Текст книги "Сад Лиоты"

Автор книги: Франсин Риверс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц)

– Тут неподалеку чудесный магазинчик с лучшей в мире китайской кухней. Я принесу кое-что к обеду. Тебе понравится, – пообещала Энни, не скрывая своего восторга. – Встретимся завтра утром.

Лиота долго сидела в кресле, наслаждаясь приятными переживаниями. Потом беспокойство снова закралось в ее сердце. Что если Энни попадет в аварию? Что если на нее нападет какой-нибудь воришка по дороге в магазин?

О, Господи, защити и сохрани ее. Я слышала, что в наши дни Сан-Франциско похож на Содом и Гоморру. Теперь этот город не такой, каким был раньше, когда мы с Китти нарядно одевались и приезжали туда. Мы даже надевали шляпки и перчатки.

Как-то в продуктовом магазине она услышала от покупателей, что движение на дорогах стало просто ужасным. Да еще наркоманы повсюду шныряют в поисках денег, а молодые беззащитные девушки – самая легкая добыча для них. Лиота нахмурилась. Не вчера ли она прочла, что в Сан-Франциско живут четырнадцать тысяч бездомных людей и многие из них так или иначе являются наркоманами?

Боже, пожалуйста, защити Энни. Не допусти, чтобы она пострадала. Окружи ее ангелами.

Когда в одиннадцать часов Лиота, наконец, отправилась спать, еще битый час или более того она лежала без сна, и в голову ей приходила одна мысль страшнее другой о том, что может произойти с миловидной девушкой в этом жестоком мире.

Энни, целая и невредимая, приехала к девяти часам утра. Ha ней были джинсы, белая футболка и спортивная куртка золотистого цвета. Дивные волнистые волосы нежно обрамляли красивое лицо и спадали на плечи и спину. Лиота подумала, что никогда еще ей не приходилось видеть такой обаятельной внешности. Гораздо красивей всех этих тощих моделей с обложек модных журналов.

– Надеюсь, ты еще не завтракала, – выпалила Энни, как только вошла в дом с двумя пакетами в руках и сумочкой на плече. – Не терпится попробовать свежие сладкие булочки.

Лиота так испереживалась, что потеряла аппетит. До прихода внучки она постоянно глядела на часы, беспокоясь, все ли с Энни в порядке.

– По дороге сюда с тобой ничего не стряслось?

– Ничегошеньки. Вот только встречный поток машин было очень плотным. А в самом Сан-Франциско и на мосту было совершенно свободно, мне лишь оставалось вовремя свернуть с магистрали. Я положу продукты в холодильник?

– Положи куда хочешь, детка. – В доме с появлением Энни словно все ожило. – Может, сделаем к булочкам кофе? – предложи Лиота, семеня вслед за внучкой на кухню.

Энни положила пакет с едой в старенький холодильник и закрыла дверцу.

– Это было бы просто замечательно.

– Ты хочешь молотый или растворимый? – Лиота улыбнулась при мысли, что на этот раз она готова выполнить любое желание внучки. Какого бы кофе той ни захотелось, у нее найдется любой.

– Такой, который у тебя есть, бабушка.

Лиота, несколько обескураженная отсутствием у Энни особых пристрастий в выборе напитков, вспомнила, как возмутительно дорого стоила баночка растворимого кофе. И ей вдруг захотелось рассказать внучке об этом, просто чтобы показать, насколько значим ее приход сюда. Тем не менее она предпочла промолчать. Ведь она практически не знает свою внучку. Что если Энни неправильно поймет ее и обидится?

Вместо этого она спросила:

– Как у тебя прошла неделя? – Ей было интересно знать решительно все, любые мелочи.

Энни рассказала о предметах, которые она начала изучать в художественной школе. Они оказались не только интересными, но и трудными. По истории искусства требовалось прочитать несметное количество литературы, а по композиции сделать не меньшее количество набросков и эскизов, но Энни. казалось, была очень довольна этим, Лиота, как завороженная, сидела за столом и. слушая нежное журчание молодого голоса, наполнявшего небольшую кухню, понимала, что Энни – уравновешенная разумная девушка, которая намерена многого добиться в жизни. Как славно! Вместо того чтобы подмечать человеческие слабости в посетителях ресторана, которых она обслуживала, и осуждать их за недостатки, она испытывала к ним живейший интерес. Без сомнения, они платили ей тем же. Разве может быть иначе?

Продолжая слушать Энни, Лиота встала и положила по ложке подслащенного кофейного порошка в чашки, которые накануне вечером достала из китайского буфета. Приготовив кофе, она остановилась в нерешительности, раздумывая, не вежливее ли будет пригласить Энни в другую комнату и не сидеть на крохотной кухне.

– Если хочешь, мы можем перейти в гостиную, – предложила она.

– А нельзя ли остаться здесь? – Улыбка у Энни такая милая. – Так приятно смотреть из окна на сад.

Сомнения Лиоты полностью рассеялись.

– Я тоже люблю здесь сидеть. И всегда предпочитала кухню гостиной. – Она сложила лежавшую на столе газету и отодвинула ее в сторону. – Ну и что если здесь немного не прибрано? Энни вроде ничего не имеет против. – Хотя не скажу, что последние несколько лет я с радостью смотрю в окно. – Она поставила чашки с кофе на стол.

– Почему, ба?

– Я уже не могу работать в саду. Сил не хватает. А чтобы поддерживать сад в хорошем состоянии, необходимо приложить немало усилий.

Вспомнив о сладких булочках, Лиота поставила на стол две расписанные тарелки с золотым ободком, которые много лет назад ей подарила Китти. За все годы Лиота ни разу не воспользовалась ими. Одна лишь мысль о том, что тарелки могут разбиться, останавливала ее. Ценных вещей в ее доме было гораздо меньше, чем любимых. Хотя Энни не догадывалась, что сегодня настоящий праздник, Лиота решила выставить лучшую посуду. Если вдруг разобьется, значит, так тому и быть. Какая польза пусть от целого и невредимого предмета роскоши, если его умерший хозяин лежит глубоко в земле?

– Какие изумительные тарелки, ба.

– Подруга подарила много лет назад. Она купила их во время одной из своих поездок. Если не ошибаюсь, во Франции.

Лиота принялась рассказывать внучке о Китти. Им было очень уютно сидеть на крохотной кухоньке, неторопливо попивать кофе и лакомиться вкусными булочками.

Сидя рядом с бабушкой и наблюдая за движениями ее рук, Энни вспомнила о всегда идеально ухоженных руках матери, которая непременно покрывала лаком свои ногти. Частенько мать ходила в салон, чтобы нарастить ногти и нанести на них затейливый рисунок акриловыми красками. Ногти бабушки Лиоты были аккуратно подстрижены и имели естественный цвет. Пальцы тонкие и изящные, несмотря на артрит. На одном из них до сих пор обручальное кольцо. То был простенький золотой ободок, она так долго носила его, что колечко, казалось, стало частью ее пальца.

– Мама совсем не любит возиться в саду. – Энни вздохнула. – Ей нравится, чтобы сад был красивым, но она нанимает работника, который ухаживал бы за ним.

От фирмы Марвина Тикадо, занимающейся уходом за садами клиентов, раз в неделю приходили люди, которые постригали газон вокруг дома, подравнивали кусты и проверяли, не пробился ли хоть один сорняк. Время от времени они высаживали новые цветы по краям брусчатой дорожки, ведущей к главному входу.

– Я любила сад, – задумчиво глядя в окно, проговорила бабушка Лиота, – любила ухаживать за ним и проводила в саду много времени.

Сад был для нее настоящим убежищем с того самого дня, как они переехали жить к родителям мужа. Свекровь не допускала ее на кухню, а сидеть в гостиной с уткнувшимся в газету или книгу папой Рейнхардтом ей нисколько не хотелось. Так что пришлось всерьез заняться своим огородом. Она очень внимательно прислушивалась к советам соседей, брала у них рассаду и перенимала опыт. Ей нравилось смотреть, как поднимались и крепли молодые всходы. К тому же она с удивлением и радостью обнаружила у себя некий талант и чутье земледельца.

– Теперь и не скажешь, что когда-то руки человека возделывали эту землю. – Лиота подумала о том, что никакая девушка не захочет приходить в гости к пожилому человеку, который непрестанно ноет и жалуется, и решила сменить тему. – Я нашла рисунки твоей тетушки Джойс. Некоторые напомнили мне современные рекламные проспекты.

Они перешли в гостиную, и на большом обеденном столе Энни увидела приготовленную для нее папку, развязала тесемочки и осторожно раскрыла ее. Первый рисунок оказался рекламой кофемолки. Следом за ним – чугунной кухонной плиты. Дальше шли наброски телеги, каких-то приспособлений для сельскохозяйственного труда, множества всевозможных предметов: шезлонгов, китайских буфетов, инструментов и разнообразных колясок, вагонеток, фонарей и ламп, а также саней и экипажей. Вскоре пожелтевшие от времени листы, исписанные пером, покрыли всю поверхность стола.

– Потрясающе, – прошептала Энни, переводя взгляд с наброска мужских часов с цепочкой на эскиз обложки книги.

«Волшебные сказки и забавные истории» – гласила надпись. На обложке было нарисовано развесистое дерево и сидящая под ним миловидная девушка, которая смотрела на кузнечика в смокинге, с важным видом державшего светильник. Отложив в сторону этот рисунок, Энни взяла следующий. На нем черными готическими буквами было написано слово «Меню», которое украшала виньетка из листьев, цветов и разных геометрических фигур.

– Посмотри, какие чудные зарисовки бордюров, бабушка Лиота, – воскликнула Энни, раскрыв несколько больших листов и любуясь тщательно выписанными разнообразнейшими растительными мотивами, начиная с листьев и гроздей винограда и заканчивая кельтскими узорами и африканскими орнаментами. Вот еще один рисунок: решетка с замысловатым изящным узором, обвитая розой. А вот эскиз обложки книги под заглавием «Практичные подарки к празднику»: в обрамлении гибких лиан и вьющихся растений была нарисована благородная дама в наряде викторианской эпохи на фоне подсолнухов. Затем Энни долго разглядывала лист со всевозможными орнаментами вокруг буквы «Н», написанной разными шрифтами – от самого простого до самого сложного.

На глаза Энни попался изящный набросок кресла-качалки с затейливыми ручками и сиденьем, а также декоративными подушками, узор которых чем-то напоминал гобелен. Придумывая эскизы разной одежды – от рабочих халатов до свадебных нарядов, тетушка Джойс старалась тщательно прорисовывать лица мужчин и женщин.

– Мне нравится вот этот.

Энни взяла в руки нарисованный пером портрет женщины, сидящей на концертном стуле. На даме длинное, до полу, платье с завышенной линией талии и буфами. Поза женщины такова, что можно по достоинству оценить изящный изгиб ее шеи и собранные в пучок волосы. Нежные завитушки на висках. Приподнятые руки словно застыли, готовые опуститься на клавиши несуществующего пианино.

Целая серия набросков была посвящена животным. Вот учебные эскизы тягловой лошади с шорами на глазах, вид справа и слева передней части ее туловища, вид спереди. Следующий подобный лист содержал наброски коровы: стоящей, двигающейся, пасущейся. Один за другим Энни просмотрела листки с изображениями машинного оборудования.

– По всей видимости, этим она зарабатывала на хлеб насущный, – предположила Лиота, опасаясь, что эти работы могут показаться неинтересными. Но глаза Энни блестели от восторга.

– Просто поразительно, ба. Посмотри, какая виртуозная работа над деталями! Виден каждый винтик, каждый болтик. Я никогда так не смогу.

– Никогда не говори никогда.

– Вот это да… – прошептала Энни, извлекая один лист из дюжины похожих друг на друга эскизов. То был нарисованный пером ковер с орнаментом из цветов и с таким количеством мелких деталей, что он больше походил на черно-белую фотографию.

– Истинные интересы тетушки раскрываются в ее коллекции рисунков.

Лиота присела у края стола и принялась наблюдать за выражением лица своей внучки. Энни нравилось практически все, что она видела. И Лиота получала удовольствие от созерцания радости и ее лице.

Энни осторожно извлекла небольшую стопку рисунков. Один за другим замелькали нарисованные тушью всевозможнейшие строения: простенькая сельская церквушка; кафедральный собор; трехэтажный с верандой дом в викторианском стиле; четырехэтажное административное здание из кирпича; улочка с деревьями и старинными затейливыми магазинами по обеим ее сторонам; здание католической миссии; деревянный коттедж с частоколом в стиле эпохи королевы Анны; бревенчатый домишко; на фоне лесного массива из секвойи небольшая постройка с односкатной крышей и пылающим в камине огнем. На всех выполненных тушью рисунках с поразительной тщательностью были прорисованы мельчайшие детали. Решетка увитая розами. Окна с витражами в верхней части дома. Птица на перилах крыльца. Крест на колокольне.

– Мама даже не упоминала о тетушке Джойс, – задумчиво произнесла Энни.

– Эйлинора, возможно… – Лиота остановилась и поправилась. – Твоя мама, возможно, ничего не знает о ней. Мы никогда не говорили о родственниках по моей линии.

– Почему? – удивленно спросила Энни.

Вместо ответа Лиота пожала плечами.

– Была ли ты близка со своей мамой, бабушка? – Вопрос показался Лиоте не вполне понятным. В смысле родства душ? И какое это имеет значение?

– Мне было двенадцать лет, когда она умерла. И я ничего не помню, кроме того, что мама долго болела.

– А что ты можешь сказать об отце?

– Его я редко видела. Он ходил на торговых судах.

Казалось, Энни позабыла о рисунках.

– Что с тобой случилось после смерти матери? Где ты жила? Были у тебя сестры или братья? Какие-нибудь родственники, наконец?

Вопросы сыпались так быстро, что Лиота растерялась и не знала, с чего начать. И стоит ли вообще отвечать на них. Лиота призадумалась на какое-то время.

Энни вспыхнула и впервые с тех пор, как приехала сюда, смутилась.

– Прости, ба. Я тебе настоящий допрос учинила. Но я вовсе не хотела этого. Просто я так мало о тебе знаю.

– Неудивительно, – с горечью вздохнула Лиота, затем быстро добавила: – Вообще-то рассказывать не о чем. У меня была старшая сестра. Она умерла от чахотки, когда ей было двенадцать лет. Мой брат пошел по стопам отца и в пятнадцать лет покинул дом и подался в моряки. После этого я о нем ничего не слышала. – Она слегка нахмурилась. – Странно. Столько лет я не вспоминала его…

– А что произошло, когда твоя мама умерла?

– Меня взяла к себе одна из прихожанок нашей церкви. Ее звали Мэри О’Лири. Типичная ирландка. – Лиота улыбнулась и, закрыв глаза, погрузилась в свои воспоминания. – Позабыла уже, когда в последний раз думала о Мэри.

– Ты была счастлива с ней?

– О, да. Она была бойкой, энергичной, пышущей здоровьем женщиной. Любила совершать субботние многочасовые прогулки по горам. Сдается мне, делала она это с умыслом: изнурить меня до такой степени, чтобы не осталось времени на разные глупости и шалости.

Энни рассмеялась:

– А тебя тянуло на них?

– Иногда. Правда, мне некогда было шалить. Мисс О’Лири преподавала в старших классах и приложила все усилия к тому, чтобы я вовремя остепенилась и окончила школу. Под ее руководством я добилась неплохих результатов. – Лиота улыбнулась. – А может быть дело не в ней.

– Ты получила высшее образование?

– О, нет. На обучение не было денег, к тому же в то время не многие женщины поступали в университеты.

– А тебе хотелось, чтобы у тебя была такая возможность? Нахлынувшие воспоминания перенесли Лиоту в те времена, когда будущее представлялось ей бесконечно далеким и необъятным, как рассвет над горизонтом. Жизнь казалась многообещающей, напоминающей захватывающее приключение, где на каждом шагу тебя ожидает что-то новое, манящее – стоит лишь протянуть руку.

– Я мечтала о многом. О высшем образовании. О своем доме и семье, о путешествиях, наконец, – улыбнулась внучке Лиота. – Мечтать ведь никому не возбраняется, да и денег не стоит.

– А ты все еще мечтаешь?

– Немного. То, чего я желаю сейчас, сильно отличается от моих юношеских грез.

Она мечтала о примирении.

Да, Господи, я очень сильно этого хочу, от всего сердца.

Однако Лиота понимала: если речь идет о дочери, то с таким же успехом можно мечтать полететь на Луну, потому что для Эйлиноры, такой же упрямой и гордой, как ее родственники из Германии, не существует слова «сердце». Да поможет ей Господь.

Лиоте не хотелось вдаваться в подобные рассуждения, и она решила вернуться к прежней теме.

– Может, тебе передался талант тетушки Джойс?

– Я могу об этом только мечтать. – Энни вновь взглянула на разложенные по столу рисунки. – Они такие замечательные.

– Разумеется. Ведь именно они составили ее портфолио. Эти лучшие работы были, возможно, предметом ее гордости. Но помни, что никто не знает, как много рисунков ей приходилось выбрасывать. Она, должно быть, многие годы упорно оттачивала свое мастерство.

Энни улыбнулась:

– А мне это как-то не приходило в голову.

– Люди обычно не думают о подобных вещах. Они с благоговейным трепетом смотрят на полотна Ван Гога и даже понятия не имеют, насколько упорным был многолетний труд художника, и что при жизни ему не удалось продать ни одной картины. Люди читают о миллионах, которые любой богатый музей готов заплатить за один из его шедевров, но не знают, что сам мастер умер в нищете.

– Моя бабушка знакома с историей изобразительного искусства.

Лиота улыбнулась:

– Я знаю понемногу о многих вещах. – Она постучала костяшками пальцев по рисункам. – Кроме того, Энни, твое будущее может быть и не связано с искусством.

Энни потупилась:

– Я вообще не представляю, какое оно, мое будущее.

– А ты и не должна. С какой стати? Тебе всего восемнадцать.

– Мне нужно знать, какой путь выбрать.

– Когда ты начала ходить на занятия в художественную школу, то уже выбрала свой путь. Наслаждайся ландшафтом, пока идешь, а за дорожными указателями дело не станет: они вскоре появятся.

Они еще немного поговорили о рисунках. Лиоте больше нравились портреты, тогда как Энни не могла отвести глаз от детально проработанных орнаментов и узоров бордюров. Ей даже захотелось срисовать их, чтобы потом поэкспериментировать с цветом. Она сказала, что уже представляет себе вихрь ярких, живых красок, кружащихся в замысловатом танце: вот красное постепенно разгорается оранжевым и переходит в ослепительно желтое, глубокий цвет индиго погружается в мистический багровый, а на нежно-лиловом вспыхивают золотые блестки.

Лиота не сводила глаз с лица внучки и видела в них изумление и восторг.

О, Господи, она так молода. Не дай жизни погасить свет в ее глазах.

– Можно многое сказать о человеке по его рисункам, – заметила Энни. – Тетушка любила людей и архитектуру.

– А что бы ты хотела рисовать?

– Цветы, – улыбнувшись, ответила Энни. – С удовольствием бы когда-нибудь запечатлела на бумаге красивый английский сад.

Лиота вздохнула с чувством сожаления. Вот почему Энни так хорошо помнит ее сад.

– Что случилось? Я сказала что-то не то?

– Вовсе нет. Просто мне захотелось, чтобы ты увидела сад таким, каким он был несколько лет назад, – садом моей мечты. – В страхе, что внучка заметит ее слезы, Лиота медленно поднялась и направилась в сторону кухни. – Я подогрею обед.

Сидя за столом, Лиота прислушалась к детским голосам, доносившимся из соседнего дворика, и вспомнила о похоронах воробышка, из-за которых девочка сорвала несколько нарциссов. Может, Энни тоже придет на ее могилку и положит цветок, который принесет с собой. Мысль о том, что хоть одна живая душа вспомнит о ней после ее смерти, согрела сердце Лиоты.

Энни, забыв о еде, смотрела в окно. В эту минуту Лиота пожалела, что у внучки не было возможности любоваться садом, когда в нем распускались радующие своим великолепием цветы. Лиота была единственным человеком, который наслаждался их красотой. Будь такая возможность у Энни, она бы всей душой полюбила сад.

Уже давно у Лиоты пропало желание даже в погожие дни работать в саду. Может, ей стало горько оттого, что никому не было дела до ее стараний, и никто не видел плоды ее тяжких трудов? В последний раз, когда она пригласила своих детей приехать к ней на Пасху, они позвонили и сказали, что у них другие планы.

Лиота опять сделала над собой усилие, чтобы Энни не догадалась о том, что происходит у нее в душе. Если внучка увидит выражение ее лица, то никогда больше сюда не придет. Разве захочет девушка проводить время с плаксивой старушкой, которая не может простить прежние обиды?

– Мама никогда не разрешала мне работать в саду, – заговорила Энни. – Не хотела, чтобы я ненароком испортила работу мистера Тикадо. Говорила, что он уже придумал особую, охватывающую все пространство сада композицию и что другие вновь посаженные растения только помешают воплощению его замысла. А поскольку я училась и занималась музыкой и гимнастикой, ни на что другое времени у меня не оставалось.

Она отвернулась от окна.

В ее ясных голубых глазах Лиота увидела боль.

– Я испортила тебе настроение, извини, родная.

Что еще она могла сказать?

Глаза Энни наполнились слезами.

– Ты ничего не испортила, бабушка. Просто я подумала, что мы очень редко бывали у тебя, хотя могли приезжать чаше. Это неправильно.Мама… – Она сжала губы и опустила глаза, но Лиота успела заметить ее смятение и ощутила ее боль как свою. – …Не умеет прощать.

Лиота поняла причину страхов Энни, и первым ее желанием было убедить внучку, что мать простит ее. Но потом она подумала, зачем обиженной девочке напрасно надеяться. Если Эйлинора не смогла простить собственную мать, сможет ли она простить дочь?

– Хотелось бы мне понимать свою мать.

А мне свою дочь.

Энни смотрела в свою чашку, которую не выпускала из дрожащих рук. Когда же она подняла глаза, то Лиота не увидела в них ничего, кроме безутешного горя. Неужели внучка скрывала свои чувства, чтобы не огорчать ее?

– Мне необходимо знать, – с тихой решимостью начала Энни. – Почему моя мать так настроена против тебя?

Лиота вздохнула.

– Я думала об этом долгие годы, Энни. Она всегда говорила, что я не заботилась о ней и ее брате, что не любила своих детей и была плохой матерью.

– А ты… ты любила?

Энни так осторожно подбирала слова, что Лиоте стало жаль ее больше, чем себя.

– Я очень любила своих детей и была самой лучшей матерью, насколько это было возможно в тех обстоятельствах.

– В каких обстоятельствах, бабушка?

– В тех, которые сложились в моей жизни.

Говорить об этом Лиоте не хотелось. Не могла она рассказать обо всем подробно, не выставив других в плохом свете. И ей вовсе не хотелось занимать оборонительную позицию по отношению к собственной дочери. Какая в том польза? Энни лишь окажется вовлеченной в то, что не в состоянии будет понять до конца. К тому же внучка может почувствовать себя виноватой. Ведь очень многое из того, что намешано во всем этом, Лиота никогда не рассказывала Эйлиноре.

О некоторых вещах вообще лучше не говорить.

Так ли?

Если бы мама Рейнхардт узнала обо всем раньше, возможно, все сложилось бы иначе. Но она не узнала, и ее неосторожные слова дорого обошлись всей семье. Лиота подумала о последних годах жизни несчастной старой женщины, которая очень хотела исправить свои ошибки, но сознавала, что время ушло. Казалось, тьма победила, и никакой свет не рассеет ее. Во всяком случае, так казалось тогда.

«Я не знала, Лиота. Он не говорил мне…»

«Знаю, мама. И я не могла сказать. Что сделано, то сделано, давайте оставим все в прошлом».

Она смирилась с мыслью, что так будет всегда.

У Эйлиноры сильные немецкие корни. Кровь ее и благословенна, и проклята.

О, Господи, почему вся сила ее характера была направлена на подпитку бесконечных обид и разочарований, а не на что-то другое?

Какие усилия должна приложить Эйлинора, чтобы увидеть правду – всю целиком – и наконец освободиться от чувства обиды? Лиота изнемогла в этой борьбе. Слишком много времени прошло, чтобы можно было все исправить.

Лиота перестала надеяться, что можно все изменить. С приходом Энни в ее душе затеплилась надежда. Однако она знала, что нельзя переложить на хрупкие плечи внучки груз своих мечтаний. Надежды на эти перемены вполне достаточно. Скоро придет смерть и унесет боль.

От мрачных мыслей Лиоту отвлекло нежное прикосновение, это Энни взяла ее за руку.

– А что если мы попробуем все исправить?

– Что все?

Лиота мысленно перебирала прошлое в поисках других дорог, которые она могла тогда избрать. Зачем? Слишком поздно. Нельзя заново прожить жизнь или изменить ее ход.

– Сад, бабушка. Что если нам объединить усилия и вернуть ему прежнюю красоту?

Лиота испытала восторг, но лишь на миг. Разумеется, очень мило со стороны Энни, что она предлагает такое, но девочка даже не представляет, о чем говорит. Вот уже пять лет Лиота не работала в саду. У нее сильно болели пораженные артритом суставы, и от горячих лучей полуденного солнца начинала кружиться голова. В осенние дни даже два свитера не спасали ее от холода, который, казалось, пробирал ее до самых костей. И однажды она пришла домой, сняла свои садовые перчатки и выбросила их. Какой смысл было так мучиться, если, кроме нее, никто не любовался плодами ее тяжкого труда? Да еще эта боль…

Нет, слишком поздно. Она покачала головой, словно давая понять, что эта задача была невыполнимой. Энни не может знать. Даже не подозревает, какие усилия необходимо приложить, чтобы сад благоденствовал.

И все же…

Разве многие годы не мечтала она работать в саду со своими детьми и внуками?

Нет, она не должна терять рассудок. То был лишь минутный порыв доброй девочки.

– Я слишком стара.

Она не сможет взобраться на дерево и подрезать ветви, наклониться и взрыхлить землю. Не сможет работать на коленках. Если же попытается, то ни за что не поднимется.

– У тебя большой опыт, ба. Ты будешь подсказывать мне, что делать, и я буду следовать твоим советам.

Лиота заметила искорки, вспыхнувшие в глазах Энни, такое рвение, вне всякого сомнения, было вызвано ее неведением.

– На это потребуется время,Энни. У тебя учеба, работа, друзья. У тебя своя жизнь.

– Я хочу проводить время с тобой.

– Ты можешь приходить сюда в любое время, родная. И не смей думать, что тебе нужно работать, чтобы быть здесь желанной.

Энни внимательно посмотрела на бабушку, словно желала уловить малейшее движение ее души.

– Разве мы не можем попробовать, ба?

– Я не уверена, что…

– Пожалуйста.

Сопротивление Лиоты слабело. Она посмотрела в окно и вспомнила, каким был когда-то сад. Затем ее взгляд вдруг прояснился, она словно поняла, что нужно сделать.

– Только не сегодня, – сдалась она наконец. – Мы поговорим об этом в следующий раз.

До следующего раза у Энни будет время хорошенечко подумать обо всем и осознать, что у нее есть дела поинтересней.