мысль пришла той в голову: мало того, что еедочь, Энни, живет рядом с гетто в обществе больной старухи, которая еще неизвестно, сколько сможет протянуть, и обрекает себя на жалкое существование, так теперь еще ее невинная девочка общается с гомосексуалистами!

– СПИД? – переспросила Эйлинора.

– Энни познакомилась с ними несколько недель назад, – пояснила Хуанита.

Эйлинора перевела гневный и недоумевающий взгляд на Энни.

– Семьи этих ребят отказались от них. Майлз умирает, мама. Мне не нравится их образ жизни, но они наши соседи и нуждаются в нашей помощи.

– Ты и так очень занята, Энн-Линн. Целыми сутками, изо дня в день, и никто не знает, сколько это продлится.

Энни вспыхнула. Ее взгляд стал сосредоточенным.

– Я готовлю чуть больше еды и несколько раз в неделю отношу им. Мне совсем несложно.

Лиота не могла позволить, чтобы это продолжалось.

– Энни поступает так с моего разрешения. – Каким-то чудом она произнесла свои слова достаточно четко, чтобы Эйлинора поняла их.

Та подалась вперед и впилась ногтями в свои колени.

– Очень мило, что тытакая великодушная за счет Энни, мама. Тебе уже за восемьдесят. Ты прожила свою жизнь. Неужели тебя не волнует, какому риску подвергает себя моя дочь? Мало того, что она живет с тобой в этом кишащем преступными элементами районе, ты еще знакомишь ее с больными СПИДом!

– Мама!

Лиота собрала всю свою волю в кулак, чтобы не заплакать. Слезы сделали бы ситуацию во сто крат хуже. Кроме того, она понимала, почему Эйлинора ожесточилась. Разве она сама не испытывала таких чувств к своим детям, в то время как мама Рейнхардт проявляла к ним лояльность?

Неужели и я так поступала, Господи?

Энни стояла в нерешительности, пораженная разгоревшимся словесным поединком. Бедная девочка оказалась между двух огней и не знала, где ей укрыться. В драке всегда страдает невинный.

– Что не так? – Корбан с пылающим от возмущения лицом вызывающе смотрел на Эйлинору. – Вам не нравится, что, в отличие от вас, у Энни есть сердце? Что она способна любить кого-то, кроме себя?

– Минуточку, минуточку! – Фред неожиданно поднялся с места и, словно рыцарь в сияющих доспехах, бросился на защиту своей жены.

Теперь Эйлинора направила свою злость на Корбана.

– Это не вашего ума дело! Кто вы вообще такой? Чего вы добиваетесь, приходя сюда и лебезя перед моей матерью?

Лицо Корбана сделалось пунцовым.

– Мне кажется, что это вас не касается, миссис Гейнз. Вы давно ушли из жизни Лиоты, а Энни выросла и может сама принимать решения.

–  Прекратите! – Энни закрыла лицо руками и расплакалась. – Сейчас же прекратите! Все! – Энни бросилась на кухню.

У Эйлиноры начался нервный тик. Кому-то другому, только не Лиоте, хорошо знавшей свою дочь, могло показаться, что у нее просто дрогнуло лицо. Однако то, что сейчас произошло в душе Эйлиноры, было настоящей бурей, которая на какое-то мгновение поколебала крепкую стену, возведенную вокруг ее души.

О, моя девочка, мое бедное дитя!

Но Эйлинора, словно бы укрепляя эту стену, упрекнула мать:

– Не стоило устраивать эту вечеринку.

Глаза Корбана вспыхнули.

– Возможно, список гостей следовало немного сократить!

Он ушел на кухню вслед за Энни. Смущенная Хуанита собрала своих детей, Лин Сансан последовала ее примеру, и они незаметно ушли через кухню. Лиота не сомневалась, что перед своим уходом они принесли извинения Энни.

О, Господи, моя семья, моя любимая семья. Помоги нам. Мы разъединены. Мы погублены врагом.

Сэм сидел в угрюмом молчании, только глаза у него мрачно поблескивали.

– Зачем вы всегда обижаете Энни? – Сьюзен заплакала, но не сводила глаз с Эйлиноры. – Все годы, что я ее знаю, она так старалась заслужить ваше одобрение. А вам ничемне угодишь.

– Это неправда! – воскликнула Эйлинора срывающимся голосом.

Лиота видела, как у дочери затряслись руки, как все устремили глаза на нее.

Что посеешь, то и пожнешь.

Кто громче всех проклинает, тот сам будет проклят. Вода не бежит в гору, и Эйлинора тонула.

Лиота понимала, что не может ничего изменить, но и смотреть на происходящее у нее не было сил. Она отвернулась к стене и тихонько заплакала.

Лиоте казалось, что вся боль, которую ей доводилось испытывать время от времени в течение двух последних лет, вернулась к ней в эту ночь. Она не стала звонить в маленький колокольчик, который оставила у ее кровати Энни, так как не хотела беспокоить девочку после такого ужасного Рождества. Бедняжка так старалась, чтобы все прошло замечательно, столько работала, столько молилась. Теперь ей нужно отдохнуть. Боль затихла только под утро.

Когда Энни вошла в спальню, Лиота сказала, что хочет поспать подольше. Энни с тревогой посмотрела на нее и начала задавать вопросы, но Лиота солгала, сказав, что видела чудесный сон и что все прекрасно.

Она не хотела добавлять внучке переживаний своими рассказами о том, что чувствует себя очень-очень плохо.

23

Энни заметила, как изменилось состояние бабушки за те дни, что последовали за Рождеством. Она стала беспокойной, и это беспокойство выражалось в том, что она довольно часто ворочалась в кресле, по минуте или по две не находя удобного положения. Хотя она стала несколько раздражительной сразу после инсульта, но сейчас была раздражительнее обычного. Энни стала лучше понимать бабушкину речь: или бабушка начала отчетливее произносить слова, или внучка научилась разбирать сказанное. Поначалу Энни очень забавляло, как бабушка разговаривает перед телевизором, указывая ведущему на то, что его выступление глуповато и косноязычно или что взгляды у него «идиотские». Однажды Лиота заговорила о кремации. Энни попыталась отвлечь ее от мыслей о смерти и сменила тему разговора. Но бабушка продолжала стоять на своем: «Закопай мой прах в саду, где растут луковицы. Им нужна костная мука».

Несмотря на протест Лиоты, Энни позвонила врачу.

– Я не поеду! – заупрямилась бабушка.

Она страшно сердилась, но Энни на этот раз отказалась делать вид, что все прекрасно.

– Ничего подобного, поедешь. С тобой что-то не так, бабуля. Я хочу, чтобы доктор тебя осмотрел.

– Со мной все в порядке!

– У тебя сильные боли! Я точно знаю. Ты пытаешься скрывать это от меня, но я знаю, о чем говорю.

Тогда бабушка пустила в ход все свое обаяние. Она улыбнулась и погладила Энни по руке.

– Это все мой артрит, милая. Я далеко не зеленый побег, а созревший плод, готовый к сбору урожая.

Энни не сдавалась.

– Возможно, доктор пропишет тебе какие-нибудь обезболивающие лекарства.

– Не поеду! Тебе придется силой вытаскивать меня из дома!

Тогда Энни позвонила Корбану и попросила его приехать на следующее утро. Несмотря на неистовый протест Лиоты, он поднял ее на руки и понес к машине Энни. По дороге Лиота осыпала его ругательствами, но он не обращал на них внимания и посадил ее на сиденье машины.

– Хорошо, что твоя бабушка плохо владеет правой рукой, – распрямившись, сказал Корбан. – Иначе бы у меня под глазом светился фонарь.

Услышав, как хлопнула дверь гаража, Нора почувствовала недоброе. Фред не возвращался домой так рано.

– В чем дело? Что случилось?

– Энни звонила мне в офис. Твоя мать снова в больнице.

Сердце у Норы упало. Неужели теперь так всегда и будет? Ее дочь не может с ней разговаривать? Ее дочь звонит Фреду, чтобы он передавал ей сообщения?

– Снова инсульт?

– Доктор предполагает, что это рак. Сейчас она сдает анализы.

Нора обмякла в кресле. Рак! И как ей справиться со всем этим, когда жизнь перевернулась вверх дном? У нее разболелась голова и скрутило живот. Болело не только тело, но и душа. Она так и не смогла прийти в себя после того рождественского обеда. Лучше бы она осталась дома и не подвергала себя такому сильному стрессу. Все ополчились против нее. И все потому, что после ее слов Энни расплакалась и выскочила на кухню. А потом заплакала мать.

Что же такого я сказала? Даже не помню, с чего все началось. Они смотрели на меня так, что можно было подумать, будто я собака, нагадившая посреди гостиной.

…Язык – огонь… [28]28
  См.: Иак. 3:6.


[Закрыть]

О, Господи, что же я сказала? Когда я сильно огорчаюсь, у меня путаются мысли. Я что-то говорю, а потом не могу вспомнить, что именно.

Но разве это оправдание?

– Я думаю, нам пора ехать, Нора.

– Меньше всего мне бы хотелось снова видеть мать на больничной койке.

– Ты предпочитаешь видеть ее в гробу?

Нора подскочила:

– Как ты смеешь говорить мне такие вещи?

– Потому что Лиота может умереть.

Она посмотрела мужу в глаза:

– Что именно сказала Энни? – Ей показалось, что он недоговаривает.

– Только то, что я передал. Но я почему-то подумал о кончине.

– Моей? – Почему он так на нее смотрит? Словно может заглянуть прямо в ее душу и увидеть там то, чего она сама не понимает. Она почувствовала себя неуютно под его взглядом и отвернулась. – Не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Прекрасно понимаешь. Просто не желаешь принять.

Он погладил ее по лицу тыльной стороной ладони. Его ласка всегда трогала ее до глубины души. Она страстно любила его, даже когда у них неделю или больше не было физической близости. Она восхищалась Фредом и уважала его. Она нередко удивлялась, как ей удалось встретить такого мужчину после двух неудачных замужеств. Фред был сильным, но никогда не пытался делать все по-своему, не считал, что он всегда прав. Его сила шла из глубины души.

О, Господи, я знаю, что далека от совершенства, знаю! Я убеждалась в этом каждый день моей жизни. И все стало в сто раз хуже за последние восемь месяцев, которые Энни прожила не со мной. Мне не нужно было скандалить в рождественский вечер. Я всегде хотела стать лучшей матерью, чем моя мать. Я всегда хотела поступать правильно, хотела, чтобы мои дети были лучше других. А вместо этого я оттолкнула тех, кого люблю больше всего. Двоих мужей, Майкла, Энни. Удивительно, как еще Фред не ушел от меня.

Она закрыла глаза и постаралась представить, что было бы с ней, не окажись Фред рядом в рождественский вечер: она, наверное, вскрыла бы себе вены или наглоталась таблеток. Она была оскорблена в лучших своих чувствах и вернулась домой со слезами. В который раз. Кажется, она всегда приходит заплаканной из дома матери. Ее дом следует назвать Домом Скорби. Был ли кто-нибудь в нем счастлив?

Энни счастлива там.

– Я уже не знаю, что дальше делать. – Она поднята глаза на Фреда. – Я чувствую, что меня никто не любит, кроме тебя. – Сколько времени у нее впереди? Сколько времени осталось до того момента, когда она оттолкнет и его?

– Энни любит тебя. – Он улыбнулся ей так обворожительно и нежно. – Она должна сильно любить тебя, если терпела твои издевательства восемнадцать лет.

Впервые Нора не стала протестовать против такой жестокой оценки. Она могла принять правду от Фреда, потому что его слова не ранили ее. Рядом с ним Нора чувствовала себя в безопасности, благодаря его голосу, его прикосновениям, его верности, с ним она могла раскрыться. Посмей кто-нибудь другой сказать ей, что она плохая мать, она тотчас бы ринулась в бой.

И все же нелегко услышать такое. Потрясенная, она закрыла глаза и вспомнила, каким было выражение лица Энни, перед тем как та убежала на кухню. Несмотря на всю свою злость, в тот момент Нора почувствовала, что разбила дочери сердце. Как и тогда, в День благодарения, когда она выкинула в мусорное ведро приготовленную Энни индейку. Она не хотела признаваться себе в этом, пока Сьюзен не сказала ей правду в лицо, и теперь, выслушав Фреда, Нора поняла справедливость его слов.

Все верно. Сьюзен права. Что бы Энни ни делала, я всегда хотела, чтобы она делала больше. Фред прав. Это издевательство. О, Господи, это моя мать виновата, что я стала такой.

И тут она вспомнила слезы матери.

Нет, это не ее вина. Это моя вина. О, Господи, почему я так поступаю?

Потому что ты никчемное существо. Ты всегда была такой. —Услышала она мрачный голос. – И такой ты осталась.

– Что же мне делать? – Она задыхалась от страха и боли. – Я так напугана и не знаю, как быть.

Фред взял ее за руки и, когда она поднялась с кресла, притянул к себе и долго не выпускал из объятий.

– Просто будь с ними обеими. – Она вся дрожала, голова у нее раскалывалась. – Я тебя люблю, – сказал Фред. – Ты знаешь об этом?

Долго ли продлится его любовь?

Фред отстранился и заглянул Норе в глаза, держа ее голову в своих ладонях.

– Посмотри на меня. – Она подчинилась, почти ничего не видя сквозь слезы. – Теперь я знаю тебя гораздо лучше, чем знал в то время, когда ухаживал за тобой. И сейчас моя любовь к тебе сильнее, чем в первые дни после того, как мы поженились.

– Но я не знаю, как это сделать.

Он ласково улыбнулся.

– Господь знает. – Он поцеловал ее, словно скрепив поцелуем свои слова. – Я принесу тебе пальто.

Корбан с радостью остался с Энни, сообщившей ему, что она позвонила матери и дяде и они оба обещали приехать. Девушка искала поддержки, особенно теперь, когда врач сказал, что Лиота едва ли вернётся домой. Будет лучше, если ее отправят в специальную больницу, где за ней будет вестись круглосуточное наблюдение в течение последних месяцев ее жизни. Похоже, организм старушки дал полный сбой. Корбан вспомнил, как всего несколько месяцев тому назад Лиота шутила с ним.

«Я совсем как старая машина, ходовая часть которой стерлась и проржавела. Я выработала все масло и даже не могу, не раскачавшись, подняться с кресла».

К глазам Корбана подступили слезы. Он сдержался, сглотнул и постарался придать своему лицу мужественное выражение, чтобы поддержать Энни.

Когда же Лиота перестала быть для него старой сварливой каргойи превратилась в пожилую леди, которую он любил? Он склонил голову и закрыл глаза.

О, Иисус, о, Господи, если Ты действительно существуешь и если заботишься о нас, пожалуйста, не дай Лиоте умереть. Сделай так, чтобы она снова чувствовала себя хорошо, чтобы мы с Энни смогли забрать ее отсюда и отвезти домой. Ведь она хочет встретить свой последний час дома. Позволь мне сделать это для нее.

– Есть какие-нибудь новости?

Услышав голос Норы Гейнз, Корбан поднял голову.

– Нет. Ничего. – Энни взяла его за руку. – Нас предупредили, что надо подождать какое-то время.

Корбан пожал руку Энни и с вызовом посмотрел на Нору. Она тоже взглянула на него, но в ее взгляде он не заметил той враждебности, которая пылала в ее глазах тогда, в рождественский день. Она выглядела опечаленной. И постаревшей. У него возникло ощущение, что за те несколько дней, что они не виделись, она состарилась. Странно. И тут, к своему удивлению, Корбан вдруг увидел в Эйлиноре что-то напоминающее ему Лиоту. Может быть, глаза. Раньше он не обращал на это внимания.

– Мы выехали, как только узнали, – сказал Фред, подавая ему руку. – Спасибо за помощь, Корбан.

Корбан встал и пожал Фреду руку. Он не мог поступить иначе, чтобы не показаться грубым и лишний раз не обидеть Энни. Но если у этого типчика возникнет желание отослать его прочь, пусть лучше сначала подумает. Он снова взял Энни за руку и сел рядом с ней.

– Я побуду здесь, пока мы не узнаем результаты анализов.

Фред кивнул:

– Конечно.

Нора опустилась на стул напротив Энни. Дочь посмотрела на нее и отвернулась.

Я чуть было не пожалел ведьму, – подумал Корбан. – Хотя с чего бы? Она сама во всем виновата. Даже если Энни откажется разговаривать со своей матерью, кто станет ее винить?Нора Гейнз не заслужили права разговаривать с Энни. Сьюзен рассказала, как Энни прожила большую часть жизни: словно марионетка, которую постоянно дергала за веревочки ее строгая мать.

И тут другая мысль пронеслась в его голове: А разве ты не тот самый парень, которому так хотелось переселить всех стариков, оказавшихся за чертой бедности, в казенные дома, где никому не будет до них дела? Не ты ли хотел убрать их с городских улиц? В конце концов, общество ориентировано на молодых. Так ведь? Старики бывают такими занудами.

Он судорожно сглотнул, постаравшись избавиться от нахлынувшего на него стыда.

Признайся же, Корбан, ты терпеть не мог Лиоту Рейнхардт, когда только познакомился с ней. Тебе были отвратительны ее морщины, поношенное кримпленовое платье, ее заброшенный дом, расположенный по соседству с гетто. Ты явился к ней с готовыми ответами и хотел, чтобы она их подтвердила. И тогда бы ты получил высокую оценку за свою курсовую работу.

И все это правда. Абсолютно все.

А что именно тебе не нравится в Норе? Почему бы не задуматься о причине своей неприязни?

Так он и сделал. И он понял, что именно вызывало в нем враждебность. И эта причина была очень далека от альтруизма и от его сочувствия Энни. Она была гораздо более личной. Нора Гейнз нашла его уязвимое место. Она точно определила его сущность.

«Зачем вы пришли сюда?»

Безапелляционность этого вопроса смутила Корбана. Зачем он пришел? Чтобы использовать Лиоту Рейнхардт, чтобы получить нужную ему информацию, а потом уйти и забыть про нее.

И было еще что-то.

Нора Гейнз напоминала ему о Рут Колдуэлл. Когда Рут уходила, она сказала ему такое, что заставило его увидеть себя в истинном свете. И ему не понравилось то, что он увидел. Она, конечно, поступила неправильно, но ведь и он был не прав, когда начинал жить с ней. Думал ли он когда-нибудь о последствиях? И с Лиотой было так же: свои добрые поступки он совершал из корыстных побуждений. Ее отчаянная нужда стала для него поводом вмешаться в ее жизнь. Не удивительно, что вначале он ей не понравился. Корбан поморщился.

У меня гораздо больше сходства с Норой Гейнз, чем у Энни. Я эгоистичен и занят только собой.

– Я не должна была привозить ее сюда, – сдавленным голосом проговорила Энни.

Нора тут же мягко успокоила дочь:

– Ты все сделала правильно.

– Нет, не правильно! – Энни вырвала у Корбана свою руку и принялась ходить по комнате. – Я должна была послушаться бабушку. Она хотела остаться дома. Я не должна была привозить ее сюда.

– Ты все сделала правильно, – повторила Нора.

Фред кивнул:

– Ей был нужен врач, Энни.

– Мне кажется, она догадывалась, что умирает, поэтому и скрывала от меня свою боль.

– У нее были боли? – тихо спросила Нора.

Энни, в душе которой боролись противоречивые чувства, повернулась к ней: