Текст книги "Ну ты же мужчина!, или МеЖполовые парадоксы"

Автор книги: Филипп Грибанов

Соавторы: Кирилл Демуренко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 34 страниц)

И сразу мне вспоминается примечательный казус. Идем с Филиппом по Невскому проспекту. Солнце, тепло, День победы. Навстречу целых три. Филя:

– С Девятым мая, девушки!

Остановились. Переглянулись. «Спасибо!» И стоят дальше.

– Девушки, – говорит он. – Вы не подскажете, как пройти к мавзолею?

– Нет.

Стоят. Вокруг ворчание людского потока, который мы так некстати перекрыли. Подключаюсь я.

– Девушки, а вы скажете, как вас зовут?

– Нет!

Ага. Ну что же…

– Девушки, – спрашиваю. – А можно я вам расскажу стих про День Победы?

– Нет!!!

И, блин горелый, стоят на месте, как вкопанные! Стоят, молчат, глазеют, ждут, мешают людям пройти и при этом не разрешают рассказать стихотворение. Что это? А я вам скажу. Стандартная процедура, формальность, которую женщина должна отыграть, чтобы накормить стоглавого молоха своего самолюбия. Ты мне сто вопросов и предложений, я тебе сто «нетов» – и разбегаемся. Но сегодня у нас нет ничего для вашего молоха.

– А че вы тут встали тогда?

Троекратный хруст ломающихся шестеренок в мозгах. Что-то пошло не так. Пауза на угрожающем вдохе, плевок злобы из глаз, а потом хором друг дружке:

– Идем отсюда!

И побежали, побежали, побежали…

В той стороне, куда они побежали, виднелся большой книжный магазин. Около входа стояла сногсшибательная женщина и неторопливо ела мороженое, вызывая у проходящих мимо самцов желание этим самым мороженым стать. На ее ослепительно-белой блузке шевелился на ветру кусочек черно-желтой материи.

– Здравствуйте, с Днем Победы! – поприветствовал ее Филя. – А хотите, мы вам купим книгу Довлатова?

– Спасибо, но я, кажется, что-то такое читала, – улыбнулась она.

– Приятно встретить человека со схожим вкусом. А что именно вы читали? «Компромисс»? «Филиал»?

– Ну да, из этой оперы… – Женщина рассеянно помахала вафельным стаканчиком. – Мальчики, – вдруг нашлась она. – А почему это вы без георгиевских ленточек?

Мы и вправду выделялись из толпы отсутствием черно-желтых бантиков на рубашках. Не досталось мальчикам.

– Да как-то знаете ли… – стушевались мы. – Не позаботились вовремя. Кстати, вы не скажете, на каком ордене была эта лента?

– Это неважно, – нахмурилась она. – А вам бы не мешало все-таки найти себе по одной. В знак благодарности подвигу дедов.

– Да мы их лучше по-настоящему отблагодарим, если уж так. Лекарств хороших, например, купим какому-нибудь ветерану.

Женщина внимательно оглядела нас с ног до головы.

– Мне интересно, как вы относитесь к скинхедам? – вдруг спросила она, доедая мороженое.

Тут, признаться, авторы этих страниц здорово растерялись.

– Скорее отрицательно, нежели наоборот.

– А вот и зря! – прихлопнула себя по коленке рукой наша собеседница. – Их надо уважать. Только эти ребята и сдерживают по-настоящему наплыв всякого хачья.

Если бы Сергей Донатович Довлатов знал, кто иногда попадается в аудитории его читателей, он бы… Да ничего бы он особенного делать не стал, если вдуматься. Он как раз и писал про такие вот парадоксы. Спокойно писал – и тем самым разрушительно.

Но мы, не обладая довлатовским дзен-буддизмом, просто опешили. Стрелка нравственного компаса у этой тетеньки явно находилась под воздействием какой-то магнитной аномалии и вращалась, как несущий винт вертолета. Одной рукой она цепляла на себя георгиевскую ленточку в знак солидарности с победителями над фашистами, другую вскидывала в нацистском приветствии в поддержку скинов. Лучше бы она двумя руками ела свое мороженое, честное слово. Хотя, как показал наш короткий диалог, там, в ее мозгу, под непрочным наносным слоем повседневных установок, и так царит вечная мерзлота. «Этот День Победы порохом пропах. Это радость со слезами на глазах»…

Да нет, дорогие читатели, вы не переживайте. Мы женщин любим и всех под одну гребенку не равняем. Мужики тоже порой отмачивают такое, что диву даешься. Однажды оказался я в купе поезда «Санкт-Петербург – Москва» с двумя богемными юношами: прически-каре, снисходительно-брезгливые интонации в голосе, дорогие телефоны, стильные шмотки – полнейший глэм. Утром, когда поезд катил через ближайшее Подмосковье и пора было умываться, один другого тихо попросил:

– Слышь, Дань… Дай мне жвачку, а то у меня в зубной щетке батарейка села.

Потом помолчал и сказал:

– Вернее, не села, а ее кто-то вытащил.

Затем подумал и добавил:

– Месяц назад.

Отвлекся я. Итак, банальщину мы добросовестно проверили. Откатали, так сказать, обязательную программу. Переходим к самому интересному. Жертва выглядит весьма опрятно и независимо, проплывает мимо в наушниках, в которых скрипят неприличные гороховые звуки от Бенни Бенасси.

– Девушка, а как будет деепричастие несовершенного вида от глагола «писать»?

– Прошу прощения?

– Как будет деепричастие несовершенного вида от глагола «писать»?

Наушники наматываются на лямки сумочки, в глазах замельтешил разум, одной рукой подбоченивается, другой теребит воротничок блузки, ноги скрещиваются и начинают перекатываться с носков на пятки.

– «Писавший»?

Мимо.

– Девушка, это же причастие в прошедшем времени.

– А вам что надо?

– А нам надо деепричастие. Деепричастие, понимаете?

Взгляд вдаль, губа закушена, рука крутит пуговицы.

– «Написать?»

Мимо.

– А не глагол ли это совершенного вида?

Начинает капризничать:

– Да откуда я знаю?

– Ну, извините, – говорю и делаю ручкой.

– Нет, постойте! Мне самой стало интересно!

– Забавно, не правда ли? – говорю я не без злорадства. – Вы останавливаетесь по прихоти совершенно незнакомого человека, старательно ищите слово, которого не знаете и которого вообще, к вашему сведению, нет в русском языке, и вы не хотите отпускать этого человека! – но если бы я задал куда более легкий вопрос: «Как ваше имя?», то вы бы мне вряд ли ответили, хотя уж это-то вы знаете наверняка.

– Ну да… – промямлила она и образцово покраснела.

Следующая мишень. Видок: короткая мальчиковая стрижка, синюшно-фиолетовые губы, траурный балахон, джинсы, подвергнутые варварскому шрамированию, бутылка пива в руке и откровенно неженственная походка. О, эту братию мы все хорошо знаем. С июля сорок третьего бродят среди нас обрусевшие бедолаги из немецкой четвертой танковой армии, разбитой на Курской дуге. Ходят, сверкая металлическими осколками, застрявшими в носах, губах, ушах, бровях. Да, жестокая была сеча! Командовал ими кавалер Рыцарского креста с дубовыми ветвями и мечами генерал-полковник Герман Гот – был такой перец в гитлеровском вермахте. Вот теперь их так на Руси и величают – готами.

– Девушка, а как будет деепричастие несовершенного вида от глагола «писать»?

Реагирует быстро:

– Еще раз и по-русски!

Исполняю желание:

– Девушка, а как будет деепричастие несовершенного вида от глагола «писать»?

– «ПИсать»! – радостно припечатывает она, смещая ударение на первый слог. Делов-то…

– Хм. А вы знаете, что такое деепричастие?

– Ну да.

– Охотно верю. Давайте тогда по аналогии. Вот есть глагол несовершенного вида «Идти», так?

– Так.

– Соответствующее деепричастие от этого глагола будет… – Вешаю паузу.

– Как?

– «Идя», верно?

– Я так и подумала.

– Например, «Идя по улице, я докопался до вас с дурацким вопросом», так?

– Гы-гы-гы! Ну, так.

– Тогда как по этой самой аналогии должно выглядеть деепричастие от глагола «писать?»

Заскрипели жернова.

– «Писая?» – наконец предлагает вариант девушка.

– «Писая шариковой ручкой, я порвал страницу тетради» – так, получается?

– Нет, что-то не то… «ПисЯ»? Ну да – «писЯ!»

– Слушайте, девушка, – меняю я тему и показываю на ее пирсинг. – Вот вы понасовали себе гвоздей в лицо. А вы в курсе, что если вы попадете в сильное электромагнитное поле, например под линией высоковольтных передач, то вас может ударить индукционным током?

– Ты че, типа сумничал? – процедил мне в ответ вояка из армии генерала Гота. – Ладно, ауфвидерзеен, я спешу…

Входе дальнейшего опроса оказалось, что вариант «писЯ» наиболее комфортен для восприятия большинства. «ПисЯ» была на вершине хит-парада. Да и вообще, девушки за редчайшими исключениями с удовольствием составляли нам компанию в исследовательской работе, знакомились, иногда задерживаясь с нами до получаса без столь привычного нам жеманства и доведенного до автоматизма «некания». КПД наших подходов подскочил до облаков. Однако при этом дамы продолжали демонстрировать полнейшую. катастрофу в знании основ русского языка. Само слово «деепричастие» заставало их врасплох.

Тогда мы решили зайти с другого конца. Мы подходили и спрашивали:

– Девушка, а что такое «писЯ»?

– Что-о-о?

– Не деепричастие ли это от глагола «писать?»

– Эээ…

– Девушка, а что такое «писЯ»?

– Хи-хи-хи! Фу, как пошло!

– Ну да, – говорю, – это же «пИся» по-французски, с ударением на последний слог.

Но самое интересное произошло дальше.

– Девушка, как будет деепричастие несовершенного вида от глагола «писать»?

А девчонка, надо сказать, просто красавица. Испанского такого яркого типа. Молоденькая еще совсем, но в чертах и пластике движений уже проступило знамение неотвратимой мужской погибели, массового падежа секачей, я бы даже сказал. Года через три она будет носить ожерелье из пронзенных сердец. Разговорились, познакомились. С деепричастием дело тоже не идет, хотя по идее должна быть в хорошей форме перед выпускными экзаменами в школе. Разговор наш медленно дрейфует от языковых тем к более привычным. Лишь изредка она спохватывается: «Блин, ну все-таки – как это будет?» Время – полпервого ночи.

– Настенька, – предлагаем. – А пойдем к нам?

– Зачем это?

– Посидим, кофе попьем, до истины с деепричастием докопаемся. Пойдем!

Думает, испытующе разглядывает наши честные рожи.

– А что будем потом делать? А вдруг вы уснете?

– Ну уснем, так уснем.

– Так а зачем тогда к вам идти, если все равно спать будете?

Тут мы не выдержали и расхохотались, будя жителей округи.

Через десять минут мы втроем были у меня.

Еще раз пробегитесь по завязке сюжета, уважаемые наши читатели и читательницы, еще раз вникните в это. Глубокая ночь, два здоровых поддатых лба останавливают вполне интеллигентную девушку на улице, что-то мычат про какое-то деепричастие, через полчаса приглашают в гости. Можно ли с позиций привычного вообразить себе ситуацию более безнадежную? Трезво рассуждая, нас надо было тут же послать на эту самую заветную писю. По идее…

Но она просто поверила нам и пошла с нами. Не обратила внимания на то, что поздно и что она нас почти не знает. Она смотрела не на это. Настя увидела в Филиппе и Кирилле, этих бездельниках и баламутах, людей. Таких, какими нас воспитывали наши мамы, а не таких, которые большинству мерещатся в жутких снах собственной режиссуры. И – вытряхните свои стереотипы, как пыльные половики! – с ней ничего страшного не случилось. Мы просидели у меня всю ночь, общаясь обо всем, что приходило в голову, а утром я проводил ее домой. Вы в состоянии себе это вообразить? Если не в состоянии, то вас зовут «Никак».

Как-то раз, гуляя с родителями, я обратил внимание на сороку. Ее поведение было странно тем, что она абсолютно никого из людей не боялась: прыгала по дорожке среди прогуливающихся пар, садилась на коляски с детьми и плечи взрослых, будто выспрашивая: «А у вас как дела? А у вас что есть для меня?» Народ не знал, как реагировать, но никто не проявил агрессии. При этом было видно, что птица дикая, а не выпущенная кем-то из клетки.

– Молоденькая еще, – сказал отец. – Никто не успел обидеть.

Настя, как нам хочется, чтобы и тебя, доверчивого, светлого человека, никто не обидел. Пусть сколько угодно удивляются твоей непосредственности, открытости, всему тому, что они сами спустили в унитаз, – но только не обижают. Потому что этого пока очень мало в мире. А может, это просто мы мало даем друг другу шансов, запуганные сами же собой? Но я спрашиваю себя: а не лукавишь ли ты, дядя? Вот будет у тебя дочь – неужели ты станешь учить ее ходить в гости ко всем подряд? Нет, не стану – скорее наоборот. Потому что если я воспитаю ее доверчивой и чуткой к моим социологическим идеалам всеобщего братства, а потом с ней что-то случится – что-то, чего можно было избежать ценой недоверия, – я себе не прощу. И все мои утопичные гимны человеколюбию убьют меня же. И ты, мама, все еще спрашиваешь, когда я дам тебе понянчить внучат? Как только, так сразу. Вот только мир немного переделаю, чтобы детей в него было выпускать не боязно…

Мама однажды вернулась из гостей улыбающаяся и вся какая-то лучистая. Ездила к своим знакомым, дочка которых была на шестом месяце. Погрузилась в атмосферу всех этих счастливых приготовлений к встрече новой жизни, во всю эту милую пеленочную суматоху.

– Представляешь, – говорила она по возвращении. – Человечек еще не родился, а его уже так любят.

Да, любят, и, наверное, ему уже припасли красивое имя. Но какую любовь и какие имена он встретит за пределами семьи? Что за мир его примет? Тот, что мы с вами своими руками сделали? Нас почти всех любили и ждали тут, однако в толпе одиночек мы мастерски не подаем виду. Только недавно понял, что меня тяготило долгое время. Я просто не мог подобрать этому верной формулировки, но теперь скажу: я устал видеть вокруг себя людей, готовых к злу. Конечно, в нашем мире практично и дальновидно быть начеку, но диалектику вещей не перехитришь: человек, готовый к злу, это человек, готовый причинить зло. И, к сожалению, наша способность трезво оценивать ситуацию часто хромает, почему мы и воплощаем эту готовность в необоснованное действие. Заботясь о собственной безопасности, мы зачастую огульно причисляем не успевших провиниться людей к выродкам. Я в дальнейшем неоднократно рассказывал женщинам этот эпизод с Настей. Примечательно единодушие, с которым они осуждали ее доверчивость и возмущались неполноценностью ее воспитания. А я лично горжусь знакомством с таким человеком. В ней теплится искорка будущего, в котором люди научатся жить и мыслить иначе, без страха, унизительного для боящегося и унижающего того, кого боятся. Механизм страха изначально встроен в наш инстинкт самосохранения – верно! Но мы все как-то забываем перевернуть медаль, на обратной стороне которой начертано: испуг провоцирует на насилие. Именно испуг жертвы превращает латентного агрессора в агрессора активного.

А моя случайная знакомая Ира высказалась про Настю так:

– Или совсем из ума выжила, или просто готова с первым встречным.

Ирочка, на каких дровах работает твой мозг? Не шипи на меня, как потревоженная эфа, если будешь читать наши страницы, на меня это не действует. Загляни еще раз во вступление: мы не закомплексованные графоманы, мы не трусливые бумажные реваншисты, царапающие пасквили и эпиграммы во имя своей маленькой сатисфакции. Резкость нашего тона – это уместная агрессия в отношении тех, кто беспричинно включил роль жертвы. Все, что ты видишь туг, – лишь сухая фактология, перемежающаяся с рассуждениями в попытках осмыслить происходящее.

Зеркало не в ответе за то, что отражает.

Кстати, много позже я нашел ответ на вопрос о деепричастии от глагола «писать». Мы были не правы – такое деепричастие, оказывается, все же существует! И авторитету Лидии Гинзбург, золотого нашего литературоведа, которая оставила его в своих эссе, нельзя не доверять. Все очень просто. «Пиша»! Так что спрячьте «писю» обратно.

Стою в очереди в Сбербанке. Традиционная ненависть каждого к каждому и грызня за место в пищевой цепочке. Рядом суетится какая-то потная тетенька.

– Ну, – говорит она соседке по очереди, – тогда я буду за мужчиной. – И тычет пальцем в меня. Потом смотрит на меня и быстренько поправляется:

– То есть за мальчиком.

Мне становится очень интересно.

– Извините, а по каким признакам вы отличаете мужчину от мальчика? – любопытствую я.

Ответ (Девочки, законспектируйте! Вы этого больше нигде не найдете!):

– Ну, раз в кепке – значит, мальчик. – Я действительно был в бейсболке. – И вообще, нечего обижаться! Ты еще радоваться должен, понял?

– Я как раз и радуюсь, но мне интересно, где проходит грань между мальчиком и мужчиной.

Однако женщина, видно, окончательно взопрела умом и уже не соображает, что несет:

– Грань проходит между мной и тобой, – отрывисто швыряет она мне и надменно поджимает губы.

– Ага… То есть, если я – мальчик, а грань проходит между мной и вами, то вы, судя по всему, – мужчина?

Зря я так. Это же очередь в сберкассу, чего я тут семинар устроил? Но происходит поразительный вираж женской перцепции [7]7
  Перцепция – восприятие.


[Закрыть]. Тетка подбоченивается, набычивается и переходит в атаку:

– Так! Мужчина! Вы мне тут давайте не это самое!

Чудеса, да и только. Но чудеса лишь на первый неискушенный взгляд. На самом деле все просто и предсказуемо. Передо мной стоял типичный экземпляр неудачницы: потертая жизнью, неопрятная, вся какая-то наглухо обабившаяся – вы таких встречаете каждый день. И, разумеется, пламенно ненавидящая мужчин как источник всех самых черных клякс в ее биографии! Мужчина для нее – олицетворение мирового зла, вечный ответчик за задохнувшуюся в очередях жизни Женщину. Поэтому как только она почувствовала, что я, гад такой, сейчас подловлю ее на глупости, она тут же опознала во мне злодея-мужчину. Даже на «вы» стала обращаться. И я моментально повзрослел в ее глазах, хотя молодильную бейсболку не снимал.

ТЯЖЕЛАЯ АТЛЕТИКА

Филипп

Судя по тому, что вы своим зонтом не пользуетесь, этот зонт не вызывает доверия.

Елена, 3 июля 2007 г., ул. Новокузнецкая

Прежде чем передать копье… упс… я хотел сказать «перо», Кириллу, имею нестерпимое желание объяснить, откуда в моем блокноте появилась фраза, вынесенная в эпиграф к этой главе. «Дело было вечером – делать, естественно, было нечего», шел очень сильный ливень, капли которого подобно дроби сыпались на головы москвичам, спешащим домой. Я обожаю летний, теплый дождь и не терплю при этом таскать с собой зонт. Но в тот день он каким-то образом оказался со мной – не будь его, не тарабанили бы мои пальцы сейчас по клавиатуре. Как это часто бывало с нами – видно сам господь бог посылает «материал», – навстречу две абсолютно мокрые девушки. Несмотря на то, что в тот день вымокла добрая половина Москвы, я обратил внимание именно на этих двух подружек, потому что одна из них семенила, закрываясь от дождя… внимание!.. собственной рукой, положив ее на темечко. Оставлю этот способ прятаться от ливня на закуску телевизионным юмористам.

– Девчонки, вот зонт – берите, я им все равно не пользуюсь!

– Нет! – слышу я отработанный ответ («Не разговаривай на улицах с незнакомыми людьми!»)

– Дурочки, берите зонт, пока предлагают! – протараторила случайная женщина, поравнявшись с нами.

Финал, как обычно, удручающий: две пары ягодиц сделали мне «ариведерчи» под задорное «пам-па-рам». А я побрел дальше, наслаждаясь теплым дождем, но, как уже писал неоднократно, шестеренки моего мозга закипают в попытках перемолоть оставшийся без ответа вопрос: «Почему же они отказались?» – булькало у меня в мозгу. За разъяснениями я решил обратиться к, первым попавшимся на моем пути подружкам – так напрямую и спросил, вот, дескать, предлагал, а они, дескать, отказались, может, я как-то не так действовал, или они подумали, что я хочу их «заклеить»? Из всех причин, рожденных в моей больной голове, не нашлось место той, что, шутя, озвучила Лена, и которую я взял на карандаш, немедленно законспектировав слово в слово, и теперь выношу в эпиграф!

«А ларчик открывался просто», и обо всем его содержимом расскажет уже Кирилл.

Кирилл

С тех пор как Толстой написал свою великую железнодорожную сагу, россиянки патологически неравнодушны к каренинскому стилю поведения на путях. Я не хочу сказать, что все мужчины дисциплинированно переходят железнодорожное полотно исключительно по переходам и эстакадам. Тоже лезут куда не надо, знаем. Но разница в том, что мужчина изначально физически более приспособлен брать препятствия и экипирован все-таки более, скажем так, походно, нежели среднестатистическая мадам. Мужик в самом строгом костюме более подвижен и мобилен, чем женщина на самых коротких каблуках. Но для русских женщин нет препонов!

На железнодорожной станции «Бутово» я недавно допустил такую наглость, как не открыть перед женщиной дверь. Я заходил в магазин, во входную дверь которого было вмонтировано полупрозрачное, чуть затемненное стекло. Когда я уже взялся за ручку, к моему отражению в стекле прибавилось что-то еще… Контур мой раздвоился, изображения наложились друг на друга. Виновницей этого видеомонтажа, как выяснилось, была женщина, покидавшая магазин. Я по понятным причинам немного замешкался: на улице светлее, чем в помещении, да еще и само стекло не страдало высокими оптическими качествами – не разобрать. Плюс когда-то давно мне чуть не выбили пальцы, распахнув дверь мне навстречу, когда я потянулся к ней рукой… Короче, я остановился, а потом вообще шагнул на всякий случай вбок. Сумрак в предбаннике торгового заведения озарился парой злых огоньков. Затем дверь раскрылась и выпустила на свет божий тетеньку с двумя электродрелями вместо глаз. Она перфорировала меня, прошила меня насквозь, раздраженно выплюнула какое-то ругательство, увенчанное странным, чукотской певучести, словом «джынтыльменбль», потом столкнула свои негодующе колышущиеся телеса с крыльца магазина и закрутила, перебирая ногами, земной шар в нужную ей сторону.

Я купил минералки и двинулся прямо через пути к платформе. Я шел нелегальной, но проторенной дорогой. Женщина, перед которой я не открыл дверь, уже достигла края перрона тем же путем и теперь собиралась брать метровую высоту. То есть это от земли до уровня перрона там был метр. Но приключения этим не ограничивались, так как по периметру был установлен металлический заборчик собственной высотой тоже около метра. Сначала через него перелетели сумки. Потом на кирпичный выступ опоры платформы была водружена нога в туфле. Потом в забор вцепились руки в браслетах и кольцах. Потом начались самые хитовые кадры из фильма «Скалолаз». Через несколько гипернапряженных секунд на перрон шлепнулось нечто в перекрученном платье и плаще, с выдавленными из глазниц белками и тяжким дыханием.

И тут у меня, что назвается, очи раскрылись. Я вдруг впервые обратил внимание на то, сколько женщин разных возрастов, профессий и телесных конституций рискуя, как минимум, целостью ног, а по большому счету – и жизнью, бредут по путям в хитросплетениях рельс, стрелок и шпал, а потом отрабатывают маленький переход Суворова через Альпы на заборе. Лезут, кроша маникюр, потрескивая швами на колготках, распахивая панораму под своими юбками. Мне милы их сосредоточенные, чуть вороватые лица в этот момент. Какой, к чертям, паркур! В ультрасовременном спортивном костюме от производителя-спонсора любой дурак сможет преодолеть урбанистические препятствия. А вот как наши русские женщины вы можете? А стреноженным юбкой и подкованным каблучищами – да через грязную ограду вам слабо?

Мы усвоили, что женщинам надо, по идее, давать комфорт и подстраховку: дверь раскрыть, руку подать на выходе из транспорта. А зазеваешься, так тебе не замедлят напомнить обязанности настоящего «джынтыльменбля». Но покорячиться на заборе? Позадирать ноги и потереть перила своим пальто? Это мы запросто!

Когда я, наконец, прекращу заниматься всякой ерундой и стану серьезный и богатый, я обязательно построю на свои деньги оригинальную инсталляцию. Это будет длинный участок забора на одной из железнодорожных платформ Москвы. В основании забора будетустановлен замаскированный гидравлический механизм, поднимающий его вверх. Суть в том, чтобы день ото дня забор стабильно «подрастал» на пять миллиметров. С таким темпом человек, ежедневно преодолевающий препятствие, не будет замечать перемены, но по принципу прогрессирующего тренинга будет становиться ловчее и ловчее. Через год забор из метрового превратится в почти трехметровый. И в годовщину установки я стану встречать каждую перелезшую женщину по ту сторону забора цветами и бокалом шампанского. «Браво! – буду поздравлять я. – Оглянитесь! Вы только что без шеста перемахнули через стену высотой в два метра восемьдесят сантиметров! Вы хоть сами это осознали?»

Шампанское выпьют, цветы возьмут, расцветут в благодарной улыбке и на достигнутом не остановятся… Они, оказывается, обожают физические нагрузки! Но все равно будут возмущаться, если вы перед ними не открыли двери.

Когда мы жили на Дальнем Востоке, а мне было лет эдак девять, я несколько раз со своим другом Олегом выходил в мир делать добрые дела. Мы не просто шли гулять привычными маршрутами, а целенаправленно искали возможность сделать для людей что-нибудь хорошее. Бескорыстность, а если повезет, то и анонимность задуманного поступка была для нас высшей мальчишечьей ценностью. Мы делали переправы из досок и листов кровельного железа через океанические лужи, что растекались по территории военного городка весной. Мы тушили пущенный по сухой траве пал осенью. Мы обновляли заметенную ночной метелью тропинку, разбрасывая снег ногами зимой. По этой тропинке люди добирались до остановки автобуса, что ходил на Дальнереченск. Пустячные вроде дела, но было отрадно, возникало ощущение собственного вклада во что-то более важное, чем ты сам и твои личные интересы. Зарождалось по-детски неназываемое чувство, что каким-то чудесным образом мы получаем больше, чем отдаем. Здорово было.

Наверное, что-то осталось во мне с тех далеких пор, да не будет вам смешно. Пусть вам, наоборот, будет грустно оттого, что вы сейчас прочитаете.

Вот идет по улице женщина. Говорят, корабли с заполненным под завязку трюмом меньше подвержены качке и рысканью по курсу. Это правда – осядь вниз на полкорпуса, и тебя уже ничто не выбьет из колеи. И вот она прокладывает свой нелегкий путь, как танк, как волжский бурлак, хорошенько нагруженная баулами с вечерними покупками. Ее руки одеревенели от тяжести, ее вспухшие пальцы отливают в синь от застоя крови в пережатых ручками сосудах. Ее просто жалко.

– Добрый вечер! Давайте я вам помогу!

Испуганно вскинутый взгляд, немощная извиняющаяся улыбка – вот что я вижу в ответ.

– Ой, да не надо… Я уж сама как-нибудь…

– Я всего-навсего хочу помочь поднести эту тяжесть. Я ничего не потребую взамен. Я считаю, что женщины не должны так себя навьючивать.

– Не надо, не надо, спасибо. Мне недалеко уже.

И уплывает в свое «недалеко», ковыляя под многокилограммовым гнетом. Уходит к горизонту, не выпуская из своих онемевших пальцев драгоценные пакеты. Может, мне надо поработать над имиджем? Может, я вызываю недоверие и опаску своим внешним видом? Да нет, дело тут обстоит хуже: слишком велик в ее жизни пройденный с грузом километраж. Ментально она так глубоко просела ниже ватерлинии, что уже просто не допускает, что ей кто-то может предложить бескорыстную помощь. Она воспринимает это как чужеродную аномалию.

Помнится, Филя рассказал мне две похожих истории. В первой женщина шла с неподъемной сумкой по пешеходной эстакаде. Когда она только начала свое героическое восхождение по лестнице, он вызвался помочь. Но тетя лишь цепче впилась в свою ношу и состроила брезгливую мину: «Чего примотался?» Сипя бронхами, она вскарабкалась наверх, утерлась платочком и потащила сумку дальше. Потом стала трудолюбиво отсчитывать ступеньку за ступенькой вниз, пошагово переставляя груз перед собой. На протяжении всей этой изощренной пытки Филя тщился узнать у нее ответ на простой вопрос: «Почему вы не хотите принять помощь со стороны мужчины?» Но она лишь отдувалась, как загнанная лошадь, и исходила испариной. Когда до асфальта оставалось несколько финальных ступенек, женщина наконец повернулась к нему лицом и оказала неслыханную милость:

– Ну, ладно, уговорили. Берите.

Страшное, наповал разящее слово – «уговорили». Оказывается, доброту в наше время мало только проявить – ее нужно продать, впарить, втюхать, как напористый сейлз, путем нелегких переговоров. Уговорить разрешить помочь! Вдумайтесь в это.

Второй случай был не менее возмутительным. Согбенная полезной нагрузкой женщина, когда Филипп дружески протянул руку помощи, кивнула головой на окна многоэтажки и сказала:

– Не надо, молодой человек. Спасибо, конечно, но если увидит муж, он может заревновать.

Еду в метро. Впереди станция «Бульвар Дмитрия Донского», где нужно делать пересадку и пешком преодолевать подъем, а потом спуск по лестнице. В метре от меня стоит женщина редкой красоты и стати. Не люблю применять в таких случаях прилагательное «породистый», хоть оно и лучше всего подошло бы для описания. Одним словом, яркая женщина аристократической внешности с сумкой абсолютно не аристократических размеров. Думаю, туда при желании можно было бы всунуть взрослого человека в эмбриональной позе.

– Вам помочь?

– Ой, ну что вы! Спасибо…

– За что спасибо-то?

– Спасибо, что предложили. Но я лучше сама.

Меня вдруг взяло такое зло, что я просто молча схватил эту сумку за ручку (про себя крякнув от тоннажа). К черту все эти уговоры! У вас пока из рук не вырвешь, ничего не добьешься. Из вагона мы вышли, держа ее вместе: я – командирским решением, она – по инерции (из страха/недоверия/нежелания быть обязанной). Потом в итоге отпустила, лепеча что-то неразборчивое и заискивающее.

– Вот скажите мне, почему вы боитесь? У вас там что, драгоценности? Ведь наверняка какая-нибудь бакалея!

– Да, продукты на дачу везу.

– Я не в первый раз сталкиваюсь с такой ситуацией. Почему женщины невосприимчивы к благим намерениям мужчин проявить элементарную заботу? Но при этом утверждают, что они слабый пол! Ну посудите здраво: я что, убегу с вашей сумкой, что ли?

– Ну мало ли… Вот если бы вы были студентом и украли бы мои продукты, я бы не удивилась. Студенты-то всегда голодные.

– У вас такое уже было?

– Нет, но-о-о…

– У кого-то из ваших знакомых такое было?

– Ну-у-у…

– Вы где-то про такие случаи читали? Видели в новостях? Слышали по радио?

– Да как вам сказать…

Да так и скажите, что все эти леденящие кровь ужасы не происходят нигде, кроме как в вашей голове. И пробиться через этот заслон фантазийной самодеятельности для стороннего человека – задача часто невыполнимая. Вы готовы увидеть в нем кого угодно, но только не того, кем он является. Женщины современности, вздыхая, признают, что жизнь их сделала безнадежными реалистками, однако это только слова. Большинство из таких реалисток давно повыпадали из реальности в мифологический континуум, населенный чудовищами. Возвращайтесь! Вы нам нужны тут!

Вот по улице плывут еще две мощные сумки, зажав между своими массивами хрупкую женщину. Филипп и Кирилл (почти хором и с отработанной улыбкой):