Текст книги "Сад Лиоты"

Автор книги: Франсин Риверс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)

После молитвы все стали накладывать себе угощение.

– В начинке совсем не чувствуется арахиса, – заметила Эйлинора и посмотрела на Энни. – А устриц ты положила?

– Нет, в этот раз нет.

– Я никогда не ела такой вкуснятины, – заметила Дженни, не скрывая своего восхищения. – Все просто замечательно, Энни.

Эйлинора, посмотрев на Дженни, поджала губы и молча принялась за еду. Наступило неловкое молчание. Только на кухне раздавался детский смех.

– Что они там делают? – с явным раздражением спросила Эйлинора.

– Веселятся, – ответил Фред.

Корбан вспомнил своих родителей и подумал о том, что День благодарения в их семье всегда проходил одинаково. Мать вкалывала на кухне, а отец что-то мастерил у себя в комнате. Для них этот день был похож на все остальные с той лишь разницей, что отец не звонил покупателям и продавцам и позволял себе отдохнуть от работы. Но не от других занятий. Даже когда ему удавалось хорошо заработать, он не сидел сложа руки, подталкиваемый воспоминаниями о полных лишений годах своего детства. Он не мог смириться с тем, что вырос в бедности, его преследовало ощущение собственной неполноценности.

Родители Корбана жили в элитном районе, у них был большой дом, у ворот которого постоянно дежурил охранник, но все это не могло изменить отца. Обжегшись на молоке, он дул на воду. И вот в один день его не стало. Он умер от обширного инфаркта прямо за письменным столом. Мать несколько лет носила траур, потом снова вышла замуж. Теперь она установила в доме новые традиции. День благодарения – в Париже. Рождество – в Женеве.

А готовит всегда кто-то другой.

Вдруг ему в голову пришла странная мысль, и от нее на душе стало тяжело.

А не такой ли я, каким был мой отец? Мне тоже приходится постоянно что-то доказывать. А зачем? И кому? Что же я делаю? Куда иду?

– Прекрасный обед, Энни. – Джордж первым вышел из-за стола. Оставил еду на тарелке и даже не задвинул свой стул.

– Джордж, – упрекнула его Дженни.

Снова включив телевизор, он сел на диван.

– Я только хочу узнать, какой счет.

– И почему в нужный момент нельзя отключить электричество? – посетовала Дженни.

– Во время войны нам часто приходилось выключать свет, – заговорила Лиота. – Раздавалась сирена, и мы опускали шторы и сидели в темноте. Иногда дети от страха были ни живы, ни мертвы. За затемнение в нашем квартале отвечала Мельба, которая жила через два дома от нас. Она обычно прохаживалась по улицам и следила, чтобы нигде не включали свет. Твой дедушка…

– Нас никто не бомбил, – перебила ее Эйлинора.

– Да, если ты сбрасываешь со счетов Перл-Харбор, милая.

Эйлинора вспыхнула.

– Перл-Харбор за океаном, мама. И война закончилась много десятилетий тому назад.

Корбану, сидевшему за столом напротив Эйлиноры, захотелось дотянуться до нее и дать ей пощечину. Она может далеко зайти, разговаривая так с Лиотой. Крепко сжав зубы, он напомнил себе, что не является членом ее семьи, поэтому не его ума это дело.

Энни посмотрела на бабушку:

– Я бы послушала про войну.

– Зачем? – оборвала ее Эйлинора. – Мы тогда были нищими. Мамы никогда не было дома. А бабушка и дедушка Рейнхардт постоянно ссорились.

– В самом деле? – хмуро спросила Лиота.

– Обычно из-за тебя. И из-за денег. Вернее, из-за их отсутствия. Мы ведь были для них иждивенцами, если ты до сих пор не поняла. Три лишних рта. Бабушке Элен совсем не нравилось возиться с двумя детьми, и она никогда не скрывала этого от нас.

– Мама! – воскликнула Энни.

– Не обращай внимания. – Лиота положила ладонь на руку побледневшей Энни.

После этого выпада дочери Лиота почти не разговаривала. Она сидела молча, сосредоточившись на еде, а Энни и Дженни изо всех сил старались перевести разговор в безопасное русло. Но о чем бы они ни начинали беседовать, постоянно натыкались на расставленные Эйлинорой препоны. Едва доев свою порцию, она принялась собирать со стола тарелки. Громкий звон посуды и столовых приборов означал, что обед окончен даже для тех, кто желал бы продолжить его.

– Я уберу со стола, – заявила Эйлинора, отодвинув свой стул.

В глазах Энни задрожали слезинки.

– Я помогу вам, – вызвалась Арба.

– Нет, спасибо, не нужно. Я все сделаю сама.

Арба так и застыла, приподнявшись на стуле, пока Лиота не выручила ее.

– Сиди, милая. Не принимай это на свой счет. Просто Эйлиноре нравится все делать по-своему.

Фред сидел, не поднимая глаз от тарелки.

– Извините, Лиота, и ты, Энни… – проговорил он.

– Фред, это не ваша вина. – Девушка опустила голову.

Закончилась трансляция футбольного матча, и Джордж поднялся с дивана. Он заявил, что его семье пора ехать домой. Мици и Маршалл начали было возражать, но одного сердитого взгляда отца было достаточно, чтобы оба ребенка замолчали. С видом великой мученицы из кухни вернулась Эйлинора.

– А как же десерт, Джордж? – упрекнула мужа Дженни. – Мы не попробовали ни одного пирога.

– Ладно, поедим пирогов и поедем, – нехотя согласился он.

– Думаю, нам тоже будет лучше уехать, – сказала Эйлинора, даже не присаживаясь, чтобы соблюсти приличия. – Я страшно устала.

Неловкую тишину нарушила Арба, уступив Эйлиноре свой стул, на котором сидела у двери.

– Может, присядете, миссис Гейнз? – предложила она. – Пусть ваши ноги отдохнут.

Энни поднялась из-за стола, чтобы принести и раздать десерт.

– Какой пирог вам положить? Яблочный, с мясом, с тыквой или со сладким картофелем?

– Со сладким картофелем! – хором закричали дети Арбы.

– С яблоками! С тыквой! – завопили Мици и Маршалл.

Эйлинора недовольно поморщилась:

– Зачем так орать?

– Может быть, всем положить по кусочку каждого? – подсказала Лиота.

Арба улыбнулась:

– Замечательная мысль!

Но Эйлинора вытаращила глаза:

– Мне не нужно, Энн-Линн. Я слишком устала. А мне еще мыть посуду, когда закончится обед.

– С яблоками, – равнодушно сказал Джордж, недовольный, видимо, тем, что проигрывала его любимая команда.

– А тебе какой положить? – спросила Энни у Корбана.

– Если ты не против, я подожду немного. – Вдруг ему повезет, и Снежная королева уйдет, тогда у него снова появится аппетит. Ничто так пагубно не действует на желудок мужчины, как вздорная женщина.

Когда Энни вошла на кухню, она увидела на угловом столике пустую форму для запекания индейки. Ее так старательно отчистили, что она вся сияла. Тогда Эннн открыла холодильник, чтобы посмотреть, куда мать поставила индейку и остатки еды. Сердце у нее упало, когда она открыла дверцы шкафчика под раковиной и увидела, что все это выброшено в мусорное ведро. Ну, конечно, мать отправила туда оставшиеся на косточках кусочки мяса вместе со сладким картофелем, картофельным пюре и зеленым горошком. А ведь из этого можно было сделать бутерброды, приготовить запеканку и еще сварить бульон.

Арба тоже пришла на кухню, чтобы помочь Энни нарезать пироги. Она стояла за ее спиной и видела, как девушка с тяжелым вздохом закрыла дверцу шкафчика, стараясь сдержать слезы обиды.

– Извини, Арба, – чуть слышно проговорила Энни. У нее в голове не укладывалось, как мать могла выкинуть все в помойку.

– За что ты извиняешься? Это не твоих рук дело. – Упершись руками в бока, Арба огляделась. – Зато кухня теперь чистая.

– Да уж, – усмехнулась Энни. Но как только она представила, что подумает бабушка, когда обнаружит все это, закрыла лицо руками.

Арба обняла ее за плечи:

– Милая, это был лучший День благодарения в моей жизни и лучший обед с тех самых пор, как моя мама отправилась в мир иной. Никому не позволяй отнимать у тебя радость, даже родной матери!

Энни, все еще дрожа, кивнула:

– Спасибо, Арба.

– Я приготовлю кофе, – предложила соседка.

Энни молча резала пироги. Когда на все тарелки были разложены заказанные кусочки, она стала относить их в гостиную по две за один раз и раздавать гостям. На мать она не смотрела. Обида Энни постепенно переросла в злость, и она молилась, чтобы мать помалкивала до самого своего ухода.

Но мать попросила кофе и, услышав от Энни, что Арба готовит его, начала подниматься с дивана.

– Я помогу ей.

– Нет, не поможешь, мама. Ты уже помогла.

– Не нужно грубить, Энн-Линн. Я просто вымыла посуду.

Тогда Энни посмотрела на нее в упор. А потом тихо заметила:

– Это не все, что ты сделала, мама. Ты сделала гораздо больше.

Нора вспыхнула и отвела взгляд. Фред поднял глаза на Энни, и в них она прочитала тревогу и немой вопрос.

– Ваш пирог. – С вымученной улыбкой она вручила Фреду тарелку с пирогом. Нора сидела, опустив голову.

Выходя из гостиной, Энни попыталась представить, о чем сейчас думает ее мать. Вероятно, взвешивает каждое сказанное слово, тщательно отбирая те, которые сможет потом использовать для своей защиты. Ha этот раз Энни решила не брать вину на себя. И что бы мать ни сказала, она не позволит ее слова разбить ее сердце, не позволит ей испортить такой день.

В кухню заглянул Корбан.

– Я собираюсь уходить. Спасибо за обед, Энни. Он был великолепен.

– Ты точно не можешь еще посидеть? – Она знала, что бабушка любит с ним поспорить, а остальные гости вот-вот разойдутся.

– Сегодня мне нужно позаниматься.

Энни посмотрела на него:

– Знаю, сейчас не время, но я давно хочу спросить, что тебя беспокоит?

– Тебе не нужно этого знать, – мрачно ответил он.

– Я не стала бы начинать разговор, если бы не считала его важным для себя. Друзья должны помогать друг другу.

Он улыбнулся:

– Я зайду на днях.

– Все выходные я проведу с бабушкой. Ты всегда у нас желанный гость.

Он кивнул на прощание и ушел, ничего не сказав.

Арба разносила кофе, а Энни собирала тарелки из-под десерта. Она чувствовала, как мать следит за каждым ее движением, хочет, чтобы дочь посмотрела на нее. Энни ушла на кухню и сложила посуду в раковину. Можно будет перемыть ее позже, когда все уйдут.

– Нам пора, – сказала Арба и собрала детей.

Она наклонилась к Лиоте и поцеловала ее в щеку, что-то шепнув на ухо. Лиота улыбнулась и потрепала ее по щеке.

– Ты моя милая. Увидимся в понедельник, в три часа.

Она была страшно довольна, когда Туниса и Кения поцеловали ее, а Нил пожал ей руку.

Джордж воспринял уход Арбы как сигнал к дальнейшим действиям. Он пошел за пальто, которые Энни повесила в гостевой комнате. Маршалл и Мици поблагодарили бабушку за приятно проведенный день, но не решились поцеловать ее. Когда Джордж вернулся, Лиота попыталась подняться с кресла.

– Не вставай, мама, мы сами выйдем. Спасибо за прекрасный праздник. – Он скользнул губами по ее щеке и, взяв Дженни под руку, кивнул на дверь.

– Ты ведь не против, если я попрощаюсь с твоей матерью? – Дженни с улыбкой склонилась к Лиоте. – Это был самый замечательный День благодарения за последние годы, мама. Надеюсь, мы еще соберемся все вместе.

Глаза Энни наполнились слезами, когда она услышала ответ Лиоты.

– Я многие годы молилась, чтобы вся моя семья снова собралась вместе.

– Я тоже, – добавила тихо Дженни. Когда она выпрямилась, в ее глазах заблестели слезы. Обойдя кресло Лиоты, она обняла Энни и прошептала ей на ухо: – Все было просто великолепно. И не сдавай свои позиции.

Дженни погладила племянницу по щеке и направилась вслед за своей семьей к двери. Только тогда Энни посмотрела на мать. Встретившись взглядом с дочерью, та застыла в нерешительности.

– Думаю, нам тоже пора идти. – Нора встала со своего места и горделиво вскинула голову. – Фред!

Он поднялся и подошел к Энни, слегка обнял ее за плечи.

– Я не знаю, чем твоя мать обидела тебя, – шепнул он. – Но мне все равно очень жаль.

– Я как-нибудь переживу.

– Знаю. – Он поцеловал ее в щеку.

Нора принесла в комнату пальто Фреда. Когда он помог жене надеть верхнюю одежду, она смерила дочь, стоявшую у бабушкиного кресла, тяжелым, неприязненным взглядом и холодно поблагодарила:

– Спасибо за приятно проведенное время, мама. Энн-Линн, я позвоню тебе позже и тогда поговорю с тобой.

– Оставь меня в покое хоть на пару дней.

Нора сверкнула глазами и направилась к дверям. Фред поспешил следом за ней.

– Что произошло между вами? – спросила бабушка, когда захлопнулась входная дверь.

– Ни о чем не беспокойся, бабуля. – Энни очень надеялась, что мать даст ей время помолиться и унять гнев и обиду. Если ей это не удастся, им обеим будет плохо.

Бабушка вздохнула:

– Так тихо стало в доме. Хорошо, что ты осталась со мной.

Энни встала на колени перед сидевшей в кресле бабушкой.

– Ты помнишь, что мы проведем вместе все выходные? Я буду здесь до понедельника.

– На все эти дни нам хватит того, что осталось от праздничного обеда.

– Боюсь, что не хватит, бабуля. – Энни тайком вынесла мусор из дома, чтобы бабушка не увидела, что сделала мать. – Остался только пирог с мясом.

Бабушка Лиота улыбнулась и наклонилась к ней.

– Спасибо тебе. Спасибо за все, что ты делала сегодня. Все получилось почти идеально, как много лет назад.

Энни чуть не расплакалась.

– Мы все-таки собрали их всех под одной крышей, ведь так? Всех, кроме Майкла.

– Да, мы сделали это. И никто никого не убил. – Она озорно улыбнулась. – Хотя были, конечно, моменты, когда это казалось вполне возможным.

Энни тихо рассмеялась.

– Я люблю тебя, бабушка, – раздался вдруг из спальни гатос Барнаби. – Я люблю тебя, бабушка.

– Ну, надо же, – с негодованием сказала Лиота. – Снова он принялся за свое.

Энни рассмеялась и тут же расплакалась. Сказались нервное напряжение последних дней подготовки ко Дню благодарения и неприятности на самом празднике.

– Я люблю тебя, бабушка! – Барнаби явно требовал к себе вникания, будто хотел сказать: «Эй, вы, не забывайте, что я здесь».

– Сейчас принесу его, – сказала Энни. – Как только мы накроем клетку, он успокоится.

Бабушка качнулась в своем кресле.

– Если не поможет, притащи в комнату пылесос. В прошлый раз это очень помогло.

– Как хорошо, что все закончилось, – сказала Нора, когда они с Фредом ехали в машине.

Она ждала, что Фред что-нибудь ответит, но он молча вел машину, сжав губы и глядя прямо перед собой. Норе это не понравилось. Она включила радио и, услышав музыку шестидесятых годов, которую любил Фред, настроила радиоприемник на другую волну, надеясь, что классическая музыка, например Бетховен, успокоит ее расшатанные нервы.

– Что ты наделала, Нора?

У нее сжалось сердце.

– Что ты имеешь в виду?

– Там, на кухне.

– Я одна перемыла всю посуду.

– Арба предлагала тебе помощь.

– Я надеялась, что смогу побыть наедине с дочерью.

– Чепуха. – Он бросил на нее такой взгляд, что Нора сразу почувствовала себя уязвленной. Незащищенной. Виноватой. Она старалась побороть тревогу, скрестила руки на груди и отвернулась к окну.

– Ну же, признавайся. Что ты наделала?

– Я выбросила остатки еды. – И тут ей стало стыдно, но лишь на мгновение, потому что сразу сработал инстинкт самосохранения. – И больше ничего. Никому не понравится есть несколько дней объедки, оставшиеся после Дня благодарения.

– Может быть, такое решение надо принимать тому, кто все это приготовил?

Она резко повернулась к Фреду:

– Что ты хочешь сказать? Что у Энни индейка получилась лучше, чем у меня?

– Ты приготовила для меня много вкусных блюд за все эти годы, Нора, но до сегодняшнего дня я не имел понятия, какой сочной и вкусной может быть индейка. – Он снова взглянул на нее. – Признайся. Ты ревнуешь.

– Вовсе нет.

– Нет? И как же тогда объяснить твой некрасивый поступок?

Нора почувствовала, что краснеет. Прежде чем ответить, она повернулась к Фреду и натолкнулась на его суровый взгляд.

– Не знаю, изменишься ли ты когда-нибудь, Нора. – Машина подъезжала к дому. – Если не образумишься, то превратишься в злую старуху.

– Как моя мать?

Он сбросил скорость и остановился у светофора.

– Возможно, Лиота была одинока. Энни, Корбан, Арба и ее дети заполнили ту пустоту, что осталась после вас с Джорджем. Только знаешь что, Нора, я не заметил у твоей матери даже намека на злобное чувство, зато вижу его у тебя. И это удивительно, если принять во внимание, как двое ее детей с ней обращались.

Загорелся зеленый свет, и Фред, нажав на газ, свернул на оживленный бульвар.

– У меня есть на то причины, – тихо возразила Нора, стараясь не расплакаться. – Просто ты не понимаешь. Ты не знаешь, как все было.

– Почему же ты мне не расскажешь?

– Моя мать привезла нас к бабушке и дедушке, а сама устроилась на работу. Она уходила рано утром и возвращалась поздно вечером. Вскоре я совсем забыла, что у меня есть мать!

– А бабушка Элен?

Она закрыла глаза:

– Мы были для нее обузой. Не счесть, сколько раз она говорила нам, что слишком стара, чтобы возиться с маленькими детьми. И это было правдой. Это было нечестно. Бабушка страдала приступами мигрени. Когда у нее начиналась сильная головая боль, она ложилась на диван, прикладывала ко лбу мокрую тряпку и говорила, что сейчас умрет. Я жила в постоянном страхе, что так все и случится, и нас обвинят в ее смерти.

– А твой дедушка?

– Он весь день пропадал на работе. Придя домой, за ужином читал газету, а потом строчил какие-то письма. Они с бабушкой разговаривали только по-немецки. Я научилась понимать этот язык и узнала, что в основном бабушка жаловалась ему на нашу маму. Дедушка слушал ее какое-то время, а потом уходил гулять. Иногда он брал с собой меня и Джорджа. По-моему, он был очень застенчивым человеком и никогда не говорил лишнего. – Нора запомнила единственные сказанные им слова. « Ваша мама – хорошая женщина».Он повторял эти слова много раз. Она так и не смогла понять, как можно думать так о женщине, которая бросила своих детей и жила только для себя.

Фред поставил машину в гараж, заглушил мотор и повернулся к скорбно молчавшей Норе.

– Продолжай.

Она прерывисто вздохнула:

– Моя бабушка недолюбливала маму и рассказывала, что та ходит на танцы и в кино, пока она с нами сидит дома. Еще она говорила, что мать тратит все деньги на себя и никогда ничего не дает на наше питание. Не помню, чтобы бабушка Элен хоть раз сказала что-то хорошее о матери, пока та была на работе. А когда мама бывала дома, она постоянно высказывала ей претензии прямо в лицо. А мама просто слушала и молчала. Или уходила в сад. Я так ненавидела ее за это. Я так хотела, чтобы она защищалась и защищала нас. Потом, когда она все-таки стала защищаться…

Фред нежно пожал ее руку:

– Продолжай.

– Однажды я проснулась от громких криков. Бабушка Элен сначала кричала по-немецки, а потом расплакалась, мама издавала истерические вопли. Потом я услышала, как плакал дедушка, который был очень мягким человеком. Он всхлипывал и говорил что-то дрожащим голосом. Я ничего не поняла из его слов, зато поняла, насколько он был обижен, и не могла простить им этого.

– А твой отец?

– Когда он вернулся домой, стало еще хуже. Я так его боялась. Мама какое-то время посидела с нами дома, но потом снова пошла работать. Словно ей было скучно с нами. А отец все время сидел в кресле и пил.

– У него была работа?

– Да, он работал. Какое-то время у него даже было собственное дело, но он нигде подолгу не задерживался. Помню, один раз он вернулся домой страшно злой – его снова выгнали с работы. Мы с Джорджем спрятались под кровать, а отец крушил все в гостиной. Потом дедушка поговорил с ним и сказал, что война сильно изменила его сына, который до войны был замечательным столяром. Но сама я видела, что отец довел до конца только два дела: закончил пристройку к гаражу для дедушки и бабушки и выпил много бутылок пива, которые опустошал день за днем.

Она посмотрела на Фреда, ей так хотелось, чтобы он все понял и не осуждал ее.

– Представляешь, что должна была чувствовать бабушка Элен, когда она передавала дом моей матери? Перебравшись в пристройку, она совсем перестала бывать у нас и приходила только по просьбе моего отца. Я так ненавидела День благодарения. Бабушка обычно сидела с нами за столом, но все время молчала. Она молча ела, не отрывая глаз от тарелки, а мама притворялась, что ей весело.

Когда сегодня Нора попробовала подливку, приготовленную по бабушкиному рецепту, на нее нахлынули воспоминания. Она вовсе не собиралась обижать Энни, когда выбрасывала остатки обеда в мусорное ведро. Она хотела выбросить вон свое прошлое: всю боль, связанную с ним. До сих пор перед ее глазами стояло бледное, осунувшееся, обиженное и злое лицо Энни, когда та вышла из кухни.

– Разве Лиота не ухаживала за бабушкой Элен до самой ее смерти?

Нора кивнула, стараясь проглотить комок, стоявший у нее в горле.

– Прошло много лет, а я не перестаю удивляться этому. Я не знаю, как им удавалось уживаться друг с другом, если они испытывали взаимную неприязнь. Наверное, это был сущий ад на земле. – Она положила голову на спинку сиденья и закрыла глаза. – Мне кажется, мать чувствовала себя виноватой за то, что украла у бабушки дом. И она ухаживала за ней, заглаживая свою вину.

– И как все-таки они жили? Ты ведь навешала их?

– Навещала? – На ее лице появилась вымученная улыбка. – Ты шутишь? С чего бы я стала ходить к ним, если я еле дождалась того момента, когда можно было убежать оттуда? Я вышла замуж за Брайана Таггарта только с этой целью. – Она еще раз устало улыбнулась. – Но с ним моя жизнь не стала лучше. Единственным светлым пятном в этом браке был Майкл. – Она сжала губы и отвернулась от Фреда, чтобы он не мог видеть закипающих слез обиды. Ее сын даже не потрудился позвонить ей сегодня. И вдруг она зарыдала, зажимая себе рот ладонью.

Фред попытался взять ее за руку.

– Ты должна забыть все это, Нора. Прошлое нельзя изменить. Ты должна все забыть и жить дальше.

– Это непросто. Я уже пробовала.

Он тяжело вздохнул:

– Ты все еще скучаешь по ней, несмотря на то, что прошло много времени. Ты прячешь свою любовь, потому что считаешь, что тебя не любили. Но тебе не удалось убить в себе эту любовь. Верно, Нора? Именно поэтому ты не можешь простить.

Она отняла у него свою руку и полезла в сумочку за бумажным платком. Он так говорит, словно ее дочь ушла из дома не несколько месяцев, а несколько лет тому назад.

– Я могла бы простить Энн-Линн, если бы она вернулась домой, где ей и следует жить.

Фред положил ключи от машины себе в карман.

– Я говорил не об Энни, Нора. Я имел в виду твою мать.

Открыв дверцу, он поднялся со своего сиденья и оставил ее одну в машине.