Текст книги "Ну ты же мужчина!, или МеЖполовые парадоксы"

Автор книги: Филипп Грибанов

Соавторы: Кирилл Демуренко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)

Еще недавно мы могли себе позволить быть проще, механистичнее и равнодушнее. Внешняя несвобода поддерживала наш тонус. Но за информационное изобилие современности и избыток возможностей нам приходится платить по новым тарифам. Теперь жить, не мысля, – жить в кредит. Фиг потом расплатитесь.

Наша атака на человеческую ограниченность бытового, местечкового масштаба (женского в данном случае) – это желание докричаться, что назревает кризис взаимопонимания. Всячески упражняясь в злословии по ходу повествования, мы искренне хотели указать на генеральную картину, что все яснее прорисовывается из будущего. Да, могут казаться несовместимыми конкретные жизненные эпизоды и рассуждения обобщающего характера, составившие наш сборник. Но не спешите, иногда надо присмотреться, чтобы понять, что к чему. Я вот тоже раньше думал, что листья по осени желтеют в том смысле, что наливаются желтой краской. На самом деле, вещества, имеющие осеннюю гамму цветов – желтый, оранжевый, багряный, – содержатся в листьях всегда. Просто активный хлорофилл их до поры до времени затмевает. А потом его содержание снижается, и становятся видны остальные колера. Листья не желтеют. Они просто теряют зеленый элемент. Ведь все это дико интересно.

Всматривайтесь в мир.

Филипп

Дворовые своры бездомных собак сильны лишь своей стадностью. Как часто приходится лицезреть их трусливые нападки на сородичей благородных пород (хоть и тройная тавтология, но мне лично нравится – исправлять намеренно не стану), превосходящих их и по силе, и по выучке. Доберман либо кавказская овчарка послушно следует за хозяином, не обращая внимание на визжащих и захлебывающихся от злобы облезлых псов.

Оглянитесь вокруг и задумайтесь: разве достоинство благочестивых людей позволит им приземлить свою жизнь до уровня гавкающего быдла. «Человеку разумному», равно как и «человеку самостоятельному», не требуется дополнительная подпитка извне для комфортного ощущения гармонии с окружающим миром. Объема «серого вещества», что заключен в его черепушке, вполне достаточно для понимания несуразности короткой юбки на отекших от жира ногах. Чтобы найти ответы на волнующие вопросы, ему совсем не обязательно прочесть то, что читают в соседних квартирах. Он никогда не станет размахивать газетой «Правда», скандируя: «Единороссы проголосовали против закона об усилении борьбы с коррупцией среди чиновников», потому что не привык смотреть на мир одним (да и то полуприкрытым) глазом. На уровне бессознательного внутри него покоится слово «честь», удачно соседствуя с «благородством», а исполинский стан и твердый характер даютсилы противостоять самой большой волне…

Но, увы, сейчас положительные герои комедии «Жизнь» воюют в одиночку. Им кажется, что хватит мужества сдюжить и выдержать. Но грустно порой наблюдать, как действительно стоящие люди настолько малы, что их не видно в густых зарослях бурьяна.

Написав это, мы робко питаем надежду объединить борцов-одиночек. Не понимайте нас превратно, мы не ратуем за создание единого фронта. Своими письменами мы попытались подпитать силу тех, кто привычно зализывает раны от острых шипов этого мира, где грудами навален ржавый лом, некогда полезный, но сваленный в ямы из-за отсутствия необходимости в профессиональном использовании. Мы не рискнули взять лопаты и грузить мусор в грузовики, мы искренне верим, что рано или поздно его утилизируют, для нас главное – это остановить захламление.

Кирилл

Академик Борис Сергеевич Стечкин поведал мне однажды интересную вещь:

– Кирилл, – сказал он. – Множество – это неопределяемое математическое понятие. Его можно описать только приблизительно через некоторые признаки. Например, если на столе лежат разные канцелярские принадлежности: ручка, карандаш, циркуль, ластик, линейка, тетрадь, скрепка – то это можно определить как множество уникальных элементов. Но если хоть один элемент в этом множестве повторяется, то это уже мультимножество. Изюминка в том, что разница между множеством и мультимножеством проходит исключительно в сознании воспринимающего субъекта. Вот ты подходишь к ларьку и покупаешь жвачку за десять рублей. В кармане у тебя пять монет по пять рублей – всего двадцать пять. Тебе абсолютно все равно, какие две из этих пяти монет дать продавщице. Они для тебя – мультимножество идентичных предметов. Но рядом с тобой случился вдруг старичок-нумизмат, который попросил поменяться с тобой одной из монет, так как она оказалась какой-то редкой серии. Понимаешь? Для него с его специфически настроенным восприятием они – множество, где каждый элемент неповторим.

Мы с Филом радеем за общество-множество, где каждый человек – особенный. И в полном смысле особенным человек будет в том случае, если научится видеть особенность и индивидуальность в других. Пока женщина несет белиберду, привычно рассчитывая на индульгенцию женской логике, она – мультимножество. Как по стилю восприятия, так и по принадлежности к носителям схожего предрассудка. И это стыдно. Обыкновенность, мультимножественность, одинаковость, которую люди проявляют на бытовом повседневном уровне – это то самое зло, которое развернется во всю силу и уничтожит их в минуты кризиса. Оно пока просто досыпает свой сон.

«А вы, ребятки, не зациклились ли на этой одинаковости? Не будет ли людская открытость и свобода от предрассудков, которыми вы тут уши прожужжали, той же одинаковостью, только с другим знаком?» – сам же начинаю играть фигурами оппонента я. Нет, отвечаю сразу, не будет. Разница тут диаметрального порядка. И вот почему. Представьте шесть миллиардов снежинок. Когда они лежат сугробом, они – однородная белая масса, но когда они в свободном полете, каждая из них – кристалл уникального строения. Спрессовываясь в сугробы тех или иных массовых привычек, мы включаем замыкающий, закрывающий тип одинаковости, который глушит неповторимость каждого из нас. Оставаясь в воздухе, мы тоже одинаково вьемся, но это одинаковость совсем другая – размыкающая. Правильнее ее будет назвать схожестью условий, где раскрывается индивидуальность. Эти условия создаются в первую очередь в голове. Робко надеемся, что не без нашей помощи.

Беседуя со Стечкиным, Филипп как-то раз нелицеприятно высказался в адрес радиостанций, которые двадцать третьего февраля наперебой транслировали хит Олега Газманова «Офицеры», но ни одна из них не пустила в эфир песни Владимира Высоцкого, хотя у него очень много есть про войну.

– Так позвонили бы на радио сами и заказали, – ответил на это Борис Сергеевич. – Ребята, не будьте импотентами! Вы творите это время – вы! Берите и делайте, если чувствуете, что это сделать должно.

Я тут давеча гневно проехался по большинству, которое в ходе смс-голосования отстояло дикое мнение, что во всем виноваты евреи. Когда я дописал тот кусок и перечитал его, нимало собой довольный, меня вдруг кольнуло – а сам-то чего? Разглагольствуешь об отсталости взглядов, а сам мобильником пользоваться разучился? Что мешало проголосовать за противоположную идею? И это очень интересный момент для анализа, друзья. То, что мне помешало, паразитирует в умах русских людей испокон веков и, надо думать, передается из поколения в поколение в виде специального гена. Это разрушительный ген пассивности думающих. Вся их энергия выгорает на стадии теоретизирований, а потом они идут пить водку и пускать сопли по судьбам Родины. Это неискоренимая чума русских «думателей» (интеллигентов?), активное меньшинство которых действительно пытается что-то изменить, нередко платя за это страшную цену, тогда как пассивное большинство сотрясает воздух прокуренных кухонь и стучит себя в грудь чахлыми кулачками. Вроде и не молчат, но и не делают так, чтобы их услышали. Мои пресловутые феноменальные ощущения по поводу техно-гуманитарного дисбаланса – это, конечно, похвально, но дальше что? Что дальше? Мы все любим твердить, что хороших людей больше – я и сам в это верю. Но я так же верю и в другое: хорошие люди у нас почему-то снедаемы бледной немочью и сидят каждый в своей норе, картинно скрипя зубами от негодования. А другие хорошие тем временем берут стальные прутья и идут наводить шорох, предпочитая не сублимировать, а действовать. Возмущенных результатом смс-голосования в тот вечер, я думаю, было достаточно, чтобы изменить ситуацию. Но их ментальная прогрессивность и системность взглядов – беда-то какая! – помешала снизойти до того, чтобы набрать четыре цифры на телефоне. Вывод тут только один: быть умнее – это не просто тяжкий труд и последующие (не гарантированные) привилегии. Это автоматически большая, чем у других, ответственность перед собой и будущим. Быть невежественным – преступление, но быть умным сознательным импотентом – преступление в квадрате.

Все, что мы тут понаписали, – это единственный максимально честный выход из ситуации, которая для нас сложилась. В июне 2006 года мы с Филиппом сели за стол, пообщались, и пришли к выводу, что дальше терпеть попросту невозможно, что бесчинствующий вокруг нас идиотизм побил все рекорды и не собирается идти на убыль. Можно было, не вставая из-за стола, залить шары и пойти орать по улицам, что бабы дуры. Можно было, конечно, лечь на операцию, чтобы нам ампутировали по половине мозга, дабы всего этого не замечать, но мы решили попробовать пойти иным путем. Нам неизвестно, как вы отнесетесь ко всему начертанному нами, поймете или высмеете, но что может сделать мужчина, когда ему что-то не нравится? Он может «постараться не забивать себе голову», «не заморачиваться и не грузить», «заняться чем-то более полезным» – может, безусловно! Наше восприятие поддается настройке. Но если он еще не забыл, что значит слово «мужчина», то он может попытаться изменить не устраивающее его положение дел. Как он вернется из своего похода – со щитом или на щите, – важно, но не настолько, чтобы в этот поход не идти вообще.

В 1923 году Александр Грин написал рассказ «Сердце Пустыни». Главного героя по имени Стиль разыграли, рассказав ему о якобы существующем в далеких джунглях прекрасном городе. Шутники знали его неспокойную, вспыхивающую красивыми целями натуру и играли наверняка – Стиль ушел искать этот выдуманный город. Прошло много лет, и он столкнулся с одним из авторов розыгрыша и поведал ему, ожидающему логичного в таких случаях возмездия, что был в городе по имени Сердце Пустыни.

«– Я виноват, – сухо сказал Консейль, – но мои слова – мое дело, и я отвечаю за них. Я к вашим услугам, Стиль.

Смеясь, Стиль взял его руку, поднял ее и хлопнул по ней.

– Да нет же, – вскричал он, – не то. Вы не поняли. Я сделал Сердце Пустыни. Я! Я не нашел его, так как его там, конечно, не было, и понял, что вы шутили. Но шутка была красива. О чем-то таком, бывало, мечтал и я. Да, я всегда любил открытия, трогающие сердце подобно хорошей песне. Меня называли чудаком – все равно».

Мы пытались следовать примеру Стиля. Попытались растормошить и очеловечить пустыню непонимания, которая простирается в умах многих… или мультимногих. Молчать дальше мы не могли.

Филипп

Преподаватель геополитики вуза, где мы учились, советовал: «Если вы хотите разобраться в вопросе как можно правильнее, находите любую информацию о проблеме и переваривайте ее. Не надо чураться даже самого низкопробного материала, потому что там тоже может быть зарыта пища для ума».

На днях мне на глаза попался № 14 журнала «Русский репортер». Признаюсь честно, я был приятно удивлен, когда прочел интервью с Сергеем Бебчуком, руководителем небольшой государственной школы для одаренных детей. Помимо его метких суждений о бюрократии и незнании подростками собственной страны, мне в память врезались мысли о детском инфантилизме. Самое это понятие он трактует как «невстроенность в жизнь». По его заверениям, «дело доходит до смешного: дети 12 лет считают, что чистая одежда возникает из шкафа», «в прошлом году к моменту поступления <…> в школу было десять человек, которые ни разу дома не оставались одни, приблизительно такое же количество детей не могут самостоятельно ездить по Москве».

Кто из вас сказал: «Ну все правильно, сейчас время такое»? Еще раз записывайте: время делают люди, и приковывая ребенка к батарее сейчас, трясясь над его безопасностью, можно дождаться времен, когда общество будет состоять из недееспособных инвалидов, не умеющих распознавать сигналы светофора и держать нож во время еды.

Конечно, нельзя не обратить внимание на ту медвежью услугу, что оказывают молодым родителям средства массовой информации, которые порой похожи на бабку в ярком сарафане – эдакое сельское радио, – которая с перекошенным от ужаса лицом рассказывает про разбойное нападение Митрича на магазин ради бутылки водки. Снабдив свой репортаж причиненными продавщице увечьями (которые, на самом деле, могут быть сравнимы разве что с царапиной или синяком), радио замолкает до следующей «сенсации».

Папы и мамы, будьте разумными, помните, что подростковая драка, растянутая до размеров часового сюжета* не более чем мастерство журналистов, которым они умело пользуются для повышения рейтинга канала за счет ваших родительских сетований и страхов.

Порой мне становится нестерпимо тошно оттого, что я не в состоянии сломать стену отчуждения, возведенную передо мной пугливым собеседником, тревоги которого обусловлены лишь тем, что я ему не знаком. Естественно, я не призываю моментально прыгать в мои распростертые объятия, но и шарахаться от меня со сморщенным носом и брезгливым взглядом тоже, думаю, не стоит.

Одна моя знакомая пыталась мне втолковать: «Филя, пойми же, что человек – такая скотина, что запоминает и держит в голове только плохое». Да все я прекрасно понимаю, но разве есть смысл жить мнимыми страхами и под постоянным напряжением в ожидании внезапного удара сзади по голове?!

Кирилл

Вся разница в том, как воспринять соотношение начал в душах: запинать за ограниченность – «Чтобы выскоблить эту грязь из общества», или протянуть руку, если там теплится хоть ничтожная надежда на развитие – «Вставай, друг. Пойдем с нами». Как вы убедились, на этих страницах мы пинали. Пинали, трудолюбиво пыхтя” и старательно отворачиваясь от лучшего. Это было сделано намеренно, так как из летаргии наше царство можно вывести только шоком.

Если говорить об агрессивности нашего тона, то у меня есть три примера, доказывающие уместность экстремальных приемов.

Когда мой отец был командиром полка на Дальнем Востоке, у него в части подорвались на снаряде от зенитного орудия три солдата. Сунули его ради эксперимента в костер и не успели дистанцироваться. Один погиб, двое непоправимо покалечились.

Надо иметь представление, чем были мотострелковые войска в Советском Союзе. Более половины личного состава приходило служить в нашу доблестную инфантерию <sup>[60]60
  Инфантерия – пехота.


[Закрыть]</sup> из союзных, преимущественно южных, республик. Были и такие, кто начинал разговаривать по-русски только к дембелю. С ними можно было провести один миллиард инструктажей по технике безопасности, но в силу дефицита переводчиков с таджикского, чеченского, мтиуло-гудамакарского и так далее эффективность подобных занятий была на плачевном уровне. Вот и гибли по глупости.

После этого инцидента папа поступил так. Он просто сел в уазик, поехал в Дальнереченск, пришел в городской морг и одолжил на сутки человеческую голову, человеческую руку и человеческую ногу от ступни до колена. Потом вернулся, приказал поставить на плацу стол, выложил на стол наглядные пособия вперемешку со снарядами разных калибров и заставил весь полк пройти мимо этого учебного стенда в колонну по одному. Без инструктажа и долгих лекций. По ходу движения процессии напротив стола эпизодически обмякали на асфальт потерявшие сознание воины. С того дня почему-то в полку больше не совали боеприпасы в костры.

С той же воспитательной целью папа как-то раз приказал провести занятие по технике безопасности при ремонте автомашин. На плац перед полком выехал Зил-131, водитель демонстративно лег под брюхо грузовика, начал что-то там якобы чинить… Потом незаметно, пока кто-то из офицеров отвлекал внимание солдат, выполз и пробрался в кабину, оставив на своем месте набитый соломой муляж человека в полный рост. В чучело был вшит пакет со свинячьей требухой. По условному сигналу боец тронул машину, колеса наехали на муляж, пакет внутри него лопнул, и все вокруг эффектно украсилось кровью и внутренностями. Одновременно с этим была включена магнитофонная запись леденящего душу человеческого крика. Строй опять слегка поредел. Но зато потом почему-то водители перед тем, как лезть под машину, по сто раз проверяли, поставлена ли она на ручной тормоз и зафиксированы ли колеса колодками.

Службу нести, вообще, тяжко. Иногда человеку в армии крайне необходимо снять стресс любыми средствами. А двигатели внутреннего сгорания не могут обойтись без системы охлаждения… А в составе охлаждающей жидкости есть антифриз… А антифриз предательски похоже пахнет спиртом… Да, в нем содержится спирт, но только не антистрессовый, а метиловый. Сам по себе метанол не опаснее, чем этанол. Вся подлянка кроется в особенностях его взаимодействия с организмом. И если обычный этиловый спирт нашими ферментами расщепляется на ацетальдегиды (тоже токсичные вещества – «ангелы бодуна»), то вот метанольчику нас превращается в смертельный коктейль из муравьиной кислоты и формальдегида. Клетки организма после приема метанола продолжают получать кислород, но вот окислительные процессы стараниями этих магических эликсиров начисто выключаются, и – здравствуй тетенька с косой.

Чтобы у людей повысился стимул вести здоровый образ жизни, отец приказал поймать кошку. Кошку связали и при помощи обыкновенной клизмы влили ей в рот порцию антифриза. Через несколько мгновений у нее изо рта пошла пена, и она умерла в конвульсивной агонии на глазах у тысячи солдат. С тех пор даже не умевшие прочесть слово «Антифриз» на канистре запомнили его чисто визуально и применяли эту жидкость только по назначению. А заодно и перестали мучить кошек ради забавы…

Весь этот бесчеловечный иллюзион был поставлен с единственной целью – чтобы солдаты невоюющей армии не возвращались к матерям в гробах или на костылях.

Мы с Филиппом вовсе не наслаждались идеей мстительно изойти на фекальные массы, описывая в неприглядном образе тех или иных персонажей. Разумеется, можно было сделать скидку на то, что «это же все-таки женщины», что «надо быть великодушными джентльменами», что «мелочность не красит мужчину». Можно было провести серию ненапряжных политкорректных лекций. Да и вообще, покажите хоть одного человека на этом свете, кто хоть раз не испытал на себе глупость или хамство, что ж теперь – все это эксгумировать и орать о конце света? Но с другой стороны – довольно эвфемизмов <sup>[61]61
  Эвфемизм – смягчающий оборот в речи.


[Закрыть]</sup> и попустительства. Для того чтобы переломить какую-либо пагубную тенденцию, вначале требуется отрезвляющий шок, резкое абортивное противодействие, избыточный ответный сигнал. В какой-то степени нас выНУДили отобразить все это в текстовом воплощении, так как, когда мы пытались донести то же самое в устных беседах, до людей доходило ну просто очень слабо. Пришлось прекратить непрямой массаж сердца и взяться за дефибриллятор. А так – мы хорошие и женщин любим. Знаете, кто-то однажды сказал: «Если бы не женщины, мужчины бы уже давно осваивали удаленные уголки Вселенной». Высказывание симпатично, но грешит некоторой половинчатостью. Думаю, смысл не в том, что мы бы от безделья слонялись от галактики к галактике, а в том, что просто была бы переориентирована мужская энергия, изначально адресованная женщинам. Поэтому афоризм верен только в таком понимании: женщины присутствовуют среди нас, будя в нас азарт достижений, а потом, к примеру, куда-то исчезают, оставив в наш азарт без точки приложения. Я бы доразвил эту мысль следующим образом: «Если бы не женщины, мужчины бы уже давно осваивали удаленные уголки Вселенной. Однако если бы женщины были в этих далеких уголках, мы бы освоили их в разы быстрее!»

Филипп

А как вы для себя определяете «уважение к собеседнику»? Специально пишу тут, чтобы не видеть ваши глаза, запрокинутые под веки, и не услышать истошный выдох: «Ну вот, опять начинается».

Давайте, давайте кумекайте. Если это сводится лишь к «неупотреблению в отношении незнакомого человека бранных слов», то рассчитывайте сразу, что меня этот ответ не устроит. Что вы там говорите? Умение выслушать собеседника? Ага, все верно, только вы это попробуйте «обкатать» на совершенно незнакомом человеке, в идеале, если это будет молоденькая девушка лет 18–25. А что говорить, если вам потребуется переночевать где-нибудь… пожалуй, это единственный случай, когда и пытаться не стоит.

Так кто тот всемогущий, кто запер людей в своих берлогах? Кто посеял ужас в сердцах? Уж не Торквемада ли проклятущий, тело которого, уже изъеденное червями в земле, до сих пор внушает людям страх, приговаривая: «Обходите стороной чужаков, ибо в них зло!»

Надо ли относиться проще к тому, что в людях теперь утрачена открытость и желание делать добро? Быть может, для кого-то это способ отринуть извечные, ковыряющие сердце вопросы «к чему это может привести?» и покончить со всей сумятицей чувств разом. В любом случае, для нас это неприемлемо, потому что мы убеждены, что война уже в разгаре. И раз мы упустили момент, когда можно было предотвратить ее, то резонно теперь не допустить зло-качества опухоли, что раздирает общество. Гной пока не вырвался наружу из шанкров эпидермиса, но слабые покраснения на теле уже видны, и думаем, нам удалось открыть вам по-новому глаза на то, с чем вы ежедневно сталкиваетесь, но игнорируете, потому что «это всего лишь легкий зуд». А не будет ли осложнений, господа, если относиться проще?

Я видел однажды, как грязная бомжиха делилась коркой с бездомными собаками. А мы говорим, что это тип пропащих людей. Но, быть может, есть чему у них поучиться?! Хотя бы элементарному состраданию. И если уж и говорить о легком отношении к жизни, то брать пример надо с них – тех, кто живет просто, но в их незатейливой мелодии есть громкие аккорды человеколюбия.

«Мне не нужен человек, который только и делает, что рассуждает о судьбах Родины», – бросила мне в лицо однажды Наташа, намекая на никчемность наших с Кириллом усилий. Что ж, видимо, я создан не для Наташи Германовой.

Мы не хотим наделить себя сверхмиссией спасения человечества, мы считаем своим долгом, умея складывать слова в предложения, пусть коряво, но высказаться о том, что единожды пройдя мимо выброшенного на тротуар окурка, мы рискуем приобрести такой тип мышления, который заставляет нас стыдиться своего свинства только на стерильных площадях Рима или благоухающих улицах Парижа, но никак не в переулках Арбата. Мне ничего не стоило придумать эту аллегорию, потому что однажды от водителя такси, который залихватски щелкнул «бычком» в открытое окно своего автомобиля, я услышал: «Понимаешь, как оно: за границей даже как-то стыдно бросать мусор на улицах, а у нас даже в голову это не приходит».

Можно не вступать в пререкания с недовольной рожей, выдувающей пузыри, и пройти мимо, но где гарантия того, что наши дети не встретятся в будущем с ее отпрысками, которые от матери впитают вседозволенность хамства. Конечно, вероятность того, что она, попрекаемая нами, скажет себе «стоп», ничтожна мала, но огонь веры в то, что бабища, увидев решительный отпор своей наглости, поостережется и далее являть миру свои выкрутасы, необходимо поддерживать. А кто это будет делать, как не мы с вами?!

Вам кажется, что я драматизирую и копаю слишком глубоко?

Но ведь пока моя лопата цела.

Кирилл

Мы почему-то уверены, что женщины, ознакомившись с нашими страницами, обнаружат в себе живейший интерес посмотреть на тех, кто станет нашими женами или постоянными подругами. Более того, они бы с утроенным рвением искали в них все то, что мы высмеяли и осудили. И найдя хоть один из симптомов, радостно бы возвестили: «Ага-а-а! А у самих-то!». Не спорим, не спорим, не спорим… Любовь – явление своенравное, с непрогнозируемыми взглядами на человеческие планы. Может быть, втайне боясь ее непредсказуемых капризов, мы на всякий случай и дезинфицируем сердца коктейлем из рационализма и желчи. Может быть. Перечитывая части книги в процессе создания единого целого, мы часто ловили себя на ощущении какого-то мерзковатого осадка в душе. Будто только что пообщался с занудливой и склочной базарной бабой. Или увидел, как кто-то дотошный упоенно изливается в жалобную книгу, не щадя чернил и едко лыбясь. Определенно, местами от написанного нами явно тянет шакальим душком. Но, повторю, это всего лишь стиль – кстати, весьма модный в наше время. К сожалению, пост-имперское разочарование начала девяностых очень сильно тронуло наши сердца тлением безразличия, ржой злобы и опустошенности. Стало вдруг стыдно быть искренним и восторженным, почти как обмочиться прилюдно. Очень многие важные вещи теперь приходится протаскивать через дамбы сознания в ярких капсулах цинизма и – еще одно модное словцо – трэша, иначе современность тебя просто выплюнет, едва попробовав на вкус. В моде памфлеты на базарном наречии – так, чтобы громко и со слюнями. Хорошо, мы принимаем правила игры. Мы пока еще их принимаем… Мы согласны гадить и поносить (ударение ставьте по вкусу), если нынче это так престижно. Но мы просим вас вслушаться в суть, призадуматься наедине с собой и задать себе один-един-ственный чертов вопрос: неужели не может быть иначе? Неужели вас самих все это никогда не задевало? Акцентируя внимание на женщинах и их странных поступках, мы никогда не теряли из виду двоякости картины. Мы лишь отметили наиболее конфликтные точки мужского и женского соприкосновения, работать над которыми надо только вместе. Если чуть-чуть раздвинуть сектор обзора, станет ясно, что эта проблема несводима к комнатным междоусобицам, это не просто мещанские рекриминации <sup>[62]62
  Рекриминация – взаимное обвинение.


[Закрыть]</sup> а-ля «бабы дуры – мужики козлы», это – лишь одно из щупалец спрута, гнездившегося в нас всю нашу историю. Ментальная червоточина тянется с тех самых пор, когда новгородцы, не справившись с администрированием и урегулированием внутренних распрей, пригласили экспата Рюрика верховодить. Она сквозит через века постпетровского подражания Западу и до наших дней еще доминирующего совка как психологического феномена. Мы заложники массовой апатии и чужого мнения. Мы не можем без этого. Мы изнываем по авторитетам, чтобы не дерзать самим. Выбиваясь из колеи, мы глохнем. Нам страшно даже спросить себя: «А лично мне это нравится? А лично мне это подходит? А лично я играю тут какую-то самостийную роль?» Настало время осознать, что каждый – сам по себе полноправная часть истории, творец новых событий, пусть малых, а не носитель унаследованных вериг. Не могу не привести одну цитату из статьи И. Руденко о выдающемся тяжелоатлете Юрии Власове: «Мучит противоречие: мы все чаще, все громче, все энергичнее говорим об изменении окружающей нас жизни – и это так долгожданно; все плодотворнее мечтаем о создании таких обстоятельств, при которых человеку стало бы выгодно, да, именно так мы говорим, быть сильным, честным и умным – и это тоже верно; и вместе с тем что-то противится и бунтует во мне – а что же он сам, человек? Человек – чело века. Неужто чело – только слепок, следствие, производное, лишь век воспроизводящая реплика? <…> Будем же бунтовать против того, что мы лишь слепок, следствие, производное века!»

Все, что нас откровенно бесит, не поддается и никогда поддастся одностороннему усилию, но требует встречных действий и найдет, как говорил академик Сахаров, «синтетическое разрешение на новом витке развития».

Мне не дает покоя одна книга. На протяжении вот уже четырнадцати лет я то и дело достаю ее с полки и перечитываю, перечитываю… Н. ет, не полностью, а набегами на самые любимые страницы. Похоже на алкоголика, который на автопилоте следует от одного любимого кабака к другому, используя одну лишь моторную память.

А книга старенькая уже совсем, картон обложки расслаивается – издание шестидесятых… Это «Туманность Андромеды» Ивана Ефремова. Фантастика. Мультик. Межзвездные полеты через четвертое измерение, роботизированная планета Земля, и все это, конечно, в условиях глобального коммунизма как самой жизнеспособной общественно-политической формации. Короче говоря, тот самый винегрет, от которого Филиппа Александровича Грибанова вытошнило бы архимгновенно. Ну не жалует он фантастику. Но убрать из полотна субсветовые звездолеты. Заклеить в тексте термины из разряда «миалофон» – «энерген» – «нуль-пространство». Сплюнуть патоку идеологии, которой автор, разумеется, приправил свой бравый доклад о светлом будущем. Оставить только людей, их характеры, их души. И тогда получится, что Ефремов привел нас в компанию совершенно потрясающих личностей. Сразу отфильтру-ется, что фразы героев романа местами категорически не-устны, что их жесты и движения похожи на скрытый танец, а их тела – оживленные памятники перфекционизму. А имена у них – вы только вслушайтесь: Дар Ветер, Веда Конг, Эрг Hoop, Низа Крит. Кажется, что писателя вовремя не остановили, когда он впадал в идеализацию. Но – не важно! Главное, что в душах и умах их есть то, чего очень мало пока у нас, – самость. Ефремов написал о людях, у которых вместо разнузданности – свобода, вместо запретов – осознание ответственности за свой выбор, вместо страха перед новым – искренний интерес и априорная, какая-то безусловная и безудержная вера в хорошее. Они легко меняют род деятельности, если их заинтересовала новая профессия, они легко меняют место жительства, если им надоела оседлость, они смело идут навстречу любви. Они оставляют впечатление мудрых детей. Почитайте, и вы поймете, что хотели бы жить среди таких людей. Но сможете ли вы? Вот и я тоже… Потому что мы поняли бы, насколько дорога нам наша привычная трясина, где все в более-менее одинаковой степени грязны – если не в делах, то уж точно в мыслях. Не поленитесь – найдите эту книгу, она переиздавалась.

Если такой мир и возможен, то только одна дорога ведет туда – самосовершенствование, внутреннее усложнение, повышение скорости информационного обмена. Это когда ты при всех потерях или достижениях остаешься еще и в каком-то высшем выигрыше. Я бы подвел все к идее бога, но я не верю в бога. Как в любую массовую культуру, подменяющую вектор поиска скалярными идолами догм. Пытливость ума и хорошее настроение неподлой, незапуганной души – может, лучше так? Это одна из самых сложных и, одновременно, самых. окрыляющих вещей, которые дарит нам возможность быть человеком.